Оттенки и цвета

– Вы затрагивали тему денег?

– Нет, – раздумывая выдавил старик, – хотя, косвенно…

– Как косвенно?

– Ну, он в шутку сказал, что, воспользовавшись моим доверием, украдет ценные издания.

Следователи переглянулись между собой, после чего МакСтейн встал из-за стола и, сунув руки в карманы брюк, с занудством маятника, стал медленно топтаться взад и вперед. Сторож внимательно следил за ним, а Сэм, почесывая подбородок, копался в своих собственных мыслях.

– Возможно, это была не такая уж и шутка, – наконец изрек тот, кому лучше думалось стоя.

– То есть? – почти с ужасом вырвалось из хрипящих старческих легких.

Однако МакСтейн не успел изложить свои догадки, ибо в этот момент входная дверь скрипнула, и все трое, дружно обернувшись, увидели силуэт, уверенно двигающийся в их направлении. До тех пор, пока фигура не вошла в зону света, никто не шелохнулся и не проронил ни слова. Первоначально, Барнс, впрочем, как и компания, полагал, что это тот молодой человек, Раян, которого отправили наверх для проверки книг. Однако очень скоро он понял, что ошибся. Приближающая личность была ему незнакома, что в тоже время вовсе не означало, что она также незнакома двум его собеседникам.

– Элиот?! – удивление буквально вышибло Сэма со стула. – Какого дьявола ты здесь делаешь? Я же сказал оставаться в больнице.

– Боюсь, но сейчас там от меня никакого толка. Вся клиника набита людьми Джойса. Они никого не пускают.

– А ты разве никто?

– Нас тем более. И журналистов. – Новое действующее лицо добралось до места действия. – Я оставил там Майлса, он за всем проследит. А вот это думаю вас заинтересует. – Мужчина вытащил аккуратно сложенный листок из внутреннего кармана пиджака и протянул его Сэму. Быстро пробежав глазами по тексту Сэм взглянул на сторожа и, с недоумевающим видом, передал бумагу МакСтейну. Пока тот проделывал аналогичную процедуру, Сэм обратился ко вновь пришедшему:

– Какие-нибудь ещё новости?

– Непроверенные.

– ?

– Говорят, что он умер.

Сэм не успел удивиться.

– Мистер Барнс, вы утверждаете, что видели некоего Стива Коула первый раз в своей жизни? – Вопрос МакСтейна был снова тверд и резок и застал старика как раз в тот момент, когда он уже открыл рот для выражения реакции на услышанное.

– Да.

– Вы писали что-нибудь в его присутствии?

– Нет.

– Давали ему какие-либо документы, бумаги, записки?

– Нет.

– Это ваш почерк? – МакСтейн положил перед стариком только что прочитанный лист.

– Да. – вглядевшись, ответил тот.

– А подпись?

Глаза Барнса спустились по тексту:

– Да, моя.

– Будьте добры вашу ручку. – Детектив указал на верхний наружный карман. Полученной ручкой МакСтейн чиркнул на полях листа. Чернила были идентичными. По крайней мере, визуально.

– Значит, вы говорите, что никаких бумаг ему не давали?

– Нет, а…

– У вас есть богатые родственники?

– Нет.

– Вы уверены?

– Послушайте…

– Хорошо, – МакСтейн признал свою чрезмерность, – хорошо, – уже в задумчивости.

– А это что? – старик кивнул на бумагу, которую детектив всё ещё держал перед своими глазами.

– Это? Здесь вы приглашаете к себе нотариуса в понедельник, к 10 утра.

– Я?! Почерк мой … – недоумевая, пробормотал Барнс – … и подпись, … но я этого не писал. А откуда это?

– Из его пиджака. Я там похозяйничал чуток, пока меня не попросили, – ответил Элиот.

– Странно, – Барнс погрузился в глубокое недоумение.

Воцарившееся безмолвие нарушил хорошо знакомый скрип извещающий, о том, что ещё один человек вошел в хранилище. На этот раз этот был Раян.

– Ну? – потребовал МакСтейн, как только этого позволило расстояние.

– Чудеса, – ответил тот, – я не могу сказать, что много читаю, но неужели стиль любовного романа так изменился, что его можно спутать с фантастикой. Потрясающая увлеченность мыльными сказками, сэр. Двадцать шесть книг и все на одну тему: романы о любви. Вот абонементная карточка, она лежала там же. – Он протянул тоненькую книжечку детективу. – К тому же, я полистал часть книг. Название соответствует содержанию.

– Почему вы решили, что он читал фантастику? – спросил МакСтейн, бегло просмотрев список.

– Я заглянул к нему в книгу, прежде чем он её закрыл. По крайней мере, это был не роман о любви, – несколько отступил Барнс.

На какое-то время обстановка вновь погрузилась в неопределенность.

– Ну ладно, бог с ним, – выдохнул следователь и, подняв руку, коснулся своего лба. Немного потерев виски, он принялся за глаза, проводя пальцами по контуру век. – Бог с ним, – ещё раз повторил он, но уже обдумывая дальнейший ход беседы. – Мистер Барнс, – начал детектив и медленно зашагал в направлении своего слушателя, – боюсь, но, – его взгляд, который, казалось, блуждал подобно его мыслям, на какое-то мгновение выхватил из тесноты боковых коридоров тускло освещенный уголок, очень похожий на рабочий кабинет. Диван, стулья, большой стол, накрытый на двоих, – вы попали не в очень неприятное положение.

– Простите?

Детектив посмотрел на старика глазами, лишенными выразительности, и его следующий вопрос был таким же бесцветным:

– Вы читаете газеты?

– Редко. Мне хватает книг.

– Но тем не менее, вам ни разу не попадалось имя Генри Джойс?

– Нет. Не помню.

– Впрочем, – МакСтейн снова поднес руку ко лбу, – между ним и вашим удивительным гостем можно поставить знак эквивалентности.

Старик молчал.

– Неважно, что он вам рассказывал про себя: можете забыть об этом. Человек, с которым вы провели сегодня вечер, на самом деле … очень богат. – МакСтейн углубился в боковой проход, не скрывая свой интерес к псевдо рабочему кабинету. – Достаточно богат, чтобы… – он подошел к столу и остановился, внимательно изучая приготовления к, так и несостоявшемуся, ужину. Затем, взяв от одного из приборов нож, ловко покрутил его между пальцев, – …скажем, …чтобы ни в чем себе не отказывать. Вы не возражаете, – детектив обернулся и показал сторожу нож, – …если я с ним немного поиграюсь?

При слабом свете старику было трудно понять, о чем идет речь. Возможно, Барнс так и не разобрал, что находится в руках у следователя, и его ответ прозвучал скорее как жест вежливости:

– Пожалуйста.

– Благодарю. Мне необходимо что-нибудь вертеть в руках, когда я пытаюсь в чем-то разобраться, – попытался объяснить МакСтейн, – Да, и могу вас уверить, ему, вашему сегодняшнему гостю, очень даже есть где провести вечер, а не коротать время в библиотеке.

– Хорошо, ну а я здесь причем?

– Помните мой вопрос относительно ваших родственников? Вы абсолютно уверены, что у вас нет близких, которые были бы достаточно состоятельными?

– Абсолютно. А вы хотите меня переубедить?

– Видите ли, Мистер Барнс, у Генри Джойса, или Стива Коула, если вам угодно, не было богатых родителей. Он не выигрывал крупные суммы в карты и ему вовсе не везло с тотализатором и лотереями. До 27 лет он был самым обыкновенным человеком, который снимает квартиру в захудалом районе, нигде не работает больше полугода и едва сводит концы с концами. И вдруг, умирает некто Боб Удворд, владелец сети магазинов в Манчестере и Ньюкасле. Сердечный приступ, смерть ничем непримечательная. Однако после этого произошли уникальные вещи. – МакСтейн искусно вертел нож, рассказывая неспешно и почти с выражением. – Согласно завещанию, 90 процентов его состояния перешло к … Генри Джойсу, знакомство с которым ставили под сомнение даже самые близкие Удворда.

Детектив сделал паузу, но вовсе не для того, чтобы проверить, какое впечатление произвели его слова. Поискав следующую мысль, он продолжал:

– Разумеется проводились всякие уголовные расследования и судебные разбирательства, но все документы были оформлены безукоризненно и являлись единственно истинными, как любая истина подлинна в своей единственности. – Последние слова были произнесены философским тоном и сопровождались свойственным в подобной ситуации застывшим взглядом со сбившимся фокусом. – Кстати, довольно нашумевшее событие. – МакСтейн вернулся из задумчивости. – И, честно говоря, я полагал, что о нем слышали все, но, оказывается, почти все.

Снова пауза. Такой рванный ритм рассказа немного нервировал старика и подталкивал к мысли, что все ждут от него вопроса. Но он продолжал молчать.

– Это было пять лет назад, – возобновил повествование МакСтейн. – Через полгода об этом уже никто не вспоминал и, вероятнее всего, не вспомнили бы уже никогда, если бы не смерть Джоржа Челси. Кстати говоря, его гибель волновала всех тогда меньше всего, хотя умер он при весьма загадочных обстоятельствах. Бомбой стало оглашение завещания, в котором говорилось, что новым владельцем огромной строительной корпорации «Хайлэндс», а также держателем контрольного пакета акций концерна «Уэйвс» является … Генри Джойс. Поиски причин подобного казуса, а также попытки оспорить подлинность документов, ни к чему не привели. Сам же Генри Джойс воздерживался от каких либо комментариев, заменяя свое присутствие, где это было возможно, доверенными лицами. После первого случая с Бобом Уодвордом, его, вообще, мало кто видел в живом варианте.

– А его знакомство с Челси? Они были знакомы? – решился на вопрос Барнс.

– Почти. Правда, что это было за знакомство никто не знает. Несколько человек из окружения Челси утверждают, что видели своего босса в компании Джойса буквально за несколько дней до трагического происшествия. но о чем они говорили, что у них было общего, – МакСтейн пожал плечами, – этого не знает никто. Кроме самого Джойса, разумеется.

– Может это был шантаж? – осмелился предположить Барнс.

– Может быть. Это может быть всё, что угодно. Мы пытаемся найти ответ вот уже четыре года, но до сих пор в этом деле есть только титульный лист. Да и на нем я бы вместо точек поставил вопросительные знаки.

– Версия шантажа была самой первой и, кстати говоря, основной, – неожиданно вклинился Сэм, – однако все «клиенты» Джойса дружили с законом, да и находились, скажем так, в том возрасте, когда нравственность становиться более устойчивой, чем некоторые части тела.

– После Челси были Уолш, Доннер и Ходсли, – основной рассказчик вновь перехватил инициативу, – добровольно отказавшиеся в пользу Джойса на сумму около одного миллиарда долларов. Причем, ни один не объяснил причин своего поступка, ровно как не оставил ни единой зацепки для следствия. И вот теперь вы. – МакСтейн остановился.

– А я здесь причем? – промямлил Барнс. – Вы думаете, я имею к этому какое-то отношение?

– Я вам могу сказать, что я думаю. Кем бы ни был Генри Джойс, одной из его особенностей было то, что он всегда знал несколько больше о людях, с которыми общался, чем те сами о себе. Могу вас уверить, его интерес к вам – это вовсе не желание расширить круг своих знакомых. Хорошо иметь деньги. Плохо не знать, что они у тебя есть. По какой-то невероятной случайности, назовем её так, – МакСтейн остановился перед стариком и несколько секунд пытливо смотрел на него, в надежде уловить в ответном взгляде реакцию на немного скользкий тон, – вам удалось избежать участи некоторых ваших коллег по богатству. Но есть ещё одно обстоятельство, последствий которого вам следовало бы избежать также. До настоящего времени тайна Генри Джойса была известна только ему и, возможно, единицам из числа особо приближенных. Но сейчас существуете вы, и вы единственный вне этого окружения, кто эту тайну, может быть, знает.

– Но я ничего не знаю, клянусь! – Барнс был в отчаянии.

– Это вы так думаете. Мы тоже можем так думать. Но им вы этого не докажете. Их даже не интересует было ли это убийство, самооборона, несчастный случай или ещё что-нибудь. Они лишь соблюдают правила игры. И если в ваших руках пистолет, им безразлично собираетесь вы им воспользоваться или нет. Они просто не любят людей с оружием. – МакСтейн замолчал и, опустив глаза, пару мгновений наблюдал за ловкостью своих пальцев, играющих с острым лезвием ножа. – И так, Мистер Барнс, сейчас мы едем в участок, и там я надеюсь услышать от вас самый подробный рассказ о сегодняшнем вечере и, в особенности, о некоем Стиве Коуле. – МакСтейн снова посмотрел на свою кисть и, резко обернувшись, с силой швырнул нож в доску для дартса, которую приглядел до этого.

Лезвие вошло почти на две четверти…

Глава 5

– Хороший бросок, а? – с восхищением воскликнул грузный джентльмен, и ещё несколько голосов сделали тоже самое. Чудесный июльский день был в самом разгаре, и тенистые поляны парка являлись наилучшим местом для послеобеденной болтовни. Группа мужчин разного возраста и калибра, разомлев от плотной трапезы, расположилась недалеко от массивного дуба.

– Ерунда, – возразил мужчина лет пятидесяти, седовласый, голубоглазый и подтянутый, в противоположность своему толстому собеседнику, – таких мишеней на охоте не бывает.

– Ну ладно тебе, Кристофер. – Толстяк скорчил гримасу. – Вечно ты. Признай, отличный бросок.

– Для пианиста, но не для настоящего охотника.

– Чего ты хочешь? – прозвучало раздраженно, хотя без малейшего намека на злость.

Кристофер посмотрел вниз, на бокал шампанского в своей руке и, слегка поболтав остатки, залпом осушил его.

– Видишь вон то дерево? – Он указал за спину своего собеседника рукой, в которой держал пустой фужер.

Тот обернулся:

– Ну?

– Вернее, ту самую нижнюю ветку, что …

– Уильям! – крикнул толстяк в направлении группы молодых людей, сосредоточившейся неподалеку, и, увидев, что его зов достиг цели, махнул рукой. – Иди сюда!

От шумной компании отделился юноша, автор того самого броска, который, по всей видимости, сейчас и обсуждался большей частью мужской половины. Юноша понимал, что его бросок заслуживал уважения и, подойдя к двум пожилым мужчинам, посмотрел на них горящими глазами, ждущими заслуженной похвалы.

– Видишь вон то дерево, сынок? – указал подозвавший к себе юношу.

– Да, папа, – четко ответил молодой человек, проследив взглядом за вытянутой рукой. Выражение его лица осталось прежним, но глаза немного потускнели.

– Мистер Оуэн хочет, чтобы … – толстяк повернулся к другому мужчине, предлагая продолжать.

– Уильям, малыш, – рука Кристофера нежно обняла юношу за плечи, – та, самая нижняя ветка, что под прямым углом отходит от ствола, видишь её?

– Да, сэр.

– 10 ярдов, Я хочу, чтобы ты доказал, что являешься настоящим охотником.

«Вообще-то, мне ближе медицина» – вертелось на языке, но юноша воздержался от комментария, разумно полагая, что добьется этим лишь неодобрительного взгляда своего отца. Кроме того, людей, находящихся в слабом подпитии, обыкновенно трудно бывает переубедить, а именно в этом состоянии пребывали сейчас Кристофер Оуэн и Боб Паркер.

Впрочем, если снабдить свой взгляд атрибутом внимательности и слегка осмотреться, то легче было бы сосчитать людей, которые в данный момент в таком состоянии не находились.

Большое количество строго одетых джентльменов и дам в роскошных платьях, утолив полуденный голод, в настоящую минуту заслуженно отдыхали. Часть продолжала сидеть за столиками, аккуратно расставленными на окраине обширной лужайки и скрытых прохладной вуалью шепчущихся деревьев, а часть, кто парами, кто в одиночестве, наслаждалась неспешным променадом, в беспорядке блуждая по зеленому бархату поляны.

Скопление женщин, большей частью немолодых, собравшихся справа от места недавнего потчевания, являло собой весьма умиротворенную картину: заслуженные дамы света, окруженные особами, только-только начинающими знакомиться с этой частью своего бытия, пытались превзойти друг друга в искусстве сплетен и слухов. Всё это делалось с таким умением и мастерством, что не оставалось ничего другого, как жадно впитывать самые пикантные моменты светских интриг.

Чисто мужское общество, разбитое на небольшие группы, располагалось слева. Расстегнутые, а иногда и вовсе снятые пиджаки, перекинутые через руку или плечо, руки, отягощенные неполными бокалами разной выпивки, рассеянное внимание, в сочетании с искренним желанием не дать обнаружить своего безразличия к обсуждаемой теме – всё это, и ещё, по всей вероятности, непристойные, если не сказать пошлые, анекдоты, хоть как то спасающие от атакующей дремоты, в легких штрихах давало представление о положение дел в лагере менее прекрасной половины человечества.

Воздух был наполнен ароматом лета и неосознанным предвкушением чего-то необычного. Все ждали. Ждали восхитительного бального вечера, намеченного на завтра в огромном танцевальном зале, который наверняка, как это случалось раньше, поразит непредсказуемостью своего оформления. Ждали диковинных блюд, экзотически заманчивых и одинаково поражающих, как своим внешним видом, так и вкусовыми достоинствами. Ждали жутко захватывающего действа, которым непременно бывала охота, устраиваемая через день после бала, с большим количеством собак, красивыми лошадьми и легким возбуждением от мнимой опасности. Однако все ожидали чего-то ещё.

Каждый год, на целую неделю, величественная усадьба Грин Касл, хозяином которой являлся Кристофер Оуэн, становилась своеобразной Меккой, куда, на семь чудесных дней, съезжались, пресытившиеся городской суетой, аристократы.

Времяпровождение в обстановке удивительного сочетания рукотворной роскоши и почти нетронутой дикой природы было сказочным. Быть среди гостей означало не только запастись пищей для приятных воспоминаний на весь год, но и приобрести весьма ценную репутацию человека, побывавшего на приеме в Грин Касл.

Однако существовало ещё одно обстоятельство, которое придавало этому событию оттенок специфичности. Всякий раз на нем случалось что-то необычное. Оуэн любил удивлять и на каждый сезон обязательно готовил какой-нибудь сюрприз. В основном, это были сюрпризы, напрямую зависящие от степени набитости кошелька.

Для Кристофера Оуэна, как человека неприлично состоятельного, практически не существовало вещей, которые бы он не мог себе позволить. Постепенно его безграничные финансовые возможности стали оказывать определенное влияние на диапазон его поступков, иногда синонимичных со вседозволенностью и пренебрежительным отношением к окружающим. Такие приступы не были долгими, однако об их исполнителе уже существовало твердое мнение, как о человеке со странностями. Никто, в то же время, не собирался осуждать или высказывать «фи» устроителю такой прекрасной летней недели; в конце концов, каждый имеет право на капризы. Да, существовала ещё одна деталь: она касалась пари.

– Хорошо, сэр. – Юноша развернулся и зашагал в направлении своей старой компании, которая с любопытством следила за его разговором.

– Мой сын – настоящий охотник. – Толстяк Паркер восхищенно провожал взглядом свое дитя. Кристофер делал тоже самое, однако значительно менее восхищенно.

Вскоре реальность выбранной мишени и расстояние, оговоренное для её поражения, стали темой живейшего обсуждения молодой компании, одному из членов которой предлагалось подтвердить должный уровень своих охотничьих достоинств. Юноша уже отмерил нужную дистанцию, когда любопытствующие, уважительно замолкая, заняли зрительские позиции. Сняв пиджак и передав его пареньку, услужливо толпившемуся поблизости, Паркер-младший тщательно уложил нож на свою ладонь и внимательно прицелился. Цель действительно была неразумной, и этого мнения придерживались все, за исключением Оуэна, который казалось вообще не интересовался исходом им же поставленного испытания. Или он его уже знал?

– Смотри, смотри. – С гордостью любуясь на своего сына, толстяк толкнул Кристофера в бок. В ответ, тот всё-таки повернул голову, однако, высоко поднятые, брови так и не смогли приподнять опущенные веки, а нижняя часть лица не избавилась от застывшей полуулыбки. Вероятно, Оуэна даже немного забавляло, что кто-то всерьез пытается одолеть такую задачу. Выбранный им сук, почти перпендикулярно отходивший на уровне груди от основного ствола, уже у своего основания едва ли превышал пять дюймов в диаметре. Во что превращалась такая толщина с расстояния в 10 ярдов, можно было легко представить.

Юноша замер на несколько секунд, затем резко распрямил руку, выбрасывая нож. Сверкающее лезвие, разрезая воздух, со свистом полетело в цель, но не поразило её, а лишь срезало узкую полоску коры с верхней части ветки. Среди собравшихся послышались оценивающие комментарии. Юноша попробовал ещё раз, потом третий, но эти попытки оказались менее удачными, оставляя мишень не пораженной, а претендента – с нерадужной перспективой в необходимости совершенствоваться.

Постепенно реакция публики перешла во вполне оправданный ропот, основное содержание которого сводилось к определению степени разумности предложенной цели и к вероятности возникновения подобной ситуации в реальной охоте. Роль главного возразителя, несомненно, принадлежала старику Паркеру, так огорчившемуся неудачей сына, что он почти задохнулся от обиды.

– Даааа, – протянул Оуэн, опережая толстяка и успокаивающе похлопывая его по плечу, – ну, ничего, у него ещё всё впереди. – Он хихикнул.

– Какого черта, Крис! – Паркер-старший был очень недоволен. – Ни один охотник не может быть настолько уверен в своих силах.

– Верно. Только настоящий.

– Ты знаешь хотя бы одного?

Оуэн запрокинул голову, медленно осушая бокал. Затем, столь же неторопливо и с улыбкой на лице, он обвел взглядом замерших в ожидании его ответа людей и, негромко усмехнувшись, произнес: – Одну минутку, господа.

Все следили, как, на удивление твердой походкой хозяин, поместья направился к одному из столиков, за которым в одиночестве коротал время, не нарушивший строгости своего костюма, элегантно одетый джентльмен. Впрочем, его одиночество было не совсем полным: он был с газетой. В то время как часть мужчин вновь погрузилась в разговоры, другая часть с любопытством продолжала изучать образовавшийся дуэт. Всех очень интересовал тот молодой человек, что при приближении Оуэна, быстро сложил газету и учтиво встал. Никому из собравшихся он не был знаком. Вероятно, его вообще никто не знал, кроме Оуэна. Как любой новичок в старой компании, этот довольно милый джентльмен, чисто выбритый, с аккуратно уложенными черными волосами, в безупречном черном ансамбле из брюк и пиджака, представлял определенный интерес. Прежде всего своей обособленностью. Он приехал сегодня до полудня и, засвидетельствовав свое почтение хозяину усадьбы, ограничился обществом из самого себя. Многие находили это странным, хотя вполне вероятно, что его просто некому было представить: единственный человек, который его знал, Оуэн, был настолько занят с остальными гостями, что буквально не находил момента для этой формальной процедуры. Но, очевидно, сейчас такой момент наступил.

Их беседа, которая казалось должна была взбодрить заскучавшего гостя, отнюдь не изменила выражения его лица. Ощущение неуютности, обычно возникающее, когда тебя считают чужим в устоявшемся обществе, вовсе не причиняло ему каких бы то ни было страданий. Он почтительно отвечал на вопросы, иногда позволяя своим чертам смягчиться в ответной улыбке. Во время разговора Оуэн несколько раз взглядом указывал в сторону только что покинутой им компании, по всей видимости, вводя своего собеседника в курс последних событий.

Наконец они пошли. Молодой человек скорее послушно, чем с желанием. Его поведение очень вежливо снабдило себя оттенками несогласия, но попытка деликатного отказа задействовать себя в перспективах самого ближайшего будущего была бесцеремонно проигнорирована, и никому неизвестный гость, в сопровождении Оуэна, брел сейчас с заинтригованному мужскому обществу.

– Вон он, мэм, вон там, рядом с господином Оуэном. – Маленькая женская ручка робко вытянулась, но уткнувшись в невидимое препятствие из стекла, быстро упала. Голос не был твердым и выдавал значительную степень волнения, в котором пребывала его хозяйка, совсем ещё молоденькая девушка. Она бросила короткий взгляд на стоящую рядом женщину и, убедившись, что её поняли правильно, сама стала с трепетом смотреть вниз из окна.

– Успокойся, Жанет. Он о чем-нибудь спрашивал? – Женщина не изменила своего положения, а её голос наполнил воздух ароматом утешения.

– Нет, Миссис Уайт… я только показала ему куда вас отнести и … потом он спросил где ему найти господина Оуэна… Он появился так неожиданно, мэм .. я… я..

– Тсс, – женщина медленно повернула голову, – об этом никто не должен знать. – Она улыбнулась и слегка коснулась указательным пальцем кончика маленького, почти детского носика своей служанки.

– Да, мэм, – поспешно ответила та и, ещё больше волнуясь, но уже по другому поводу, опустила глаза. Когда она их вновь подняла, её хозяйка снова внимательно следила за тем, что происходило в окне. Полузадумчиво, полувосхищенно женщина наблюдала, как Кристофер Оуэн и его неизвестный спутник приближались к месту недавнего спора.