Звери Стикса. Часть 3. Кто тут монстр?

– Тогда чайку? – переключился ангел. – Минут пятнадцать есть, пока цими кровь чистят.

– Газа нет. И электричества тоже, и, главное, сахара, – буркнул пес, все еще поглаживая руку. Что-то в его уме ворочалось и хотело сложиться в ясную картинку. Как бывает иногда, ответ вертится на языке, а слово в уме не всплывает. Но что?

– Обойдемся своими силами.

Касио достал из шкафчика чайник. Включил воду. Кухонный кран закашлялся и вода потекла желтая, мутная. Касио перекрыл поток своей ладонью – и, пройдя через фильтр ангельской сущности, струя потекла прозрачная и чистая. Набрав воды в стальной пузатенький чайник, Касио поставил его на засаленную чугунную решетку плитки и положил ладонь на бок посудины. Пес предусмотрительно отвернулся и даже на всякий случай прикрыл глаза лапой. Ладонь и пальцы ангела начали светиться ярким холодным светом, и очень скоро вода в чайнике закипела.

Довольный собой Касио разлил кипяток по кружкам, заварил чаек в пакетах, добытых из недр просторных черных одеяний. Оттуда же специально для своего подопечного выудил горсть тонких, похожих на сигареты, пакетиков с белым сахаром. В связи со своей нематериальной природой ни чай, ни любой другой напиток ангел пить не мог. Но как же он любил посидеть вот так с теплой кружечкой в руках! Он блаженно прикрыл глаза и вдохнул клубящийся пар, воображая себе терпкий густо-коричневый аромат. Фауст всыпал себе в кружку четыре порции сладкого, размешивал теперь чайный сироп когтем и с улыбкой наблюдал за другом. В такие моменты он особенно ясно понимал, что каждой секунде своей жизни и возможности чувствовать и ощущать следует радоваться.

– Непослушная, значит, – ни с того ни с сего вдруг заговорил Касио, возвращаясь к теме Фаустовой занозы. Пес помрачнел. А в груди снова завыло. – Отвратительно непослушный, своенравный, упрямый и все на свете пытающийся сделать своими силами ребенок…

– Смотрю, ты успел с ней познакомиться, – хмыкнул пес. – Лучше и не скажешь.

– С ней? О, нет, это я вдруг вспомнил, что мне в свое время Джон про тебя говорил, когда ты у него учился, – Фауст поперхнулся своим чаем, облился и обжегся. – Да-да. Он мне жаловался и притом регулярно. И это именно я как минимум три раза спас твою подростковую задницу от высечки, убедив его набраться терпения.

Пес пожевал желваками. Посверлил ангела глазами.

– Это ты намекаешь, что она просто как я? Это на самом деле я такой бесявый?

– Нет, я не намекаю. Я тебе, мой дорогой, открытым текстом говорю, что тебя в ней раздражает все то, чем ты сам раздражаешь других людей.

Фауст выставил ладонь и приготовился загибать пальцы. Но только он собирался назвать кошкин проступок или качество, как память подсовывала картину из его прошлого, где именно он таким же и был.

– Она… Хммм….

«Она хамит и дерзит и за словом в карман не лезет», – успела сформироваться мысль в его голове.

– Ох, сколько часов ты провел в карцере за свой безудержный язык… – тут же возразил ему ангел вслух.

«Она делает только то, что считает правильным. Избегает и даже напрямую принципиально отказывается выполнять задачи, если хоть немного не понимает их отдаленного смысла и значения».

– Помнишь, как ты лет десять назад чуть из КС не вылетел? Год скитался. Мы тебя найти не могли. За что тебя тогда в мясной поезд определили, дружок?

Пес оскалился.

«Ей невозможно управлять, потому что она не боится наказаний».

– Это просто: карцер. Бесконечный карцер. Ты в карцере провел чуть ли не больше времени, чем в лазарете. Ты прекрасно знал, что тебя накажут. И все равно принципиально делал. И печень твоя отбитая – почему, помнишь?

Фауст от бессилия тихо зарычал и неосторожно сжал кружку, отчего та с хрустом лопнула и развалилась в его руке на мелкие осколки.

– О, отличный пример, малыш. Когда она злится она срывается на ни в чем не повинном окружении? Раздражает, да? – Касио скептично задрал бровь и указал на несчастную кружку. – Ну давай, напрягись. Вспомни уже что-то настоящее. Что-нибудь, что не твое собственное отражение.

– Она меня предала, – холодно произнес пес. – Когда мы были в паре, она ослушалась приказа и покинула точку сбора.

Ангел спокойно посмотрел на своего воспитанника и печально произнес, легонько дотронувшись холодным пальцем до уголка его правого глаза.

– А это у тебя откуда, Фауст?

Пес спал с лица, вспомнив подробности получения этой чудовищной травмы. Это было одно из первых заданий в качестве Судьи, но работал он еще в паре с Джоном, своим тренером и отцом. Стремясь доказать свою состоятельность, он ослушался приказа об отступлении и углубился в ледяные пещеры Полярного Горного Пояса, погнавшись за целью. Джон последовал за ним и вдвоем они натолкнулись на нечто… что пес до сих пор не хотел вспоминать. Джон был готов умереть за нерадивого ученика, защищая его. Но и здесь пес проявил инициативу, в последнюю секунду встав между учителем и силой, равной которой больше не встречал. Выжить он не надеялся тогда. Но удача была на его стороне. Слепота, помешательство, потеря памяти… И пожизненная светобоязнь, вкупе с приступами нечеловеческой боли в глазах стали ценой за невыполненный приказ.

Пес безвольно осел на стуле, борясь с напавшим головокружением и крепко задумался.

– Она умничает, у нее собственное мнение по любому поводу. А ее дичайшая самоуверенность сменяется иногда совершенно непонятным упадком духа. Она любопытная, неуправляемая и отчаянно бесстрашная.

– Ох, Фауст. А вот эти все качества совершенно не вызывают у тебя ни злости ни раздражения. Разве нет? Непонимание возможно.

Пес покорно кивнул.

– Да… непонимание.

Ангел встал со своего места и зашел ко псу за спину, начал поддевать и отколупливать подсохших и почерневших, напившихся токсинов, излишков гормонов и всякой метаболической дряни цими. Скидывал их в стальную раковину, а потом щелкнул пальцами и испепелил. На теле пса слизни оставили кое-где кровоподтеки и синяки. Ангел растер слегка ладони и начал медленно разглаживать гематомы, стимулируя регенерацию, восстанавливая нормальный кровоток и заодно нормализуя, успокаивая нервную систему. Пес расслабился в его холодных мягких руках, откинулся на спинку и закрыл глаза. Он чувствовал себя хорошо очищенным. Не только благодаря кровегонам. Но и на душе и сердце стало намного легче. Конечно, Касио был прав относительно его раздражения к кошке. Она напоминала ему его самого. Понимание этого сейчас позволило псу отделить – где заканчивалась злость на кошку и начиналась злость на себя.

– И грудь у нее маленькая, – буркнул пес, не сдаваясь.

– Тебе нравится маленькая грудь.

– Нравится, но тем не менее…

Ангел хохотнул и дружелюбно похлопал пса по крепким плечам, знаменуя завершение процедур и массажа. А затем щелкнул пса по лбу.

– Твой диагноз прежний: непрошибаемое упрямство. Я просто прошу тебя дать ей шанс. Она ведь тебе дала.

Касио собрал свои вещи обратно в саквояж. Запустил руку в округлую сумку так, что та ушла по плечо. И выудил из ее недр черные, непроницаемые очки на резиновом креплении, больше похожие на плавательные, чем на солнечные. Пес замер, глядя на эту амуницию из своего болезненного прошлого.

– Глаза береги, малыш. Линзы не снимай. Хоть пару недель постарайся без напряжений, а это вот возьми на всякий случай, – пес удрученно крутил очки в руках. Каждый раз, когда они оказывались у него снова, он переживал ужас от того, что вскоре, возможно, перестанет различать солнце на небе. – Еще один эпизод, Фауст, и зацветешь. И сам знаешь, что нас тогда ждет.

Касио уже открыл дверь и почти вышел на улицу, когда пес все таки вспомнил, зачем вообще его звал и придержал лекаря за безразмерный рукав.

– Так почему в груди-то так болит?

Ангел стушевался и забегал глазами. Ответить он обязан. И ответить честно, но говорить прямо о том, что он рассмотрел в глубине сердца Судьи сейчас он считал… некорректным.

– Это… Это не опасно, Фауст. Это даже нормально, практически со всеми такое иногда происходит, – пес настороженно следил за его словами, чувствуя здесь какой-то подвох. И Касио решился отбрехаться умной терминологией. – Cor Deciderium. Если тебе интересно, но на самом деле просто не концентрируй внимание. Пройдет со временем, – а потом вдруг совсем сбился и добавил. – Да. Или не пройдет.

– Чего-то туманно, – недовольно буркнул пес. – Ну ладно, раз не опасно. Просто мешает. Можно это как-то убрать?

– Убрать? – Касио растерянно и как показалось Фаусту печально посмотрел ему в глаза. Так что псу вдруг расхотелось узнавать подробности своего нового диагноза. – Нет, малыш. Убрать нельзя. Наберись мужества и потерпи. Я здесь не помощник… Переживай.

На этом он как-то сочувственно похлопал пса по руке, отвернулся, вышел за дверь прежде, чем Фауст успел еще что-нибудь сказать. И растворился в густой темной ночи. Пес лег на софу в гостинной и тут же вырубился до утра, расслабленный, размятый и очищенный целительным прикосновением существа, знавшего его как облупленного, но все равно любившего и всецело принимавшего. Таким, какой есть.

А вот Кира еще долго не могла уснуть. Ее разбудил песий взрык посреди ночи. Она хотела было спуститься посмотреть, что происходит, но услышала голоса. Оказалось, что в этом хлипком дурно-спроектированном доме вентиляционная труба напрямую соединяет кухню и ее спальню. Разговор с ангелом был для нее страсть каким занимательным, хоть и не все она из него поняла. Но подумать было о чем.

Ее разбудил тихий стук в дверь. Кира в полусне покидала кое-какие принадлежности в сумку и заползла на заднее сидение авто. Они доехали до центра, остановились у небольшого кафе. Пес все также молчал и смотрел куда угодно, только не в ее сторону. Однако, выйдя из машины он обошел калымагу и галантно открыл Кире дверцу, приглашая к завтраку. Внутри она сразу же отправилась в уборную, умыться и привести себя в порядок. Краем сознания она отметила, как кафе замерло и замолчало с их приходом. Она кожей чувствовала, что посетители и официанты пооткрывали рты и в изумлении пялятся на них.

– Доброе утро, – она взяла максимально спокойный и дружелюбный тон, присаживаясь за стол в уютное кресло-ракушку с высокой спинкой. Пес не смотрел на нее. Медленно демонстративно отпил черный кофе из крохотной чашечки и продолжил меланхолично глядеть в окно. Песье молчание и ее положение в игноре ей порядком поднадоело.

– Я тоже рада тебя видеть. Мне снилось, что я птица, и мне вырывают крылья. Перышко за перышком. Было страшно. Спасибо, что спросил. А тебе как спалось?

Ноль эмоций. Кошка заказала яйца со сметаной и молочный гоголь-моголь. С потрясенным их видом официантом она была легка и дружелюбна, красиво улыбалась, демонстрируя сахарные белые зубки.

Пес нахмурился и машинально потер в области груди.

– У тебя Справочник близко? – неожиданно спросил он, как только парень ни жив ни мертв отошел от их стола. – Дай на секунду, посмотреть кое-что… кое какой термин.

Кошка достала из сумки коричневый томик. Но медлила. Нервно потерла бровь. Взглянула в окно. Покусала губу. Пес хмуро наблюдал за ней в ожидании, когда же она наконец скажет то, что ей так чешется.

Она собралась с духом и протянула Фаусту книгу. Но когда он ее взял, из рук не выпустила. Поймала его вопросительный взгляд и смело сказала.

– Я сочувствую твоей утрате.

– Чего?

Кошка очень нервничала, но все же говорила и голос ее был тверд.

– Cor desiderium – это болевой синдром при переживании потери… близкого человека. Сердце болит, хотя физически все в порядке. Но болит по настоящему и сильно, просо от тихого горя. Так что я… соболезную. Я… слышала твой вчерашний разговор с доктором, – она отпустила книгу и прокашлялась, отведя взгляд. Пес ожесточился еще сильнее. Ее собственное сердце глухо бухнуло откуда-то из живота.

– Nice… – только и смог выдавить из себя он на старом наречии, гневно сверля кошку взглядом. Она под этим взглядом ерзала, нервничала, теребила руками все, что только могла, но не бежала и не извинялась.

– А что ты хотел? – с вызовом ответила она на его взгляд. – В этом доме стены из бумаги были сделаны. А я – я любопытная и неуправляемая. Просто не хочу недомолвок.

Они еще немного поиграли в гляделки. Пес после этих слов почему-то успокоился. Просто… принял.

«И прямолинейная. Честная и смелая», – подумал он. Не самые ведь плохие качества. Чего обижаться. Он согласно вздохнул и отложил потерявшую актуальность книгу на край стола.

– Болевой синдром значит… – задумчиво протянул он, развалившись в своем кресле и снова осторожно дотрагиваясь до беспокойной области своего тела.

Кошка выдохнула. Она ощутила огромное облегчение. Ночью она почти не спала, потому что все думала, как ей распорядиться всем услышанным. А главное самим фактом того, что оно было услышано. Ум велел ей сделать вид, что ничего она не подслушивала и просто на ус намотать. Но сердце – сердце требовало быть честной. И сейчас, когда она сделала выбор, она испытала просто колоссальное облегчение и прямо-таки прозрение. Что это и есть единственный верный путь. И его реакция лишь подтвердила правильность решения – он отступил. Отпустил. И даже немного потеплел, как ей показалось.

– Мама, сматри! Там КИСА!! – послышалось детское непосредственное с другого конца зала. И взрослое цикание и шукание, призванное восстановить приличия и подавить искренность.

Кошка не удержалась и засмеялась, мгновенно переключаясь и выходя из напряжения. Повела большим бархатным ухом. Мелькнули на секунду острые блестящие зубки и почти сразу были прикрыты изящным непринужденным движением когтистой ладошки. Пес словно сфотографировал этот момент во всех подробностях. Он тоже не сдержал короткой улыбки.

Глава III. Дело о ходячих мертвецах

Министерство внешних отношений представляло собой массивное безликое здание и располагалось в самом центре делового района города, буквально в паре кварталов от ворот в резервацию.

КСники расположились в просторном зале ожидания, сухо обставленном строгой серой мебелью со стеклянными вставками. Кошка, переспав со своими первыми впечатлениями о людовском обществе, негодовала. Ее удивляла зашоренность в сочетании с высоким уровнем технического и социального прогресса. Они заботились о стариках, обладали большими медицинскими и научными познаниями и в то же время убивали друг друга за еду, деньги, территории и оскорбления достоинства. Это, в общем-то, нормально и характерно практически для всех других рас. Но люды безыскусно и настойчиво прикрывали эти простые мотивы нагромождением высокопарного вранья, наперебой заявляя о высоких морально-этических стандартах и взывая к совести друг друга. Такой вывод она сделала, посмотрев утренние новости по квадратному проектору, служившему для развлечения посетителей.

– Ты бы их учебники почитала детские, – презрительно высказался пес, когда она поделилась с ним своими умозаключениями. – У них на карте вообще отсутствует что-либо, кроме их континентов. А все глобальные мировые события – типа Зикфридовых воин – они описывают как мировые катаклизмы, наводнения, извержения вулканов, кровопролитные но победоносные гражданские войны на крайний случай. В их государствах строжайшая цензура.

– Странно, я так много слышала про людовскую любовь к свободе слова…

– Свобода слова у нас присутствует и, так сказать, процветает, – беседу агентов прервал сухой и костлявый мужской голос. Пожилой мужчина с полностью соответствующей голосу внешностью, в прозрачных очках и огромном строгом костюме протягивал кошке руку. – Арчер Гуд, мисс, старший помощник мирового посла по штату Монтана по западному фронту США.

– Кира Форестер, – Кошка вежливо и осторожно пожала чиновнику руку. – Младший сотрудник сектора биотехнологий и инженерной медицины КС-СМЕРТЬ.

– Младший?.. – сорвалось с губ мистера Гуда негодование, и даже его рука, доселе так дружелюбно трясшая Кирину лапу, на мгновение замерла, и Кира прямо-таки ощутила тщательно скрываемую брезгливость этого люда в отношении своей персоны.

Пес развалился на светлом диване приемной и даже не шелохнулся для приветствия. Он хмыкнул.

– Младший, господин Гуд. Стажер практически. Представьте, какое неуважение, да?.. Мало того, что женщину прислали, так еще и не из высшей когорты.

Господин старший помощник посла совершенно не смутился, а полностью потерял интерес к Кире и переключился на Фауста, поняв, видимо, кто здесь главный.

– А вы, я полагаю, мистер Death, Судья, так сказать.

Кира отметила, что назвав Фауста по должности чинуш не только не протянул руки, но и демонстративно убрал кисти за спину.

– Судья, мистер Гуд. И это значит, что вы в глубокой заднице, раз я здесь.

Господин Гуд сдержанно вздохнул и слегка побагровел.

– Прошу за мной, господа агенты.

Человек провел бистов через красиво и богато обставленные холлы в небольшой конференц-зал. Кошка, распахнув глаза, рассматривала всякие технические штуки, которыми здание было нашпиговано по самую крышу. Компьютеры – бездушные, только механические коробы с мониторами, без биоблоков, судя по характерному жужжанию, но зато за каждым столом. Привычные телефонные аппараты при этом отсутствовали, но она заметила несколько человек, которые приложили к уху плоские черные пластинки без единого намека на провод и говорили в них. Видимо, это была альтернатива связи здесь. Громоздкие пластиковые коробки принтеров непрерывно стрекотали и печатали тексты безо всякой помощи писаря и даже без пастуха. У нее в отделе был один технопринтер на весь этаж, неприкосновенное сокровище, которое ломалось при каждом срочном случае, и с ним невозможно было договориться… А здесь, вроде, работали. Наверное, потому что на них никто не обращал никакого внимания. Здесь это просто техника. Безжизненная механика, работающая без подпитки от психических ресурсов пользователей…. По крайней мере официально.

Даже жалюзи в конференц-зале опустились при нажатии Арчером на кнопку пульта. Тот же пульт, похоже, отвечал за подачу в помещение свежего воздуха и за видеопроектор, висящий под потолком. Помощник посла не собирался рассусоливать и перешел к сути вопроса.

– Мы очень рады, господин Судья, что Вы прибыли так скоро после отправки запроса. У нас в Штате есть проблема… так сказать по вашей части. Если быть откровенным, то мы несколько удивлены столь скорой реакции КС…. Запрос был скорее личным, а не официальным.

– Скажем так, Гуд, я тоже здесь скорее лично, а не официально. Я был поблизости по другим делам, и меня просто попросили к вам завернуть с целью разведки. Можете не лебезить. Докладывайте без прикрас.

– Хорошо, – чиновник заметно расслабился. – Тогда к делу. В последние месяцы Монтану осаждают живые мертвецы.

– Вы говорите о зомби? – перебил пес.

– Не совсем. Поймите пожалуйста, наши штаты закрыты для информации и посещения иными расами, но в приграничных зонах, таких как эта, мы всецело принимаем научные знания и терминологию, принятую в остальном мире. Мы в курсе, что такое зомбизм, и как он лечится. Но это… это другое.

Старший помощник посла пощелкал клавишами на пульте. Свет в комнате погас и на стену проецировалось изображение. Фотографии полуразложившихся фигур разного возраста и целостности сменяли друг друга и их было довольно много. Погода и время года на фото тоже отличалась.

– Когда все началось?

– Примерно полгода назад.

– Полгода? – пес оскалился и с недоумением посмотрел на чиновника. – А какого лешего вы молчали?!

Арчер гуд вжался в свои огромные подплечники как черепаха, но ответил спокойно. Видимо по долгу службы он привык быть той стеной, которая отбивает вопросы.

– Мы являемся приграничной зоной, господин Судья. Наши защитники правопорядка – умелые и достойные люди, многие уже не в первом поколении – имеют дело с самыми разными всплесками сверхъестественного. И мы обычно справляемся сами. Если бы мы каждый раз жаловались на все, что сносит к нашей стене с вашей, так сказать, стороны…

– Я понял, – пес устало потер глаза лапищей. – Это вопрос чести. Не развивайте, а то до конфликта доведем, господин Гуд. Хорошо, в общем еще, что сейчас обратились, наконец. Проехали. Давайте подробности.

– Мертвецы просто встают из своих могил, – яркое фото на стене в подтверждение. – Они никуда не идут, ничего не хотят. Они оживляются и движутся целенаправленно, только при появлении живых в малом радиусе от себя. Некоторые мертвецы свежие, а некоторые, так сказать, не очень.

– А какого рода оживление при контакте с живыми? – встряла Кира.

– Разное, – Арчер пожал сухими плечами, спрятанными под поролоновыми вкладками пиджака. – В основном агрессия. Попытки приблизиться. Но вот был случай поедания и даже сексуального насилия.

– А. Я понял, почему вы только сейчас обратились. Кого-то сожрали.

Арчер немного помялся, но кивнул.

– Да, господин Судья. Так сказать, прецедент.

– Значит могли вставать и раньше, но пока никто не пострадал, вы ничего и не делали?

– Вы должны понимать господин Судья, что наши охранные силы очень опытны и умелы, но ограничены. Мы не можем дежурить еще и на кладбищах… У нас все-таки и обычных, гражданских дел полно.

– Сколько кладбищ в городе? На каких зафиксированы подъемы? Группами или по одиночке? Сколько раз за эти ваши полгода? Когда именно произошло это нападение с поеданием?

Чиновник явно растерялся от такого обилия вопросов. Фауст нетерпеливо вздохнул.

– Ну нападение это произошло недели две назад. И я сразу после него подал заявление в наше отделение КС! Там сказали, что были уже жалобы от полиции за последние полгода. Вот они, все тут сейчас, – человек указал на стену. – И что нужно вызвать кого-то из офицеров со Стикса. Велели ожидать. Встают, наверное, группами… Ну тут лучше в полицейских отчетах будет описано. Кладбищ, так сказать, наверное несколько… Я должен признаться, никогда не думал об этом… Господин Судья, это ведь дело такое… неприятное, вы поймите. Кладбища, мертвые… Мы о смерти стараемся думать только когда она вот она, стучится в дверь. А пока все живы, то и не это самое. Так сказать.

– Ну вот я и постучался, господин Гуд, – Фауст гаденько улыбнулся, чуть оголяя клыки. – Начинайте думать о неприятном.

Арчер Гуд не нашелся, что ответить. Он растерянно потеребил бумаги на столе. Выровнял тонкую стопку полицейских заявок в желтых папочках. Пересчитал их и пододвинул к Судье.

– Тут семь. Видимо семь.

Пес снова вздохнул, поняв, что ничего полезного из чиновника им не выведать. Надо будет трясти служителей церкви и своих, похоронников. Забрал папки. И кивком указал на стену. Хоть фотоотчет посмотреть.

– Есть идеи? – Фауст внимательно рассматривал сменяющие друг друга фото разномастных ходячих трупов преимущественно издалека.

– Ну… У нас есть на территории зоны несколько заводов… Так сказать засекреченных…. Возможно выбросы имеют какое-то отношение… Но это не точно.

Пес с презрением перевел на чиновника тяжелый взгляд, и тот тут же замолчал.

– Я не тебя спрашивал, чучело. Кира, у тебя есть идеи?

– Господин помощник посла, верните первые фото на экран пожалуйста, – сразу включилась кошка и на контрасте с псом прозвучала весьма уважительно.

Проектор по мановению волшебной кнопки прокрутил фото назад, пока кошка не сказала стоп. На экране появилась фотография из полицейского архива, запечатлевшая погибшую молодую пару. Девушка была растерзана и изрядно подъедена, молодой человек распластался рядом с ней в неестественной позе.

– Здесь было сексуальное нападение, вы сказали?

– Да, вы совершенно правы, леди. Только странно, что изнасилование было произведено в отношении, так сказать, юноши… А вот девушку съели заживо. Парень выжил в итоге.

– Ну так себе повезло, на самом деле, – не удержался Фауст от едкого замечания, – Кошка хмыкнула в кулак, но сохранила серьезный вид. – В чем идея, Кира?

– Я думаю о проявлении лобного синдрома. Зомби, классические зомби, встают из могил, когда их собственные нереализованные желания оказываются сильнее смерти. И идут исполнять их. Они знают куда идти, их ведет их собственная воля, хоть и искаженная зачастую. А ваши просто встают, но зато на уровне эмпатии ловят желания живых, оказавшихся рядом. И идут реализовывать их, как свои собственные. Девушка на фото в расстегнутом платье. И парень в строгой тройке, но без галстука. Парочка, по всей видимости, уединилась на кладбище для интимного свидания. Скорее всего, лобные доли мозга юноши были настроены на реализацию сексуальной потребности. Мертвячина поблизости словила эту волну как радиосигнал и выполнила желание в отношении того, кто его транслировал.

– Но девушку съели. Вы полагаете… Что она не хотела близости, но была… голодна?

– Этого мы уже не узнаем, так? – пожала плечами кошка. – Как мертвецам удалось подкрасться к паре незамеченными? Они затаились? Подстерегли?