Оттенки и цвета

– А если теряешь голову? После такой потери ты мертвец. Это исключение из правил? – Старик довольно улыбнулся.

– Нет, это подтверждение правила. – Стив не отрывался от просмотра книг. – Так уж получилось, что для человека, а он не единственная физическая форма, голова является хранителем сразу трех, самых важных каналов, через которые душа общается с внешним физическим миром: это слух, зрение и речь. Если лишить душу всех этих каналов сразу, заметьте, сразу, ибо потеря одного из них, или даже двух, не является причиной смерти, то у неё остаются лишь руки да ноги для совершения чисто физических действий. А это не её предназначение. Поэтому она и покидает обезглавленное тело. Вот так. – Коул слез со стремянки и, немного передвинув её, снова поднялся до второго яруса стеллажей.

– Интересная теория, – помолчав, изрек Мюрей.

– Я бы назвал это легкой вспышкой не совсем здоровой фантазии.

– Но даже если допустить такое, почему, покидая тело, душа, также отказывается от всего того, что было с ним связано? Я имею ввиду воспоминания и всё такое. Неужели нам это настолько ненужно? Для чего мы живем заново, вселяясь в младенца и умирая стариком, для чего делать те же ошибки, испытывать туже боль? Разумеется, я далек от мысли, что наша следующая жизнь будет полностью похожа на предыдущую, но ведь не исключено, что что-то повторится?

– О! – Стив громко захлопнул книжку, немного испугав звуком Барнса. – Как это верно! Вот сейчас мы подошли с вами к самому интересному. – Он уселся на ступеньку, лицом к своему оппоненту и, пошарив с мгновение глазами по книжным полкам, в поисках импульса для своего рассказа, сказал: – Насколько я помню, всё началось с распечатки. Так вот, я бы никогда не обратил на неё такого внимания если бы не одна деталь: там говорилось, что прошлую жизнь мне довелось провести, будучи женщиной. Конечно, прозвучит забавно, но иногда я ощущаю в себе некоторые женские начала.

– На мужиков тянет? – шутливо спросил старик.

– Но если единственное отличие, по-вашему, между мужчиной и женщиной заключается в этом, то, – Стив пожал плечами и хлопнул томиком по ладошке, – тогда, наверное, можно сделать такой вывод.

– Конечно, я так не думаю, – попытался оправдаться старик.

– Да ладно. – перебил Коул. – Дело в том, что, действительно, существуют моменты когда я, помимо своей воли, конечно, позволяю себе сделать некоторые чисто женские движения, жесты. И, пожалуй, самое удивительное, что это не машинальное действие: в такие мгновения я именно чувствую себя женщиной. – Стив посмотрел на старика.

– Я в порядке, Мистер Коул, – выдавил он, – … продолжайте.

– Ну хорошо. Так вот, – начал Стив, кладя книжку на место и собираясь с мыслями. – Вы были правы, когда сказали, что две жизни не могут полностью повторять одна другую, но отдельные фрагменты их могут совпадать. Вот почему мы иногда оказываемся в ситуациях, которые до боли поражают нас фактом своего повторения. Общеизвестное дежавю. Если вы прожили две жизни или, допустим, три, то вероятность возникновения таких ситуаций чрезвычайно мала. Однако она сильно возрастает с возрастом в десяток судеб. Наши жизни подобны синусоидам: у каждой своя частота и фаза. Располагаясь на одной временной оси, они пересекаются, но только что упомянутые ситуации – это не точки их пересечения, они только миг, и поэтому мы не успеваем их заметить. Моменты ощущения нечто подобного наступают тогда, когда две разные синусоиды имеют несколько общих точек, то есть частично повторяют друг друга.

– Ну и что?

– А то, что в такие моменты колеи двух абсолютно разных жизней сходятся, и некоторое время мы находимся одновременно в двух жизненных течениях. И вот загадка: почему потом, когда нам предстоит расстаться, мы выбираем новую ветку, а не проторенную. Хотя на этот счет у меня есть кое-какие сомнения. Иначе как быть с внезапными, необъяснимыми смертями.

– Вы полагаете, это именно те случаи ложного выбора пути?

– По крайней мере, обратное недоказуемо, так же, как и утверждение. Это лишь предположение, так сказать, «легкая вспышка не совсем здоровой фантазии», – процитировал себя Стив.

– Да, – протянул Барнс, вытирая лоб, – забавно, честное слово, забавно.

– Однако как это не прискорбно, но из сказанного следует, что, несмотря на всю нашу многожизненность, умереть нам, всё-таки, предстоит, – заключил молодой человек.

– ?!

– Да-да, ибо обязательно наступит такой момент, когда наша очередная жизнь будет полностью состоять из фрагментов, прожитых ранее. А это значит конец фантазии. А что такое душа? Это та же фантазия. Нет фантазии – нет души – нет жизни. Всё. – Стив развел руки в стороны, втянул голову в плечи и надул щеки.

– Но, вообще-то, в моей жизни было… полно неожиданностей, – пролепетал Барнс. – Скорее, она одна, сплошная неожиданность.

– Тогда, я вас искренне поздравляю, Мистер Барнс: вам ещё жить да жить, – добродушно заметил Стив, возобновляя исследование книжных полок.

– Но, если честно, я так и не понял, почему же мы, всё-таки, ничего не помним из наших прошлых жизней?

– Почему же? Кое что помним. – Коул улыбнулся. – Любая боль или радость рано или поздно умирает, оставляя лишь шрамы, при взгляде на которые возникают ассоциации от испытанного ранее. Ведь так?

– Ну-у-у-у-у, – промычал старик, – я слабо представляю себе эти шрамы.

– Я тоже. Впрочем, любую неосязаемую вещь можно представить себе лишь слабо.

– Но тогда …

– Что дает толчок к воспоминаниям? Обстановка, в которой Вы находитесь: картинки, звуки, запахи. Ваша память связанна с физическим миром, то есть единственные свидетели того, что с вами было – это, что вас окружает. Допустим, на дворе ночь. За окном идет сильный дождь. Вы чувствуете себя очень неуютно, потому что год, десять, сто лет назад тоже была ночь и дождь за окном и … сильная молния, которая ударила так близко, что в вашем доме повылетали стекла. А может она даже убила кого-нибудь. Вы никогда не забудете эти переживания, совсем не понимая, что было их первопричиной. Это и есть шрамы. Но меня, например, больше интересует вот какой вопрос: помните, я говорил вам о пересечении жизненных течений?

– Да.

– Так вот, если мы из будущей жизни попадем в прошлую, нам уже будет известен весь её дальнейший ход.

– Полагаю, да. Ведь она уже прожита.

– На первый взгляд, верно. Это как открыть прочитанную книгу посередине. Вроде бы читаешь заново, а конец уже известен. Но это ведь мы в будущей жизни знаем, что прожили настоящую, то есть читая шестой том, узнаем героев, появившихся в пятом. Кто же расскажет нам про нашу настоящую жизнь, если тот, кто должен нам о ней рассказать в будущем, в то самое будущее ещё не попал по той простой причине, что не прожил настоящего. Другими словами, мы можем знать, что пятый том уже прочитан, только читая шестой. Но для того чтобы начать шестой и узнать, что мы читали пятый, нам необходимо этот же пятый сначала прочесть. – Стив на некоторое время замолчал. Похоже, он сам старался понять свою теорию.

– Ну? – подтолкнул Барнс, напрягаю всю свою фантазию.

– Стало быть, замкнутый круг, и нет никакого шанса узнать свое прошлое, никакого. Каждый раз живем заново. Правда, я в этом не уверен. – Как бы находясь под грузом лишенного ясности рассуждения, Стив медленно передвинул стремянку, намереваясь проинспектировать очередной стеллаж.

– Мда, – с оттенком неугасшего любопытства подытожил Барнс, но оставил свои попытки вникнуть в услышанное. Наверное, следовало бы тактично намекнуть на необходимость повтора, но то ли старик не хотел полностью разочароваться в себе, то ли пожалел Стива, полагая, что воспроизвести заново свою мысль тому будет сложно. – Ладно, заканчивайте там ваши исследования и слезайте. Уже почти всё готово.

Скромный ужин мексиканской кухни мирно дожидался своего уничтожения.

– Стынет! – крикнул Барнс.

– Иду, – послышалось в ответ, – ещё секунду.

– Эмили! – послышался чей-то голос.

Стив резко обернулся. Настолько резко, что заставил стремянку слегка покачнуться.

– Мистер Барнс! – настороженно крикнул он, – Мистер Барнс!

– Да.

– Вы что-нибудь слышали?

– Лишь голодное бурчание в желудке.

– Нет, я серьезно. Вы меня звали?

– По-моему, это единственное чем я занимаюсь.

– А как вы меня позвали в последний раз?

– Словом «стынет». Это вас оскорбило?

Стив внимательно осмотрелся вокруг.

– Здесь никого нет кроме нас?

– Прекратите, Мистер Коул, конечно, нет. Спускайтесь, поболтаем за столом.

«Странно, – подумал Стив, – что за чертовщина». – Однако не столько факт происшедшего волновал его, сколько реакция на этот факт. Он отнюдь не испугался. Напротив, ему даже казалось, что он был готов услышать это слово. Он откликнулся на него так как будто за спиной раздалось его собственное имя: Эмили.

«Причем тут Эмили?» – подумал Стив и добавил вслух: – я иду!

– Эмили, не гони! – Снова тот же голос.

На этот раз Стив обернулся очень резко. Стремянка качнулась и, на мгновение, остановилась в неустойчивом равновесии. Секунда и …

– Аа-а-а… – закричал Стив, срываясь с самой верхушки складной лестницы.

Глава 3

Женщина упала на землю, но довольно мягко. Так, по крайней мере, показалось. Строптивая лошадь, сбросив наездницу, немного успокоилась и замедлила шаг. Из-за столов, скрытых слабой тенью деревьев и занятых небольшими группами людей, послышались возгласы ужаса и испуга. Умиротворенная атмосфера июльского полудня 1853 года впала в секундное оцепенение. Несколько женщин, потрясенные увиденным, позволили себе легкий обморок. Мужчины, находившиеся неподалеку, моментально ринулись к упавшей всаднице. Однако к желанию оказать элементарную помощь примешивалось ещё одно, более побудительное.

– Всё в порядке, господа, – сказала, лежащая на земле, женщина. Твердость голоса убеждала в искренности и ясно давала понять, что помощь не нужна. Первые добродеятели, боготворившие свою проворность, уже смаковали в своем воображении сцену, в которой им отводилась роль спасателей, когда этот уверенный женский тон обдал их холодом реальности. Застыв в нерешительности, несостоявшиеся герои глупо мялись с ноги на ногу, с досадой осознавая, что стопроцентная возможность обратить на себя внимание, став на некоторое время необходимой опорой, растаяла, как дым. Ни один из них так и не отважился подойти ближе и подать руки.

Похоже всадница, привлекательная, среднего роста женщина лет тридцати, ставшая причиной такого бурного волнения, не слишком баловала мужчин своим вниманием, тогда как на его недостаток с обратной стороны жаловаться не приходилось.

Внезапно какой-то мужчина, спрыгнувший с лошади, несущейся следом, продрался сквозь образовавшийся круг из статных красавцев, подскочил к лежащей на земле даме и присел рядом с ней на колено.

– Как хорошо, что на мне не мужской костюм, – продолжала молодая женщина, пытаясь выпутаться из величественно пышного платья, так поражавшего своей белизной, – иначе… – Она никак не могла подняться. – Будьте добры руку, граф. – Её голос смягчился при обращении к сидевшему рядом мужчине. Тот потянулся, намереваясь взять женщину на руки.

– Только руку, – чуть жестче сказала она, вынуждая повиноваться.

Толпа расступилась и пропустила образовавшуюся пару, которая медленно направилась к величественному особняку. Предстояло пройти не более ста метров, однако путь лежал через лужайку, уставленную дюжиной столиков, и сквозь сотню пристально следящих глаз. Женщина чувствовала себя неуютно: будучи сильной во всех отношениях, ей приходилось сейчас держаться за мужскую руку крепче обычного. Она почти повисла на руке графа, но всё же пыталась перебирать ногами.

– Позвольте, я донесу вас, – в очередной раз предложил провожатый.

– Я поражаюсь вам, Ричард. Вроде бы говорим на одном языке.

– Мне не понятно ваше упрямство, Миссис Уайт.

Женщина резко остановилась и, повернувшись к мужчине, бросила слегка гневным тоном:

– Неужели вы до сих пор не усвоили моих слабостей? Разве я похожа на человека, который, нуждаясь в чем-то, будет ждать пока это предложат?

Со стороны подобная раздражительность едва ли была объяснима. Скорее всего, недовольство было следствием не избыточной и настойчивой заботливости спутника, а рождалось той неловкой ситуацией, что будет предметом обсуждения всех гостей на ближайшие несколько часов.

– Жанет! – Женщина позвала служанку, со всех ног бежавшую к ней. Освободившись от мужской руки, Миссис Уайт, тем не менее, ласково поблагодарила за поддержку и медленно побрела в сторону центрального входа в особняк. Вскоре служанка уже участливо помогала своей госпоже. Ричард ещё некоторое время стоял и смотрел вслед удалявшейся паре. Когда женщины отошли уже достаточно далеко, он заметил, как служанка обернулась и, стараясь, очевидно, скрыть истинный предмет своего интереса, окинула взглядом большую территорию.

– Он всё ещё стоит, – пролепетала она, но Эмили Уайт, казалось, не слышала её.

Тем временем, оказавшись в усадьбе, Эмили дала волю своей слабости. Она еле волочила ноги по блестящему мраморному полу огромного холла, который был до того отполирован, что мог легко выполнять роль зеркала.

Добравшись до центральной лестницы, ведущей на второй этаж, она произнесла слабым голосом: – Спасибо, Жанет. Я поднимусь сама, а ты захвати теплой воды и полотенца.

– Да, мэм, – пролепетала служанка и скрылась в лабиринте из комнат.

Эмили продолжала стоять у подножья лестницы, собираясь силами и не решаясь начать восхождение. Она подняла руку и коснулась лба: он показался ей обжигающе горячим. Затем та же рука, скользнув вниз, прикрыла глаза, уже скрытые от света мягким покрывалом век. У Эмили кружилась голова, и боязнь упасть заставила её крепче ухватиться за перила.

В этот момент в холл робкими шагами вошел мужчина. На нем был дорожный костюм, и хотя на лице проступала усталость, мужчина выглядел весьма привлекательно. Только вот в данную минуту этого никто не мог оценить, ибо в огромном холле не было ни души, кроме одинокой женщины, да и то стоящей к нему спиной. Не слишком уверенные шаги и любопытствующий взгляд мужчины выдавали в нем человека, оказавшегося здесь впервые и чего-то искавшего. Или кого-то. Пройдя чуть глубже, он окончательно убедился, что ему не удастся встретить ни одного сгоревшего от желания поприветствовать его существа и уже собираясь уйти, он внезапно увидел силуэт женщины, или вернее, великолепного женского платья, вычерченного на фоне яркого солнечного света, что вливался в холл сквозь крупное окно, расположенное на верхней площадке, где лестница расходилась в разные стороны.

– Простите, – начал он, предварительно оглядевшись и удостоверившись, что ему не к кому больше обратиться.

Реакции не последовало.

– Меня зовут Джефри Оуэн, – чуть громче продолжил мужчина, медленно направляясь в сторону потенциального собеседника. – Я бы хотел видеть господина Кристофера Оуэна. Он мой дядя. Буду очень признателен, если вы … – он подошел почти вплотную к женщине, но она не изменила своего положения, – … если вы… – медленно повторил он и оглянулся. Нет, что-то здесь не так. Когда он вновь повернулся к женщине, она оказалась на пару футов ниже: она падала! Мужчина едва успел подхватить её на руки: «Боже, какая же она легкая! Платье, наверное, весит больше».

Шелест шагов позади него вернул обстановке реальность. Он медленно повернулся и увидел изумленную служанку, которой, ещё немного и, пришлось бы прибегнуть к помощи рук, чтобы удержать глаза там, где они должны находиться. Его вопрос прозвучал буднично:

– Куда нести?

Глава 4

– Сюда, пожалуйста. Только осторожно, Мистер МакСтейн, там крутая лестница.

Через мгновение крутизна лестницы была описана в самых живых выражениях.

– Какого черта, Раян, неужели нельзя было зажечь свет? – эта фраза завершала гневное бурчание, которому предшествовал характерный грохот упавшего тела.

– Да кто бы знал где его зажигать, сэр, – послышалось возражение. Голос выдавал привычку подчиняться. – В этих коридорах ничего не разобрать.

– Далеко ещё? – нетерпеливый и требовательный тон не столько спрашивал сколько выражал недовольство.

– Нет, уже близко.

– Господи! – в отчаянии воскликнул ведомый, – Пятница, вечер, столик заказан, в кои веков я провожу уикенд с девушкой. Целый день я считал минуты. Минуты!!! И тут этот … Сэм, – последнее слово вышло с трудом.

– Мне говорили, вы большие друзья.

– Да я его убью!!

– Тогда уж вам, наверняка, не встречаться с девушками ещё очень долго.

– Ты лучше говори куда идти и … – говорящий спотыкнулся и едва не растянулся на полу, – нет, я его точно убью! – Высказанное решение не оставляло сомнений в его окончательности. Оставшуюся часть пути мужчины проделали молча; один – потея и негодуя от злости, другой – едва поспевая.

Наконец они достигли последней двери и человек по фамилии МакСтейн, с силой распахнув её, ворвался в огромное помещение, заставленное в строгом порядке высокими стеллажами, полными книг. Быстро окинув взглядом всё пространство, он заметил в самом конце центрального прохода двух человек, сидящих за столом. Хотя до них было примерно метров тридцать, одного, из сидящих, он решил поприветствовать уже сейчас.

– Сэм, твою мать! Какого дьявола тебе нужно? Ты посмотри на часы! Ты понимаешь, что ты делаешь? Я рассказал тебе про свои планы вовсе не для того, чтобы ты нашел в них место для себя! – Оратор быстро сокращал расстояние, двигаясь огромными шагами. – Ты только подумай, где сейчас находятся мои мозги! Я бесполезен, разве это не ясно? Я здороваться ни с кем не могу, у меня руки влажные. Я уже снимаю с неё платье, ты это понимаешь? Ну, в чем дело? – последний вопрос был задан практически с полуметра.

– В Генри Джойсе, – последовал хладнокровный ответ, автор которого сумел безошибочно определить основной смысл речи и выбрать ключевую фразу, отводя всему остальному лишь роль лирического вступления.

– И? – возбужденный мужчина требовал продолжения.

– Успокойся, Саймон, – всё тот же хладнокровный голос, – присаживайся и слушай внимательно. – Говорящий подался вперед и, облокотившись на опертые о стол локти, проговорил медленно и отчетливо, – у нас живой, ты слушаешь (?), живой свидетель.

Информация, очевидно, была сногсшибательной, иначе не объяснить того пристального взгляда, которым только что сообщивший её пялился на своего партнера, ожидая увидеть, по крайней мере, отвисшую челюсть. МакСтейн, а именно его челюсть предполагалось увидеть отвисшей, казалось, вовсе пропустил это мимо ушей. Мельком взглянув на второго человека, сидящего рядом, он вновь уставился на Сэма и через секунду, склонившись над столом, словно передразнивая своего собеседника, медленно и четко произнес:

– В деле Генри Джойса «живой» и «свидетель» – понятия взаимоисключающие. – Затем он резко откинулся на стул и воскликнул уже более грубо: – Кончай мне дерьмо на уши вешать!

– Расслабься, Саймон, – невозмутимый голос Сэма терпеливо сносил откровенную злость и безропотно стряхивал налипшие грубости со своего хозяина, – мне очень жаль, что так вышло.

Сэм встал из-за стола и неторопливо направился к неподвижно сидящему напротив пожилому человеку, который за всё это время не произнес ни звука и с удивлением наблюдал за словесной перепалкой.

– Но если сейчас, – продолжал он, проходя за спиной Саймона, – существует вероятность, что ты даже скажешь мне спасибо, то если бы я не вызвал тебя, ты бы убил меня, наверняка.

К этому моменту Сэм уже стоял рядом с пожилым человеком.

– Мистер Барнс, – он слегка наклонился обращаясь к старику, – это детектив МакСтейн. Будьте добры, повторите ему то, что только что рассказали мне.

Прошло несколько секунд прежде чем до слуха донеслись скрипящие звуки.

– А чего рассказывать? – неохотно начал старик, – я, вообще, не понимаю в чем дело. Человек просто упал с лестницы, понимаете, случайно упал. Несчастный случай. Вы что же думаете это я его оттуда скинул?

– Чтобы думать нужно знать. – Мягкий голос Сэма выступал в роли успокаивающих пилюль. – Мы пока ничего не думаем так как ничего не знаем. Вы бы могли нам помочь.

– Чем? Я не понимаю, о чём говорить? Я уже всё рассказал.

– Начните сначала.

Возникла небольшая пауза, во время которой старик пытался справиться с переполнявшим его негодованием. Он нервно постукивал пальцами по столу и его прищуренные глаза скакали с предмета на предмет.

– Как его звали? – подтолкнул Сэм. В его манере вести беседу было что-то от специалиста из реабилитационного центра для наркоманов или людей увязших в глубокой депрессии. Его тон не требовал ответа, а, скорее, своей теплотой и участливостью, приглашал излить душу.

– Стив Коул, – пробормотал Барнс и посмотрел на, непонятно чего, ожидающих следователей. – По крайней мере, он так представился. – Старик замялся и опустил глаза, не выдержав той пристальности, с которой его исследовали.

– Он задержался тут, последний был. Все уже ушли. Ну, разговорились. Я предложил ему поужинать здесь. Он согласился. Потом спустились сюда … и .. потом я там .. ужином занимался, а он, это, книги смотрел. Ну, и.. я услышал только грохот… потом позвонил в больницу .. и всё.

– Вы всегда приглашаете поужинать припозднившихся посетителей? – Сэм, как обычно, был вежлив.

– Первый раз.

– Он сам предложился?

– Нет, нет, это была моя инициатива.

– Тем не менее, он охотно согласился?

– Я бы не стал этого утверждать.

– И всё-таки, почему же именно его? – дотошничал Сэм.

На лицо Барнса легло выражение задумчивости.

– Не знаю. – Он пожал плечами и продолжал настолько медленно, что казалось придумывал окончание слова только тогда, когда уже сказал первую его половину, – он.. какой-то… не..обыч..ный.. не..предсказуемый… не..логичный, вот! Нелогичный! – Последнее определение было по его мнению самым точным.

– Понимаю. Хорошо, и когда вы…

– Что он читал? – резкий голос МакСтейна неожиданно вклинился в разговор, грубо оборвав беседу.

Старик вздрогнул. Только-только начиная успокаиваться от обходительного тона одного из следователей, он внезапно вновь был брошен в состояние неуютного самочувствия. Сэм тоже испуганно дернулся, однако на его губах задержалась едва заметная улыбка, которая дополнила выражение сверкающих довольством глаз. Он добился того, чего хотел и, лениво откинувшись на спинку стула, с удовольствием и вниманием ждал развития несколько запоздалой инициативы МакСтейна. Кстати, их стили добывания информации разнились кардинально. Если отвечая на вопросы Сэма, вы чувствовали, что спасаете свою душу, то удовлетворяя любопытство МакСтейна, вас посещало убеждение, что вы спасаете свою жизнь.

– Да… фантастику какую-то, – буркнул старик.

– А именно?

– Я не знаю, не обратил внимания. Он заказывал много книг.

– А где они?

– Наверху, в читальном зале … в тележке. Я их ещё не успел разложить.

– Раян! – повышенным голосом позвал МакСтейн, запрокидывая голову и ожидая услышать ответ из-за спины.

– Да, сэр. – Молодой человек, не так давно приведший детектива, сделал шаг вперед.

– Сходи наверх, посмотри что к чему.

– Вы, что, мне не верите?! – широко открытые глаза Барнса выразили гораздо больше упавшего голоса.

– Отнюдь, мне лишь интересен его вкус, – спокойно возразил МакСтейн в тон звонкому эху удаляющихся шагов. Затем он сунул руку в боковой карман пиджака и вытащил пачку сигарет. Наблюдая пристальным взглядом за сторожем, он поставил пачку на стол и ловко повертел её, периодически касаясь потертого дерева одной из её сторон.

– Здесь, наверное, нельзя курить? – спросил МакСтейн, так и не дождавшись реакции Барнса на свои действия.

– О, да, конечно, нет, – спохватился старик, наводя резкость в своем взгляде

– Успокойтесь, Мистер Барнс. – Детектив убрал пачку обратно в карман. – Ничего страшного не происходит, обыкновенное любопытство ищеек.

– Да, да,.. конечно. Я.. просто никогда не имел дело с полицией.

– О чем вы с ним говорили?

– О разном.

– А конкретнее? – Видя, что старик снова повис в задумчивости, МакСтейн продолжал: – Хорошо. Что вы имели в виду, когда назвали его нелогичным?

Старик глубоко вздохнул и, надув щеки, выпустил воздух.

– Право, не знаю как объяснить. Понимаете, при разговоре с ним нельзя отвлечься или пропустить слово. Он всё время держит вас во внимании.

– И что же удивительного он вам рассказал?

– Мы говорили об абсолютно обычных вещах. Однако его взгляд на эти вещи, его точка зрения – вот что было необычным, нелогичным, непривычным, и это увлекало. И ещё, его непредсказуемость. Но это, наверное, следствие нелогичности. Мне непонятно как, начав разговор о военной технике, например, можно закончить его обсуждением женского нижнего белья. Он очень неожиданно меняет темы. Вам приходиться думать, когда вы говорите с ним. Постоянно думать.