Следствие ведёт сердце

Кристен Тайч

Следствие ведёт сердце

🙤 · Новый друг · 🙦

И снова та же песня: с трудом подавляя зевоту, я жду от кофейного автомата чуда, которое поможет разлепить мои уставшие веки. Кто-то вместо того, чтобы наслаждаться своим выходным, которого не было с незапамятных времён, всю ночь вносил правки в базу данных, словно переписывал страницы судеб других.

Обожаю, твою мать, эту рутинную рутину.

Глаза стали косить уже после трёх из пяти описанных мной случаев, которые до сих пор остаются нераскрытыми. И это полная задница, которая означает ночные выезды при необходимости. В такие моменты шеф сам звонит на рабочий дохленький телефон, выданный агентством, извиняется за столь поздний час и просит приехать на место.

Ага, сто раз.

Реальность такова, что в трубку я слышу только второпях надиктованный адрес. А если в то же мгновение, когда он заканчивает невнятно тараторить из-за своей картавости, не отвечаю: «Да, Анатолий Сергеевич, выезжаю», то за адресом последует громкое и недовольное: «Уволю к чёйтовой матейи!». И ещё много красноречиво сказанных мне вдогонку слов.

Откуда столько скопилось дел?

Да всё просто, думаю я, входя в кабинет и замечая, что соседний стул пуст.

Часы показывают 8:45.

Где носит этого мелкого хомяка? Мы ведь должны начать работу в девять.

Если эта скряга заметит его уже второе опоздание за эту неделю, а сегодня только среда, про такие слова, как «премия», «выходные» и «отпуск», можно будет забыть на этот год уж точно. Октябрь только начался, а уже такие мрачные перспективы.

Смысла ждать напарника нет. Нужно эту электронную версию «долгов» распечатать, подписать и зайти к начальнику за новой порцией «хвалебных» слов о том, какие мы «трудяги» и такие работники буквально «на вес золота». Ведь шефу приходится ещё и платить нам, когда он, вероятно, рассчитывал на простые бартерные отношения, набирая сотрудников в частную организацию.

Однако стоит мне посмотреть на настенные часы, которые отсчитали десять минут с начала рабочего дня, как по коридору разнеслось эхо шагов. Нетрудно догадаться, кто это будет, даже не глядя на прозрачные перегородки между кабинетами. Вспомнишь же…

– Доброе утро, босс! – раздаётся голос Макса, и он бесшумно прокрадывается в кабинет, держа в руках два стакана, от которых уже знакомый мне запах распространяется по всему помещению. На нем темные широкие джинсы и оверсайз толстовка в молочных тонах. Русые волосы завились от влажности за окном еще больше, чем прежде, и похожи на кучеряшки от барашки.

За ним, как будто это было его собственное агентство, заходит незнакомый парень, чья наглость заставляет мою бровь недовольно дёрнуться, а взгляд уже медленно поднимается с его люксовых кроссовок вверх.

– О, Леон, это новенький! Встретил его у входа в отдел, кофею вот вам прихватил… – Его взгляд скользит к моему краю стола, где уже стоит такой же чёрный картонный стакан, и Макс добавляет с сомнительной улыбкой: – Но если ты уже взял, то будет моим.

Напарник предлагает один из стаканов новичку, который уже с опаской косится на его содержимое.

– Пожалуй, откажусь, – с лёгким оттенком брезгливости произносит он. – Даже в самые трудные дни я не притрагиваюсь к такому. – И, словно вспомнив о простых правилах приличия, парень достаёт руку из кармана джинсов и протягивает мне: – Лео, значит? А я – Антон.

В голове уже сформировалась едкая рифма к его имени, которую мой язык норовит выплюнуть ему прямо в раскрытую ладонь. Друг нервно ставит кофе на стол и спешит опередить, уловив мой взгляд исподлобья:

– Э-э… Не Лео, а Леон! Не называй так, ему не нр…

– Не нравится своё же имя? Почему это? – с усмешкой спрашивает новенький, словно дразня.

– Не твоего ума дело, Антон, – резко обрываю я.

Последнее прозвучало так, словно я действительно спереди ещё и букву добавил, а «т» сменил на «д». Однако парень не ответил на выпад. И нет, не потому, что ему нечего было сказать, просто наше знакомство прервал шеф, позвав того в кабинет.

Его счастье.

Пробудь он здесь ещё хоть минуту, на одну порцию этого дешманского вонючего пойла на моём столе стало бы меньше. Благодаря напыщенному сопляку, который едва ли достиг 20-летнего возраста, во мне вновь закипает кровь, и мой тяжелый взгляд уже падает на запыхавшегося Макса.

– Время.

Тот спешно вскидывает большую руку, глядя на свои наручные часы.

– Почти половина, а что? Сегодня совещание?

– Если только по поводу твоего увольнения. Какого хрена ты повадился опаздывать? У нас дел ворох и телега.

Парень бросает свой рюкзак к столу напротив и брякается в кресло на колёсах, отчего то начинает поскрипывать.

– Толик отправил вчера на ночнуху, – зевает он, потягиваясь. – Пока добрался домой, уже рассвело…

– И что?

– А потом позвонили из больницы и спросили про обстоятельства наезда на ту девку…

– Чего? Ты, дурак, человека что ли сбил? – Я в недоумении смотрю на него, надеясь, что мне это послышалось из-за недосыпа.

– А я разве не рассказывал? – удивляется Максим. – Видимо, из-за твоего «отличного» утреннего настроения я всё позабыл. Да и новенький этот с панталыку сбил…

– Надо было его на пороге и оставить. Мы не приют для избалованных мажоров, чьи родители вручили им новенькую игрушку в виде юридического диплома, – небрежно бросаю я. – Так что с женщиной? Она жива? И как вообще ты умудрился…

– Да она сама бросилась под машину! Ей повезло, что я медленно катился с горки…

– И, конечно же, ты не пялился в телефон? – не упускаю возможности подстебнуть, зная о его любимом занятии за рулём.

Друг замирает. Взгляд его тревожно скользит по стаканам, и он тянется к одному из них. Я, словно в порыве, хватаю за запястье, от чего Макс вздрагивает и торопливо выдаёт:

– Да моська моя писала, я отвлёкся лишь на миг, а она тут как тут, из ниоткуда! Ещё и ни единого фонаря! Проклятый центр.

– Идиот, – не сдержался я и глубоко вздохнул.

– А ты чего с нашим кофе? Ты же не пьёшь его?

– Не было времени, чтобы по Старбаксам бродить. Я надеюсь, этого индивидуума не к нам на подмогу подыскали?

– Не-е, к Саньку пойдёт, там похлеще… – Заметив мой недовольный взгляд, напарник сразу умолкает. За висяки нас тоже по головке не гладят.

И правильно делает.

Я ни спавши, ни жравши, ни ср…

Ничего не успевший я, разгребаю кучу этой бумажной волокиты, и настроение у меня даже не просто в минусе. Осталось получить повторный выговор от шефа, и можно сказать, что на сегодня все пункты из планера выполнены успешно.

Стрелки часов неумолимо приближаются к обеду, и я жажду насладиться хотя бы крепким эспрессо через дорогу, потому что к той бодяге я даже не смог притронуться. Пить воду с кофейным жмыхом – это верх извращения даже в новой для меня реальности.

В коридоре начинается возня, и аромат домашней еды окутывает каждый уголок, проникая в самые потаённые щели кабинета. Голод, как взбушевавшийся волк, терзает изнутри, и я, не в силах сдержать ещё большей нервозности, порываюсь закрыть дверь – ведь документы ещё не готовы, а значит, я не могу позволить себе даже этот чёртов законный перерыв. Высунувшись в проход, тянусь к ручке, но тут взгляд останавливается на знакомом лице, что маячит справа. Тяжело вздохнув, я знаком приглашаю войти.

Женщина с измученным видом едва ли перебирает ногами, дотаскивая своё истощённое тело до стула возле моего рабочего места. От этой картины аппетит тут же улетучивается, сменяясь горьким состраданием. А при воспоминании о том, что мы так и не нашли её дочь, в душе закипает злость на самого себя. И я не понимаю, какие слова подобрать вновь, чтобы не пришлось вызывать бригаду медиков в участок, поскольку боюсь, что мой очередной отрицательный ответ станет для неё последней каплей.

Боковым зрением замечаю, как Макс старается дать дёру, стыдливо потупив глаза, потому что знает эту женщину так же хорошо, как и я.

Ну уж нет. Будет сидеть и слушать, как дорого нам обходятся его опоздания и лень.

Взяв оставшиеся бумаги, я с тяжёлой душой кладу их на стол напарника, бросая на него взгляд, полный укора. Он обречённо вздыхает, уступая моему натиску, снова опускается на стул. А я возвращаюсь к себе, пытаясь успокоить сердце и не сказать лишнего.

– Вера Василь…

– Вы нашли мою девочку?..

В горле образуется ком, разом перекрывающий доступ к кислороду, и я не могу. Просто не могу сказать ей снова «нет», когда она смотрит на меня своими пустыми, лишёнными цвета глазами, под которыми отчётливо видны тёмно-синие круги от недосыпа и опухшие от слёз веки. Но в этих глазах также мелькает проблеск надежды, что мой ответ не начнётся со злосчастной буквы «н». Я вижу, как она ждёт моего ответа, как её сердце замирает в ожидании. И я понимаю, что не могу разрушить эту хрупкую надежду. Не могу снова причинить ей боль.

Вот только я не умею или, вернее, не желаю лгать.

Особенно там, где мой долг – искать и спасать людей, чего бы мне это ни стоило. Однако ещё больше я не хочу давать ложные надежды. Её случай не первый и, увы, не последний. И здесь гораздо больнее, чем в обычной криминальной драме или в трагедиях самоубийств. Ведь отыскать без вести пропавшего человека – задача невероятно сложная, а порой и вовсе невыполнимая…

– Послушайте…

– Это «нет»?..

– Мы прилагаем все усилия, чтобы найти вашу дочь, но это требует времени и терпения…

– Сколько ещё вы будете меня кормить обещаниями о каком-то там терпении, когда прячетесь в своих норах, даже не пытаясь её отыскать? Мой ребёнок пропал! Исчез буквально из-под носа, и уже больше месяца никто её не видел! И вы говорите, что делаете всё возможное? Если бы я хотела, чтобы моё горе было забыто и закрыто на большой амбарный замок, я бы обратилась в местное отделение полиции, а не в частное агентство! – Её слова полны отчаяния и боли. Слёзы, словно бурный поток, хлынули из глаз, отражая безысходность и материнскую боль. Женщина закрыла лицо руками, и её всхлипы заполнили кабинет. Она не смогла больше сдерживаться, голос дрожал от переполнявших эмоций.

– Мы понимаем ваше горе и делаем всё возможное, чтобы помочь вам, – попытался успокоить я, но слова прозвучали неубедительно.

– Вы не понимаете! – воскликнула женщина, резко подняв голову. – Моя дочь пропала, и я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока вы найдёте её! Я хочу знать, что вы делаете для этого, и хочу видеть результаты!

Её взгляд был полон решимости и гнева, она не собиралась отступать. Она была готова бороться за свою дочь до конца, её слова ясно давали это понять.

Стиснув челюсть, я отодвигаю стул и поднимаюсь, чтобы приобнять её за плечи, подумав, что мои жалкие попытки смогут утешить убитую горем мать. Но остаться в стороне я просто не могу.

– Клянусь вам, Вера Васильевна, что сделаю всё, что в моих силах и даже больше, чтобы найти Катю. Я лично займусь её поисками.

Её дрожащие холодные ладошки вцепились в ворот моей рубашки, и, уткнувшись в моё плечо, она заплакала навзрыд. Я поглаживаю женщину по спине и чувствую, как её горе разрывает моё сердце. А уловив напротив ошалелый, где-то даже трусливый взгляд напарника, понимаю, что это дело я буду тащить на своём горбу, как и предыдущие.

Но здесь я уже не отступлю, чего бы мне это ни стоило…

🙤 · Бить или не бить, вот в чём вопрос… · 🙦

Нет, ну здесь однозначно нужно отвлечься.

Просматривая нераскрытые дела и документы в базе данных, я понимаю, что нужен перерыв. Мои мысли настолько перегружены информацией, что с трудом могу сохранять ясность ума, пытаясь логически связать все имеющиеся данные. Попытки уже казались тщетными, ведь часы на кухне съёмной квартиры показывали три часа ночи. Но что может быть общего у двух суицидников, двух потеряшек и бытовухи? Это как пытаться собрать пазл в полной темноте, когда каждая деталь не совпадает с другой, но ты всё равно продолжаешь искать связь, подбирая отверстия и зазубрины вслепую.

А я отвечу: ни хрена общего.

И ничего хуже быть не может, ведь это очередной голяк. Вот в такие времена и накатывают смутные ощущения, типа «это не моя профессия» и тому подобное. Но даже если меня понизят до заведующего принтером, я не уйду. Не смогу. Возможно, моё обучение было продиктовано корыстными целями, и я никогда не мечтал о ночных свиданиях с трупами, но это уже неважно. Я влился в это благодаря одному непреодолимому желанию, которое стояло выше всех остальных – помогать. Помогать людям, оказавшимся в такой же… Да в любой ситуации. Если мои знания и опыт могут кому-то пригодиться в трудное время утраты и горя, значит, я потратил восемь лет жизни не зря. Хотя вряд ли это время можно назвать жизнью…

Как будто стою на краю окружающей меня пропасти, а внизу зияет бездна. И я знаю, что если сделаю шаг назад, то упаду в эту тьму и я никогда не выберусь из неё. Но если сделаю шаг вперёд, то, возможно, смогу преодолеть эти преграды и достичь своей цели. Я чувствую себя как птица, которая взлетает всё выше и выше, преодолевая сопротивление воздуха. Но каждый взмах крыльев требует всё больше усилий, и иногда кажется, что я не смогу подняться ещё выше. Вот только я всё же продолжаю лететь благодаря каким-то невиданным силам.

Чёрт, складывается какая-то сказочная бурда из кабинета психотерапевта. Только конец в ней несчастливый.

Осознавая, куда вновь заводит меня внутренний монолог, я затыкаю этот мрачный голос, чтобы вытеснить эти мысли из головы и сосредоточиться на работе. Иначе рискую сорваться к холодильнику и опустошить ещё одну бутылку дорогого крепкого в надежде забыться.

Не то чтобы я когда-то был фанатом сушняка на следующее утро, но времена меняются, и вместе с ними меняются и реакции организма, помогающие ему справиться с этим испытанием. О том, чтобы «жить и наслаждаться жизнью», речи уже не идёт, а скорее о существовании на грани, как на тонкой льдине, которая может в любой момент треснуть.

От долгого сидения на деревянной табуретке мой зад затёк до такой степени, что я едва ли могу двигаться. Спина в позе креветки, не разгибалась ни разу за вечер, и теперь она отчаянно требует пощады.

Приклеенный к жесткой табуретке, я медленно и с трудом отодвигаюсь, скребя холодную плитку, нарушая тишину, которая прерывалась только тихим тарахтением холодильника. Закрываю ноутбук, чувствуя, как последние остатки трезвых мыслей улетучиваются, а физические силы полностью истощены. Нет больше энергии на поиски новых зацепок по висящим делам. Максу всё-таки придётся оторваться от своих бабочек и заняться работой, если он не хочет переехать на ночные дежурства вместе со спальником.

Мне бы его беззаботную жизнь, где нет места для рутинных переживаний или серьёзных отношений. Это как жить в раю, где нет забот и тревог. Только я ад предпочёл раю.

Правда, если бы мне дали такую возможность, я бы всё равно не отказался от того, что имею на данный момент. Это как держать в руках драгоценный камень, зная, что он твой, несмотря на все искушения окружающих, пусть он сейчас и утерян… Поэтому к чёрту всё это.

***

Не помню, как оказался в шесть утра у своей квартиры, которую уже несколько лет собираюсь сдавать, но всё не решаюсь. Не понимаю, какого чёрта я сейчас делаю на рабочем месте в семь утра. В глазах порой начинает мутнеть, а я, даже сидя в кресле, не могу контролировать своё тело.

И нет, так рано я здесь не потому, что решил спихнуть Лёху с доски почёта. Просто ноги сами привели меня сюда, а я, видимо, не смог отказать бреду в своих мозгах.

Закинув мятную жвачку в рот, я открываю свой скрипучий ноутбук и снова вхожу в систему. На сегодня намечены грандиозные планы – я намерен распутать дело Кати. Ну, или хотя бы продвинуться вперёд, выйти из мёртвой зоны. Не знаю, жива ли она, но неопределённость гораздо хуже, чем надежда на светлое будущее, которого, возможно, и нет.

Поэтому я уже продумал план действий. Как бы мне ни хотелось это признавать, но нужно снова поговорить с её матерью, потому что не может быть, чтобы девушка семнадцати лет просто исчезла в…

Мысли обрываются, и их тут же сменяют другие.

– А что, если …?

– Нет, это невозможно. Как невозможно, чтобы солнце взошло на западе.

– А если всё же это одно и то же?..

Маленький росток надежды пробивается сквозь асфальт, несмотря на все преграды. Из минусов – я теперь говорю сам с собой.

Не знаю, то ли это алкоголь ещё не выветрился из моей головы, то ли мозг, лишённый сна, действительно работает быстрее, но я основательно устраиваюсь за столом и открываю на ноутбуке общую базу данных. Спустя час изучения груды информации по пропавшим без вести у меня получилось собрать внушительный файл с зацепками. Однако он совершенно меня не радует, ведь только одного человека из всех удалось найти. Мёртвым.

Внутри что-то болезненно сжалось, но изо всех сил стараюсь прогнать все мрачные мысли, и начинаю копать глубже. Ощущаю себя не лучше археолога, ищущего древние сокровища в детской песочнице. Шансов, что мы найдём нечто ценное, у нас примерно поровну.

Ранние пташки начинают потихоньку заполнять офис, и я замечаю как раз того, кто мне и нужен.

– Некит, на пару слов!

Невысокого роста светловолосый парень заходит в кабинет и пожимает мне руку в знак приветствия.

– Ты чего, с ночного, что ли? Или отмечал чего? – усмехается он, явно намекая на амбре, исходящее от меня.

– Нет, ты лучше скажи, как у тебя обстоят дела с глухарями пропаж за этот год?

– Как-как… – Молодой человек потягивается и зевает. – Никак. Жопа какая-то. Даже кинологи руками развели. Все словно в воду канули. Опережая твои вопросы, хочу отметить, что мы проверили все водоёмы, канавы и даже канализационные системы в городе. Из-за этих нераскрытых дел статистика ушла в ту же воду… Про годовой отчёт даже думать не хочу.

– А можешь мне копии дел дать? Я в долгу не останусь.

– Слушай, я понимаю, что это важно, но ты хоть представляешь, сколько у нас этих дел? Если я тебе дам все копии, ты месяц будешь разбираться, – он медлит, а потом спрашивает. – А зачем тебе? Насколько знаю, у тебя того же добра не намного меньше.

– Вот за этим и надо. Есть мысля, хотелось бы проверить…

Парень смотрит на меня с сомнением, но в конце концов соглашается и кивком приглашает к себе. Вскакивая со стула, понимаю, что резкий подъём был не лучшим решением. В голове тут же всплывают обрывки воспоминаний о бутылке виски, которую я допил ранним утром в своей квартире. Тогда это было как глоток свободы, но теперь ощущаю себя как корабль без руля и рулевого. Без управления и ориентации в пространстве. Приходится глубоко вдохнуть, чтобы немного успокоить внезапное головокружение и подкатывающую тошноту.

Предоставить документы он отказался, однако позволил сделать фото. Его решение было «безопасным», если можно так сказать: передача оригиналов документов в мои руки могла бы привести к нежелательным последствиям. Если же с документами что-нибудь случится, шкуру то спустят с него. Если быть до конца честным, то копирование документов и их фотографирование также запрещены. Ведь это не просто висяки. Это «элитные» висяки. Речь идёт о десяти пропавших девушках, из состоятельных и влиятельных семей, которые исчезли примерно за последние девять месяцев. Это расследование требует максимальной осторожности и внимания к деталям.

Совпадение? Не верю.

Только не после изученных вдоль и поперёк «потеряшек» из открытых дел ещё нескольких коллег. И картина действительно ужасающая. Но моя догадка может оказаться правдой, а это означает, что это далеко не конец пропажам. Хотя вряд ли эту версию не проверили бы в первые дни. Она вертелась у меня где-то на подкорке, но почему-то не попала в поле зрения раньше.

Ощущение, как будто в большой и просторной комнате убрали все источники света, кроме маленькой свечи. Но ты сидишь и видишь зловещие тени, разбросанные везде. И их гораздо больше, чем вещей.

Моя догадка подобна тонкой нити, которая тянется сквозь густой туман неопределённости. Её можно увидеть только в том случае, если знаешь, куда смотреть, но даже тогда её легко упустить из виду. И вот как только ты по этой нити доходишь до какой-либо точки, кто-то невидимый меняет курс. Каждый раз, когда мы думаем, что нашли его, он снова исчезает, оставляя лишь пустоту и страх среди такого же тумана.

Изучив дела Никиты и сопоставив их с информацией, полученной от других дел, я потратил целый час на анализ. В итоге в моём блокноте появились первые записи:

Пропавшие: Девушки в возрасте от 16 до 25 лет.Внешность: Общих черт не выявлено, за исключением привлекательной внешности.

На этом, к сожалению, всё.

Хотя можно было бы добавить ещё несколько пунктов, но есть одна проблема. Все девушки жили в разных концах города. У них нет одного спортзала, который они все посещали бы, излюбленного клуба или бара. Это исключает возможность единого места, где они исчезли. Это, конечно, существенно усложняет задачу, но я не собираюсь сдаваться.

Шея затекла, и я чувствую, как напряжение сковывает тело. Хочу размяться, но, не успев встать и понять, что передо мной, резко спрашиваю:

– Твою мать! Что ты делаешь?

Макс, глазеющий на меня сверху, доедает эклер и с явным наслаждением облизывает пухлые пальцы, покрытые кремом.

– А я думал, ты и во сне работаешь, – бормочет он с набитым ртом. – Я тут уже минут пять стою, а в ответ только твоя щёлкающая ручка. Нервишки шалят?

Его ехидный тон раздражает, отчего тяжело вздыхаю. Нервы и правда ни к чёрту…

Друг начинает принюхиваться и хмурится, разглядывая последний эклер в коробке.

– Они что, с коньяком? А я и не заметил… – Он снова сует нос в коробку и бросает косой взгляд на меня. Я возвращаюсь к своим заметкам, стараясь не обращать внимания на его слова: – Или это ты с коньячной пропиткой?..

Теперь Макс пытается обнюхать меня, но отмахиваюсь от него, сетуя на занятость.

Он, как обычно, задал бы всего один вопрос.

Но этот вопрос попал бы прямо в десятку. Как обычно, чтоб его…

Однако сейчас меня спасает шеф, нагрянувший с новичком. Первый требует Макса к себе в кабинет сразу же, пока второй занимает место друга, чтобы продолжить наш любезный разговор вместо коллеги.

Вот это ты не вовремя, Антон.

Анатолий Сергеевич застыл в проходе, терпеливо ожидая моего напарника. Его лицо неодобрительно кривится, а нос морщится от неприятного запаха. Спасибо Максу, который решил спихнуть моё алкогольное фиаско на свои эклеры, оставив коробку на своём столе.

– Для кого-то утро не совсем доброе, да?

Парень, который ещё вчера был с тёмными волосами, теперь стоит с почти белыми. Единственное, что выдаёт крашеные волосы, это его жгучие чёрные брови. С трудом подавив усмешку, я игнорирую его протянутую мне руку и вопрос. Он ухмыляется, убирает руку обратно в карман классических синих брюк и усаживается на край стола напарника ко мне спиной. Указательным пальцем двигает к себе маленькую бежевую коробку с последним эклером.

Если вместе с его приходом появилось легкое раздражение, то сейчас оно нарастает, превращаясь в злость, которая, подобно вулканической магме, готова вырваться наружу. Его вседозволенность, хамство и пренебрежительность выводит из себя. Особенно остро это ощущается, когда вспоминаю, как шеф осыпал его буквально пару минут назад похвалами, словно золотыми монетами, хотя он здесь и полноценного рабочего дня не провёл. За какие такие заслуги, интересно?

– Любопытно, где он взял такие эклеры. Лео, ты случайно не в курсе? Я бы прикупил на обратном пути. Правда, виски они использовали даже не среднего качества…

Вот, кажется, и превратилась.

Отшвыривая кресло назад, я резко подаюсь вперёд, ухватив сопляка за шкирку, и с силой дёргаю на себя. Впечатав его спиной в стол, сквозь стиснутые зубы цежу:

– Не забывай своё место, Антон. Твоя задача «принеси-подай» ещё не переросла в «управляй и властвуй». Я Леон. Больше предупреждений не будет.

Каждое брошенное ему слово пропитано ледяным холодом и сталью, а если бы мои глаза могли метать молнии, в мире стало бы на один труп больше. Я чувствую, как напряжение в комнате сгущается, и воздух становится почти осязаемым.

Швырнув его со стола в сторону, как щенка, собираюсь забрать свой исписанный блокнот и уйти. Собирался. Пока он не открыл свой поганый рот:

– Смени имя, Лео, если оно тебе так противно! Денег одолжить для оплаты госпошлины?

Но у него нет возможности язвить дальше, так как мой кулак влетает в его напыщенную харю.

Треск.

Только непонятно чей.

Однако, видя, как из его носа брызнула кровь, можно догадаться.

Вроде я выплеснул эмоции. Поставил его на место. Но, видимо, мозгу этого мало, как и моему зудящему кулаку, который вновь замахивается. Если бы не парни из кабинета напротив, которые начали нас разнимать, я бы вышиб ему и несколько зубов в придачу.