Частица твоего сердца

– Но как я…

– Найди работу, – пояснил он таким тоном, будто разговаривал с тупицей. – Ты будешь работать и заниматься поддержанием квартир в приличном виде, и на школу не будет времени. Я же тебе говорил.

– Я справлюсь.

Он тяжело вздохнул.

– Это сейчас. Но если в комплексе что-то пойдет не так, я отменю всю учебу.

«Только попробуй».

Центральная старшая школа выглядела словно в кино. Просторная, засаженная деревьями территория и классные комнаты, которые казались чище и светлее, чем моя квартира. Я чувствовал себя здесь самозванцем. Я был слишком взрослым, уже многое повидал. Я не принадлежал к этим ученикам с улыбками на лицах и дурацкими вечеринками. Я чувствовал, как они пристально разглядывали мои татуировки, и слышал шепотки, что я – сбежавший заключенный. Преступник.

«Нельсон оказался прав».

Но я подумал о маме и продолжил идти вперед.

На уроке математики мисс Саттер, мрачного вида женщина с темными волосами и изможденным лицом, записывая уравнения для демонстрации на древнем проекторе, велела нам достать тетради и карандаши.

Я постучал карандашом по пустому столу. Я забыл купить канцтовары.

– Мистер Венц, верно? – спросила Саттер. – Где ваша тетрадь?

– Забыл, – пробормотал я.

Она поджала морщинистые губы.

– Возле окна есть бумага для заметок. Вы можете ею воспользоваться. Сегодня.

Все взгляды тут же устремились ко мне, а я встал и схватил несколько листов бумаги из неровной стопки на полке. Меня не волновало, что обо мне подумают, но математические уравнения на проекторе вдруг показались мне бессмысленными. Как и мое пребывание здесь. Я слишком давно не жил нормальной жизнью и никогда не смогу наверстать упущенное.

«Прости, мама. Для меня уже слишком поздно. Слишком поздно…»

Я схватил свой рюкзак и вышел из класса. Мисс Саттер что-то прокричала мне вслед. Но я не обратил на нее внимания и зашагал по одной из цементных дорожек к главной аллее. Школа оказалась огромной. И когда в поле зрения появилось футбольное поле, я понял, что выбрал не тот путь.

– Черт.

Я решил повернуть назад, когда услышал голоса и звук какого-то будильника.

– Паршиво выглядишь, Стрэттон. Хочешь снова обмочиться?

Я заглянул за угол. Трое парней столпились возле четвертого, одетого в затертые джинсы, куртку и шапку. Его часы пищали, а он, словно пьяный, нетвердо стоял на ногах.

– Отвали с дороги, – еле слышно проговорил он, обращаясь к тощему рыжеволосому парню в пляжных шортах и с дурацкой ухмылкой на лице.

– Мне и здесь хорошо, – ответил рыжеволосый парень и скрестил руки на груди, преграждая путь. – Любопытно взглянуть, что же будет дальше.

Двое его друзей нервно переступили с ноги на ногу.

– Эй, Фрэнки, он и правда отстойно выглядит, – произнес один из парней, обращаясь к рыжеволосому. – Да, и этот его сигнал…

– Не-а, он в норме. Правда, Стрэттон?

Парень, Стрэттон, выглядел паршиво. Он весь побледнел и, обливаясь потом, едва держался на ногах.

Фрэнки схватил его сзади за шею.

– Ты все еще таскаешься с этой маленькой машинкой, застрявшей у тебя в кишках? А что случится, если ее кто-нибудь вытащит? Просто чтобы получше рассмотреть?

«Какого хрена?..»

Я быстро подошел к собравшимся. Как раз в этот миг Стрэттон, подняв руку, нерешительно ударил Фрэнки кулаком, попав под подбородок. Челюсть парня, клацнув, резко захлопнулась, и брызнула кровь.

– Ты, зафранец! – завопил он. – Я прикуфил яфык.

Подняв кулак, Фрэнки бросился вперед. Стрэттон стоял у меня на пути. Я оттолкнул его в сторону и ударил приближавшегося Фрэнки в лицо. Я ощутил, как под костяшками пальцев хрустнула кость. Парень отшатнулся, вопя и выкрикивая проклятия.

Я ощущал на себе взгляды остальных, но не сводил глаз с Фрэнки. Все мышцы в теле зудели от желания продолжить, если парень не угомонится.

Я надеялся, что он так просто не успокоится.

Позади нас возник заместитель директора, жирный ублюдок по имени Чаудер.

– Что все это значит?

– Этот зафранец фломал мне ноф, – заныл Фрэнки, прижимая ладонь к лицу.

– Идите к медсестре, Дауд, – проговорил Чаудер и перевел тяжелый взгляд на меня. – Мистер Венц. В мой кабинет. Остальные возвращайтесь в класс.

Но тут его внимание привлекли пищащие часы Стрэттона. Я ощутил, как этот звук резко охладил разгоряченную кровь. Парень выглядел ужасно. Возможно, ему требовалась «Скорая помощь».

– С вами все в порядке? – раздраженно спросил Чаудер.

– Конечно, – скривившись, проговорил Стрэттон. – Лучше не бывает.

С каким-то утомленным стоицизмом он, пошатываясь, направился к ряду шкафчиков. Он не донес на Фрэнки или его друзей. Не пожаловался.

– С ним все будет хорошо? – спросил я Чаудера, когда мы направились к административному зданию.

– Вы сломали ему нос. Не думаете, что уже немного поздновато беспокоиться?

– Я не об этом придурке. О другом парне.

– С Миллером все будет в порядке, – проговорил Чаудер, ведя меня через кабинеты административного здания, где за столами работали или просто разговаривали консультанты и прочие сотрудники.

– Почему парни до него докопались?

– Выбирайте выражения, мистер Венц. – Чаудер указал мне на стул, стоявший перед его столом. – Подозреваю, они дразнили Миллера, потому что несколько лет назад парень какое-то время был бездомным. Они с матерью жили в машине. – Чаудер наклонился и, вытащив папку из ящика стола, бросил ее на стол. Он нахмурился, увидев мой мрачный взгляд. – Я не сказал вам ничего нового. Уже завтра к обеду вы не раз услышите об этом. Оставьте это, Венц. – Он постучал по папке. – У вас есть проблемы посерьезнее. Ваша маленькая выходка, по существу, расценивается как нападение.

– Драчливый придурок это заслужил.

– Хм-м. – Чаудер вскинул брови и заглянул в мою папку. – А яблочко недалеко упало от древа семьи Венц.

Я стиснул зубы.

– Чтобы добиться своих целей, есть и другие методы, кроме насилия. – Чаудер сложил руки на груди. – Как насчет отстранения от занятий на три дня, чтобы поразмыслить над этим?

Когда я вышел из кабинета Чаудера, меня ждал Миллер Стрэттон.

– Тебе не стоило это делать из-за меня, – проговорил он, шагая рядом со мной, когда я направился к выходу из школы.

– Я поступил так не из-за тебя, – произнес я, не глядя на него.

– Тогда почему?

«Потому что он убил ее, а я его не остановил».

Но кому хотелось выслушивать это чертово дерьмо? Поэтому я, не замедляя шага, просто пожал плечами. Миллер продолжал идти рядом со мной. Теперь он выглядел лучше. Взгляд уже не казался таким остекленевшим, и не создавалось впечатления, что в любую минуту он может упасть. Но его стоицизм никуда не делся. Парень носил его, как свою потрепанную куртку, в ветхости ничем не уступавшую моей.

– Ты и в самом деле жил в машине? – спросил я.

В глазах Миллера вспыхнул гнев.

– Ты провел на территории школы всего десять минут и уже слышал об этом? Новый рекорд. Да. Много лет назад. Но, кажется, об этом так и не смогут забыть.

– Так заставь их это сделать.

– Как?

Я согнул пальцы, слегка болевшие после удара о лицо Фрэнки.

«Не моим способом. Не будь таким, как я. И как он».

Миллер пристально посмотрел на меня. Я при росте в шесть футов два дюйма[2] немного возвышался над ним.

– Парень, которому ты вмазал. Его отец – полицейский.

Мои губы искривились в усмешке.

– К черту их обоих.

– Что ты имеешь против полицейских?

Я подумал о дюжинах поздних визитов полиции, которые заканчивались тем, что отца забирали на ночь в камеру, чтобы «остыть». Вот только он возвращался уже на следующий день, становясь еще злее, чем прежде. А судебными запретами попросту вытирал задницу вместо туалетной бумаги.

Об этом не стоило рассказывать первому встречному, но, кажется, чем дальше мы шли бок о бок по тропинке, тем менее чужим становился для меня Миллер.

Мы шли молча, пока я не добрался до угла здания, за которым теперь присматривал. Утром, перед уходом, я включил телевизор. И теперь мы слышали доносившееся с экрана монотонное бормотание.

– Тебе сюда?

Я кивнул.

– Я живу в квартале отсюда. – Миллер засунул руки в карманы куртки. – Ты торопишься домой?

– Домой. – Я хмыкнул. Я больше не знал, что означало это слово. – Нет.

Миллер кивнул. Судя по взгляду темно-голубых глаз, ему тоже довелось повидать немало дерьма.

– Тогда пойдем со мной.

Миллер повел меня по тропинке, которая начиналась за автостоянкой с заброшенным сараем. Она уводила прочь от полного огней парка развлечений с американскими горками и смеющимися туристами и спускалась к пляжу и скалам, которые дали название нашему району.

По каменистой тропе идти было нелегко. Местами берег осыпался, оседая прямо в океан, и нам приходилось взбираться на большие камни. И когда я уже решил, что стоит повернуть назад, стало легче. Вода отступила, и Миллер завернул за преградивший нам путь огромный валун. На другой стороне от него притулилась маленькая рыбацкая хижина, старая, пострадавшая от непогоды, но все еще державшаяся.

– Я нашел ее четыре дня назад, – пояснил Миллер. – С тех пор прихожу сюда каждый вечер. После работы.

– Да? – Я осмотрел небольшое помещение, в котором стояли деревянный стол и скамья; в одной из стен было прорезано окно. – А где ты работаешь?

– В галерее игровых автоматов, внизу, у парка развлечений.

Я кивнул и сел на скамейку.

– Можно смотреть на океан.

Миллер снова сунул руки в карманы.

– Да, это здорово. Хорошее место, чтобы просто…

– Убраться от всего подальше?

– Именно.

– Ранее ты казался больным, – проговорил я. – И при чем здесь часы? Они как-то связаны со всем этим?

– Это датчик. У меня упал уровень сахара в крови. – Миллер приподнял рубашку и показал мне маленькое белое устройство, прикрепленное к животу. – У меня диабет.

Я кивнул, и в памяти тут же всплыл эпизод из детства, одно из редких неплохих воспоминаний. Я спрятал улыбку, боясь, как бы Миллер не подумал, что я смеялся над ним.

Слишком поздно.

– Что смешного? – спросил он, в голосе его отчетливо прозвучало подозрение.

– Когда я был ребенком, то знал одну девочку… пяти лет, – проговорил я, и неожиданно на меня, словно лесной пожар, обрушился приступ смеха. – У ее тети был диабет. А малышка называла его «диа-ба-титьки».

Миллер взглянул на меня, а потом тоже расхохотался.

– И никто ее не поправлял?

Я покачал головой.

– А ты бы стал?

– Черт, нет.

Из-за этого дурацкого слова мы хохотали как безумные, словно ничего забавнее в жизни не слышали. Я так не смеялся уже целую вечность и готов поклясться, Миллер тоже.

– Черт, я много лет не вспоминал об этом, – проговорил я, когда мы снова смогли дышать.

Миллер вытер глаза.

– Это шедевр. Диа-ба-титьки. Нечто подобное мог бы сказать новый хахаль моей мамы. Специально.

Я тут же уловил скрывавшийся в его словах подтекст. И веселость испарилась.

– Он один из этих?

– Да. Именно.

Я уставился в маленькое окошко, наблюдая, как океан вновь и вновь обрушивался на песок, разглаживая его поверхность. Давая возможность начать все сначала. Именно за этим я сюда и приехал и в первый же день чуть не бросил школу.

Я смогу двигаться дальше. Ради себя и ради Миллера. Я коснулся татуировки в виде совы на правом плече. Мама хотела бы, чтобы я присматривал за ним.

«Я помогу ему. Потому что не похож на отца. Я, черт возьми, не…»

– Они тебя больше не тронут.

Миллер нахмурился, сбитый с толку, а потом вновь с подозрением уставился на меня.

– Ты решил стать моим телохранителем или что-то в этом роде? Забудь. Я сам могу о себе позаботиться.

Я склонил голову набок, выжидая. Он, как и я, не привык к подобной людской благотворительности.

– Ладно, – наконец произнес он, и при звуках этого единственного слова что-то зародилось между нами. Становясь прочным и настоящим. Он собрал свои вещи. – Мне нужно на работу. Оставайся здесь сколько захочешь.

«Теперь это и твоя хижина».

Он не сказал этих слов, но я расслышал их в его голосе. Миллер Стрэттон походил на меня. Одиночка, которому в жизни выпал дерьмовый расклад. Но он не стонал и не жаловался. Он со всем справился и продолжал двигаться вперед. Я это уважал.

Я сидел там до захода солнца. Мне не хотелось уходить, но становилось темно. Вокруг валялись старые обломки прибитых к берегу бревен. Руками я вырыл в песке небольшую ямку и набросал туда древесины. В следующий раз принесу жидкость для розжига. И тогда смогу оставаться здесь сколько захочу.

Хотя мне нужно будет что-то есть. В конечном счете.

Я потащился прочь от хижины, обратно к парковке и своей пустой квартире. Я разогрел замороженный ужин, слушая доносившиеся из телевизора спортивные новости, и просмотрел объявления о найме в местной газете. Сделал несколько звонков и нашел пару разовых подработок. А еще договорился о строительстве сарая на заднем дворе у какой-то старушки. Как раз то, что сейчас нужно. Вполне подходящее время. Я разобрался с просьбами жильцов, и нужно же было чем-то занять три дня отстранения от школы.

Я поужинал и посмотрел футбольный матч, потом посвященное ему спортивное ток-шоу. И все же часы показывали лишь одиннадцать вечера.

Но это был новый город. И новое начало. Может, я смогу спать как нормальный человек. И все будет в порядке.

Я свернулся на дурацком матрасе и в конце концов задремал.

Кошмар уже поджидал меня.

Глухой стук его шагов на нашей кухне. Ее джинсы, скользящие по линолеуму, когда она пыталась отступать. Взмывавшая вверх и опускавшаяся бита.

Снова.

И снова.

И снова.

Я проснулся от собственных криков. Простыни промокли от пота, я все еще ощущал отзвуки наносящей удары биты.

Я глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, потом натянул какую-то одежду, зашнуровал ботинки.

Черт возьми, многовато для нового начала.

Выйдя на улицу, я вгляделся в безмолвную темноту ночи и зашагал прочь.

Глава 3

Шайло

В пятницу, в конце первой учебной недели, я проснулась, как обычно, в пять утра. Рассвет только начал проникать в безупречно опрятную спальню, заполненную всем, что составляло мою суть.

Биби называла ее моим гнездом.

«Ты как сорока, собираешь все красивое и блестящее».

Моя лучшая подруга Вайолет называла это отражением творческой энергии. Большая кровать приткнулась в углу комнаты, освобождая место для полок, заполненных книгами по работе с металлом, геммологии, энергии кристаллов, биографиями художников и сборниками поэзии. Все пространство стены занимали коллажи вместе с мандалами, которые я нарисовала черными чернилами, и несколько акварелей со времен моих недолгих занятий живописью. На столе под окном виднелись аккуратные стопки набросков карандашом и просто каких-то каракулей. Рядом лежали ежедневники и записные книжки, заполненные списками дел, каждый пункт которых был зачеркнут.

Я зажгла разноцветные лампы, висевшие на стыке стены и потолка. Их неяркое пестрое свечение создавало в комнате атмосферу, которую я так любила.

Я включила песню Принса и села за стол рисовать. Через двадцать минут у меня был набросок нового изделия. Кольца, в котором тонкие нити металла – вероятно, меди и серебра – обвивались вокруг полудрагоценного камня, словно виноградная лоза. Им я и займусь в гараже после обеда. Я улыбнулась.

«Я сама создаю нечто блестящее».

Из всех творческих отдушин создание украшений притягивало меня сильнее всего. Работа была сложной и требовала больших усилий, материалов и времени. Она занимала ранние утра, поздние вечера и выходные. И, если я полностью не отдавалась ей, на меня накатывало чувство пустоты, шепча, что я была ошибкой и мать никогда меня не желала.

Я взяла в руки рисунок кольца. Это, конечно, не лекарство от рака, но его я сделать могла. Создать нечто прекрасное, чего в мире прежде не было.

Часы показывали половину седьмого. Я сменила косынку, в которой спала, на полиэтиленовую шапочку, приняла душ, а затем провела обычный утренний уход за волосами.

«Моя кузина Летишия и сама художница», – подумала я, нанося увлажняющий крем с маслом дерева ши на кожу головы и сотни идеальных маленьких косичек, мягко спадающих мне на плечи. Уже не в первый раз я раздумывала над тем, чтобы принять ее предложение через полтора месяца вернуться в Новый Орлеан и подправить прическу в ее салоне. Вдруг мне удастся заявиться к маме и потребовать ответов. О ней. Об отце. И тогда, может быть, пустота внутри наполнится правдой.

«Возможно, ты не хочешь знать правду».

В мое убежище проникали теплые запахи завтрака, развеивая холодные мысли. Я надела желтый сарафан и сандалии. По запястьям скользнули полдюжины медных браслетов, а на палец – серебряное кольцо с бирюзой, которое я сделала этим летом. Прежде чем выйти, я проверила настольный календарь с гороскопом на сегодняшний день.

«Будьте готовы к чему-то неожиданному».

Я хмыкнула. Ничего неожиданного просто не могло случиться. Чтобы избежать подобного, я все планировала и подготавливала заранее.

Когда я вошла в кухню, Биби стояла у плиты, поджаривая блинчики и бекон. Она шаркала по небольшой комнатке в белом домашнем платье и тапочках, и полы ее одеяния скользили по старому линолеуму.

– Доброе утро, Биби, – проговорила я, чмокнув ее в щеку.

– Доброе утро, милая. Садись. Есть свежая дыня.

Я села за слишком большой обеденный стол, втиснутый между кухней и гостиной. В центре стола, рядом с керамическим чайным сервизом, стояло блюдо с нарезанной дыней. Биби с двумя тарелками в руках отошла от плиты и тоже села за стол. Когда она находилась здесь, в доме, было почти невозможно сказать, что у нее большие проблемы со зрением. Или что ей уже исполнилось восемьдесят.

Биби поставила передо мной тарелку, а я налила ей чашку чая из керамического чайника.

– Как прошла первая неделя в выпускном классе? – спросила Биби. – В этом году на горизонте маячит нечто новое и захватывающее?

– Не особо, – проговорила я. – В нашем классе пара новых парней. Роман или какой-то Роланд. Он вместе со мной ходит на историю. По крайней мере, так говорят. Но он пока еще не появлялся. Другой парень, Холден Пэриш, по слухам, миллиардер.

– Боже мой. Миллиардер.

– Не знаю, правда ли это. Он красавчик, но холоден как лед. Девушки просто бросаются к его ногам. Хотя это смешно. Ведь я на девяносто девять процентов уверена, что он гей.

Биби усмехнулась, глядя в свою чашку.

– А как дела у мисс Вайолет? Она тоже бросается на этого нового красивого парня?

– Ей он неинтересен. Она составила грандиозный план и хочет начать встречаться с квотербеком футбольной команды. Чтобы Миллер навсегда остался в числе ее друзей. А бедный парень тем временем каждый вечер играет ей на гитаре и поет песни о любви. – Я вздохнула. – Новый учебный год, но все та же история.

Моя лучшая подруга познакомилась с Миллером Стрэттоном, когда нам исполнилось тринадцать. Тогда он лишился дома и жил со своей мамой в машине. Его ситуация сразу же тронула мягкое сердце Вайолет. Между ними зародилась прекрасная дружба, хотя фраза о «прекрасных друзьях» исходила от самой Вайолет. Для всех же остальных, и в большей степени для меня, казалось очевидным, что их чувства были намного глубже дружеских.

– Досадно, – проговорила Биби. – Но чего она ждет?

– У нее есть свои причины так себя вести. Я с ней не согласна, но уважаю ее решение.

– У тебя тоже есть свои причины. И ты не позволяешь этому юноше из Луизианы превратиться в нечто большее, чем летняя интрижка.

– У Вайолет с Миллером все иначе. Ведь очевидно, что они принадлежат друг другу. И то, что они не вместе, попросту не имеет смысла.

Биби подняла свою чашку.

– Я запомню эти твои слова, и в один прекрасный день использую их против тебя.

Я рассмеялась.

– Ты как тетушка из того ток-шоу о сватовстве, которая пытается устроить всем счастливую жизнь.

– Нет, милая. Только тебе. – Обхватив чашку обеими руками, она поставила ее на блюдце. – А что еще? Какие новости?

– Завтра вечером Ченс Блейлок устраивает ежегодную вечеринку по случаю возвращения в школу.

– Ты хочешь пойти?

– У меня слишком много работы. Нужно выполнять заказы.

Биби хмыкнула.

– Новый учебный год, но все та же история.

– Я понимаю, на что ты намекаешь.

– Шайло, прошлой ночью ты сидела в гараже почти до полуночи. Мне нравится, что ты ответственно относишься к своей работе, но не зарабатывай себе ЖМО.

Я поперхнулась апельсиновым соком.

– ЖМО?

– Разве не так говорят молодые люди, когда не хотят чувствовать себя брошенными?

– ЖННУ, – смеясь, проговорила я. – Желание ничего не упустить.

– А что означает ЖМО[3]?

– Не могу тебе сказать. Это не годится для твоих юных ушей.

Биби фыркнула и шлепнула меня по руке.

– По крайней мере, сходи на вечеринку и проведи время со своей лучшей подругой.

– У нас с Вайолет все в порядке.

Как только эти слова слетели с моих губ, я засомневалась. Даже до поездки в Новый Орлеан мы виделись с ней не так часто, как прежде. Королева школы Эвелин Гонсалес со свитой взяли Вайолет под свое крыло. Моя подруга, застенчивый книжный червь, возможно, даже будет претендовать на звание Королевы школьного бала.

– К тому же ты знаешь, что от алкоголя мне очень плохо, – я усмехнулась. – Как и от дерьмовой музыки в стиле «хаус».

Биби вздохнула.

– Не стану спорить. В любом случае я здесь. Займусь созданием для тебя приличной мастерской. Как уж это называется? Пособник. Я стала твоим пособником.

Я рассмеялась и отнесла тарелки в раковину.

– Ты как раз напомнила. Пока меня не будет, не впускай сюда разнорабочего.

– Ерунда. Со мной все будет в порядке. Раз уж ты заговорила об этом. Вчера приходил детектив Харрис.

– Опять? – Я пошевелила бровями. – Он тоже принес гитару и пел тебе любовные песни?

– Разве ты не хочешь узнать? – парировала она, лукаво улыбаясь.

Я усмехнулась. Бабушка знала в городе всех, и ее все любили.

«Потому что у нее слова не расходятся с делом. И сердце открыто».

«Как и мое», – убеждала я себя, ополаскивая тарелки и ставя их в посудомоечную машину. Я любила Биби. Любила Вайолет. За любую из них я отдала бы жизнь. А что еще нужно?

– Будь осторожнее, Шайло, – вдруг, посерьезнев, проговорила Биби, пока я вытирала руки и собирала школьную сумку. – Детектив Харрис сказал мне, что одного из офицеров его участка снова пришлось наказать. Митча Дауда. Полагаю, его сын учится в твоем классе.

– Фрэнки, – проговорила я. – Он маленький придурок.

– А его отец – большой придурок. Насколько я слышала, у него скверный характер. Чрезмерно вспыльчив и неумеренно горделив. Отвратительное сочетание.

– Просто чемпион. Похоже, ему достался главный приз.

– Харрис использовал слово «психопат».

– Боже. И он все еще работает?

– Вероятно, он там не задержится. Но, Шайло, если Дауд остановит тебя…

– Я знаю, что делать, кто бы меня ни остановил. – Я чмокнула ее в щеку. – Мне нужно бежать. С тобой все будет в порядке?

– Конечно.

– Позвони мне, если что-нибудь понадобится.

– Непременно. Шайло? – позвала она, когда я уже подошла к кухонной двери, ведущей в гараж. – Может, я и не согласна с установленными тобой границами, но я их уважаю.

Я улыбнулась, в груди разлилось тепло.

– Я люблю тебя, Биби, – проговорила я, и слова легко слетели с губ. Без колебаний.

«С моим сердцем все в порядке, – думала я в гараже, забираясь в «Бьюик». – Для нужных людей оно открыто».

В школе в перерывах между занятиями я вставляла в уши наушники. Меня наполняли звуки «Hunger» в исполнении Florence + the Machine, тогда как остальные школьники спешили мимо, разговаривали и смеялись, еще полные энергии нового учебного года, которая иссякнет уже через неделю.

Я заметила Миллера Стрэттона, который, опустив голову и ссутулившись, в одиночестве устало плелся через двор. Он поймал мой взгляд и махнул рукой. Я помахала в ответ. Парень выглядел так, будто нес на своих плечах всю тяжесть мира. Мне хотелось, чтобы Вайолет помогла ему немного облегчить это бремя. Но кто я такая, чтобы советовать? Я и сама тащила свою ношу, и все было прекрасно.