Облепиховый остров

– Кап, привет! Тетя Сантия позвонила моей маме и передала, что из-за тумана все рейсы приостановили…

– Тссс… – Капио обернулся и приставил палец к губам.

Слова Рэма оборвались, он перевёл взгляд с друга на происходящее за его спиной в темноте дверного проема, затем попятился назад и резко выбежал на улицу.

1998 г.

– Привет! – радостно махал рукой Капио, к подплывающей лодке стоя на берегу. – Давно не виделись.

Старик, кивнув в ответ, позвал к себе:

– «Прыгай!» – Капио подсел к нему, обнял своего старого друга и взялся за весло. – Ну, как у тебя дела? – поинтересовался Софо.

– Я в порядке… все нормально… то есть, у меня все хорошо, – сумбурно ответил юноша.

На его руке сиял большой алый рубец, старик это заметил сразу, но не подал вида.

– Извините, что пропал. Это вам, – Капио, остановившись, раскрыл пакет, в котором лежали пара пачек чая.

– Спасибо, – тронуто поблагодарил старик, и они поплыли к дальше в полном молчании.

Когда они высадились на остров, Капио сразу обратил внимание, что на террасе, возле двух каменных фигур появился ещё один вытянутый булыжник. Заготовка лежала у основания «близнецов», а рядом лежали молоток и долото.

– Вы принялись за нового человечка?

– Ах, да… – рассеянно пробормотал Софо.

Капио нашел это необычным, поскольку за эти 4 года, с того дня как они познакомились, он никогда не видел старика занятым чем-то подобным.

– Сколько лет прошло, а я до сих пор не знаю о них ничего. Вы мне так и не расскажете, наверное, никогда, – сказал он с ноткой обиды

– О чем?

– Про эти скульптуры, ну, кто они такие?

– Хм…, – подумал Софо, – наши древние предки создавали такие в память об умерших близких, как их воплощение на земле.

– То есть… это как получается?

Их взгляды встретились, и из равнодушно-тоскливого взгляда старика Капио понял, что тот не желает обсуждать это. Поколебавшись, Капио решил не навязывать тему.

– За последнее время вы так сильно поседели, – заметил Капио, не зная, как перевести разговор.

Старик горько усмехнулся и кивнул.

– Что поделать, время неумолимо. Должно быть не только поседел, я не видел себя в зеркало с тех пор, как здесь оказался.

– Что? Вы это серьезно? – засмеялся Капио.

– Так и есть.

– Вы меня не перестаёте удивлять! – воскликнул юноша сквозь смех.

Старик вдруг прервал его серьезным тоном:

– Покажи. Это снова он?

Капио неохотно и неловко выставил левую руку.

– Это была не серьезная рана. Уже проходит.

Старик осторожно взял его руку и поднёс поближе. Осмотрев обезображенное рубцом предплечье юноши, сочувствующе покачал головой. Затем достал из кармана маленькую баночку, зачерпнул пальцем густой крем и помазал пораженное место.

– Облепиха многое лечит, – объяснил Софо и протянул сосуд. – Каждый день перед сном, и повязать обязательно… Ну, где там твоя заварка? Пойду, поставлю чайник.

Они сидели как обычно у костра. На столике в железных кружках дымился ароматный крепкий чай. Капио все это время находился в каком-то беспокойном напряжении, казалось, внутри его терзали мысли, которые он вот-вот выскажет, но никак не решится. Старик, с безмятежным видом разматывая запутавшиеся лески, искоса поглядывал на Капио, будто зная, что с ним происходит.

– Ну, скажи, скажи, не держи все в себе.

– Софо…, – наконец решился заговорить Капио, тяжело дыша.

Старик вопросительно посмотрел на него, готовый к серьезному разговору.

– Знаете… я устал. Мне незачем жить, Софо, – голос юноши дрогнул, и он склонил голову.

– Тебе больно, я понимаю.

– Очень больно. И я не знаю, что мне делать.

– Благодари.

– Благодарить? Кого? За что?

– За свою боль. Благодаря ей ты живешь, а не просто существуешь.

– Как вы умеете перевернуть всё с ног на голову. Именно из-за боли люди и существуют, а не живут. Всё наоборот.

– Смотря как к этому относиться.

– В ваших словах никакого смысла, боль не делает нас счастливыми.

– Не делает. Но смысл есть в торжестве над тяготами и муками. Тут важно понимать, ради чего ты готов терпеть и жертвовать.

– И ради чего, например?

– Ну, скажем, ради твоей мечты. У тебя ведь есть мечта? Я помню, ты был полон надежд.

– Это было раньше, – сказал Капио с тяжелым вздохом. – Я так долго и упорно верил, надеялся, но время все идёт, а ничего не меняется, и вряд ли когда-то изменится.

– Почему ты считаешь, что все должно поменяться само собой?

– Вы знаете, сколько раз я молил Всесильного Гоба? Я молился ему тысячу раз! Я молился днем и ночью, но ничего не произошло! Часто спрашиваю Его, отчего он не слышит меня?

– Полагаешь, Он станет перед тобой оправдываться?

– Я хотел бы, чтобы Он мне просто помог. Или мне нужно молиться ещё усерднее и тогда все получится?

– Я этого не говорил.

– Так что мне делать, я вас совсем не понимаю?!

– Я думаю, дело не в Гобе и не в молитвах, сынок. Есть только мы и наше сознание.

– Как?! Вы хотите сказать, что не верите в Него?! Вы не верите?

– А что это поменяет?

– Значит, вы ни во что не верите?

– Неверие в Гоба вовсе не означает неверие ни во что. Я не думаю, что Гобу нужна наша вера в Него. Скорее, это он хотел бы верить в нас.

– Тогда, может быть, он не верит в меня? Может, я слишком плохой, чтобы он проявил ко мне милость? Но я часто слышал: «Он милостив ко всем и тому подобное…» – может я сделал что-то такое, за что Он не желает меня прощать?

– Сынок, – сказал старик, терпеливо выслушав тираду юноши, – уж кто-кто, но не ты нуждаешься в прощении. Я лишь хотел сказать, что твою судьбу вершить только тебе, и никому, послушай, никому другому. Остальное пустое.

– Значит, пустое?! Я вам рассказал о своем несчастье, а вы говорите пустяки, глупости, да? – вскричал раздосадованный Капио.

– Я говорил немного о другом.

– Нет, нет, я вас понял! Вам все кажется пустым. Вера в Всесильного Гоба – пустая затея, и все на свете – пустые идеи. «Терпеть боль и радоваться!» – как просто вам приходит в голову ответ. Вот это, конечно, выход! Зачем только я вам открылся! Откуда вам знать, что я переживаю каждый день. Вам же легко рассуждать, живя тут в своём уголке. Вы – один и для себя. Только и знаете, как выживать, день за днем ловить рыбу да точить свои камни. Мне кажется, вы даже толком не слушали меня. Я говорю, что не хочу больше жить, а вы: «Боль – хорошо, все другое – пустяки», – сказали бы прямо, что я тоже для вас пустое место! Вот перестану я приходить к вам, а вы и дальше будете один преспокойно жить в своей берлоге. Вам же ничего не надо, и никто не нужен в этой жизни! – юноша зарыдал и тут же припал к груди старика, – Простите мои слова, Софо! Простите, я не хотел вас обидеть. Что это на меня нашло.

– Ничего, ничего… – успокаивая, гладил старик его по голове. – Ты говоришь это потому, что ещё не понял другой стороны того, о чем я говорил тебе. Да, случайно ты открыл не ту дверь. Но ты обязательно найдешь выход. Когда-то перед тобой откроются другие двери. Их будет много. Главное не ошибиться, когда они откроются.

– Скажите, как не ошибиться, Софо?

– Ах, если бы я знал.

– Ну, вы же мудрец.

– Вовсе нет, я не мудрец и не всеведущий. Я тоже хотел бы знать ответы на многие вопросы, как и ты.

– У вас ещё, оказывается, остались вопросы к этой жизни под конец, в свои старые года, – вдруг, сквозь слезы, улыбнулся Капио.

– О, у меня их предостаточно. И есть ли конец? – вот как раз один из тех вопросов, что меня беспокоят.

– Ну, дайте хоть какие-то подсказки, Софо?

– Хм… что я могу посоветовать тебе. Слушай своё сердце.

– Как это?

– Прислушивайся к самому себе, и только к себе. Возможно, ты знаешь тот зов, что внутри.

– Знаю. Я всю жизнь говорю с этим внутренним голосом. И этот голос говорит мне, как и вы, что надо терпеть и ждать.

– А что говорит тебе твой разум?

– Этого лучше никому не знать. В моей голове много страшных мыслей.

– Что ж, с этим надо быть осторожным и не принимать поспешных решений, пока разум не услышит сердце, а сердце не поймет слова разума.

– Вот я и не принимаю поспешных решений… Всё так запутанно. Не надо было мне вообще рождаться и все!

– Ну, ты говоришь такое. Вот, ты же начал с того, что устал? Но я наблюдал, как ты сражался за жизнь. Сам вспомни.

– Вы говорите про момент, когда я чуть не утонул, и вы меня спасли? Но там был инстинкт, вы сами так говорили.

– Я не только и не столько о том случае, сынок. Я наблюдал, как ты приходил на это место с самого начала. Помню, с каким желанием ты смотрел с того берега и мечтал оказаться на этом острове. Это ли не было твоим желанием жить? И оно живет в тебе до сих пор, не так ли?

– Да… – ответил Капио, задумался, и вдруг сказал: – мне пришла мысль, Софо… что остров тогда был всего лишь моей детской мечтой и фантазией. А сейчас я вдруг осознал, что он был ключом к той «двери».

– Вот как! Но ты пока не знаешь, что там за ней, верно?

– Знаю, – улыбнулся Капио.

– И что ты увидел за ней?

– Я увидел, что такое отцовская любовь.

Старик покачал головой, потрепал Капио по спине и отвернул взгляд.

– Уставший от жизни – не такой. Такие тихо уходят из жизни, не покидая комнаты. А ты хочешь жить! О, ты на самом деле любишь жизнь! Это я точно знаю. И не забывай, ты живешь не только для себя. Мы живы, пока на земле есть то, ради чего стоит жить.

Капио снова договорился со старушкой о работе. В предыдущие три сезона он занимался побелкой стен ее дома, но на этот раз ему предстоял более серьезный ремонт. Необходимо было полностью очистить от потрескавшихся слоев стены и нанести новое ровное покрытие. В аналогичном обновлении нуждались двери и оконные рамы. Это была крупная и сложная работа, но оплата была заманчивой. За предыдущие годы он набил руку и решил, что смело возьмется и за это дело. Он планировал использовать заработанные деньги для более «достойной» подготовки к школе. Капио представлял себя с гордо поднятой головой, идущим по школьному коридору перед глазами одноклассников, чувствуя себя не хуже остальных. Просить денег у матери было стыдно. О помощи от отца и говорить не приходилось. Дирран Фобб снова пропадал на своей работе, и с него этого было достаточно. После той глубокой беседы он ещё не посещал своего старика, но слова Софо все время крутились в его уме. В один из дней, несмотря на усталость после напряженного трудового дня, он решил навестить его. Осталось только забежать к себе и переодеться. Но когда он пришел домой, он увидел нечто необычное: отец сидел посреди комнаты, а вокруг него кто-то в странном наряде суетился. Этот человек, будто заклиная, произносил странные слова, обращенные к Диррану Фоббу с возвышенным и странным голосом: «Да придет благодать всемогущего Гоба и его дочери Суси на Диррана, сына Фобба. Да наполнит его душу блаженством, да принесет дому его богатство земное и небесное…». Если даже это были молитвы из священных книг, то они выглядели довольно странно, скорее всего, это была выдумка этого самозванца «священника». Также странно выглядел сам Дирран Фобб, восседая на табуретке, словно на троне, с закрытыми глазами и безразличным, глуповатым видом. Для Капио это выглядело и странно, и комично, он тихо остановился у порога, с интересом наблюдая за происходящим. В какой-то момент этот человек в длинном плаще заметил Капио. Встретившись взглядом, он продолжил фальшивым тоном свой обряд. Капио остолбенел. Он узнал в нем того, кто чуть было не задушил его несколько лет назад. Было удивительно, что этот человек даже не стал скрывать свое лицо. Капио вспыхнул от прошлой обиды и текущего гнева на дерзость этого негодяя. Он осмелился сделать то, на что не решился тогда раньше, он закричал:

– Убирайся отсюда!

Мерзавец замер. Отец, очнувшись и подпрыгнув на табуретке от неожиданности, и пораженный поступком Капио, нахмурился.

– Ты? Ты что смеешь, дурак? Прибить тебя что ли?

– Не обижайте детей и не браните их, ведь они – дар от Него, – сентенциозно прокричал этот «служитель» своим мерзким голосом, пытаясь придать словам патетичности. Затем, обратившись к Капио, с ехидством продолжил: – Да! Дети – благословение от Гоба. В Сакрумане написано: если кто-то обидит дитя словом или делом, того ждет темнота в этой жизни и в следующей.

– Этот человек пытался убить меня!

– Что ты несешь?! – крикнул отец, а затем обратился к «служителю»: – Преподобный, в него вселился бес! Сделай что-нибудь?

– Это правда! – кричал Капио.

– В Сакрумане также сказано: «Лжец – слуга дьявола».

– Он притворяется, он шарлатан, отец!

– Замолчи, несчастный! Не говори так о святом Малдо!

– Когда Всесильный Гоб ниспосылал нам Святой Дух в виде своей дочери Суси, то погрязшие в грехах люди тоже сочли ее за шарлатанку. Вместо того чтобы внемлить ее слову, по греховности своей и по неверию они восприняли ее с презрением и очернили ее. Так же, как сейчас это делаешь ты, – «преподобный» ткнул пальцем в сторону Капио.

– Ах, Святая Суси! Да благословит ее Гоб во веки веков! Ты хоть понимаешь что творишь, выродок? – ожесточенно зажестикулировал отец в сторону сына.

– «Дети – дар от Гоба», – помнишь, Дирран? «Не гневайтесь и не браните их…», – фальшиво успокаивая, не переставал фиглярничать Малдо.

Капио прислонился к стене, закрыв лицо руками, подавленный, съехал вниз. Он понял, что бессилен против этого чудовищного представления.

– Во, очухался! – с глупым и довольным выражением оскалился Дирран. – Это благодаря вам, преподобный! И слава нашему Всесильному Гобу!

– Люди, а тем паче дети, слабые существа, им свойственно забываться и ошибаться, – продолжал упиваться своей безнаказанностью «преподобный». – Но кто мы чтобы судить? На все Его воля. Да простит его Гоб, ибо он (Малдо с злорадной ухмылкой показал на плачущего Капио) не ведал что творил.

– Вот, пусть сидит и пусть слушает… – закивал отец. – Преподобный, а расскажи ещё раз про Святую Суси. Ее очернили, и что там дальше было с ней? А ты послушай! – зыркнул он в конце в сторону Капио.

– Хм, хм… и поднялась тогда Святая Суси с проповедью на ту гору. И молвила Она народу слово Гобье. Но люди, по греховности своей и по неверию, очернили ее, обвинив в ереси и фарисействе. Тогда они взяли и распяли ее на обруче колесницы, а потом пустили с той горы вниз…

– Вот, почему он священен! Понял? – вскричал Дирран, с трепетом вертя в руках деревянное кольцо, висевшее у него на шее, и с показным благоговением поцеловал его.

– Именно! Обруч – это символ бесконечной жизни, спасения души и силы нашей веры. Аминь.

Всю дорогу к озеру Капио шел подавленный произошедшим только что дома. Он не мог поверить в то, что люди до такой степени могут быть подлыми, низкими и циничными. Нет, он, конечно, многого насмотрелся и повидал даже в свои юные годы, и многое в человеческой натуре его перестало удивлять уже давно. Один отец и его бесконечные дружки чего только стоили! Среди которых были по-разному эксцентричные, хитрые, просто черствые, и даже жестокие люди, но их низменные сущности и мотивы хотя бы были понятными и объяснимыми. Сегодняшнее же, было для Капио куда более отвратительным, поразительным и страшным, и не поддающимся осознаю. «Ведь так, люди подобные этому мерзкому злодею могут поступить с кем угодно и ради чего угодно. С ловкостью напёрсточника из невиновного сделать виновного, из белого сделать черное, не моргнув глазом!»

Встретившись с Софо, он не стал делиться с ним пережитым. Старик и так достаточно от него повидал горьких слез, слышал обидных слов, да и подходящего описания этому трудно было ему подобрать сейчас, чтобы передать весь тот отвратительный фарс. Ему хотелось поскорее выкинуть из головы того человека, как по неаккуратности вступив в какую-нибудь дрянь, скорее хочется вытереть ботинки, – каждое воспоминание о нем вызывало чувство омерзения. Как, впрочем, и действия его отца вызывали такие же чувства. Однако, ему запала мысль о Всесильном Гобе и не давали никак покоя. Эти мысли о Нем его посещали и раньше. По мере взросления, он начинал все чаще и чаще, задумываться о смысле бытия, о жизни и смерти. О том, откуда же взялся мир и зачем этот мир существует? Где начало и конец? Все это будоражило его неокрепшее сознание. Он рассчитывал как-нибудь ещё поговорить об этом подробно со стариком.

– А знаете, что я подумал, Софо? Почему я до сих пор утруждаю вас, когда вполне могу переплыть сам?

– Я так понимаю, это риторический вопрос?

– Ритари…чего?

– Риторический. Вопрос, не требующий ответа. Ладно, а не будет ли как тогда?

– Похоже, вы мне до конца жизни будете это припоминать.

– Нет, я просто боюсь за тебя.

– Ну что вы так переживаете за меня, неужели вы считаете, что я всё тот ещё ребенок? Это уже мой вам риторический вопрос. То было в прошлом, а теперь я как рыба плаваю! Хотите, вот хоть сейчас прыгну и, ей-гобу, ни на корпус не отстану от лодки?!

– Постой, дружок, угомонись. Верю, конечно, можешь. Я же не сказал, что ты не можешь, я сказал, что боюсь за тебя, если ты понимаешь, о чем я. Да и не подобает оставлять старика одного на вёслах. Ну-ка, лучше взяли!

– Тогда дайте, я сам сяду за весла?

– Думаешь, ты уже готов к этому?

– Готов. Отчего же нет?

Старик вынул из уключин оба весла и вручил Капио.

– Ну-ка, возьми и вставь для начала весла в уключины, но с одним условием: нужно вдеть сразу и левую, и правую.

Капио с уверенным видом принял вызов, но, как оказалось, это только выглядело легким испытанием. На деле же, его руки, едва поднявшись, затряслись от напряжения, и рухнули вниз. Экзамен был провален.

– Кажись, рановато тебе, – улыбнулся Софо, взял весла и без труда вставил их в уключины. – Ну, что, тогда на пару?

– Ладно, – сказал Капио и налег на весло. – Это я просто подустал сегодня чуток. Целый день пахал как проклятый.

– Хе-хе! «Как проклятый», скажешь тоже. Ну, рассказывай, как прошел твой рабочий день?

– Уже многое сделал. Старушка пообещала аванс скоро.

– Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремление…

– Что? Что вы сейчас сказали?

– Правильно делаешь, говорю. Труд воспитывает и закаляет характер.

Они причалили. Старик ушёл проверить удочки и заодно прихватить свежий улов на ужин. Капио разжег костёр и ждал, наблюдая издалека за Софо. Его вдруг осенило: кто он, этот Акрософо? Он встретил его больше четырёх лет назад, и этот человек стал ему почти родным. Да, он слышал от него много всего разного, но из личного знает разве что только имя. Если, конечно, это было его настоящее имя. Капио не раз пробовал спросить подробно о судьбе этого старика, но как-то странно, что тот каждый раз уклонялся от этой темы. «Так кто же он? Отшельник, разочарованный в мире и в людях? Или просто гонимый жизненными обстоятельствами бедняга? Может, просто бездомный? А вдруг он вообще… преступник, скрывающийся в этом глухом месте? Но как бы он тогда открыто показывался на люди? Нет, дело даже не в этом, у него душа светлая, хоть и скрытная. Нет, нет, что я делаю! Как я мог так подумать о нем?!» – Капио от своих темных мыслей сразу стало стыдно. «Кем бы он ни был, он точно в себе держит некую тайну. Непростую тайну, это определенно что-то тяжкое. Потому как в глазах его читается тоска, а в душе сквозит горькое тяжелое бремя. Сердцем чую. Как сам старик говорил: «Глас сердца так подсказывает…» Он сорвался с места и побежал к Софо. Он остановился в паре шагах от него. Старик стоял спиной и выуживал леску, стряхивая с неё налипшие водоросли.

– Помните, вы как-то сказали, что мы живем, пока есть ради чего, – возбужденно сказал Капио, тяжело переводя дыхание.

– Помню, – спокойно ответил старик, продолжая невозмутимо вытягивать снасть.

– Так для чего живете вы?

Старик остановился и оглянулся. Посмотрев на юношу каким-то неопределенным взглядом, снова отвернулся и застыл. Постояв так несколько секунд, он ответил.

– Ради того, чтобы видеть тебя.

Капио немного растерялся от неожиданного ответа.

– То есть ради меня?

– Да.

– Но вы же жили и до меня ради кого-то, верно? Вы просто не могли быть все это время одиноки, иначе…

– Что?

– Вы не смогли бы прожить ни одного дня.

Старик все стоял не оборачиваясь. Он смотрел вдаль впереди себя, где низко почти над самой водой сгустились грозовые тучи, ливневой стеной низвергаясь в озеро. Нависшее сумрачное небо скрыло весь горизонт: закатное солнце, тусклое небо, горы на дальнем побережье. В звенящей тишине одиноко солировал шум прибоя, мерно исполняя свою вековую песню. Леска упала с рук старика в воду.

– Нас было четыре брата, – заговорил, наконец, Софо. – Мне было тогда, наверное, как тебе сейчас. Я был самым старшим. Мы часто вместе бегали к озеру, играли на берегу, ныряли. Однажды, я заплыл. Далеко заплыл. Два брата-близнеца, они были помладше, поплыли следом. Плавали они не хуже меня, и я им не запрещал далеко плавать. Они тогда утонули. Сначала один, а потом и второй, в попытке спасти брата. А я был слишком далеко и ничем не смог им помочь. Ничем не смог… помочь.

Наступила гнетущая пауза, у Капио замерло сердце. Старик повернулся.

– Мы тогда поспорили: смогут ли они повторить за мной и доплыть до острова…

– Как?! Это было здесь? – вскричал потрясённый Капио.

Старик тихо кивнул и нетвердо зашагал в сторону террасы. Капио последовал за ним. Проходя мимо статуй, старик остановился и опустил свои ладони на их каменные плечи. Капио смотрел на это с комом в горле. Он вспомнил про новый камень, появившийся возле близнецов. Его терзали смутные, страшные мысли: «Неужто это младший?!»

– Софо, ради Гоба, простите. Я не мог даже подумать, что такое могло быть с вами.

– Идём Капио. Идём сынок.

Капио поставил чайник на костер и принялся сам готовить рыбу. Ему было жалко старика, он хотел поухаживать за ним, и так хоть чем-то облегчить его страдания. Хотя, старик выглядел как всегда спокойным, непроницаемым, но Капио был уверен, что тот просто скрывает свою скорбь. «Он точно страдает в эту минуту, и страдал каждый день своей жизни на этом острове. С его душой иначе не могло быть», – думал юноша. Он ненароком вспомнил их последнюю встречу, те опрометчивые и обидные слова, шальные упреки, сказанные им в адрес бедного Софо; свои недавние гнусные подозрения, и ему стало ещё жальче его и ещё больше стыдно за себя.

– В тот раз я наговорил вам всякое. Простите, Софо.

– Все хорошо, друг мой. Все хорошо. Теперь ты многое знаешь.

Капио сочувственно посмотрел ему в глаза.

– Софо… вам должно быть легче, когда они здесь, с вами? – Капио перевёл взгляд на статуи. – Когда-нибудь вы обязательно увидитесь снова.

Старик с иронией улыбнулся и покачал головой:

– Нет, сынок. Они здесь, и только здесь, – он ткнул пальцем в висок. – Я уже не встречу их никогда. А это… – Софо кивнул на каменные фигуры, – это чтобы просто не выжить из ума.

Капио угрюмо глядел на озеро. Ветер гнал тучи на темном горизонте. В небе то появлялась, то исчезала луна. Похолодало. Пламя от костра, с наступлением сумерек, ещё ярче озарило лица старика и юноши, сидящих друг против друга.

– Тебе не пора?

– Я хочу побыть здесь, если можно.

– Там в хижине есть тёплая куртка, возьми ее.

Этим летом Дирран Фобб как обычно подолгу пропадал на своем «корыте». Иногда его коллеги привозили его домой вусмерть пьяного, буквально бросали на койку, где он потом «отходил». В это время он превращался в слабого и беспомощного ребёнка. «Умираю! Сходите за водкой! Где вы там, черт побери!» – то стонал, то кричал отец. Но как только становилось лучше, он преображался в обычного себя и снова исчезал из дома. Мама переболела гриппом. Несмотря на высокую температуру и слабость, она не пропускала свою работу. Капио с ней всё реже встречались вечерами, как раньше. У него появились новые интересы, и он пропадал допоздна на улице. Иногда он возвращался домой аж под утро, тихо ложился и просыпался ближе к полудню следующего дня. Мама беспокоилась и журила его за это. Порой они не виделись по нескольку дней, обмениваясь короткими записками.

Капио сдал три комнаты из четырех и получил от старушки свой первый аванс. Это была большая сумма денег для него, и он волновался, не зная, на что их потратить. Раньше у него были конкретные желания: хорошая одежда, обувь и рюкзак по стилю Рэма. Теперь эти желания казались ему менее важными и уж точно не такими явными. Особенно после рассказов Рэма о Большом городе, где жизнь казалась намного интереснее и где у них были огромные возможности. Под влиянием рассказов друга у Капио зародилась надежда. Раз он невзначай спросил у старушки, сколько стоит дом в Большом городе.