Взлёт и падение. Книга вторая. Падение

– И какова в тот день была загрузка?

– Восемь – туда, один – обратно. Мы им всё объяснили, но разве они поймут?

– Поймут, – вздохнул Дунаев. – А это, – кивнул на книгу жалоб, – они от обиды написали. Их действительно бросили. А ведь они наши, русские. Ах, беда, беда! Что ещё у тебя, Литвинов?

– Думаю, что нам нужен рейс во Владивосток.

– Что? Это в преддверии повышения цен? Да кто же полетит?

– Туда полетят. Потому что ехать на сегодняшних поездах и долго, как в гражданскую войну, отнюдь некомфортно, да и небезопасно. Восемь дней в холодном вагоне не очень-то кому понравится сидеть. Лучше восемь часов в самолёте.

– Что ж, прозондируйте этот вопрос.

Авиакомпания летала, но полётов стало намного меньше. Впервые за многолетнюю историю её существования вдруг оказались лишние лётчики, которых вечно не хватало. Два раза в неделю полетать сейчас считалось удачей. Если раньше лётчики упрашивали командиров и начальников штабов выкроить им хотя бы один полноценный выходной в неделю, то сейчас многие, заглянув в график планирования полётов и не находя там себя, ныли:

– Один рейс в неделю? Ну, бардак! Это же в месяц так 20 часов не налетаешь! А что в зарплату получать?

– Пишите рапорты на отпуска, пока средний заработок не упал, – советовали начальники. – Летом-то, когда последний раз отдыхали?

– Не помним, – вздыхали лётчики и с неохотой отходили от графика. – Да мы уже отвыкли летом отдыхать. Работу давай!

– Привыкайте. Президент Ельцин вам такой подарок сделал, а вы недовольны.

– Пусть сам такие подарки глотает, с…

– Ничего, он проглотит. Он каждый день глотает. Стаканами.

Особенно недовольны были пилоты самолётов Ту-154. Всё чаще, придя на вылет, они узнавали, что их рейс из-за малой загрузки передан на менее вместительный Ту-134 и поэтому на этом типе налёт упал очень незначительно.

– Нет в жизни счастья! – сокрушался в курилке Устюжанин. – Да если бы я знал, что такое произойдёт, не стал бы переучиваться. Ведь вся наша зарплата на налёт ориентирована. Не налетаешь – фигу получишь. Пора пересматривать систему оплаты. Куда наш профсоюз смотрит? Так ведь и жена из дома выгонит. А я не хочу уходить.

– А что, разве она тебя ещё не выгнала, баламута? – кривился в ехидной усмешке командир Ту-134 Палда. – Давно пора. Не надо было переучиваться. А я уже сорок часов налетал за две недели.

– Сорок четыре, – поправлял его второй пилот. – И до конца месяца ещё восемь рейсов запланировано.

– Вот! – поднимал вверх толстый указательный палец Палда. – Санитарная норма, как в добрые советские времена. Возвращайся обратно, Пашка, так и быть в свой экипаж возьму, только сначала язык подрежу.

– Свой подрежь, – огрызнулся Пашка, – а то говорят, когда спишь, он у тебя вываливается.

– Кто такое говорит? – угрожающе вопрошал Палда. – Удавлю!

– Так из твоего экипажа и говорят ребята. Говорят ещё, что с тобой в гостинице спать невозможно. Говорят, как командир наш заснёт – у него язык вываливается изо рта. Да и храпит, как слон. Да ещё и зубами скрипит. А скрип такой, как гвоздём по стеклу. Да и разговариваешь во сне, говорят. К психологу бы вам надо, товарищ командир.

Палда несколько мгновений переваривал сказанное, вздохнул, почесался и ласково спросил:

– Так ты говоришь, жена тебя из дома ещё не выгнала?

– Ещё нет, – подтвердил Пашка. – А за что? Я хороший! Да таких мужчин, как я во всём Бронске…

– А жаль. Сейчас я её сделаю вдовой. – И Палда, воздев кулак, которым очень просто можно было убить быка, угрожающе направился в сторону Пашки.

– За что? – вскричал тот, укрывшись за спиной вошедшего начальника штаба.

– За твой язык, кочегар! Иди сюда!

Но юркому механику удалось выскользнуть из комнаты в коридор. С досады Палда трахнул кулаком по стене. От стены отлетела и упала на пол, со звоном разбившись, плитка.

– Он ещё и государственное имущество портит, – уже из дверей не унимался Пашка.

Смеялись курившие тут лётчики. Они давно знали, что Устюжанин любил «заводить» великана Палду и ждали продолжения. И оно последовало, едва тот успокоился.

– Ну, стена – ладно! – продолжал из дверей Пашка. – Но вот зачем ты, Владимир Анатольевич, на ноль сороковой машине штурвальную колонку погнул? Зачем?

– Чего-о? – под общий смех возмущённо спросил Палда. Колонку эту не согнул бы и слон.

– Так твой же штурман рассказывал. Говорит, как только самолёт на посадке нужно выравнивать взятием штурвала на себя – а тебе живот мешает, колонка в него упирается. Ну, ты, якобы, колонку и погнул, коромыслом её сделал, чтобы живот облегала. Теперь в бортовом журнале замечание написано. Сам я, правда, не читал…

Новый взрыв хохота сотряс курилку.

– Ты что ли трёп пустил? – повернулся Палда к своему штурману. Тот на всякий случай подвинулся.

– Нет, конечно. Устюжанина не знаешь? Он и не такое наболтает!

– Знаю этого баламута, – на этот раз добродушно ответил Палда и двумя руками потрогал свой живот, опустив глаза вниз. – Вообще-то всё, что выше этих самых приборов у мужчины грудью называется. Ха-ха! Или трудовая мозоль.

– Ха-ха! – передразнил командира Пашка. – О колонку штурвала и не такие мозоли натирали после пяти литров пива.

– Убью, заморыш! – вскричал Палда. – Лучше держите меня, пока я из него бифштекс не сделал! Разорву на части! – Он сделал угрожающую стойку и выставил перед собой толстые, как сосиски, растопыренные и кривые, словно поражённые артритом пальцы, похожие на зубья экскаватора.

А Устюжанин, хохоча, уже спускался со второго этажа штаба отряда. «И как он только своими щупальцами удерживает трёхлитровую банку с пивом?» – думал он, перепрыгивая через две ступеньки.

Такую банку Палда поднимал просто. Однажды на спор ему налили пятилитровую банку из-под болгарских помидоров. Он приклеился к ней своей правой клешнёй, приподнял её, но до рта не донёс. Признав своё поражение, к изумлению спорщиков, взял банку двумя руками, и, не отрываясь, в течение минуты осушил её до дна. Было слышно, как в его глотке что-то бурлило, как будто вода сливалась в аварийную канализацию.

– Ну? – выдохнул он, оторвавшись от пустой банки и оглядев изумлённых спорщиков. – Кто пойдёт за пивом? Да не забудьте там воблы купить. Люблю! Ха-ха-ха!

Устюжанин озвучил мысль, которая давно зрела в умах многих пилотов. Действительно, в те годы, когда только самый ленивый лётчик не налётывал минимум 70 часов в месяц, заработная плата у них была не то, чтобы сравнима с лётчиками Афганистана, которые одно время по оплате лётного труда стояли на последнем месте в мире, но уж уровню развитых африканских стран соответствовала. По крайней мере, примерно соответствовала зарплате советского профессора, а в летние месяцы и больше. Пенсия пилота, вылетавшего свой ценз, была 180 рублей в месяц. Ого! Это, конечно, не 80% от его заработка, а 35-40%, но ведь и эта сумма была больше средней зарплаты по стране в 80-е годы прошлого века. Не жаловались, хватало. Не ныли, что с пенсией уборщицы…

А лётчиков всё равно не хватало.

Но вот грянул ельцинский бардак и дефолт, налёт упал в несколько раз, и соответственно упала заработная плата. Перепуталось всё: академик стал получать меньше, чем вчерашняя школьница-секретарша новоиспечённого коммерсанта. Пенсии лётчиков стали равны пенсии тёти Мани – уборщицы штабных коридоров, а пенсии т. н. государственных служащих с 01. 01. 95 года, указ о которых подписал пьяный президент то ли в какой-то элитной бане, то ли просто в похмельном бреду стали равны… 80% их и без того не хилого заработка. Причём стаж работы и выслуга для выхода на такую «заслуженную» пенсию поразительно точно соответствовали стажу работы и выслуге… лётного состава. Для женщин (читай – стюардесс) – десять лет, для мужчин (лётного состава) – 12, 5 лет. Вот так! Год – за два!!!

Читатель, моя пенсия лётчика в 1998 году была в… 2 раза меньше пенсии жены, проработавшей в т.н. государственной службе минимальное количество лет (около 11), и потому её пенсия была всего 50% , а не 80%.

17.01.98 года бывший замполит самарского авиаотряда – знаток лётной работы и врачеватель пилотских душ советских времён, неизвестно как ставший к этой дате вице-премьером России Олег Сысуев, изрёк истину. Лётчики обратились к нему, как к своему коллеге, разобраться с их пенсионным вопросом. Но ведь это же замполит, что с него взять? И вот его изречение: «…Я знаю, что в лётчики идут по блату и это значит, что у них не такие уж вредные, напряжённые, опасные и тяжёлые условия труда».

Что ж, мы на сенсации не падки,

Это ясно даже и козе:

Нам не напряжённо на посадке

И не тяжело, когда в грозе.

Трудностей тут нету и в помине.

Ну, чего ты, лётчик, говоришь,

Что так нелегко порой в кабине?

Ты не в кабинете – не сгоришь.

И ещё вот – знают все прекрасно,

Стоит ли об этом говорить:

Двигатель откажет – не опасно,

Дел-то – к тротуару подрулить.

Но зато известно, где опасно,

Напряжённо, очень тяжело,

Это на госслужбе. Что не ясно?

Что, от удивленья рот свело?

Риск там есть, конечно, и не малый,

Нынче вырос он во много раз,

Оттого им президент удалый

Подписал о пенсиях указ.*

*Выдержки из авторской поэмы «Судьба пилотская». Книга «Пыль небес» изд. в 2002 г. Полностью см. СТИХИ.РУ – национальный сервер русской поэзии.

А вот что пишет 22.03.96г. журнал «Профиль» о рейтинге профессиональной опасности:

1 – е место – пилоты ГА

2 – е место – водители

3 – е место – банкиры

4 – е место – коммерсанты

5 – е место – сотрудники милиции

6 – е место – журналисты

7 – е место – шахтёры

8 – е место – военные

9 – е место – охранники

10 – е место – космонавты

Как попали вне очереди в призовые места банкиры и коммерсанты, пожалуй, понятно. Но достаточно статистики. Продолжаем.

Водители машин и охранники вчерашних руководителей предприятий, а ныне генеральных директоров коммерческих, неизвестно как приватизированных (читай – прихватизированных) предприятий, стали получать несоизмеримо абсурдно больше, чем командиры подводных лодок и тяжёлых транспортных самолётов, способных нести ядерное оружие или перевозить несколько сотен человек. Ну не бардак ли?

Закрывая эту тему, хотелось бы спросить Сысуева: а куда он по блату устроил своих детей? То, что не в авиацию – это уж точно.

Устюжанин затронул животрепещущую тему. Когда-то ориентированная на налёт теперь заработная плата лётчиков катастрофически падала. На самолётах АН-28 и Ту-154 налёт упал более, чем в два раза. Некоторые лётчики не садились в кабину неделями и даже больше.

– По пенсиям нас с уборщицей уравняли, – ворчали недовольные пилоты, – так теперь и с зарплатой то же сделать решили? Что об этом Дунаев думает? И куда профсоюзы смотрят? Вон водители междугородних автобусов уже больше получают.

– Они «зайцев» возят, им легче.

– Я бы тоже возил, да где ж взять? Не на дорогу же садиться их собирать?

– Профсоюз уже поднимал этот вопрос, – поясняли более информированные, – но администрация компании против этого.

Такой ответ только подогревал недовольных ворчунов.

– Ах, против? Да им бы ещё лучше было, если бы мы бесплатно работали.

– Коллективный договор выполнять надо!

– Пора прибегнуть к испытанному методу пролетариата.

– Это что за метод?

– Забастовка, чудило. Историю КПСС уже забыл? Мало тебя замполиты учили.

– Чихал я теперь на них. Много лет они нам мозги пудрили.

– А забастовки пилотов, кстати, запрещены.

– Ни хрена себе, вот это демократия!

– Если б её не было, на замполитов не чихал бы.

– Да где же деньги-то взять на повышение зарплаты, если налёт упал?

– Найдут. В Иране десять экипажей день и ночь работают. И пять в Пакистане. Да и отсюда за границу рейсы выполняются, и даже растёт их число.

Действительно количество рейсов в Китай, Турцию и Египет росло. Так называемые челноки с ростом цен не снижали, а увеличивали активность. В странах, куда они летали за товаром, дефолтов не знали и товары там продавались по тем же ценам. В России они уже продавались в несколько раз дороже. И, тем не менее, товары раскупались. Уже почти всё население страны носило турецкие куртки.

Информаторы были правы. Вопрос о заработной плате на совещании у Дунаева уже обсуждался, но к единому мнению так и не пришли. Экономисты были обеспокоены падением объёма работ и, не в состоянии спрогнозировать, что же будет дальше, были против повышения зарплат. Но профсоюз лётчиков настаивал на своём варианте. Страсти накалялись, и, кажется, впервые здесь услышали слово забастовка. В конце концов, дипломатичный Дунаев дал указание бухгалтерии разработать возможность повышения заработной платы исходя из текущего экономического состояния предприятия.

– Я не возражаю, чтобы все получали больше, – говорил он, – потому что и сам хочу этого. Но нужно учитывать наше финансовое состояние. Как только мне экономисты положат на стол свои расчёты, мы вернёмся к этой теме.

– Да они все прижимистые, – возражали ему. – Где вы встречали экономиста, который с радостью согласился бы на повышение оплаты труда? Вот если понизить – это они всегда готовы!

Через неделю экономисты положили на стол Дунаеву расчёты: заработную плату можно повысить на… 25 процентов.

– Но вы же, чёрт, возьми, говорили, что этого нельзя делать! – вспылил он. – Когда вы говорили правду?

– Мы не говорили, что её нельзя повышать, – вздохнула женщина, начальник отдела, – мы говорили – нежелательно повышать. Цены растут, а ведь у нас постоянные расчёты с аэропортами за обслуживание. Стоит где-то образоваться долгу, как они тут же угрожают прекратить обслуживание наших самолётов. Сейчас везде так в России. И потом у нас большие расходы на содержание нашего посёлка, профилактория с сауной, пионерского, теперь он называется оздоровительным, лагеря. У нас лучший в городе детский сад с бассейном. Мы его оплачиваем почти полностью. У нас семейная база отдыха на реке Бронке. У нас пятиэтажная гостиница. Мы ещё не полностью внесли паевой взнос за строящийся девятиэтажный дом в городе. И, наконец, мы оплачиваем электропитание двух наших дачных посёлков. И это не считая всяких налогов в казну.

– Я вас понял, – кивнул Дунаев. – Вы предлагаете сократить расходы?

– Да, я предлагаю сократить расходы, – снова вздохнула женщина.

– Сэкономить на детях, на наших же рабочих? – в раздумье постучал пальцами по столу Дунаев. – Это нежелательный выход.

– Другого выхода я не вижу, – пожала плечами женщина. – Эти цифры, – кивнула на листок, – на грани фола. Резерва нет. Лётчики говорят, что мы жадные, – улыбнулась она, – но ведь нам тоже хочется больше получать. Но нам хочется и спокойней работать.

– Понятно! – Дунаев помолчал, раздумывая. – Сейчас вся страна живёт одним днём. Что ж, давайте и мы попробуем. Никаких льгот работникам трогать пока не будем. Готовьте приказ на повышение зарплаты пока на 20 %. Жизнь всё равно заставит это сделать.

– Хорошо, – встала женщина.

– А на будущее, – остановил её Дунаев, – подумайте, где можно сэкономить наименее болезненно для нас.

– Я и сейчас могу сказать. Это база отдыха выходного дня. Хотя там некоторые и отпуска проводят, место-то живописное, привозят друзей, которые не работают в компании. Почему мы их должны содержать бесплатно? Теперь с электричеством садовых участков. Землю они получили бесплатно, но почему мы должны оплачивать им электропитание? Этого нет даже в коллективном договоре.

– Жест доброй воли, – улыбнулся Дунаев.

– Да, – согласилась женщина, – но сейчас не та обстановка. Мы движемся к зиме, когда налёт может упасть ещё больше и тогда… Кстати другие предприятия давно отменили абсолютно все льготы для своих рабочих и вынуждены продать всю вспомогательную инфраструктуру: гостиницы, лагеря отдыха, садики, турбазы, столовые, прачечные, подсобные хозяйства. Авиакомпания должна содержать только самолёты. А аэропорт и вся его инфраструктура должна быть отдельной.

– Так, как за границей? Но у них так сложилось исторически. У нас сложилось иначе. Что плохого в том, что мы вместе? Вот отсоединилась от нас служба управления воздушным движением. И теперь они платят нам за аренду помещений. Но ведь строили-то мы всё это вместе. Разъединившись с аэропортом, мы будем платить ему за аренду помещений, за стоянки, за взлёты и посадки, за обслуживание наших же самолётов. Зачем ломать то, что хорошо работает? После этого решит отделиться служба бортпроводников или ещё кто-то. Зачем? Для создания ненужной бумажной суеты и раздувания административного аппарата?

– Ну, я не знаю, – пожала плечами женщина. – Во многих городах уже аэропорты и авиакомпании разделились.

– Им стало лучше?

– Этого я не знаю.

– А я знаю. Вот в Алма-Ате разделились все. Дошло до абсурда. Чтобы отбуксировать самолёт к месту запуска нужно платить отдельно. Увезут прибывших пассажиров в автобусе – тут же плати. Трап подогнали – тут же плати. Топливозаправщик не заправит, пока не заплатишь. И всё это наличными разумеется. Подключил наземный источник питания – плати. Машину АПА на запуск – сначала заплати, потом тебя запустят. Ну, куда это годиться? Зачем такие разделения?

– Да, я знаю, лётчики из этого рейса привозят ужасное количество квитанций, – улыбнулась женщина. – Только наличные. О взаиморасчётах там и слышать не хотят. У меня же муж летает, говорит, не пилоты стали, а бухгалтеры. Чемодан денег с собой возят. Каменный век какой-то. Уже почти все аэропорты от этого отказались.

– Рейсы в этот город мы вынуждены будем закрыть из-за малой загрузки. А пока сделаем так. Просчитайте, во что нам обходится всё то, о чём вы сказали. А потом будем принимать решение. Пока же готовьте с первого числа следующего месяца документы на повышение зарплаты. Тут лётчики правы. Да и систему оплаты в корне менять надо. Ведь она у нас не менялась ещё со времён социализма.

– Хорошо, Валерий Николаевич.

Женщина вышла. А Дунаев сел в кресло и задумался. Подумать было о чём. Женщина права, они идут в зиму и налёт конечно упадёт. Значит, снова поднимать стоимость билетов? Ну, допустим на заграничных рейсах это пока ещё можно делать, там летает народ не бедный, а вот внутри страны резервы исчерпаны. Цены растут, народ в основной своей массе нищает и ему не до самолётов. Вон поезда и те наполовину пустые ходят. Недавно он возвращался из командировки из того города, где когда-то работал в бывшем теперь управлении, так в купейном вагоне ехало всего… четыре человека. А когда-то было билета не достать.

Но не это было главным, что волновало генерального директора. В последнее время у него стали портиться отношения с местными властями и это немедленно начало сказываться на деятельности предприятия. То вдруг неожиданно стала наезжать налоговая инспекция, то комиссии из управления муниципальной собственностью.

Ельцин когда-то, рвавшись к власти, пообещал отдать регионам столько прав, сколько они могут проглотить. В регионе сумели провести и подписать с Москвой закон о разграничении полномочий. Президент сначала упирался, не желая делиться властными полномочиями, но ему напомнили его предвыборные обещания. Пришлось соглашаться. По этому закону местные правители и в первую голову губернатор становились своего рода удельными князьями, не желавшими даже платить налоги в федеральную казну. Процент налогов согласовали, земля по закону стала муниципальной собственностью. Нефтедобыча и её переработка – тоже. После этого кинулись спешно приватизировать эти лакомые куски. Через пару лет от старых названий заводов не осталось и следа, образовался один большой топливно-энергетический холдинг, который возглавил, кто бы вы думали? Конечно же, сын губернатора.

Покончив с этим хлопотливым, но весьма прибыльным делом, сделавшим новых хозяев в одночасье миллиардерами, а от народа получивших звания воров, обратили, наконец, внимание на более мелкие предприятия. Ну, эти «приватизировали» начальники районного масштаба и другие чины, лояльные губернатору. И, наконец, обратили взоры на аэропорты. А вот тут вышла неувязка. И самолёты, и аэропорты, и все строения в них оказались в федеральной собственности, хотя оттуда не субсидировались. А вот из местных бюджетов им иногда что-то перепадало. Сунулись, было, в Москву с дополнениями к договору, но больной Ельцин никого не принимал. Сменился состав почти всего совета министров, и идея эта в столице поддержки не нашла.

– Вы и без того на привилегированном положении, – сказали в президентской администрации. – У нас с другими регионами таких договоров нет, почему он должен быть с вами? Но уж, коль он есть, что ж, пользуйтесь. И… хватит его корректировать.

– Но мы же финансируем деятельность аэропортов, – не сдавались ходоки.

– Это правильно, – ответили им, – ведь авиация в регионе вам нужна, а не нам.

– То есть мы ваши аэропорты должны финансировать? Почему?

– Не хотите финансировать – закрывайте. Такое право у вас есть согласно вот этого же договора.

– Но как мы можем закрыть федеральные аэропорты, принадлежащие государству?

– А кто вам сказал, что они в ведении федеральной собственности? Таковым числится только ваш центральный бронский аэропорт первого класса. И никто его закрывать не позволит. У вас там стратегически важная более, чем четырёхкилометровая полоса. Все остальные же аэродромы других ведомств, и аэродромы местных воздушных линий всегда находились на балансе регионов.

– Значит, земля наша, и аэропорты тоже наши?

– Выходит, что так.

– Кроме центрального?

– Кроме центрального.

– Так зачем же мы их, чёрт возьми, поддерживаем в рабочем состоянии, если на многие из них уже давно не летают?

И вскоре Дунаев получил указание закрыть более 20-ти аэропортов местных воздушных линий в регионе, штаты сотрудников распустить, оборудование вывезти или продать, а землю предоставить в ведение глав местных администраций.

– Но это оборудование специальное и его никто не купит, – возражал он, на что получил ответ:

– Тогда спишите.

– Но оно дорогое и вполне работоспособное. Не легче ли всё законсервировать до лучших времён?

– А вы уверены, что они наступят?

– Не вечно же будет длиться этот бардак! У нас же только 7 классифицированных аэропортов с бетонными взлётными полосами, способные принимать самолёты днём и ночью. И всё это развалить?

– Выбирайте выражения, господин Дунаев!

Классифицированные аэропорты ему отстоять удалось, все остальные, куда когда-то, словно пчёлы, летали пассажирские самолёты Ан-2, пришлось ликвидировать. Гремевший когда-то Ак-Чубей, откуда в день вывозили 14-местные Ан-2 до 300 человек, опустел. От случая к случаю туда стали летать только санитарные самолёты. Аппаратуру вывезли, часть распродали, что-то растащили на местах. Здания передали местным властям, взлётные полосы оставили, как пастбища для скота и для посадок налетающих изредка заказных и санитарных рейсов. Аэропорты превратились просто в обычные посадочные площадки без технического и диспетчерского обслуживания, метеорологического обеспечения и радиосвязи.

Советник Дунаева, а когда-то командир ОАО Фёдор Васильевич Бобров, приложивший немало сил, чтобы открыть эти аэропорты и теперь видя, как варварски всё это растаскивается и распродаётся, ходил мрачный и неразговорчивый. Он седел буквально на глазах, хотя по прежнему выглядел стройным и импозантным. А вскоре заболел и уволился из авиакомпании.

– Не могу смотреть и не хочу слышать, что сейчас творится в авиации, – сказал, уходя. – Понимаю, нет вины нашей, это там, – кивнул в потолок, – беспардонно всё старое крушили. И вот результат. Но от этого только обидней. Труды всей нашей жизни полетели козе под хвост. Но так должно и быть, если к власти пришли прохвосты, не имеющие за душой ничего святого, кроме чувства неограниченной наживы. Всё-таки китайцы оказались мудрее. Молодцы. Местные линии в обозримом будущем уже не возродятся. Ну а самолёты? Если не делаем больше своих машин – жизнь заставит покупать Боинги и Эрбасы. Дай бог, если останется на плаву военная авиация.

Бобров проболел несколько месяцев и умер. Хоронили его за счёт компании с почётом и со всеми авиационными традициями. Гроб привезли и установили на несколько часов в аэропорту. С ним приехали проститься все пенсионеры, кто когда-то начинал поднимать и развивал вместе с ним авиацию региона. Из бывшего управления, где раньше так хвалили бронский объединённый авиационный отряд, не приехал никто. Не приехал никто и из местных властей: ни бывшие, когда-то у руля громадного региона руководители, ни сегодняшние. Этим авиация была не нужна. В Москву самолёты летали пока исправно, а по районам они стали передвигаться, пугая народ, воем сирен милицейских машин сопровождения, на импортных чёрных, с наглухо тонированными стёклами вездеходах. Словно вихрь проносились по деревням и посёлкам, не признавая никаких правил дорожного движения, распугивая кур и гусей, и селяне, никогда раньше не видевшие ничего подобного, ошарашено смотрели им вслед по наивности своей, считая, что за рулём этих невиданных заграничных машин сидят не иначе, как в доску пьяные водители.