Преступление тысячелетней давности

Люди рождаются с чистыми помыслами, но от природы слабы, ленивы и склонны к пагубным страстям. «Возможно, поэтому наши предки иногда объединяли людей с животными, а порой наделяли богов образом дикого зверя, а временами даже равняли животных с богами», – продолжал размышлять князь.

«Не оттого ли с появлением разума природа одарила человека защитой – тотемом в виде совести. Где все лучшие черты животных представлялись идеальными, а природа подсказывала, как надобно жить по-совести. Для любого человека совесть – это закон сохранения внутренней чистоты и целомудрия. Но чем выше человек становится над иными людьми, чем больше власти и самостийности получает, тем больше звериного в нем проявляется. Бегут лета, меняются времена, смертные и даже боги, а темный грех в душе остается прежним – звериным».

Великий Олег часто думал над тем, что же такое вера. Видел он, что простой люд поклоняется разным богам. В ратных походах встречал всякое: и чудеса, и грех, и предательство. За долгие годы после смерти друга его Рюрика совершил князь немало славных дел. Но за делами ратными и обыденными все меньше думал о том, что труд его не только идет во благо Руси, но и изменяет канву жизни люда простого.

Не жалел Олег своей жизни во благо народа, во благо князя молодого Игоря, ради памяти друга Рюрика. Одного желал – оставить после себя народ счастливый, дружину сильную да Русь великую. Однако его взоры все реже обращались к богам, все меньше он слушал сердце свое, все чаще думал о державе. Все реже сны вещие посещали Олега, все больше тревожные. В последние месяцы помыслы Олега были направлены на то, чтобы Игорю подобрать достойную невесту.

Холодный ветер закружил и бросил опавшую листву в лицо князю. «Сына не уберег – внучку спасу», – решил он.

Ох, хорошо Вещий Олег знал, что от жены князя многое зависит. «Пока князь один – орел об одной голове, как женится – орел с двумя головами буде, но тело-то – символ могущества, непобедимости и силы – все одно. Надобно, чтобы головы в одном направлении думали, пусть и смотрят в разные», – размышлял стареющий Олег. А вот какая вторая голова будет – это зависело сейчас именно от него.

Не было, конечно, никакого сомнения, что среди невест, коих предлагали князю Игорю его друзья и родственники во главе с Вещим Олегом, были вполне достойные, как по наружности, так и нравственно девушки. Почему же на самом деле были не по душе они молодому князю Игорю? Почему, наконец, он, говоря, что его сердце не лежит к ним, не мог объяснить причины этого равнодушия к красоте девиц, которые грезили о нём? И он был совершенно искренен, отвечая на этот вопрос – «не знаю».

В соседнем тереме, лежа на перине, молодой князь Игорь думал о своем. Влюбленный в босоногую девочку, назвавшуюся Прекрасой, он мысленно возвеличил её телесную и духовную красоту. Под первой грезящий юный Игорь понимал не только женственность, но и силу. Он имел в виду изящество и умение постоять за себя, тонкость и мягкость форм, сочетающиеся с уверенностью в себе, живым умом и силой духа.

Все эти черты, которые сливались в пленительный образ Прекрасы, очаровывали Игоря и не позволяли ему думать о других девушках.

Ни одна из красавиц не могла сравниться с Прекрасой, ни одна из девушек не могла надолго привлечь его внимание – только она одна обладала всеми достоинствами, которые княжич ценил более всего.

Игорь

Игорь страдал, томился, часто был не в духе. Дни отчаяния сменялись днями грусти и, наконец, днями постепенного безразличия. Образ девушки продолжал стоять перед ним с еще большей выразительностью, окруженный сиянием очарования, и любые попытки его наставника Олега переключить внимание на иную девицу вызывали у молодого князя бурное негодование. Он, словно балованный маленький ребенок, требовал только Прекрасу – ни одна дева не могла заставить забиться сильнее его сердце.

Великому Олегу было недосуг заниматься любовными томлениями своего воспитанника, оттого он заставлял молодого князя уделять больше времени ратному делу, разрешал охотиться и следил, чтобы Игорь больше читал.

Последним занятием княжич пренебрегал, а все больше загорался охотой.

Узнав о смерти своего сына Радосвета, Вещий Олег решил, что его осиротевшая внучка Прекраса будет хорошей женой для молодого князя. Жаль, мала еще – всего девочке 10 лет, но не по годам развита, мила, а глаза – словно озера. Олег понимал, что через год-другой девчушка подрастёт, станет красавицей, а пока… Пока надобно её приблизить. Глядишь, у Игоря дурь из головы выветрится, а красавица Ольга – рядом.

Вот сам и поехал за милой внучкой. Хотя дитя оказалось не совсем милым, скорее колючим, как ёжик, но делать нечего – решил князь привести девочку в Киев, а там видно будет: Может статься, что девчушка под влиянием греческих монашек превратиться из гадкого дикого утенка в прекрасную царицу-лебедь. На все воля Рода!

В Киеве Прекраса показала себя действительно необычайной девой. Это был тот редкий случай, когда девушку украшали не только горделивая осанка, высокий чистый лоб, волосы спелой ржи, но и ум, первобытная смекалка и житейская мудрость, перенятая ею от бабки с дедом, с которыми она жила в диком лесу и училась почитать богиню смерти Мару.

Игорь не сразу узнал в величавой юной деве того «молодца», который катал его на лодочке-долблёнке. Он был поражен умом и мудростью Прекрасы-Ольги.

Встреча Игоря и Ольги была подобна порыву ветра, который раздувает в огромный пожар уже почти потухшую искру. Эта встреча разожгла в сердце княжича страсть и с неудержимой силой привлекла его к преобразившейся Прекрасе, нареченной Ольгой.

Княжичу нравилась новая Ольга, более утончённая и обаятельная. Но сердце Игоря особо помнило некоторые моменты их встречи на реке: мужской наряд, закатанные рукава, обнажившие сильные и красивые руки девушки… Это казалось Игорю таким очаровательным, захватывающим и волнующим.

То первое объятие в темном лесу, где он, заблудился и кружил у болота, до сих пор будоражило князя. Каждый раз, когда Игорь случайно встречал Ольгу, сердце его сильно билось, а рука тянулась уже не к задорному мальчику-лодочнику, а к прекрасной девушке. Все его тело трепетало от страсти к Прекрасе. Она единственная вызвала у него чувства. Игорь проводил с ней много времени, изучал ее мысли, ему было интересно, что она говорит, как она относится к новым для нее людям, что, наконец, думает о его друзьях и Великом Олеге.

Окна его покоев выходили в сад. Под окнами росли дивные розы, привезенные из Царьграда. Вот таким колючим же и в тоже время роскошным, с приподнятой гордо головкою цветком представлялась ему Ольга. Сила мужчины, заключенная в прекрасный облик девушки, не встречаемая им доселе, волновала и пленила.

«Такая девушка, если полюбит, значит, будет любить до последних дней Яви, если обнимет, значит, кольцо ее рук будешь помнить и чувствовать на смертном одре, если обожжет поцелуем, значит, сгоришь в пламени страсти и полно ощутишь её уста даже в холоде Нави», – мысленно говорил он сам себе.

Огонь юношеской любви сжигал его изнутри. Он мечтал о встрече с красавицей Ольгой, засыпая на своей роскошной кровати с красным атласным балдахином. В последние месяцы он провёл на этой кровати множество бессонных ночей, предаваясь мечтам о ней.

Великий Олег же был приятно удивлен, что его внучка оказалась именно той девушкой, о которой грезил князь Игорь. Его мечты о великих делах и сильных отпрысках, которые продолжат род Рюрика, радовали старого князя, принося в его жизнь смысл. Он с горечью сейчас вспоминал свой гнев на Радосвета, когда тот сообщил, что желает взять в жены чужестранку, тем более та поклонялась богине смерти Маре. Иные планы были на сына у Олега. Радосвет, рожденный от девы простой, был дорог Олегу. Но все случилось, как случилось. С богами не поспоришь. Боги и их знаки всегда были рядом, они просто нуждались в тех, кто готов услышать и понять их, раскрыть их тайный смысл. А Олег был именно таким.

Игорь же просыпался затемно, зажигал стоявшие на столе восковые свечи и ходил по своим покоям, представляя новую встречу с Ольгой.

Свет алого осеннего утра врывался в окно яркими сполохами, словно небесный огонь богов, когда он, полный надеж, выходил из спальни. Наскоро выпив горячего меда или сбитня, он приказывал запрячь коня и выезжал из дома один, без дружины или друзей, чтобы охладить свой затуманенный разум на свежем воздухе в открытых полях и лесах, окружавших Киев.

В то утро княжич по обыкновению встал рано, выехал на небольшую полянку, поросшую мягкой, но уже желтеющей травой, испестренной всевозможными цветами. Деревья расступились, чтобы дать место этому укромному уголку природы, подлинно манящему к неге и покою. Игорь решительно остановил коня.

Лошадь громко заржала, круто развернулась на месте, и в тот же самый момент князь услышал в чарующей тишине леса громкий звук ломающихся веток; затем послышались вопли, страшные и неистовые. Пришпорив коня, Игорь бросился на эти крики, но только домчал до первых хлипких деревцев в чаще, как его глазам предстало зрелище, от которого кровь застыла в жилах. Конь встал, как вкопанный. Огромный медведь мял под собою мужика, который перестал уже кричать, а только громко стонал.

С секунду простоял княжич перед этой картиной в полном разумении своего бессилия и невозможности помочь. Немного помедлив, он достал стрелу и пустил ее в могучую шею медведя – тот лишь лапой махнул и посмотрел в сторону Игоря налитыми кровью глазами. Лошадь отступила, развернулась и понесла галопом так, что всадник едва усидел в седле.

Спустя пару минут он решил ехать в деревню и просить помощи у мужиков. Он несся в сторону прозрачного леска с березами на опушке, в нескольких шагах от которой темнели крыши старых, черных от времени изб. Мужики издали заметили князя, а потом мигом собрались, услышав о том, что огромный медведь задрал в старом лесу мужика и, скорее всего, идет к деревне.

Кто-то из горластых баб завыл, что, дескать, ее отец пошел в старый лес по грибы и именно его, вернее всего, задрал медведь. Вооружившись дрекольями и вилами, мужики пошли в лес следом за князем, который скакал впереди. Имея за собой человек с двадцать рослых и дюжих людей, Игорь не боялся и бодро вел своё войско на врага. Но враг не стал дожидаться отмстителей – медведя и след простыл, а на земле лежал лишь обезображенное тело мужика.

Вся одежда на нем была превращена в лохмотья, голова разворочена, лицо потеряло всякий человеческий облик и представляло собой кровавый ком.

– Ишь как управился хозяин, чтоб ему… – заметил один из мужиков, растерянно смотря на изуродованного покойника.

Кто-то из мужиков заохал:

– Как жаль, сердечного, ох, как жаль! Старик был добрый мастер – кузнец. Да, может, жив еще?

Кто-то наклонился к лежавшему человеку и тронул его за ногу. Однако не было слышно ни звука.

– Кончился сердешный, – заметил крестьянин.

– Вестимо, кончился. Где же тут живу быть? Вишь, всего разворотил, – спрыгнул с лошади Игорь.

– Велес Родович, вестимо, серчает, здешний люд все боле в чужого бога стал верить, а его перестал почитать, – промычал огромный детина.

Тут только Игорь заметил, что у мертвеца распорот живот и нутро из него вышло наружу да обглодано. Поохав, поахав да почесав затылки, мужики сделали тут же из ветвей деревьев носилки и понесли истерзанное тело в деревню. Игорь вскочил в седло и, окрикнув одного из мужика, спросил:

– А где тут требу Велесу приносили?

– Так на этой поляне, вона под той сосной и приносили, токмо у простых людей в этом годе харчей нет, да и лес пустой, оттого и подношения скудные. Так хозяин сам себе взял требу.

С тяжелым сердцем Игорь посмотрел на сосну и направил коня к ней.

Действительно старый ствол был изодран острыми когтями животного. «Вот знак от богов, надобно требу принести… Задобрить Велеса да помощи попросить, – подумал княжич. – Гневится явно бог, и встреча не случайна, что-то хотел сказать мне этим Велес Родович, явно хотел».

Рядом с сосной росли две березы, которые, словно рукой великана, были завязаны крест-накрест. «Знак, точно знак. Стали забывать мы богов, меньше почитать, а худо это. Да и Ольга в чужого бога верить стала под влиянием греческих монашек», – перенеслись его мысли на милую его сердцу девушку.

Игорь галопом помчался в Киев, быстро скрылся на княжеском подворье. Там его уже ждал с вестями Олег.

Ольге всю ночь снились тревожные, беспокойные сны. Она металась по постели и несколько раз поднималась, чтобы попить воды. Но стоило княжне закрыть глаза, она вновь слышала голос своего дедушки: «Убегай, убегай, дочка!!!»

Девушка металась по кровати, но и когда запели первые петухи, леденящий страх не прошел. С каждым предрассветным часом он, словно огромная волна, накрывал княжну, и она вновь пыталась выплыть на берег из бушующего в её душе моря.

Ей казалось, что за окнами палат и в самой горнице кто-то ходит. В мерцающем свете нагоревшей свечи, оставлявшей углы светелки в полном мраке, ей мерещились какие-то уродливые люди. Они протягивали к девушке свои костлявые, крючковатые руки и требовали указать дорогу.

Мелькали чужие лица, а между ними Ольга узнавала то лицо князя Олега, то Игоря. Непогода и шум дождя, разбушевавшегося к ночи, проникали в узкое длинное окошко. Шум ветра, по-хозяйски носившегося по узким улочкам города, еще больше усиливал беспокойство юной княжны.

Когда за окнами стало светать, княжна вновь проснулась, задула свечу, выпила воды с мятой и снова легла, но сон не шел. Ближе к первому часу утра она смогла провалиться в тревожную дрёму, от которой очнулась вся разбитая, с болью в голове и ломотой в костях.

Любимый ее сокол, уцелевший в страшной битве с хитрыми ромеями и доставшийся ей от отца, сидел на жердочке и внимательно наблюдал за хозяйкой. Любимая птица стала ее посланником и единственной ниточкой, которая связывала княжну с прошлым: она передавала весточки от деда. Но последнее сообщение очень огорчило девушку. Дедушка писал, что сил нет и ему надобно отдать тело хладу, а душу богине смерти. «Часто гости от Мары принялись захаживать», – писал дед.

Ольга стала ломать голову, откуда у нее такие сны и отчего она чувствует дыхание Мары – богини смерти. Не верила она, что дедушка – сильный, волевой, ведающий волхв – может покончить с собой. Эта мысль страшила девушку, и она старалась отогнать мрачные думы разного рода доводами.

«Дедушка слишком долго служил Маре, чтобы так закончить свою жизнь, да и встреча с Вием после такого бесславного конца будет безмерно сложной. Князь тьмы не помилует, навсегда оставит рядом с собой служить бесом. Не станет дедушка руки на себя накладывать!» – рассуждала она. Но душа ныла, Прекрасе так хотелось повидать старика.

Она припомнила разговор с дедушкой, который однажды рассказал Ольге, как она появилась на свет. В тот вечер он упомянул, что отравил людей, которые могли причинить вред его семье. Для нее это была одна из сказок, которые любил рассказывать дед, но княжна помнила и о том, что перед отъездом в Киев он дал зарок ей не заниматься боле приготовлением снадобий.

Теперь, став взрослой, она осознавала, что её дедушка совершил этот ужасный поступок только ради её безопасности. В ту роковую ночь, в день смерти её матери и её рождения, незваные гости пришли утром в их старую избу и потребовали еды и питья. Дедушка добавил в пищу и напитки скандинавских купцов ядовитое зелье, а деньги, которые они пытались спрятать на капище, оставил себе. Позже Прекраса отдала сундучок с казной купцов монахиням, чтобы они использовали лихие деньги на благие дела. Так научила её наставница Мария!

Старая монахиня часто любила повторять: «Главное – понять и покаяться». Ольга искренне надеялась, что ее дедушка, проживший непростую жизнь, не совершит задуманного и не сотворит самого тяжкого греха. «Беспременно, он не станет себя убивать, он сильный», – думала Ольга, и эта мысль вскоре выросла в полное, непоколебимое убеждение.

«Нужно упросить князя Олега съездить к холодному морю», – решила она и, привязав послание к лапке сокола, отправила его в далекий путь к деду. Спустя час она позвала Марию, чтобы та помогла ей одеться. Она понимала, что путь долгий, что, скорее всего князь Олег будет серчать, но сердце ей подсказывало – это сделать необходимо. «Непременно нужно ехать», – с этими мыслями она и отправилась к князю за благословением.

Предчувствие не подвело ее. Князь Олег был безоговорочно против. Глядя на Ольгу, как на неразумное дитя, он сказал:

– Ты понимаешь, что туда пути два месяца? И это при хорошей погоде.

– Понимаю, я все понимаю, но мне очень нужно ехать, тем более я отправлюсь без обоза, а возьму лишь моего любимого Орлика, верхом на моем коне мы быстро обернемся.

– И скорее всего в мужской одеже, да? – строго спросил Олег.

– Да, батюшка, так будет сподручнее. Оденусь в одёжу крестьянина и быстро обернусь, не успеете соскучиться, – девушка нежно обняла Олега и умоляющим взглядом посмотрела снизу вверх.

– Дед так и живет у себя в лесу на берегу холодного моря?

– Да, в своей избе, рядом с капищем Мары. Надобно нам с ним увидаться, глядишь, смогу уговорить его к нам перебраться, – маленькая слезинка скатилась по щеке девушки.

– Иди, дитя, я подумаю, но не вовремя ты это затеяла, ох, не вовремя, – Олег отстранился от внучки и легонько подтолкнул к двери.

– Хорошо, батюшка, – княжна опустила голову и вышла из покоев.

Сама судьба благоприятствовала помыслам Ольги. Выйдя из палат князя, она увидела любимого коня Игоря, стоящего у крыльца. В ту же минуту из парадной двери вышел и сам хозяин. Княжич был удивлен расстроенным видом любимой. А то, что Ольга была расстроена, скрыть было невозможно, да и тревожная ночь наложила тени под красивыми глазами девушки.

Он отвесил ей поясной поклон.

– Любезная Ольга, отчего вы так опечалены? Али что случилось?

– Я милости князя Олега нижайше просила.

– А я вот только иду к нему, великий князь требует предстать пред могучие очи.

– Меня князь уже принял, просьбу мою услышал, но ответа не дал.

– А что за просьба?

– Хотела я дедушку проведать, сны мне снятся, тревожусь я.

– Где? На северном море?

– Да, но мне очень нужно, чует мое сердце: худое может случиться.

– Так за чем же дело стало? Давай я снаряжу поход и сам привезу старика в Киев.

– Нет! – вспыхнула Ольга. – Мне самой надобно, дело у меня к нему и могилку матери и бабушки я хочу навестить, – умолчала она, что больше всего хотела повидать родные края и побыть в любимом лесу, а если будет угодно богам, то и встретиться с другом – волком.

– Постараюсь я подсобить твоим желаниям, но отправимся вместе, хорошо?

– Да разве ж князь отпустит?

– Спрошу, а пока иди, серчать будет Олег, что по первому зову не иду.

– Конечно, это я кулема, заболталась вовсе, – девушка опустила взгляд.

Вернувшись в терем, Ольга услышала крики и плач. Оказалось, что в её отсутствие приезжал чужестранец и оставил для княжны ларец. Одна из послушниц не смогла сдержать любопытство и, вскрыв печать, открыла дубовый ларчик. Ольга, ступив на крыльцо, столкнулась с матушкой Марией.

– Ты зачем уходила? Своенравная дикая девчонка, нет порядка в этом доме, – грозно сказала монахиня.

Ольга, поражённая строгим голосом наставницы, без лишних слов поспешила в свои покои. Убедившись, что послушница, приставленная к ней в услужение, не умерла, а лишь потеряла сознание, перекрестилась и с облегчением вздохнула. Был четвертый час осеннего холодного утра. Солнца не было видно за седыми тяжелыми тучами. Бледные лучи осеннего солнышка делали чуть ярче багряно-желтую листву деревьев, с которых, словно дорогой убор, свисали капельки ночного дождя.

Двор терема, покрытый облетающими осенними листьями, был совершенно пуст. Кругом стояла тишина. Время после утренней трапезы сестры монахини отдавали молитве. Молодые послушницы, ведомые твердой рукой матери Марии по пути к спасению, тоже не смели нарушать эти часы духовного и плотского покоя.

Поднявшись по крутой лестнице, Ольга услышала легкий шум шагов женщин. Тут, внутри, было несколько оживленнее: княжна услыхала возгласы и даже плач.

Из двери перехода, ведущего в покои Марии, высунулось молодое личико одной из послушниц и быстро скрылось. Матушка и княжна поспешили в светелку. Еще одна тень промелькнула и скрылась в глубине прохода. Это была, видимо, одна из последних любопытных.

Когда Ольга и Мария вошли в комнату, глазам их предстала тяжелая картина. На полу, на спине лежала молодая девушка. Она явно была красавицей. Черные одежды монахини как-то по-особому оттеняли ее нежное, почти ангельское белое лицо.

Она была восхитительна, на вид ей было не больше шестнадцати лет, но в ее милом, юном лице можно было прочесть историю нравственных мук. Ее почти оформившееся тело было худым – результат то ли болезни, то ли тяжелой жизни. Казалось, что этому прекрасному цветку, увядшему от жизненных невзгод, не хватает только теплого солнечного света.

Ее глаза были закрыты, длинные ресницы отбрасывали тени на впалые щеки. Ольга подошла ближе. Дыхания не было заметно, девушка казалась мертвой. Лишь синяя жилка на ее худенькой тонкой шее подсказывала, что послушница жива.

В комнате возле кровати стоял стол. На нем княжна заметила ларец тонкой работы. Он напомнил княжне гроб, который она видела недавно у ворот соседнего дома, где жил греческий купец. Ларец был закрыт.

Матушка Мария твердым голосом потребовала в комнату огня. Через минуту одна из послушниц принесла толстую восковую свечу и поставила возле ларца.

Ольга обвела всех присутствующих взглядом и решительно двумя руками взялась за крышку – открыла.

Внутри ларец был набит стружками, а в нем лежала отрезанная голова неизвестного ей мужчины. Лоб был измазан черной краской или дегтем. Рядом с головой в опилках лежал кусочек бересты.

Ольга развернула кусочек хрупкой коры. На нем было выведено лишь одно слово – МАРА.

Матушка Мария сделала несколько шагов по направлению к столу. Молодая послушница, которая принесла свечу, пугливо остановилась у порога.

– Сбегай-ка мне за уксусом, да принеси воды, – ровным голосом, в котором не слышалось ни смущения, ни тревоги, обратилась Мария к стоящей в дверях девушке.

Та бросилась исполнять приказание.

Матушка и Ольга обменялись недоуменными взглядами. Не обращая никакого внимания на лежащую посреди комнаты послушницу, Мария подошла к ларцу. Несколько минут пристально всматривалась в лежавшую в нем голову, словно силилась припомнить кого-то из прошлой жизни.

Голова принадлежала молодому человеку, явно не из смердов. На это указывала форма носа и высокий чистый лоб. Правильные черты лица, хотя и искаженные смертью, свидетельствовали, что при жизни молодой человек был хорош собой.

– Ужели это его нам дар? – чуть слышно прошептали губы старой монахини. – Беда, ой беда, прости наши прегрешения Дева, родившая божественное дитя!

При последних словах она вдруг вся встрепенулась, а ее пальцы схватили крест, весящий у нее на груди.

– Господи, прости наши согрешения… Не скорбеть о несчастной Деве Марии, а радоваться за нее надобно мне… Неисповедимы пути Твои, Господи, Ты, допустивший раба божьего принять злую смерть от руки преступников, уготовил, быть может, этому рабу жизнь вечную. Если в сердце раба Твоего гнездилась земная плотская любовь, очистил его для полноты любви к Тебе, Предвечный, который Сам весь любовь… Если Ты уже призвал его, значит, такова воля Твоя… Да исполнится она на небесах и на земле…

Это восклицание старой монахини, на мгновенье допустившей себя до мысли с земным оттенком, целиком объясняло безразличие к девушке, лежавшей без чувств у её ног. Ольга же решила помочь бедняжке прийти в себя.

Властным жестом, указав вернувшейся послушнице, чтобы она поставила всё принесенное на стол возле ларца, смочив свои кончики пальцев в уксусе, начала интенсивно растирать виски и уши лежавшей без памяти, которая стала постепенно приходить в себя. Затем совместными усилиями девушку переложили в кровать Ольги. Княжна, смочив тряпицу в холодной воде, положила холодный лоскут на ее лоб.

Мария продолжала читать молитву. Спустя минут десять она умолкла, но, видимо, мысленно продолжала диалог с Богородицей. Глаза ее были устремлены на страдальца, и это лицезрение, конечно, еще более укрепляло в сердце суровой монахини идею духовного блаженства человека при направляемых ему небом земных страданиях.

– Слава Тебе, Господи, слава Тебе! – по временам шептали ее губы.

Эту молитву нарушила Ольга.

– Не позвать ли кого на помощь, матушка? – робко спросила она после того, как убедилась, что послушница полностью очнулась.