Хроники Левой Руки

– Ещё раз спасибо!

Через некоторое время Эмма поставила на стол ещё один расписной чайник с чаем, и принялась разливать ароматный горячий напиток в миниатюрные и изящные антикварные чашечки, сделанные, будто бы, из белой шёлковой ткани, застывшей в определённой позе. Они были настоящим произведением искусства – плодом воображения прекрасного и утончённого мастера, жившего примерно лет двести назад. На чашечки был нанесён восхитительный цветочный рисунок, обрамлённый позолотой, и это вызывало у присутствующих чувство праздника. Астрид знала, что этот сервиз был антикварным и его когда-то Катерина Мстиславовна привозила из Франции. Девушка не переставала удивляться тому факту, что мастеру удалось сделать такой великолепный рисунок, который даже сквозь время люди считают поистине замечательным. Свет изысканной люстры отражался в позолоченных оборках чашечек, и они будто бы беззвучно пели какую-то песенку из прошлого.

Вскоре, Эмма поставила на стол огромный и красивый клубничный торт, заставив пронестись по Обеденному Залу восхищённым возгласам гостей. Торт действительно был шикарен и являлся любимым лакомством Катерины Мстиславовны. Первый раз она попробовала его очень много лет назад, будучи на свадьбе у своей знакомой француженки Николь Полиньяк, и, поразившись воздушностью и лёгкостью сладкого белкового крема в сочетании с тающими во рту песочными коржами и начинкой из свежей клубники, которой поздней осенью хотелось

больше всего на свете, не могла потом не назвать этот торт своим любимым, поручив прислуге готовить его на каждое торжество, что проводилось в Особняке Ветра. И вот уже какое десятилетие клубничный шедевр украшает праздничный стол этого дома.

За окном давно стемнело и в Обеденном Зале стало будто бы ещё уютнее и теплее. Дориан Альбертович, поскольку покинул Зал ещё очень давно, вероятно уже спал. Эмму Катерина Мстиславовна отпустила тоже, похвалив за великолепную еду. Позже, когда стрелки часов уже подбирались к полуночи, отправилась спать и Хельга Ивановна, заняв выделенную ей спальню на втором этаже. Ещё немного поговорив между собой, стали расходиться по комнатам и остальные. Минерва Мстиславовна, Корней Мстиславович и Никита заняли гостевые спальни. Астрид и Вероника Дориановна, пожелав друг другу спокойной ночи, тоже отправились по своим комнатам.

Особняк Ветра будто бы начинал свою мистическую жизнь именно тогда, когда на улице становилось темно, на небо всходила луна, скрипели летучие мыши и ухали ночные филины, голоса которых порой было слышно из приоткрытой оконной рамы. Коридоры в доме освещались свечными бра и были отделаны панелями из тёмного дерева, что создавало загадочную и таинственную полутьму. Заменять свечи на современные лампы запрещал Дориан Альбертович: ему это напоминало о прошлом. Граф часто прогуливался по коридорам, погружённый в свои мысли ровно так же, как и всегда. И да, от свечей света было довольно мало, и любой человек с мистичным мышлением, зайдя в эти коридоры, мог бы ощутить себя путешественником во времени, героем фантастического романа, участником какой-то таинственной истории.

Астрид в детстве иногда было очень страшно ходить по Коридорам Сумерек на первом этаже и Свечей на втором в одиночку. От осознания того, что трёхсотлетний особняк видел так много, сколько за свою жизнь иногда не видят и люди, по телу бежали холодные мурашки. Днём, разумеется, этот страх рассеивался, как туман на заднем дворе, но мрачное великолепие старинного дома, шлейфом предрассветных сумерек не переставало сводить с ума, заставляя Астрид как можно быстрее взбежать по лестнице, открыть дверь своей спальни и запрыгнуть под одеяло. Разумеется, никаких призраков в доме не водилось. Об этом не раз говорили и мама, и бабушка, когда маленькая Астрид очередной раз была напугана скрипом половицы или внезапно открывшейся дверью. Вероника Дориановна и Катерина Мстиславовна считали, что хоть и про город, в котором они живут, сложено столько легенд и леденящих душу историй, чего-то сверхъестественного и близко в реальном мире не существует, однако против собственной воли иной раз содрогались, идя по Коридору Свечей на втором этаже: женщины умалчивали о том, что несколько раз им казалось, что их собственные тени иногда будто отставали от них, уходя по стенам вплавь в какие- то невидимые пространства; отражения в зеркалах странно искажались то ли от старости некоторых стёкол, то ли бог знает от чего ещё…

Да и вообще, все уже просто привыкли к гуляющему по дому таинственному холоду, который можно было почувствовать не телом, а душой. Привыкли настолько, что даже не считали нужным повторять это.

***

Марсель Сергеевич Матвиенко и Катерина Мстиславовна Зейлер просидели в Обеденном Зале до половины второго по полуночи. Сидели они здесь совершенно одни, в тусклом свете ламп, которые располагались словно хороводом на потолке, украшая огромную погасшую люстру, и создавая в помещении небольшой полумрак. Мужчина и женщина долго разговаривали, а сейчас поднимались на второй этаж, будучи на приятной ноте веселья от подействовавшего на них прекрасного итальянского шампанского, полбутылки которого они, сами того не замечая, выпили за этот час. Особенно, когда у них было столько поводов выпить.

Катерина Мстиславовна, наконец, открыла ключом свою спальню. Ключ открывал дверь так громко, что графиня поморщилась, ведь ей совсем не хотелось никого сейчас будить. Женщина устало зевнула, а когда замок поддался ключу, дверь открылась, она довольно быстро скользнула в комнату.

– Доброй ночи, Марсель, – ещё раз зевнув, сказала она.

– Подожди! – остановил барон Матвиенко. – Мы должны побыть вместе!

– Мы достаточно побыли вместе, – с усталой улыбкой произнесла Катерина Мстиславовна. – Я очень устала.

– Ты не поняла! – он начал кричать шёпотом. – Я люблю тебя, Катя! – ещё проникновеннее сказал он, как говорят, обычно, очевидные вещи, которые по какой-то причине отказывается понимать собеседник.

– Не кричи! Лучше зайди. В соседней комнате Вероника, в Теневой Корней и Никита, ещё через комнату Астрид! – свела брови Катерина Мстиславовна. Больше всего ей не хотелось лишнего внимания, направленного на то, что сейчас говорит ей Марсель Сергеевич. – Да и Дориан может услышать! – всплеснула руками графиня.

– Ну и что! Что тебе этот твой Дориан? Такой женщине, как ты, нужен мужчина, который завалит её золотом, цветами и мехами! Позволь мне остаться здесь… с тобой! – взмолился барон Матвиенко.

– Ну ладно, – выдохнула Катерина Мстиславовна, не устояв от обаяния Марселя Сергеевича. – Оставайся, – сказала она, с едва заметной улыбкой.

– Да он даже не ночует здесь! – с негодованием произнёс барон, закрывая дверь изнутри на замок. – Что это за муж такой! Что в нём такого, что так удерживает тебя здесь?

– Семья, – отрезала графиня, посмотрев на барона стеклянными глазами. – Марсель, пожалуйста. Я очень устала! Очень! – женщина опустилась на мягкую кровать, заправленную расписным розовым покрывалом. – Эмма постелила тебе в Бирюзовой спальне. Это дверь напротив моей, если ты вдруг забыл.

Марсель Сергеевич немного замялся, а потом посмотрел на Катерину Мстиславовну глазами, в которых было написано, что барон оскорблён тем, что сейчас говорит ему графиня.

– Ну, вообще-то я планировал провести эту ночь не в одиночестве, а в компании самой любимой и замечательной женщины! – он, дав сам себе второй шанс, улыбнулся снова. И в его глазах не осталось и следа оскорбления.

Катерина Мстиславовнам на этот раз улыбнулась тоже. Она не могла сдержать этой улыбки, ведь тоже хотела провести время с этим человеком. Она оглянулась на оконную раму – темнота. Ночь. Время, когда можно снять все маски: время, которое можно провести в компании приятного тебе человека, особенно, если этот человек – на самом деле твоя первая и единственная любовь.

– Все эти годы я любил тебя, – продолжал барон. Теперь его взгляд был переполнен надеждой, и Марсель Сергеевич, из статного и неприступного мужчины превратился вдруг в ласкового и пушистого домашнего кота. Он присел рядом с Катериной Мстиславовной и обнял её за талию.

– По мне так, всё это просто слова, Марсель, – графиня пыталась заставить себя не верить песням Марселя Сергеевича и попыталась высвободиться из его объятий.

– Ты подавляешь собственные истинные чувства! – не унимался он. – Вспомни молодость, Катя! Я же вижу, ты тоже любишь меня! – его голубые глаза начинали гореть, а тёплое дыхание, гуляющее по шее графини, заставляло её покрыться мурашками.

Катерина Мстиславовна будто бы только сейчас ощутила, как алкоголь ударил в её мозг, влился в её сознание и взял под свой контроль все мысли и чувства взрослой женщины. Она не выдержала и обняла Марселя Сергеевича за шею, а он приблизился к ней ещё сильнее.

– Что ты делаешь? – выкрикнул, едва слышно, в ней, ещё теплившийся здравый рассудок.

– То, что не делает твой муж! – с этими словами барон впился в шею женщины, повалив её на кровать.

– Нет! Стой! Я не могу! Не могу! – запротестовала графиня и попыталась встать.

– Не сопротивляйся! – прорычал Марсель Сергеевич, расстёгивая пуговицы на блузке женщины. – Дай мне второй шанс! – будто бы взмолился он.

Катерина Мстиславовна после этих слов вдруг нашла откуда-то силы резко и быстро высвободиться из рук Марселя Сергеевича. Она отстранилась от барона, будто бы он был чайником с только что вскипевшей водой, затем встала, поспешно застёгивая уже успевшую немного помяться блузку.

– Второй шанс?.. – сейчас она действительно выглядела, как ошпаренная. Мало того, ещё её причёска примялась и начала немного распадаться от неосторожных движений. – Ты соображаешь, что ты говоришь?

– Да, я соображаю, Катя, – твёрдо сказал взъерошенный Марсель Сергеевич. – И да, я прошу у тебя второй шанс! – он будто бы не понимал, почему графиня реагировала так дерзко.

– О, Марсель, я думала, не придётся тебе рассказывать! – взмолившись, произнесла Катерина Мстиславовна, до последнего надеявшаяся, что не придётся ворошить прошлое. – Но ты вынуждаешь меня.

– Что рассказывать?.. – удивился барон, нахмурив брови.

– Я не хотела тебе говорить… – Катерина Мстиславовна присела на кровать и тяжело вздохнула. Её глаза заблестели.

– Дорогая… дорогая, успокойся! – растерялся мужчина. – Расскажи мне всё! – он обнял графиню за плечи. Она подняла на него полной страдания и надежды слёзный взгляд. – Что тебя тревожит?.. Почему ты так холодна ко мне?

– Тогда, – начала Катерина Мстиславовна. – в тот вечер, в семьдесят девятом, я приехала, чтобы сказать тебе, что беременна, что у нас с тобой будет ребёнок, – глаза Марселя Сергеевича округлились. Слова Катерины Мстиславовны буквально пригвоздили его к кровати. Он ясно вспомнил тот самый день, когда его любовница, Катерина, ещё совсем юная и молодая, приехала к нему в дом в приподнятом настроении, накануне обещав рассказать Марселю что-то очень и очень важное. Но страсть взяла верх над любовниками прямо на пороге дома. Марсель подхватил Катерину на руки и отнёс в гостиную. Они были так увлечены друг другом, что совершенно не заметили, как в дом вошла жена Марселя Сергеевича – баронесса Антонина Фёдоровна Матвиенко, и, заметив мужа с любовницей, устроила скандал. Катерина Мстиславовна выбежала из дома, как ошпаренная. Марсель же Сергеевич тщетно и по сценарию пытался объяснить жене, что это «вовсе не то, что она подумала», но Антонине не нужны были его оправдания: женщина давно знала, что муж изменяет ей.

По прошествии некоторого времени Антонина Фёдоровна тяжело заболела, и Марсель Сергеевич вынужден был сопроводить её на лечение за границу. Там супруги пробыли пять лет, состояние баронессы ухудшилось, и она умерла.

После смерти жены Марсель Сергеевич обосновался за границей, но сердце звало его к Катерине Мстиславовне, в Южный А-Ваен. Конечно, о том, что пять лет назад любовница хотела серьёзно говорить с ним, он давно позабыл.

– Когда я ушла из твоего дома, я твёрдо решила, что не возьму на душу такой грех и не разрушу вашу с Антониной семью, что ноги моей больше не будет рядом с твоим домом, Марсель, – плача, говорила Катерина Мстиславовна. – И в тот же месяц я познакомилась с Дорианом. У него почти сразу возникли чувства ко мне, он не стал медлить и сделал мне предложение, и потом, то, что я должна была сказать тебе, я сказала ему, – женщина опустила голову. Последние слова ей дались особенно тяжело. – Я переехала в Северный А-Ваен. Мы поженились. Позже, я родила девочку, и Дориан назвал её Вероникой. И мы стали жить втроём. Здесь, в Особняке Ветра. Мы ни в чём не нуждались, наша жизнь была замечательной. Я вспоминала тебя, но старалась сразу же забыть, потому что у меня уже была семья. Я запрещала себе думать о тебе! Я не могла, Марсель!..

Через некоторое время, пожив пять лет за границей, барон Матвиенко всё же вернулся в Южный А-Ваен и они с Катериной Мстиславовной совершенно случайно встретились на улице. Он рассказал ей о том, что жена его умерла. Страсть бывших любовников никуда не улетучилась, а только остыла. Для того чтобы воспламенить её, встречи было предостаточно: барон Матвиенко вновь пытался оказывать всё ещё любимой женщине знаки внимания, на которые она сначала отвечала не охотно, стараясь заглушить в себе проснувшиеся чувства, но затем сама не заметила, как их встречи стали происходить всё чаще и чаще, и как между ними, даже спустя годы, вновь, как подснежники весной, стала распускаться любовь. В очередной раз не заметив, как она

это допустила, Катерина Мстиславовна снова стала любовницей барона Матвиенко. Про пятилетнюю дочь графиня молчала.

Однажды, охваченный страстью, Марсель Сергеевич ни с того ни с сего приехал в Северный А-Ваен, в Особняк Ветра, и Катерине Мстиславовне ничего не оставалось, как представить дочери, мужу, и гостившим в Особняке Ветра Корнею Мстиславовичу и Минерве Мстиславовне, нарисовавшегося внезапно любовника другом своего детства. На удивление и счастье, несмотря даже на странное волнение Катерины Мстиславовны, присутствующие совершенно ничего не заподозрили, радушно приняв гостя. Более того, Марсель Сергеевич был польщён, услышав, что граф Дориан Альбертович будет рад видеть дорогого друга своей жены в своём доме. Так иронично и создал муж Катерины Мстиславовны почву для их свиданий с любовником. Графиня Зейлер продолжала умалчивать о настоящем отце ребёнка и это её устраивало.

– Какого чёрта ты молчала?! Какого чёрта ты молчала об этом почти сорок лет?! Моей жены не стало в восемьдесят четвёртом! Я сказал тебе об этом, когда мы встретились спустя пять лет разлуки! – кричал Марсель.

– Не кричи! Ты всех разбудишь! – умоляла, плача, графиня.

– Да мне плевать! Ты ведь прекрасно знала, что у нас с Тоней не было детей, а мне нужен был наследник или наследница! Ты соображаешь, что ты сделала?! Если бы ты тогда, если бы ты всё мне тогда рассказала, мы бы смогли быть вместе и никогда бы больше не расставались! Ты понимаешь, как подло ты поступила, Катя, нагло скрыв правду от меня?! Я всё это время любил тебя! И я бы дал нашей дочери столько, сколько никогда не дал бы ей твой муж! – барон Матвиенко раздражался всё сильнее и его лицо становилось красным от ярости. – Я бы мог ненавидеть тебя сейчас, после того, что ты мне рассказала, но нет! Я не могу! Я всё ещё люблю тебя! – рыдал он.

– Я умоляю тебя, Марсель! – слёзно просила графиня, макияж которой уже начинал литься с лица на белую блузку. – Я умоляю тебя, пускай всё останется, как есть! У моей дочери уже тоже есть семья, я не хочу, чтобы она знала, что ты её биологический отец, пожалуйста! Она всё равно считает отцом Дориана! Она выросла с ним, и другого она не приемлет! – в глазах женщины загорелся страх. Она была будто ошпарена собственными словами. Сейчас, Катерина Мстиславовна ненавидела себя и одновременно чувствовала облегчение: она только что освободилась от недосказанности, которая мучила её при каждой встрече с Марселем Сергеевичем, при каждом взгляде на собственную дочь. Да. Ей несказанно повезло с мужем, ведь он прекрасно видел, что девочка не имеет ни одной общей с ним черты. Он даже порой задумывался, сидя в своём кабинете, что Вероника – не его биологическая дочь, а потом ругал своё невежество за то, что может так думать о родном ребёнке. Но даже эта внутренняя ругань не могла какое-то время отвести от графа Зейлера тяжёлую мысль. Он боялся завести разговор на подобную тему с женой, ведь это совсем подорвёт её доверие к нему, будет выглядеть с его стороны абсолютно бестактно.

– Ой, не смеши! – с горечью произнёс барон Матвиенко. – Ещё скажи, что любишь мужа по-прежнему.

Катерина Мстиславовна вновь заплакала.

– Я тебя люблю, Марсель… – прошептала она, всхлипнув.

– Но не ломай жизнь нашей семье! Пусть эта тайна останется между нами, прошу! Умоляю! – она встала на колени в своей прекрасной юбке.

– Ты знала, на что идёшь, когда говорила об этом. Тебя никто не вынуждал и не тянул за язык. Ты мастерски врала почти сорок лет, что мешало мастерски врать и дальше? – издевался Матвиенко, убитый досадой. – Ты права. Не нужно портить жизнь твоей семье. Нужно менять её в пользу твоего счастья.

Нашего счастья, – он сменил тон голоса и вытер слёзы с лица любовницы. – Ты не должна так переживать. Главное, что мы есть у друг друга. Ну, я пойду к себе в комнату.

– Нет, Марсель! Останься, прошу! – взмолилась графиня Зейлер. – Я не усну, если тебя не будет рядом!

– Ну ладно, – он улыбнулся, а затем принялся раздеваться чтобы лечь в постель. Катерина Мстиславовна пошла в ванную, чтобы смыть остатки макияжа, а затем, вернувшись, тоже легла в уютную кровать и выключила ночник.

Она и Марсель Сергеевич почти сразу уснули. Утром, чтобы не вызывать лишних подозрений у домашних, Марсель Сергеевич удалился в спальню, где ему постелила Эмма.

***

Никита Чернов вместе с Корнеем Мстиславовичем вошли в свою спальню, что называлась в этом доме Теневой из-за того, что проникновению большей части света в эту комнату мешал огромный дуб. Сейчас, осенью, его ветви без листьев действительно напоминали длинные пальцы какого-то мифического создания, и, отбрасывая тень на узорчатый палас в спальне, благодаря лунному свету, нагоняли неприятное чувство уязвимости. Впечатлительному человеку могло ненароком показаться, что длинные хваткие пальцы сейчас же разобьют оконное стекло и устремятся выхватить его ничтожно маленькое, по сравнению с тенью ветвей, тельце, и утащить в огромный рот монстра. Однако природа не наделила Никиту и Корнея Мстиславовича такой обширной фантазией или же какими-то серьёзными проблемами с психикой, чтобы отказываться проводить ночь в Теневой спальне. Напротив – здесь располагались две удобнейшие односпальные кровати, прекрасно подходившие для отца и сына, благородный, выдержанный в тёмно-бирюзовых тонах интерьер, прекрасно подходящий к именно тому стилю, который предпочитали Черновы.

Никита упал на выбранную им кровать, включив тускло горящий настольный абажур тёмно-зелёного цвета, что стоял на его прикроватном столике и вздохнул:

– Я до сих пор не понимаю, отец, – начал он. – На кой чёрт мы торчим на этой скучной тусовке? Меня уже тошнит от этих Зейлеров! – он показал рукой на горло.

– А тебе что, жалко съездить в гости к родственникам? – дерзко усмирил его Корней Мстиславович, завязывая пояс своего чёрного бархатного спального халата и смотрясь в напольное зеркало в обрамлении из тёмного дерева. – Жалко побыть с отцом у его сестры какой-то месяц-полтора? – он вскинул брови, посмотрев на сына через зеркало.

– Ниферио-Ритио, отец! – Никита, лёжа на кровати поднял вверх руку и тут же опустил её. – Не забывай! – зевнул парень. – Что-то мне нехорошо… – тут же он скривился и схватился руками за свой живот, побледнев.

– Члены Братства каждый день работают над поисками! – вновь строго констатировал Корней Мстиславович. – И мы работаем. Но отдых должен быть даже от дел всей жизни, иначе перегоришь. Мало ли, когда мы найдём Ниферио-Ритио: годом раньше, годом позже. Главное, что ЭТО ИМЕННО МЫ ЕГО НАЙДЁМ.

– Не очень-то и хочется отдыхать, – передёрнул Никита. – такими темпами мы никогда ничего не найдём! – психовал он.

– А ты что-то искал? – вспылил граф. – Вот ты скажи мне: ТЫ ЧТО-ТО ИСКАЛ? По мне так, нет. После того, как Шамирам признала тебя тем мальчиком из пророчества, ты не сделал ровным счётом ничего! Ты просто зазнался! Поэтому лучше действуй, а не хавало открывай.

– Не говори так со мной! – Никита чувствовал, как гнев медленно наполняет его вены, но твёрдо знал, что ссоры с отцом случиться у него не при каких обстоятельствах не должно. Это напоминание было для него какой-то чертой, что горела ярко- красным светом, запрещая через себя переступать. И нет, Чернову-младшему не было страшно или запрещено ссориться с отцом, просто парень какой-то своей частью чувствовал беспрекословное превосходство старшего графа, с которым он не в силах будет совладать. Но наряду с этим чувством, он ощущал сладкое желание сломить это превосходство, поставить под сомнение авторитетность отца, однако парень сам не позволял себе это сделать. Он понимал, что авторитет был необходим ему, именно за эту авторитетность он и уважал графа. Но какая-то часть души младшего-Чернова шептала ему: «Поссориться с отцом, уничтожить его морально – сладкая конфета, которую выросший и непобедимый Никита из будущего оставил на самой высокой полке маленькому Никите, сказав, что это на потом.»

– Ладно, – кивнул граф, басовито и приглушённо рассмеявшись. – Зачем мне тебя пугать, – он хотел продолжить, но ощутил, что Никита скажет ему ещё что-то. Буквально через секунду.

– Отец, я… – начал было Никита, но ему резко будто что-то помешало, он кашлянул и приставил ладонь ко рту. Потом поспешно убрал руку от губ, и коснулся браслета – украшение обжигало его руку так, как никогда ранее! Парень побледнел ещё сильнее, но сейчас тоже не смог ничего сказать, потому что к его рту стремительно подступила рвота. Добежать до уборной, которая, кстати, была в двух шагах от их с отцом комнаты, он, разумеется, не успел, и всё содержимое его желудка оказалось прямо на расписном паласе. Парень без сил упал на колени: его бросило сначала в жар, потом тело пронзил озноб, а потом тепло, что находилось в браслете, в раз переместилось в голову. На лбу выступили капли пота, зрачки расширились. Никита тяжело дышал, не в силах осознать происходящее. Корней Мстиславович смотрел на странное состояние сына, и только хотел очередной раз попрекнуть его в том, что не стоило пить так много вина, как Никита поднял на него свои, налитые кровью глаза:

– Я… оно… оно здесь! – выдохнул, наконец, сын графа и попытался восстановить дыхание. – Я чувствовал небольшое тепло, когда мы только приехали в этот дом и сегодня за столом чувствовал его же… – чуть дыша говорил Чернов-младший, пока ещё не отошедший от происходящего. Он говорил невнятно, съедая слова, но Корнея Мстиславовича поражало каждое слово сына почти что прямо в сердце. Граф не верил тому, что он слышал.

– Невозможно… – одними губами произнёс потрясённый отец, качая головой и по-прежнему не веря сыну. – Это очередная опрометчивость!

– Я тоже так думал! – Никите всё ещё удавалось дышать прерывисто и тяжело. – Я думал, как и ты сейчас, я не верил, но потом… потом я дал себе слово, что если произойдёт ещё хоть что-то, что укажет мне на то, что в этом доме действительно есть то, что мы ищем, я расскажу об этом тебе и мы отыщем это! – бешеными глазами он смотрел на отца. Изо рта Никиты вытекала слюна, но ему было всё равно. Он стоял на четвереньках, эмоционально рассказывая отцу о своих ощущениях. – И сейчас я в полной уверенности, отец: оно здесь! Ниферио- Ритио!

– Этого не может быть… – Корней Мстиславович побледнел и стал интенсивнее отрицательно мотать головой: состояние сына и новость, которой Никита его только что ошарашил потрясла графа до глубины души. – Ниферио-Ритио здесь? В доме моей сестры??

Никита кивнул.

– Всё указывает на это. Никогда, отец, никогда ещё браслет не был тёплым так долго!

– Бл*дство!.. – выругался граф и вытер пот со лба. – Ну ты и напугал… – он положил руку на плечо всё ещё стоящего на четвереньках сына и покосился на его рвоту.

– Теперь-то ты веришь? – Никита нахмурил брови, но посмотрел на отца с надеждой.

– Да, может и верю, – сухо кивнул Корней Мстиславович. Он не стал больше ничего говорить сыну, но в его голове мигом сложился пазл того, почему с ним произошло именно так и именно сейчас. – А теперь скажи мне, что это за предмет и где он!

– Откуда я знаю? – пожал плечами Никита, поднявшись с четверенек. – Вернее… ПОКА не знаю, – поправил сам себя он. – Но если браслет и дальше будет подсказывать мне дорогу, то мы найдём Ниферио-Ритио быстрее, чем ты успеешь глазом моргнуть! – Никита алчно улыбнулся.

– Этот дом просто здоровенный… – задумался Корней Мстиславович. – Мы не справимся так быстро, как ты думаешь. К тому же здесь слишком много людей. Они могут заподозрить нас в странностях, и это тоже замедлит наши поиски, – забеспокоился он.