Год Волка

И вскоре тьма окончательно упадет на мир, поглощая его, точно пирог. Сумерки надвинутся сначала на Могилев, поползут на Чернигов, на Смоленск. Ужас и смерть принесёт это облако.

Спесь и безумие посеяли, вместе с мировой войной, эти самые змеи, погубившие белого орла, выевшие птице сердце, лишившие мир последней надежды.

Они даже саму речь западных славян превратили в свое шипенье, они похищали у людей души! Добившись победы, они теперь с триумфом двигались во все стороны: и на Питер, и на Берлин, и на Вену.

Один Коктебель не был ещё захлёстнут безумием, но и там пучины яростного моря бились в истерике о берег последнего островка европейского света.

А принцесса смеялась, точно заводная кукла. И от этого было мучительно больно.

Колдун осознавал, что его обманули, использовали и вскоре сомнут и выбросят, оболгут и извратят даже саму память об этом волшебном царстве, которое всё ещё стоит, и самим фактом своего существования до смерти пугает змеёнышей да трупных червей.

Ах, если бы появился принц или богатырь, несущий на злого ворога меч-кладенец. Но здесь, в замке, никого не осталось: ни людей, ни героев.

– Что же вы ничего не кушаете? – принцесса в своей чистоте разрывала колдуну сердце. – Вы обязательно должны попробовать безе. Оно сегодня особенно удалось!

Книжник дернулся, как от пощечины.

Его прислали сюда лечить и оберегать, и он был уверен, что царь – толстый дурак, а дочь – тощее страшилище. И когда к нему приехал адъютант Его Величества с просьбой о помощи и лечении народными средствами, книжник ликовал. Он вступил в сговор с бунтовщиками и хотел дискредитировать царя, чтобы народ сам отвернулся от помазанника.

Колдун верил, что власть, перевороты и интриги всегда и всех перековывают в подозрительных и жадных барыг.

Любой правитель – это паук – ненасытный и беспощадный. Он годами опутывал паутиной королевство, дабы удобнее сосать кровь из простого народа. А придворные – это тарантулы в банке. Паутина им не нужна. У них: кто вперед успел, тот соперника и съел.

Но королевская семья оказалась вовсе не вместилищем порока. Царевич постоянно чувствовал настоящую боль. Принцесса была типичной гимназисткой: честной, наивной, умной. И даже легкомысленность её поведения была лишь детской игрой. Она разительно отличалась от светских девиц, которые, ради титулов, согласны были буквально на всё.

Маг чувствовал, что в глубине его огрубевшей души рождается симпатия к этим людям. Ему хотелось вывести их из-под удара народного гнева. Особенно принцессу.

Это была не влюбленность, а чувство более всеобъемлющее. Так оберегают родную дочь.

Да, впервые в жизни книжник испытывал ответственность за других. И это рушило его собственные планы. Он уже не хотел помогать бомбистам.

– Что с вами? – притворно всплеснула руками принцесса. – Вы куда-то торопитесь?

Девушка готова была расхохотаться, но в этом не сквозило намерение оскорбить, это были первые, неловкие попытки примерить на себя взрослую жизнь. Принцессе казалось, что в этом ребячестве и состоит основа ничего не значащего флирта.

Но колдун так не считал. Ему больно было видеть, что даже и принцесса пытается, пусть неуклюже, но шагнуть в его, полный смрада и предательств, мир, наивно полагая, что это и есть – хождение в народ.

Их всех обманули, обвели вокруг пальца, чтобы потом, когда наберёт силу людская ненависть и жадность, когда глупость восторжествует, когда весь этот спектакль недовольства будет уже не нужен, змеи могли выступить сами, и уничтожить страну. А пока вперед шли оболваненные студенты.

Вскоре революционеры убьют всех: короля с семьей, министров, помещиков, фабрикантов. Их цель – вовсе не счастье народа. Им просто хочется безнаказанно творить душегубство и прочие мерзкие злодеяния.

Колдун неуклюже вскочил, опрокинул блюдце с пирожным, покраснел и выбежал прочь из залы. Он пулей вылетел на балкон, на котором цвели желтые розы и с шумом вдохнул запах надвигающегося шторма.

Старого мира больше никогда не будет! Скоро змеи окончательно вырвутся на свободу и сокрушат то, что их сдерживает – церкви православные. Эти твари все ещё притворятся людьми, рептилии прикрываются щитом атеизма, чтобы не дразнить интеллигенцию.

Гришка должен был раньше поразить главного змия и всех гадов его: ползающих и летающих. Но страх перевесил на чаше весов. А теперь слишком поздно. Не быть колдуну Победоносцем, оступился он.

– Ах, какой вы, право смешной! – принцесса тоже вышла на балкон. – Бегаете от меня, словно я чумная. А ведь это не так! Я ведь хороша? Ну, скажите: хороша?

– Смута растет в королевстве. – сказал книжник, поворачиваясь к девушке. – Опричники не справляются. Нужно будить древних богов, иначе все костьми за землю свою ляжем.

– И ты – первый! – лицо принцессы вдруг неожиданно исказила гримаса ненависти. – Предатель!

В руках девушки блеснул стилет.

Маг закричал от ужаса… и проснулся.

Черный кот спал, свернушись в кресле. Разбуженный воплем колдуна, зверь потянулся, широко зевнул, показывая миру острый язычок и с укоризной посмотрел на Григория.

Гомункулов в квартире не было. Они всю ночь шлялись по питейным заведениям, сорили фальшивыми ассигнациями, абсолютно уверенные в том, что после встречи с Астартой Гришка снова сбежать не посмеет. Он втянут в такую игру, выход из которой означает остановку колеса кармы. То есть посмертия у беглеца уже никакого не будет.

А избитый хулиганами амбициозный студетишка – слишком мелкая сошка, чтобы над ним непрестанно бдеть. Мальчик настолько наивен, что даже не понимает нависшей над ним опасности. Он не отдает себе отчета в том, что его спасли именно тёмные силы. А еще: он просто балбес, не знающий, чего хочет. Выражаясь шахматным языком: парень – пока еще пешка, которой предназначено дойти до края доски и стать ферзем – могущественным серым кардиналом, который потом сможет гонять гомункулов: и в хвост, и в гриву; но до того момента еще нужно дожить. А пока и Астарта прекрасно справляется с ролью черной королевы.

Под утро пятеро карапузов совсем лыка не вязали. Они сидели на лавочке, не в силах подняться, и молчали. Они знали, что человек, укравший атаме, на заре непременно вернется на место преступления. Они ведь заглядывали в ближайшее будущее, пусть даже и одним глазком да лишь на два дня вперед. Карлики совершенно не желали присутствовать при разборках своего шефа-книжника и дерзкого воришки.

Кто, вообще, осмелится тырить мистические артефакты из мест силы? Только идиот или наймит соперничающего бесовского клана. Похититель мог работать на любого из великих князей Тьмы. Адские бароны всегда грызутся между собой, отравляют ближайших родственников, подсылают всюду шпионов, в точности, как средневековые короли. Потому гомункулы справедливо полагали, что Гришка пусть сам разбирается во всех этих инфернальных интригах. Как ни поступи – вечно окажешься крайним. А виноватыми друзья быть не хотели…

Первые солнечные лучи разбудили Костю, они влекли вора обратно, в тот загадочный дом со свечами. Парень зевнул, тихо собрался, стараясь не шуметь, тенью выскользнул из квартиры друга, щелкнул дверным замком.

Где-то слышался колокольный перезвон. Но оборачиваться страшно: вдруг звук лишь чудится? И всё подстроено. А по пятам идет кровожадное чудовище. Как в детских кошмарных снах.

Мысли кружили, и все время возвращались к отданному «за так» волшебному кинжалу.

Костя отчаянно помотал головой, резко развернулся: монстров не было. Только кошка шмыгнула в подворотню.

Толстый успокоился.

Теперь, когда напряжение немного спало, неожиданно вспомнились последние прочитанные книги. Собственно их было не много, зато – впечатлялл объём.

Три недели назад Косте притащили затрепанные томики хроник Крина. Это были «Драконы: „Осенних Сумерек“, „Зимней Ночи“, „Весеннего Рассвета“». Парень тогда посмеялся над богатой фантазией заголовков, но книги ему понравились.

Впрочем, Толстый безнадежно увяз где-то в середине второго тома, чувствуя горячую симпатию лишь к одному герою – к кендеру Тасу. Вот у кого стоило поучиться ремеслу!

Тас умудрялся украсть не только то, что плохо лежит, но и то, что трепетно хранится. Причем всё это – с легкостью и невинной улыбкой: мол, я же не знал, что тебе это так дорого!

Вспомнилось, что книги эти ему Светка притащила. Говорила: «Там все, как у Толкиена». Ошибалась.

А вот раньше никогда не приходило в голову сравнивать себя с литературными героями. Сейчас же Костя был готов поверить, будто атаме само прилипло к его рукам, точно добро к лапам вымышленного кендера.

Но, как бы Костя не убеждал себя, что новый поход в злополучный, полузаброшенный дом – лишь его собственная похмельная прихоть, однако влекло его туда, как магнитом. И мысли об абстрактных вещах – не спасали.

Костя почти убедил себя, что свечи и прочая магическая атрибутика ему почудились. Ну, забрел он в старый дом, ну, нашел атаме. В этом ничего сверхъестественного нет! Вон, дед в саду каждый год царские монеты выкапывал, да не верил ни в бога, ни в черта.

Но на душе у Кости было тяжело. Он настолько раскис, расклеился, точно кисейная барышня, что даже отправился «капать на мозги» лучшему другу.

Толстому все время казалось, что теперь, без ножика, он остался наедине со смертью. Чудилось, что пришла его очередь встретиться с костлявой старухой.

От этих раздумий Костя очнулся лишь на «Плотинке». Ветер ласково ерошил волосы. От воды тянуло влагой и прохладой.

Толстый притормозил, постоял, оперевшись о чугунные перила, посмотрел вниз, где бурлил искусственный водопад. Брызги не долетали. Вода внизу шумела и пенилась. За спиной, по рельсам, громыхали трамваи, сновали машины. Город оживал.

Вдали высился хищный корпус цирка, напоминавший огромного железного паука. Маячила недостроенная и заброшенная телебашня, с которой, каждый год прыгали и разбивались любители экстрима.

Преследовало странное ощущение, что цирковой купол – центр притяжения всего аномального, что это – сердце безумного Екатеринбурга, а Исеть – это венозная кровь, стремящаяся обогатиться кислородом.

«Плотинка» всегда нравилась Костику: здесь вечно двигались толпы праздно шатающегося народа. Но сейчас почти никого не было. На лавочке целовалась парочка студентов, а на другом берегу – тинэйджеры пили пиво. Слишком рано, потому и пустынно.

Костя смотрел на город и не мог понять, почему ему так важно снова попасть в нехороший дом. Отчего же, прямо сейчас, не сесть на трамвайчик и не уехать домой?

Парень тряхнул головой, сбрасывая с себя магическую паутину, и решительно развернувшись, направился было к остановке. А с воровством пора завязывать, чтобы совсем умом не тронуться! Это как с курением, надо бросать сразу. А то каждая сигарета вечно будет «последней»!

Однако, уже на площади, Толстый внезапно осознал, что не может никуда вернуться, пока не навестит магическую развалюху.

Костя в задумчивости покачался на носках, развернулся и снова зашагал к проклятому дому. Теперь ему казалось, что он ведет себя, как трус, выискивающий любые лазейки, лишь бы не ходить в опасное место. А сама судьба ведет его за ручку, да удача шепчет на ухо: давай, «шоркнем по душе» – и на покой!

Редкие прохожие шарахались друг от друга. В проезжающих трамваях спали пассажиры, клевали носами кондукторши.

Свернув туда, куда десятилетиями тычет своим каменным пальцем идол Ленина, Костя опешил. Возле магазина стоял одинокий десятилетний мальчик и играл на флейте. Но зацепило другое: музыкант был негритенком. «Плохо. – решил Костя. – Дурная примета».

Однако ноги сами выводили к проклятому дому.

Потоптавшись подле проулка, Костя нырнул в арку ворот, скользнул мимо заброшенного детского сада, подле «сталинки», остановился. Старый дом невозмутимо стоял на месте.

Конечно, удивительно, как получилось, что в самом центре города, по соседству с фешенебельными зданиями гостиниц и частных элитных особнячков, рядом с массивными корпусами высоток приютилась эта развалюха.

Впрочем, ведь и все бывшие помещичьи усадьбы города тоже пребывали в запустении. Там обитали бродячие собаки и бичи. Но ни сносу, ни ремонту покинутые особняки не подлежали. А этот дом был хоть старый, но жилой.

Два подъезда находились в аварийном состоянии. Разбитые стекла обитатели затыкали изнутри тряпьем, чтобы не дуло. Кое-где мелькали тени, горел свет.

Окно загадочной квартиры оказалось единственным зарешеченным во всем доме. И когда успели? Не было раньше этой решетки, Костя мог поклясться в этом!

Более того, здание за эти дни стало еще более серым, и каким-то совсем чахоточно-больным. Солнечные лучи не могли пробиться к его вечно-влажным стенам: их не пускала тень высотки. Чахлые клены, из последних сил тянулись к окнам, словно надеясь получить порцию хотя-бы электрического света. Из подъездов тянуло плесенью и гнилью. Как тут можно было жить: оставалось загадкой.

Воровато оглядевшись, Костя нырнул в подъезд. Но не в тот, где была злополучная квартира. В соседний, из которого в прошлый раз он незаметно выбрался.

Здесь тоже все изменилось. Кто-то заколотил вход на чердак. Значит, пути к отступлению перекрыты.

В заброшенных квартирах гулял ветер. Пустые дверные проемы сиротливо пялились на лестничные ступени. Да, здесь было жутковато. Но ничего мистического пока не ощущалось.

«Что я здесь делаю? – подумал Костя. – Зачем хожу вокруг, да около?»

И Толстый решительно направился к выходу.

Выскочив на свет божий, Костя устыдился: ничего не происходит, а он в панике бежит прочь!

Во дворе никого не было: все спали. Ни одной машины не стояло поблизости. Даже городской шум – и тот словно отрезали.

Костя хотел уйти, но понимал, что тогда дурацкие страхи будут мучить его всю жизнь. Это как забраться в старый чулан, увидеть пыльный шкаф и, побоявшись открыть его, сбежать. А потом вечность гадать, что же там было: старое тряпье, скелет или пиратское золото и бутылка рома?

Взъерошив волосы, покачавшись на пятках, Костя, все же, зашел в нужный подъезд. Здесь пахло борщом. А еще сивухой и грязью, потом давно немытых тел.

Толстый, по старой привычке, решил проверить пути к бегству. Перепрыгивая ступеньки, быстро взлетел наверх, уперся в дверь, ведущую на чердак. Дверь та была хлипкой, со щелями, но – на замке. Похоже на чердаке кто-то поселился.

И, хотя лампочки здесь не горели, щели в крыше и в дверях давали хороший обзор. Были видны: обшарпанный деревянный стол, разломанная краюха хлеба на нем и пустой граненый стакан. А перед самой закрытой дверью валялись старые ватники и кофты, из которых сооружено что-то вроде гнезда. И ночевал здесь, однозначно, бомж.

Костю начало мутить. После вчерашнего подташнивало, а тут еще и запахи помойного быта.

С трудом сдерживая рвотные позывы, Костя вернулся на проем ниже, приблизился к знакомой проклятой двери и толкнул её. Тихо отворившись, она приглашала в комнату с горящими черными свечами.

Толстый отшатнулся. В панике парень метнулся на лестничную площадку, из окна выглянул во двор: никого. Один лишь черный уличный кот демонстративно вылизывал хвост. Увидев Костю в окне, зверь презрительно сощурил глаза и даже повернулся к человеку спиной, словно вор чем-то его обидел. Это показалось странным.

Но важным, все-таки, было совсем другое. Проклятая квартира сейчас определенно казалась живым, мерзким существом: она манила, гипнотизировала, звала. Стены отчетливо шуршали отклеившимися обоями, вдруг затрепетавшими на сквозняке. Нутро жилища казалось притаившейся мантикорой, занесшей свой ядовитый хвост для смертельного удара.

Несколько мгновений Костя отчаянно пытался заставить себя оторвать взгляд от зияющего дверного проема и сбежать. Но вместе со страхом в душе зазвучала музыка таинственного, чудесного, ужасного – да, но – великого!

А потом страх отступил. Желание войти нарастало.

Костя, стиснув кулаки, прикусив до крови нижнюю губу, отчаянно шагнул внутрь.

Бах! – дверь зловеще захлопнулась за спиной.

Отсюда не было выхода! Но, даже если сейчас вырваться, выбив окно, убежать, спрятаться, это ничего не изменит. Черные сны будут преследовать, догонять, искать – и так целую вечность, покуда не сломают окончательно и не притащат сюда на магическом аркане. Что бы Костя ни предпринимал, он непременно снова вернется! Это – предопределено.

Несколько секунд канули в тишине, и лишь потом дверь кухни плавно, без скрипа, приоткрылась. Из неё вышел сухой высокий человек с длинными темными волосами. Одет он был в черную рясу. Ни каких знаков отличия у монаха не было. Он мог оказаться служителем культа или фанатиком любого воинствующего Ордена. Вот только нательного креста на нем не было. Впрочем, он не держал в руках посоха или меча, что радовало.

Костя попятился, но уперся в захлопнувшуюся дверь.

Незнакомец криво усмехнулся:

– Сам пришел. Занятно. И предсказуемо.

Вор машинально перекрестился.

Лицо незнакомца презрительно скривилось:

– Не утруждайся. Я не Дьявол. Да и ты ведь, как погляжу, не крещеный. Так что проходи, присаживайся. В ногах правды нет.

Конечно, замечательно, что сразу убивать не стали. Впрочем, на то, что поговорят, да и отпустят – надежды тоже мало! Зря вернулся. А ведь чувствовал, что это – подстава.

Костя неотрывно глядел на необыкновенно большие уши, торчащие из-под сальных волос, на старомодный пробор от макушки до центра морщинистого лба, и думал, что такой тип никак не может оказаться призраком: слишком живой. Бомж или псих. А скорее: и то, и другое. Сбежал из дурдома, да и обосновался здесь. Лишь бы не оказался маньяком, специализирующимся на ворах.

– Кто ты? – выдавил Костя.

– Хозяин. – хмыкнул монах. – А ты, оглашенный, сам с ножом ко мне пришел. Стало быть, что?

Костя громко судорожно сглотнул.

– Правильно, малыш! – черноризец повернулся спиной, направляясь к креслу у окна. – Так от того ножа ты и погибнешь.

– Я не… – и Костя перебил сам себя, не зная, что сказать.

– Да ты не бойся. – маг уселся и потер переносицу. – Я никого не убиваю. Ты сам всё сделаешь.

– Я не… – снова попытался оправдаться парень. – Не брал ножа!

– Неужели тебе мама не говорила, что врать – не хорошо? – колдун щелкнул пальцами и в комнате сам собою зажегся электрический свет.

Да, здесь был стол, на котором стояли свечи, но сейчас они не горели. В старомодном серванте лежали черепа, но они могли оказаться бутафорскими.

И только черный кот, только что запрыгнувший и угнездившийся на кресле, не вызывал сомнений и в своей реальности, и в принадлежности этой квартиры к месту силы.

Это был не просто котяра, как толстопузый Бакс Володьки, это был настоящий черный зверь, прикидывающийся мягким и пушистым. Это животное, точно, не домашнее и раньше убивало ради еды. А еще глаза у кота были человеческими: осмысленными, страдающими и ненавидящими своего хозяина. Это был тот самый наглец, что вылизывался на улице. Он ведь всем своим видом показывал, что в тот дом ходят одни только волшебники да послушные их воле марионетки. Как же Костя сразу не понял этого намека! А теперь – слишком поздно.

– Мне бы выйти отсюда! – пролепетал Толстый. – Я ничего не сделал. Ошибся дверью.

– Ты попал, куда нужно! – нахмурился черноризец. – Сюда без надобности не входят! Сядь!

Костя подчинился: дошел до стула и плюхнулся на него, не отрывая взгляда от мага.

Колдун взирал властно и строго, но, в тоже время, в его глазах плясало безумное пламя веселья. Костя еще раз отметил, что черную ткань его одежды не украшала ни одна безделушка: ни крест, ни пантакль, ни козья морда. На руках не было: ни браслетов, ни магических колец. Это не сумасшедший, иначе он был бы обвешан, точно новогодняя елка. И не колдун, ибо в его руках не было: ни посоха, ни бубна. Но жилистые руки, покоящиеся поверх мантии не давали Косте покоя. Эти пальцы с большими ногтями, казалось, в любой момент могут сомкнуться на воровской шее. Это с виду хозяин не был атлетом, но сила жила в его зрачках, она таилась там, точно пригревшаяся на солнцепёке змея.

– Я бы с радостью поговорил с вами ещё, но мне, правда, нужно идти. – едва ворочая языком, выдавил Костя. Конечно, это был блеф. Вор ни на что и не рассчитывал. Просто тянул время.

– А, пожалуй, ты прав. – задумчиво покрутил локон своих волос незнакомец. – Ты не тот, кого я ждал.

Костя почувствовал, что сдавившая его грудь сила отступила и, хватая ртом воздух, он закивал:

– Вот видите, я не врал. Ошибся дверью. Ну, теперь-то я уже пойду?

– Идиот! – вдруг взорвался черноризец и вскочил со своего кресла.

Мгновенно вспыхнувшие свечи взметнули пламя чуть не до потолка. Это было завораживающе. По стенам пробежали тени. Казалось, колдун вырос.

– Отсюда нет выхода! Ты знаешь, о чем я! – колдун наклонился и заглянул Косте прямо в глаза. – Смерть всегда забирает лучших.

Кот согласно мявкнул из своего кресла и выпустил когти.

– Я не понимаю! – запротестовал Толстый, отодвигаясь вместе со стулом и вскакивая.

– Да, ты не понимаешь. И ни черта не чувствуешь. – раздраженно буркнул хозяин квартиры. – Но это – поправимо.

И в тот же миг с пальцев колдуна сорвались маленькие черные молнии.

«И все-таки, видеть негра – не к добру». – отрешенно подумал Костя, падая на деревянный пол.

Черноризец склонился над Костей. В его глазах показался кровавый отблеск. Прикоснувшись к телу обездвиженного вора, маг вдруг отскочил, и зашипел, точно бойцовский кот. На губах книжника появилась белая пена, левый глаз непроизвольно задергался. Колдун был в ярости:

– С-с-сука!!! – прошипел черноризец. – Солгал! Трижды солгал!

И, поддразнивая самого себя, книжник прошипел, почему-то обращаясь к коту:

– Вот тебе, Феликс: и сам пришел!

Костя лежал неподвижно. Он понимал, что человек, разговаривающий с котом, – скользит по грани безумия. Но, с другой стороны, здесь больше и обратится-то было не к кому.

Все, что Толстый мог, – это балансировать на грани сознания. Больше всего он боялся сейчас отключиться полностью, словно это и будет смертью.

Однако зверь, похоже, понимал человеческую речь. Возможно, он сбежал от местного Куклачева. Черный кот, в ответ на пламенное к себе обращение, вдруг прыжком покинул свое персональное кресло, с шумом запрыгнул на стол, изогнул спину. Он, явно, злился.

– Пшел прочь, князь! – буркнул черноризец и пренебрежительно отмахнулся от зверя.

Чуда не произошло. Кот не ответил, лишь оскалился в непривычной для кошек гримасе и зашипел.

– Да, я и без тебя понял. – проворчал колдун. – Мне опять решили подставить другого. С-с-сволочи!

Чёрный кот склонил голову и угрожающе взвыл, словно угрожая.

– А вот в этом, дорогой князь, ты не прав. – усмехнулся книжник и тряхнул сальными волосами. – Убивать я никого не собираюсь. Этот мальчик не так прост, как кажется. Ведь это он украл атаме. А эту вещицу мудрено взять, если она сама в руки не попросится. И, значит, рано или поздно, этот болван выведет нас на след. А, может быть, он сам все и сделает. Как знать?

Колдун склонился над Костей и выдохнул ему прямо в лицо светящийся шар:

– Так-то будет лучше. Надежнее.

Кот прижал уши и попятился. А колдун тем временем взял из темного угла посох, на вершине которого две переплетающиеся змеи со странными, драконьими ушами поддерживали хрустальный шар. Они смотрели друг на друга и касались магического шара своими жалами. Этот посох был похож на кадуцей.

Книжник воздел руки к потолку и обронил какое-то резкое, свистящее слово. Пыль взметнулась вокруг черных одежд. На месте человеческой фигуры появился ворон. Птица взъерошила перья и вылетела в форточку.

Костя обнаружил, что может двигаться, хотя мышцы повиновались с трудом. Он лежал на спине и несколько мгновений тупо смотрел в потолок, на котором, возле старой трехрожковой люстры, сновал жирный паук. Осознание происшедшего приходило медленно. Грудь жгло.

Костя вскочил и огляделся: пусто. Лишь чучела птиц, погасшие черные свечи на столе, да два пустых кресла с опрокинутым стулом говорили, что всё это не пригрезилось. На пороге кухни сидел черный кот со странным, сочувствующим, выражением на морде.

Дверь в коридор была распахнута! И Костя кинулся прочь. Он никогда так быстро не бегал. Сердце рвалось из груди! Воздуха не хватало. Но, все равно, казалось, что он едва двигается.

Уже вырвавшись на перекресток, Костя услышал пронзительный визг тормозов и громкий мат водителей, но не обернулся. Это было выше его сил! Он мчался прочь от дома. Ноги несли прямиком к реке. В груди жгло. Перекрестки сменяли друг друга, но невидимая сила берегла беглеца.

Выскочив на набережную, Костя не успел затормозить и с разбега плюхнулся прямо в воду. Громкий всплеск привлек внимание. Раздался смех. Зато в голове прояснилось.