Первый воин

– Тогда чем я могу вам помочь? – растерялся молодой Кирсанов.

– Тебе нужна работа, мне сказали: твоя мать болеет, а мне нужен надёжный человек. Не просто мальчик с пистолетом, а опытный боец.

– Вам нужен охранник или снайпер? – уточнил дядя Петя.

– Нужен тот, кому я смогу доверять.

– Константин Владимирович, я солдат. А вы бизнесмен. Мне сложно определить врага среди мирного населения.

Игнатов отложил бумаги и пристально посмотрел на своего гостя:

– Поверь, те люди, что окружают меня, далеко не все мирные, добропорядочные граждане. Мне нужна твоя интуиция и острый взгляд. К тому же, как я понял, выбор у тебя невелик?

И снова картинка рассыпалась на десятки реплик. Значит, дядя Петя сомневался. Хоровод событий начал свой запутанный танец. То там, то тут мелькали крепкие фигуры в деловых костюмах, одна – дяди Пети, другая – моего отца. Но неожиданно я ухватилась за промелькнувшие золотистые косы юной мамы:

– Пустите, пожалуйста, – билась девчонка в окошко на посту охранника, – мне нужен Пётр Кирсанов! Мне сказали: он здесь работает. Это срочно!

– Девушка, это закрытый объект! Я не имею права вас пускать без разрешения сверху или пропуска! Я вам в сотый раз объясняю!

Дверь в здание, что так ретиво сторожил строгий охранник, распахнулась. Вышли двое:

– Что здесь происходит? – раздался грозный голос моего отца, мама вздрогнула от испуга.

– Ляль, ты как тут? – перебил его дядя Петя.

– Тёть Зою скорая увезла! Петь, врачи говорят: плохо всё! Говорят… – мама расплакалась и не смогла закончить фразу.

– Пётр, бери мою машину, на сегодня свободен! Бегом! – прикрикнул на растерявшегося телохранителя Игнатов, тот очнулся от голоса отца и пулей вылетел из проходной.

– А с этой что? – высунулся из окошка мужчина, что не пускал маму.

– И что с тобой делать, ребёнок? Ночь на улице, – потёр уставшие глаза Игнатов.

Так вот как встретились мои мама и папа.

Глава 9

– Санёк? Эй, приём! Где болит? Сашка, не молчи! – я слышала взволнованный голос дяди Пети сквозь пелену стихающих картинок.

Открыла глаза и будто впервые разглядела соседа как следует. Он не был тем тихим пьяницей, каким считали его местные жители и старые знакомые, руки слишком крепкие, взгляд острый, пронизывающий, одежда нарочито мешковатая, излишне потрёпанная. Незначительные детали, которые раньше почему-то ускользали, теперь чётко давали понять, что состарили его искусственно, что передо мной человек, скрывающий свою настоящую личность. Человек, играющий роль подвыпившего с раннего утра работяги, был трезв и полон сил. Я неосознанно отшатнулась от него.

Сосед заметил это:

– Сань? – спросил он уже мягче.

– Дядь Петь, я ж совсем забыла! – я шлёпнула ладошкой себе по лбу. – Вот дурёха! Мне ж ещё нужно было анализы принести! Ну сам понимаешь, в баночке! Ты иди пока, чаю попей, а я быстро! В аптеку, за контейнером!

И пользуясь секундной заминкой со стороны Кирсанова, не оглядываясь, понеслась прочь.

– Саша! – только и успел он прокричать мне в спину.

Естественно, никакие анализы мне не нужно было сдавать. Я бежала, сама не зная куда. Пока не оказалась в парке перед поликлиникой.

От усталости села на лавочку. Я медленно, но верно схожу с ума. Мания преследования, навязчивые мысли, галлюцинации – всё говорит об этом. Разве дядя Петя, человек, на руках у которого я выросла, который всегда рядом, может быть кем-то, кто способен мне навредить? Он научил меня кататься на велосипеде, который сам же и подарил. Он сидел со мной, когда я болела в детстве. Сколько раз мы с мамой помогали ему подняться по лестнице, когда у него были «плохие дни» и он проигрывал в бою с зелёным змием. Сколько подкармливали его, когда он терял очередную подработку. Это ведь всё было по-настоящему? Или нет? Почему он соврал мне про отца? Почему у меня такое чувство, будто за каждым моим шагом следят?

Я накинула капюшон толстовки на голову, поправила лямки рюкзака и не оглядываясь пошла ко входу в поликлинику, когда затылок точно прожёг чей-то пристальный взгляд. Ты влипла, Александра. Что бы с тобой сейчас ни происходило, ты в полной…

В очереди к участковому терапевту я просидела два часа. За это время успела тщательно изучить новый рюкзак и поняла, что он совершенно не похож на своего предыдущего собрата. Только спросонья можно было их перепутать. Дядя Петя сказал, что рюкзак сшила обычная портниха по старым фотографиям. И что-то не давало мне в его словах покоя. Я пыталась представить, как мама и папа договариваются о документах по телефону, или, возможно, им даже пришлось встретиться, но все мои сценарии были какими-то пластилиновыми. Плохой фильм о счастливом воссоединении семьи.

Открыла свой новый паспорт, фотография в нём идентична утерянной версии, только серия и номер другие, но даже подпись моя. Может, мама приносила его среди прочей кипы бумаг, которые мне пришлось подписывать? Может, после взрыва я проснулась в параллельной реальности? Где отец любит брошенную дочь, а её проблемы решаются одним взмахом волшебной палочки, точнее, волшебной карточки Константина Игнатова. А как Лёша? Интересно, он восстановил свои документы и вещи?

Написала ему сообщение:

«У меня новый паспорт! К сожалению, фамилия старая!»

«Чем тебя не устраивает наша фамилия?» – тут же пришёл возмущённый ответ.

От слова «наша» мои внутренности завязались в узел. Очень хотелось прочесть эти слова неправильно. Будто общая для нас фамилия означает что-то большее, то, что нас роднит. Отбросила глупые мысли и набрала текст:

«Всегда хотела что-то поярче: Давинчева или Пикасовская. Врубелева, на худой конец!»

«Очень скромный выбор. Как там вольный мир?» – через некоторое время написал Алексей.

«Мир не заметил моего отсутствия!» – ответила я.

«Не может такого быть. Я вот каждый день его замечаю!» – на дисплее моего телефона высветилось новое входящее.

У меня перехватило дыхание, но я шутливо отписалась:

«Я не сказала, что это плохо!»

Из дальнейшей переписки я узнала, что Лёше назначили дополнительную операцию на ноге, несложную, но ещё немного задерживающую его в больничных стенах. Он рассказал, что к ним приезжало телевидение, снимало репортаж о погибших. Его расспрашивали об Арсении. Университет планирует установить мемориальную табличку. Я сразу же вспомнила об Ангеле. Смог ли хотя бы кто-то рассказать о ней? Нашли её близких или нет? Мне так захотелось, чтобы её обязательно помнили. Ещё перед своей выпиской я заметила, как увеличилось количество волонтёров в больнице. Они в основном занимались поиском сведений о пропавших без вести или неопознанных, особенно в детском отделении. Волонтеры дежурили круглосуточно, предлагали самую, пусть и незначительную, но иногда необходимую помощь всем пострадавшим при взрыве. Я почему-то избегала их. Будто чувствовала, что не заслужила оказаться в списке выживших, будто нужны особые важные причины для моего существования.

Терапевт – пожилая поджарая дама с крупными коралловыми серьгами в ушах и морковной помадой на губах – молча полистала мою карточку, а потом принялась изучать записи доктора Богданова. Она, не поднимая усталых глаз, выписала направление к неврологу, стукнула штемпелем пару раз в карточке и сухо отправила меня прочь.

Перед кабинетом невролога я просидела всего сорок минут, после чего к осмотру преступила бойкая девушка, скорее всего, недавняя выпускница медицинского университета. Посетители нашей поликлиники – люди в основном пожилые, поэтому доверять своё здоровье вчерашней студентке не спешили. Вот она и обрадовалась нестандартному случаю и поболтать пыталась, и провела обследование, и почти не удивилась, когда я отшатнулась от её рук. Невролог только подтвердила рекомендации Фёдора Степановича да разрешила при возникновении тревожных симптомов приходить без талончика и без очереди, а затем отправила отдыхать дома ещё две недели.

К маминому возвращению с работы я приготовила ужин. Дядя Петя так и не появлялся больше, из-за чего меня мучила совесть. Вдруг мои подозрения напрасны и он снова пьёт дома в одиночестве, а я, вместо того чтобы найти ему полезное занятие, трусливо сбежала.

Мама выглядела уставшей, она всегда такая после сильного стресса, будто теряет весь заряд энергии.

– Мам, спасибо за рюкзак! – поблагодарила я родительницу, заваривая нам после ужина травяной чай.

– Ох, Аська-Колбаська, я и забыла совсем, хотели сделать тебе сюрприз! – мама куталась в свой домашний тёплый кардиган.

– А па… Константин… не знаю, как правильно его называть, – смутилась я.

– А как тебе хочется?

– Папа? Отец? – я почесала затылок, тренируясь обращаться к Константину Владимировичу Игнатову. – Папа – это ведь тот, кто тебя растил, да? А отец как строчка в свидетельстве о рождении. Как ты к нему обращаешься?

– Константин, – мама пожала плечами и сделала глоток чая.

– А раньше? – допытывалась я.

– Ась, ну что за вопросы? – мама улыбнулась. – Какое это теперь имеет значение?

– Мам, вы любили друг друга? – набравшись храбрости, спросила я.

– Конечно. Какое-то время мы думали, что влюблены.

– А как понять, что это влюблённость?

– Александра, – мама внимательно на меня посмотрела, – а ты, часом, не влюбилась? В больнице с мальчиком познакомилась? Или кто-то из молоденьких врачей приглянулся? Вот мне Лёша очень понравился, очень хороший мальчик. И семья у него такая дружная!

– Мам, ты как всегда! – я насупилась и начала сердито копаться в вазочке с печеньем. – Я из палаты не выходила почти! Да и какие врачи? Фёдор Степанович, конечно, ещё ого-го, но у него такая очередь из поклонниц! А у Лёши вроде бы девушка есть уже.

– Эх, доченька, любовь – такая сложная штука. Она в один миг всё с ног на голову переворачивает. И её невозможно проглядеть! Однажды появится человек, которого твоё сердце будет замечать даже с закрытыми глазами.

– Мам, а дядя Петя, кажется, в тебя влюблён, – хихикнула я.

– Ась, ты скажешь тоже! – мама чуть не подавилась чаем.

– Почему он не женится тогда? Почему семьи у него нет, кроме нас?

– Дочь, поверь, мы тут совершенно ни при чём. У Пети сложная жизнь была.

– Тогда почему ты больше не выходишь замуж? – не унималась я. – Ждёшь отца?

Мама рассмеялась в голос:

– Ась, ну честное слово, фантазия у тебя! Я встречалась несколько раз с мужчинами, ничего серьёзного не вышло. Только к моменту, когда ты подросла, мне уже не хотелось никого пускать в наш с тобой мир. Я находила изъяны в человеке, прежде чем между нами успевало возникнуть что-то серьёзное.

– Мам, ты ведь такая красавица! В твоём возрасте женщины ещё даже рожают! – ненавязчиво намекнула я Ольге Александровне, что можно и поактивнее искать спутника жизни.

– О нет! Спасибо! – запротестовала мама. – Мне одной Аськи-Колбаськи предостаточно! А ты вообще поменьше слушай меня. У тебя своя дорога, свой опыт, мои грабли тебе ни к чему.

– Мам, ты хотела раньше, давным-давно, чтобы отец вернулся?

– Я больше всего на свете боялась, что он вернётся и заберёт тебя.

– А сейчас?

– А сейчас, – мама ласково улыбнулась, – я знаю, что не потеряю тебя ни при каких обстоятельствах!

Я решилась обнять маму не только для того, чтобы её поддержать, но и чтобы заглянуть поглубже в то, что она сказала. Мне стоило неимоверных сил удержать равновесие при ударе молнии в висок.

По тёмной дождливой улице шли двое: хрупкая, точно тростинка на ветру, мама и крейсер Константин Игнатов. Они остановились перед дверью подъезда. Мама лишь один-единственный раз взглянула на своего спутника и опрометью скрылась в сумраке под козырьком. Отец некоторое время смотрел ей вслед, а потом улыбнулся сам себе и побрёл к стоявшей неподалёку машине.

Картинки снова рассыпались на десятки копий. Почти все сводились к одному: молодой бизнесмен ухаживает за стеснительной студенткой, провожает её домой после занятий. Она отказывается принимать знаки внимания от него, что ни в коем случае не уменьшает энтузиазма мужчины.

Но самая яркая картинка будто звала меня. Мама и дядя Петя на кладбище, плечом к плечу. На деревянном кресте, что устанавливают на свежую могилку табличка «Кирсанова Зоя Евгеньевна». Мама тихонько берёт друга за руку, их пальцы переплетаются, кажется, только хрупкая мамина ладошка и удерживает его на ногах. Смена картинки. Тёмная гостиная, мама закончила мытьё целой горы посуды после поминок и складывает утварь в сервант, дедушка Саша и дядя Петя расставляют мебель по местам.

– Дочь, я к нам в холодильник часть продуктов приберу, – говорит дедушка, – сообрази Петьке чайку горячего с мёдом.

– Да, папуль! Ты отдыхай уже, я с остальным сама управлюсь.

Дедушка, осторожно прикрыв за собой дверь, уходит, мама некоторое время возится на кухне. А когда возвращается, дядя Петя лежит на диване.

– Петь, сделай пару глоточков. Это чай с мятой и травками, будет легче уснуть.

Она аккуратно садится рядом с ним на краешек дивана.

– Петь, – мама легонько проводит по его волосам, – пожалуйста, ты ничего не ел толком уже три дня.

Кирсанов перехватывает её ладошку и прижимает к своим губам.

– Ты не один, – тихо шепчет она, – и никогда не будешь один, я о тебе всегда позабочусь, слышишь меня?

Мама ложится рядом и укрывает дядю Петю большим вязаным платком, похожим на плед.

– Ты поспи, я рядом буду. Поспи, – мама говорит так, будто в её объятиях маленький потерявшийся мальчик, а не взрослый мужчина. Мне вдруг на миг показалось, что между их запястьями заблестела золотая ниточка.

Снова смена картинок – мама с учебниками в руках поднимается по знакомой лестнице и вдруг застывает.

– Петь, полгода после похорон прошло, можно уже и свадьбу сыграть! На меня все соседи косо смотрят! – доносится сверху недовольный женский голос.

– Вер, какая разница, кто и что там говорит? – устало отвечает голос мужчины.

– Ага, ты сейчас наиграешься со мной, а потом на другой женишься, знаем мы таких! Вот прилипала, так и вьётся вокруг тебя!

– Вер, да что ты заладила одно и то же. Оля мне как сестра. Да и нехорошо, когда похороны и свадьба в один год. Давай до января хотя бы подождём? Ну или тихо распишемся? А праздник потом.

– Вот всё не как у людей! – возмущается девица.

– Вер, тебе платье нужно или семья? – голос Кирсанова спокойный и мягкий.

По маминым щекам крупными каплями, почти ручьями, стекают слёзы, она ладошкой прикрывает рот, чтобы не издать ни звука. Затем тихонько на нетвёрдых ногах спускается обратно, откуда пришла.

Этот эпизод сменяет яркая картинка – Константин Игнатов с букетом белых роз встречает маму на крыльце университета.

– Ась, плохо? Водички? – голос взволнованной мамы возвращает меня к реальности.

– Нет-нет! – ловлю перепуганный взгляд Ольги Александровны.

– Ты сжалась, будто тебе больно! – мама всё же метнулась к графину с водой.

– Мам, это не боль, это как неконтролируемые воспоминания, – сказала я почти что правду.

– Девочка моя, я даже представить не могу, что ты пережила там в огне, – мама прижала к груди графин, моргала часто-часто, пыталась сдержать слёзы.

Сглотнула ком. Как признаться ей, что меня терзают не воспоминания о пожаре, а неясной природы галлюцинации.

Я встала, уже привычным жестом спрятала руки в рукавах толстовки, подошла к маме и легонько обняла её:

– Я почти ничего не помню: ни страха, ни боли, отключилась быстро. Умирать, наверное, было бы небольно!

– Ася, не смей так говорить! – запаниковала мама и зашагала по кухне.

– Мам, я ведь всё ещё здесь! – остановила я её. – Это мозги пока где-то там.

– Как же мне тебе помочь? – спросила она с надеждой.

– Может, приготовишь пирог с малиной?

– Конечно, приготовлю.

Я закуталась в толстовку и обняла маму так крепко, чтобы она больше ничего не боялась.

Глава 10

Дни полетели один за одним. Я совру, если скажу, что мне не понравилась такая тихая рутина. Задания по учёбе методисты из деканата присылали по электронной почте, да и работать в стенах родной комнаты было куда приятнее. Никто не следил за тобой через плечо, никто не обсуждал за спиной твои потрёпанные ботинки. Наверное, я бы могла постараться понравиться окружающим, уделять больше внимания одежде, участвовать в болтовне между парами. Но я никогда не чувствовала себя в безопасности среди этих людей. Да и не люблю, когда вещи приобретаются только для того, чтобы успеть за модой, а не потому, что перестали выполнять свои функции. Не люблю выбрасывать то, что вполне справляется со своими прямыми обязанностями. И тут проснулся голос Шизы:

«Он тебя не выбросил!»

– Да иди ты! – я тихонько выругалась вслух. – Лезешь, куда не просят.

Со злости пнула мольберт, за которым работала, чуть не уронив домашнее задание. Рассердилась на себя же.

Внутренний голос, или Шиза, так я теперь его называла, говорил об отце. Я всю жизнь пусть и отрицала этот факт, но чувствовала себя бракованной, ненужной, дефектной, ведь он ни разу не пришёл. Не подал весточки о себе: жив-здоров, счастлив. Мой мозг вычеркнул все воспоминания об этом человеке. А душа? Душа, кажется, что-то сохранила.

По вечерам мама приходила очень уставшей, весна в этом году стояла дождливая и холодная, начался сезон школьных простуд, а она очень чувствительна к вирусам. Я каждый день готовила к её возвращению ужин и витаминный чай с лимоном, мёдом и имбирём, но Ольга Александровна всё равно подхватила кашель. Я винила себя и за то, что мама перенервничала из-за взрыва и теперь её иммунитет был не способен должным образом бороться с заразой. Но мы не раз уже лечили маму без перерыва на больничный, поэтому я не сдавалась.

Дядя Петя действительно ушёл в запой. Стало неимоверно стыдно за свои подозрения. Сосед ещё молодой мужчина, бывший военный, пустивший много лет назад свою жизнь под откос. Мне, наверное, хотелось видеть, что он сможет справиться с зависимостью, что в нём есть сила противостоять этой болезни. Я приняла желаемое за действительное.

Константин Игнатов так и не звонил ни разу за две недели после нашей встречи. Я тоже. Сначала всё пыталась придумать повод, а потом поняла: наверное, уже как-то поздновато налаживать отношения.

Хотя больше всего меня беспокоило то, что Лёша уже два дня не отвечал на сообщения. Его как раз должны были выписать. Но произошло это или нет, я до сих пор не знала.

А сегодня мне предстояла поездка к Надежде. Я нервно причёсывала волосы перед зеркалом, совершенно непонятно зачем, ведь всё равно соберу их в хвост, а сверху прикрою кепкой и капюшоном. Вообще у меня появился специальный костюм для выходов в людные места. На руки я надевала тонкие трикотажные перчатки, которые нашла у мамы, кажется, от какого-то вечернего платья. Лицо закрывала медицинская маска и очки, на голову – кепка с козырьком, а сверху ещё и огромная толстовка с капюшоном да куртка. Выглядела как заправский гермофоб.

– Аська, – в прихожую выглянула бледная мама, – точно сегодня поедешь? Может, перенесём? У меня температура дня через три спадёт, и вместе поедем.

– Мам, вот тебе действительно сегодня дома бы отлежаться, всё равно пятница, устрой своим оболтусам праздничный день!

– Колбаська, у нас половина учителей на больничных, а у ребят последняя четверть, им хвосты подтягивать надо, к поступлению готовиться. Не хочу детям средний балл портить.

– Я в термос шиповник заварила, положила жаропонижающее и лимон в сахаре тебе в сумку с обедом, в холодильнике лапша домашняя, погреешь в микроволновке! – я раздавала последние распоряжения, завязывая шнурки на кроссовках.

– Ась, у меня сегодня только пять уроков, и я сразу домой, – мама тепло улыбнулась, а глаза её блестели, как при высокой температуре.

– Точно у тебя меньше тридцати восьми? – с сомнением уточнила я.

– Да точно, иди уже! Командирша!

Ехать на электричке я не решилась, слишком много народу, а вот ранний автобус не пользовался такой популярностью среди жителей нашего городка, поскольку приезжал тот к автовокзалу на окраине Москвы, да и билет стоил дороже. Всю дорогу я уже по привычке дремала. Снились какие-то обрывки из старых глюков, серые и беспокойные.

Я долго стояла перед входом в метрополитен и почему-то никак не могла решиться спуститься туда. В утренний час пик было не протолкнуться, и я боялась, что моё самодельное «противоглюковое» снаряжение не поможет. Маска мешала дышать, отчего паника только усиливалась.

«Смелей!» – объявилась Шиза.

– Ты точно хочешь меня угробить! – ворчливо ответила я ей.

Затем решительно поправила лямки рюкзака и сделала первый шаг. В тот же миг кто-то задел моё плечо, толпа, поглотив, повела за собой.

Сказать, что находиться под землёй с сотней человек вокруг было некомфортно, – это значит ничего не сказать. Я будто бы чувствовала кожей, как бьются о её поверхность воспоминания окружающих меня случайных попутчиков. Чувствовала, как давит их непрерывный ежедневный выбор, миллионы вариантов событий. Казалось, сними я хотя бы одну перчатку и чужие воспоминания накроют лавиной и взорвут мне мозг.

На нужной станции я вылетела из вагона, как пробка от шампанского, и побежала со всех ног до самой клиники. Уже перед входом, заметив своё обезумевшее отражение в стеклянной двери, остановилась, чтобы перевести дух.

Сняла маску и кепку, но оставила капюшон и перчатки. Достала влажные салфетки, протёрла мокрое от пота и, возможно, слёз лицо. Сделала несколько глотков воды из бутылочки, что взяла с собой на всякий случай.

В регистратуре, больше напоминающей ресепшен какого-то спа, меня встретила приветливая девушка:

– Александра Игнатова, – произнесла она, набирая моё имя на клавиатуре, – Надежда Михайловна примет вас через минуту. Присаживайтесь.

Я только кивнула, избегая излишней вежливости. И, не успев приземлиться на кожаный диван, услышала своё имя:

– Александра?

Мне навстречу шла Надежда, всё такая же элегантная и приветливая.

– Да, иду, – тут же спохватилась я.

Мы расположились в стильном светлом кабинете. Вот теперь я почувствовала себя героиней голливудского фильма.

– Очень рада тебя видеть, – сказала Надежда.

– И я, – я постаралась быть вежливой в ответ.

Женщина не сдержала удивлённой улыбки:

– Александра, а где же твоя тысяча и один вопрос?

– Ох, наверное, в автобусе мешок с вопросами забыла! – ответила я, вспомнив наши шутливые перепалки в больнице.

– Хорошо, что ты можешь шутить. Но всё же я жду, когда ты покажешь мне свои новые работы.

Я достала альбом с домашним заданием. Надежда внимательно рассматривала розу. Затем переключилась на силуэт мужчины, выполненный углём, герой этюда стоял на фоне огромного окна, в котором был виден ночной город. Больше всего по времени психолог рассматривала набросок с парой, где девушка и юноша лежали в обнимку на узком диване, между их запястьями протянулась блестящая золотая ниточка. Надежда остановилась именно на этом рисунке:

– Они расстались? – вдруг спросила она.

Я перевела взгляд на рисунок, затем пожала плечами:

– Пока не знаю точно. Работа ещё не закончена.

– Александра, возможно, это прозвучит неуместно, у меня есть друг – владелец галереи. Можно я покажу ему ваши работы?

– Мои? – переспросила я, не поверив ушам.

– Да, можно только альбом с домашними заданиями, – Надежда выглядела как ребёнок в магазине игрушек, что просит купить новую куклу или машинку.

– Зачем? – я никак не могла понять, чего от меня хотят.

– Мне бы очень хотелось, чтобы мы с вами попробовали приоткрыть дверь в ваш удивительный внутренний мир.

– Я могу подумать? – я собрала альбом с домашними заданиями и пыталась запихнуть его обратно в рюкзак.

– Да, это только моя просьба как зрителя, – Надежда не стала на меня давить и уговаривать. – Может быть, ещё немного с вами порисуем? Сегодня я бы хотела поучиться. Устроите мне мастер-класс?

Странные эти наши встречи. Ни слова о моих чувствах и мыслях, никто не копается в моём подсознании, не пытается анализировать слова. Пока я помогала написать Надежде чашу с фруктами, внимательно разглядывала психолога. Неожиданно до меня дошло. Меня же обвели вокруг пальца. Женщина ещё с первой нашей встречи поняла, что на любой её вопрос у меня найдётся не меньше десятка своих. А в работе художник изливает душу. Я уставилась на обманщицу. Она вздохнула, снова улыбнулась и произнесла:

– Я не ищу твои слабые места. Я лишь ищу форму общения, подходящую именно тебе. Когда ты будешь готова, ты сможешь довериться мне.

Я застыла. А потом произнесла:

– Я встречалась с отцом.

– Ты была рада встрече?

– Да. Кажется, да.

– Почему ты сомневаешься?

– Я его не помню. Совсем. Ничего о нём в голове не осталось.