Иночим великанов

– Тише! – приложила она тонкий палец в ажурно перчатке к не менее кружевной фате. – Ненужно галдеть. Я здесь дабы отвратить тебя от беды…

– Отвратить? – согнул он шею набекрень в обуздавшем удивлении, прищурив глаз с налезшей бровью.

– Сибульт буркнул сей домысел с горяча. Ты не обязан…

– Нет уж! – внезапно для себя взбрыкнул он, задрав нос. – Я не Симал. Мне не нужна извечная опека. Сегодня я выйду отсюда, и только приказ короля отвадит мой порыв.

Они стояли поодаль от группы преисполненных важностью события ратников и оруженосца, под очередной аркадной аркой, уходящей вглубь истыканных световыми пиками анфилад мрачного замка, но мелкий шум уже донесся до третьих лиц. Полуэльф украдкой наблюдал за разворачивающейся каскадами откликами мизансценой, сверху сливаясь с безучастностью шторами, а над его понурившейся головой с укором висли расписные своды, где в полутьме перешептывались намалеванные эльфы, точно зубоскалившие злопыхатели.

– Это мой вина, – повинно покачала крытой головой Флагения с самозакланческой речью. – Я тогда навлекла на тебя беду с обиды на твоё нерадение, велев ему поучить тебя таким образом. – Тон королевы выделял подлинную охватившую с головой досаду своей малахольности, в осознавшей свою неправоту вырывающейся апологией.

Несмотря на назревающую давившую на гортань обиду, будто всплывшую как пена на кружке эля, он подавил её одним осознанием – Значит надобно отыграться и на ней.

– Вот и славно. Мне сие было желанно. Это и смена обстановки кряду. Мир повидать, в конце концов, не лишнее, – лукавил он, играясь её чувствами. Выиграл.

– С тобой лишь четверо шалопаев. А что ежели с тобой приключиться несчастье? – с точившимся кровью сердцем, чутко обхватила она его локти с обеих сторон, все ещё прячась за фатой, что из-за подсвеченного затылка, от небольших влезших просветов выдала очертания её головы, за абажуром ткани. – Как мне статься? Ты ведь мне родной, ничуть не меньше, как и сын. Не отрицай, схожих чувств!

Он не понял этого вспыльчивого обиняка, и поспешил вырваться из ухвата, поведя бровями на ратников, которые то и дело отводили взгляд, стоя у колонн, на атласный пол пустившего полноценный шельф проливающегося утреннего света.

– Нет, тетя я исхожу. Сие не обсуждается, и не терпит отлагательств. Король ясно дал понять, что конспирация ценнее моей безопасности. До ренкора, я даже с таким эскортом как-нибудь добреду. Могу лишь, обмолвиться напоследок, что я рад был быть твоим племянником.

– Если не вернешься, я прикажу тебя казнить! – яростным шепотом через вуаль, прыснула она, дребезжа краем фаты.

– Справедливо, – кивнул Джоаль, подобрав губы и уронив усы. – До встречи, – он притянул к себе её тонкую кисть, обмотанную той же тканью, что и фата и нарочито облобызал её. Она курьезно скривилась, но кто бы это приметил.

Он оставил её и, отдаляясь от протянувшейся галереи анфилад, начал приближаться к доверенным ему воинам, когда увидел, что нависающий балкон пуст. Джоаль хотел было обидеться, но тут из-за угла показался тот самый Дивелз, и он был несвойственно себе взбудоражен и ссутулен. Позади, была слышна дробь туфель королевы, что, приосанившись, раздаренная на его появление скрывается в ниши разветвление крыла замка, душа дальнейшие увещевания, ввиду патологического гнева. То, что нужно.

– Рад, что ты все же покинул стены, пропитанные знаниями, чтобы проститься, – нерадостно хихикнул виконт другу.

– Нет, не за этим, – отрезав, дернул волосами тот, обличив осунувшиеся по скулам и не токмо томный лик с запавшими бесцветными глазами. – А вот для чего, – он полез в карман своего приталенного сюрко, и вынул крохотную брошь, кою держал концами пальцев, обвитая её своими прямыми и белесыми ногтями.

– Что это? – недоверчиво осмотрел новоявленную пред казуальным светом вещицу Джоаль, что уже лежала на площади ладони идеальной гладкой кожи полуэльфа, скатившись с тонких пальцев.

– Обсидиановый камень. Ещё принадлежавшего Аскеталю, деду Сибульта первого, – менторски разжевав, преподнес он вещицу, не смаргивая зеркальными агатами.

– Сие вестимо здорово, но мне он на кой ляд… употребить как меновую монету? – недоверчиво сплутовал он, потеряв учтивость от нежданности подношения.

– Нет! – прикрикнул вскипевшей желчью тот, отчего даже звенящее дернулись ратники, улавливая последующие расходящееся по тусклым стенам звенящее эхо. – Это древняя зачарованная порода, отпугивает деров. От них нет спасения, ужели тебе чудом приведётся одолеть одного из них. С ними впору биться лишь армиями. А у тебя почитай троя. Бери, говорю! – он настойчиво ткнул в него вещицей, а на его ровном лбе подкрепленным серебристым венком, образовалась двухсотлетняя морщина и бусинками заблестела испарина, а черты огрубели с пятнами набежавшей стигмы.

– Быть посему… Его носить или можно в кармане хранить? – с умиротворяющим слогом, поинтересовался тот, недоверчиво разглядывая необычную брошь, гуляя бровями.

– Носи. Отец короля носил и был жив и невредим, покуда не пустился к Антуру на подмогу Кайблусу, оставив его для сына.

– Хочешь сказать, ещё удачи надает? – издевательски наметил тот кольцо на палец. Дивелз все спустил мимо зардевшихся концов ушей, и лишь присовокупил.

– Заклинаю тебя! Не снимай его… – он лихорадочно схватил его за плечи, отчего Джоаль смутился, и даже почувствовал озноб по спине, видя его подлинно встревоженные агатовые глаза, проявившие индиговые капилляры.

– Как восхочешь. Только будь покоен Дивелз, я вернусь, и мы ещё обсудим, какую-нибудь интрижку на стороне, и твою, и мою, – попытался сгладить повисшее чувство неловкости Джоаль, но тот блестев своими лупоглазыми буркалами лишь качнул головой и сдув опавшие на аккуратные брови пряди, вздохнул с неволящими язык словами.

– У меня плохое предчувствие…

Уже скоро они выдворялись из заблаговременно отворенных врат покидая отчужденно стылую сень фойе, и выпав к заревому на занимающееся просинью утро, обходя не затесненный плац, стали неспешной поступью пробираться по широким улочкам. То и дело, меж лавок кметов, им встречались наводнившие улицы весняки, что одетые в сношенные сермяжные пожеванные молью дерюги кланяясь челом выказывал почтение, привилегированной персоне, как виконт. Коего многие не понаслышке знавали, как баловня королевы, с которым она не разлучалась большую часть его жизни, сызмалу прогуливаясь по дворикам, держа того за руку, до исполнения двенадцати лет. Особенно в память закрался эпизод, когда она фланировала с ним, будучи беременный родным сыном наследником короля, и, несмотря на редут авангарда стражи, такая картина, отложилась у многих в анналах их дырявой памяти, как жест неподдельных чувств от лица заправской тети, заменившей ему мать. А они тем времени скрепя кто чем на свету, брели по широким улицам, с бьющим в нос букетом запахов помета птиц, до вяжущих духов с лавок, встречая запряжённую скотину в гнет телеги, что скрепя ступицей от нагрузки воза, переваливающий через утопленные камни и редкие ухабы, влачила очередного купца, с нагруженным до стенаний распираемых досок товаром. Один из них даже расцветший беззубой улыбкой, добродушно выдал Джоалю, порцию отборной ежевики, которую тот принял со всем пиететом и учтивым поклоном, но отойдя подальше, мельком отдал плошку Гайту, что съел её впервые же минуты пути, оставив на губах и пальцах разводья семян с фиолетовым оттенком сока. Возвышение зубастых парапетов, и конических черных башен с мелкими, словно вырезанных в тыкве окошками с облицованный кирпичным цветом черепицей, так же зрели через слепящие поднимающиеся лучи, и вносили крупинку грядущей скорби ностальгии, по этим привычным, неизменным вороненным оцеплениям. Зачавшийся не хуже утренней стужи, галдёж купцов, недовольство хабалок, вечно с пеной у рта завлекающих своей свежей зеленью гортанным воем, кузнец, что невесть как перекупил мечи у дворфов, и втридорога выставляет их как собственные, все это отдалялось по улице, вымощенной более, щербатой плиткой, относительно дворцовых дворов. Из углов уже даже начали звучать не лишенные приятности, звуки уличных менестрелей, вкупе с речистыми певуньями, но они быстро тонули в роптавшем гомоне, проснувшегося города, прибившегося к коренастому замку, привнеся в него черты немытых проселков.

Самое тяжелое для нехотя переступающего по уже худо вымощенному тракту Джоаля было наблюдать, как перед ним отверзаются на пути к во всю залучившемуся свету, навесные врата. Через арку зева которых, уже можно было узреть широкий окоем зеленых просторов под шапкой зарева раздолий, и изломанные пики мглистых гор, которые с насупившимися тучами, возвышались над необъятным небосклоном. Ведь если некогда сеем, имелось лишь то, что за непреступной стеной, и торить к этому нужды не имелось, то ноне в окружении ещё четверых, он покидает родимый дом, за ради авантюр, к которым ни на йоту не готов.

На высоких вороненных стенах у парапетов и бойниц стояли бдительные не свет не заря подскочившие лучники. Шамкавшие зеленые стяги, реявшие от ветра, будто потешались над ним. Столько лет эти непреодолимые стены держали его, и он даже не зрел предлога рваться куда-то без особливой краеугольной для бытности цели. Но все это сложилось, в такую эманацию, что он готов был бросить вызов, как минимум себе самому с его экзистенциальной заурядности. Отчего вскоре и заявил себе под нос, стоя напрямки под навесом арки высоких врат через широкий болотистый ров, отдающий миазмами, поверх ряски, на рябившее интригами приволье.

– Ну, что-ж. Пора бы уже и увидеть мир.

      9.

Пройдя по стенающим половицам, скрипучего выкидного моста пересекая видавшие виды доски, с границами спада к пахучей заводи с прощальным кваканьем приживал на кувшинках в лице лягушек и витавшими скоплениями мух и назойливой мошкары, они, минуя холод покрывшей арки высоких врат, ступили на твердую каменисто-грунтовую облупленную тропинку, и, сверившись с планом, выдвинулись в близлежащий город на поиски проводника – следопыта. Стояла заурядная погода для разгара осени. Ни жарко не холодно. Мерзляво, но терпимо. Анемая преимущественно не пекла, хоть Джоалю и приходилось крыть веки, дабы лицезреть хоть что-то, вне боли непривычки, как от слепящего зноя. Свыкнувшийся к притемненной обстановке замка, он ещё долго смотрел на мир в полглаза, свыкаясь с непомерно ярким по своим меркам светом, от которого нельзя умыкнуть в уютные покои. По голому тракту гулял сердитый ветер, кой то и дело старался сорвать шляпу виконта, которая так не удачно, не спасала от назойливых лучей.

Широкий тракт в ложбинки стлавшейся юдоли холмов и равнин до полков лесов, был взят под бока низкорослой муравой, тянувшимся простирающими лугами дерна далеко до непроницаемого глазу леса, коя от времени года, та была уже пожухло жеванной, а граница встречного леса, с фасадом древ впереди без малейших стеснений оголяясь, сбрасывая золотистую листву, которая по велению недоброго ветра, так и норовила забиться им за шиворот или в глаза. Издалека были слышны трели птиц, вошедшие в такт со звоном верениц колец кольчуги, торивших вблизи ратников. Они, к слову, были хмуры и не спешили знаться, но, когда туча скрыла слепящий свет, а они сблизились с просекой берез Джоаль освободившись от гнета, стал оценивающие их рассматривать.

Узловой из них нес наперевес небольшую секиру, и, несмотря на широкий выкатившийся живот, который нарочито высовывался по бокам раздутой котты, сразу было видно тот кряжистый и с дюжей силой, за кольчугой, идущей вместо рукавов. Он носил открытый шлем-колпак, который был изукрашен несколькими характерными царапинами, что давало связь: мог участвовать в битве у запретных земель. На его шерстяной клетчатой рубахи, с плотной чешуёй квадратов из кожи виднелся зеленоватый герб Субульта, а под всем этим неустанно бренчали коленчатые кольца кольчуги. На ногах после подала утепленной котты, пустились обычные теплые льняные штаны с очевидными подштанниками, и средней крепости поножами.

Двоя других, были много юнее, и на их сухих телах, виднелось схожее облачение, но в бело-зелёной мипарти без герба, а в качестве оружия они предпочитали заурядные приталенные мечи. У одного был обычный чепец из серого льна, испод которого выпирали светлые волосы по свежее выбритые впалые щеки. У другого же был скрывающий голову вытянутый шлем, с слишком широким накостником, отчего он часто курьезно крутил головой для лучшего обзора, избегая слепой зоны, у переносицы.

У каждого из них через плечо горбом почивала котомка в форме сливы, с очевидной дорожной снедью, а под ней, подпоясанным у поясницы, свертком младенца притаилось ворсисто-серое походное одеяло. У ратника в чепчике, правда оно весело повыше, и в довесок был заметен чугунный котелок, примотанный все к той же пояснице. Они были пасмурно угрюмы и не спешили поднимать фривольные темы бесед, даже меж собой, что натолкнуло до поры в заглот напаивающегося свежестью приволья Джоаля на витавшую мысль, что они друг другу до этого поручения были лишь сотоварищами по ремеслу. И пока они в угнетающем молчании в унисон аккомпанемент отзванивающих калечных рубашек, торили по протоптанной ещё вымощенной камнями дорожке с видами необъятных просторов снежных вершин гор во мгле, и просторов волнующихся зеленых долин в конопатках полевых цветов, так, как и Гайт отчего-то при чужих не торопился молоть заезженные темы для привычных толков ни о чем, истомившейся от монотонных звуков лязга и топота виконт решил развеять томительную тишину, почесав слежавшемся языком.

– Просветите судари, коль нам бок о бок предстоит тернистый путь, как предпишите величать вас?

Солдаты восприняли это воззвание без энтузиазма. Воин в чепчике хмыкнул, ратник со слепой зоной, споткнулся о большой камень, и только самый тертый покинул лидирующую клиновую позицию, сдав назад ближе к виконту, отчего весь конвой негласно замер. Его не бритое, загорело-дубленое квадратное лицо, как и приметный шрам на левой скуле, с обветренным годами широким носом, вызывали некую антипатию. Привыкший к восковому блеску господ, Джоаль был далек от сермяжных людей, тем более от тертых воинов, проливавших кровь, и свою, и чужую. Он свыкся читать о битвах, как об очерках на полях поэтов, и не чаял, столкнуться с этим в упор. Бытность умеет удивлять.

– Калиб, сын Ронда. Я бывший сотник армии короля Сибульта. В вашем распоряжении, – топорно значимо произнес он и учтиво протянул руку в теплых рукавицах со стертыми в ворс ладонями. Джоаль довольный первыми шагами на встречу, попытался абстрагироваться от его широко расставленных, отчасти серых и без эмоциональных, глаз, что казалось, хотят укусить.

– Я Джоаль, сын Кармаля. Виконт из рода Лармонтов, – чопорно отмочил в ответ довольный фамильярством ратника тот, и тотчас ощутил всю тяжесть его ухваченной длани, и хотел было отпустить руку, но тот все ещё не выпускал её, небрежно раскачивая, держа сдавленную эмоцию содрогания сведенных челюстей. Запустил он себя. Хотя распускал ли?

– Большая честь знаться с наследником столь именитого воина. Мой отец тоже, отбыл к стенам Антура, в ту досточтимую битву. Аналогично не воротился… – заключил он сокрытой тоской по сложившему голову родственнику.

Движение меж берез было продолжено, и настало время остальных, вернее их подбил к этому Калиб, буквально отвесив затрещину, одному и другому за нерадивость к вверенному господину просквозившему первой командой.

– Моз, сир, – в нос пробурчал, и кивнул ратник, у которого на лоб съехал чепчик.

– Коуб, – с присовокуплённым звоном в голове от шлема, гулко сказал второй, который все так же толкомне видел через этот шлем, и ему приходилось отводить выпирающую переносицу вытянутого железного ведра на голове.

– А я Гайт. Но можете кликать меня – Тощий, – звонко отозвался позади всех оруженосец, и все каким-то образом, словно ни видя его прежде, скосив взоры отметили тонкого замыкающего юношу с рыжими волосами, стоймя направленными во все стороны. Тот пожеманился, скроив виноватую мину человека, вклинившегося не в подобающую компанию, и хлебая ши из не своей тарелки.

– Отрадно, что все мы хотя-бы разузнали друг друга по имени, – констатировал Джоаль, и набежавшей ветер задул ему в рот лист жухлый лист ближайшей березы, отчего его речь немного потеряла остроту.

Никто не засмеялся над курьезом, как и не стал помогать ему. Выкашливая сырые крошки распавшегося листа, он, заливаясь пятнами краски осекся, и когда вздернул слезоточиво порозовевшие вытаращенные очи, получил уместное предложение от Калиба.

– Холодает сир, и зримы новые тучи. Вношу на рассмотрение замысел, ускориться, и топотать в Ренкор с удвоенной силой. К полудню нам нечего не стоит достичь его частокола стен, скрывшись от новых туч.

– Поддерживаю… – покивав, хрипло отозвался малость опухший виконт, сплюнув очередную порцию растолчённых остатков привкуса непрошено ворвавшегося листа изо рта с раскрывшимися черными песчинками.

Обдуваемая с со всех из четырех сторон света ватага продолжила путь молча. Перед ними после просеки множились просторы пажитей и пашней, за фоном косогоров и набухших холмов. Первый весняк вырос из-за скирды на обработанном поле пастбища за сушеной плетней, на крепких жердях. Недовольно скомкав испитое лицо в сети борозд, насуплено поглядывая на солдат предвкушая грабеж, он поправил подол затрапезной рубахи с надетой на плечи дерюжного пальто со свободными рукавами, не выпуская из мосластых рук вил, лицезрев испод навеса седых кучковатых бровей на путников, поправляя козырек треухи. Но его презренный источавший яд взгляд быстро ушел с ратников, и сконцентрировался на молодом человеке, уж слишком в приметных вычурных одеяниях. Джоаль заметя столько неприкрытого яда к себе, тут же огорошено, одернул идущего под руку звеневшего Калиба.

– С чегой-то он так досрочно невзлюбил меня? – фраппируемый, он будто и не заметил, схожих язвительных эмоций и к его всученным ратникам.

– Десятина, – не вдаваясь в подробности, лаконично отбрехался он, и, не сбавляя шага, проходя по тракту дальше, точно это был обычный докучливый момент на манер мошкоры.

Луга полные какофонии стрекотавших кузнечиков с прочими насекомыми, были уже опустошены, и урожай миную косьбу, спешно готовился к первым заморозкам перетягиваемый в жгутах, которые хоть и в майзе были незначительны, зато в зиле и прочих околачивающихся у столицы поселениях вдали, и ближе к ревении, имели не малую востребованность. Стараясь идти в ногу, с солдатами, Джоаль не упускал любого момента посмотреть по сторонам. Анемая наметившая себе путь к зениту, как раз зашла за надзирающую тучу, и он, стравливая журьбу век узрел вдали порыжело зеленого холма, затесненного у границ выцветшими борщевиками, и отведенного закрытого сенью облака пастбища, нежданно выставленный редут лошадей… нет – Кентавров…

Те выросли на его своде строем, и пытливо поглядывали из-за холма, на котором была выжжена трава. Фермер, сменил своё недовольство к ратникам и виконту, и учуяв их, спешной, прихрамывающей трусцой скрылся поодаль, в шаткую ветхую хижину, с треугольной и кривой крышей, из небольшой трубы которой веяла слабым столбом дыма.

Рослые кентавры все так же застывшее истуканами стояли в ряд, как если бы вышли осмотреть свои владения. Да они были крупны, а кожа их была нечто среднем, между болотной трясиной и дёгтем. Широкие коренастые плечи, крепко слаженный торс, и вытянутая фигура лошади, были подобно выточенным статуям, и завороженный до обуявшей оторопи Джоаль не мог насмотреться на них. Их цветом корицы шерсть, идущая от копыт и по хребту, была редкой, но густой. На голове у них виднелись длинноватые и спутанные бурые волосы, тянувшиеся по спине, и ниспадающие на вытянутое скуластое лицо, но благодаря бежевато-острым ушам у некоторых они были убраны, делая им полный обзор перед собой. Среди них стояли и более утонченные в стане и даже лошадиной доли. Они являлись щуплыми самками, и не сразу, но позже Джоаль убедился, что самок в разы больше.

– Видите их? – очарованный видом мифологических существ, ребячески указал пальцем виконт своей невосприимчивой ватаге, на холм, с фалангой копытных.

Стоило муторным глазам, ухватиться за выросший на вершине необычный живой копытный лес, все как с цепи сорвавшиеся, лихорадочно схватились мечи, даже Гайт. Вытягивая звякавшие жала из ножен, его свора напугала скорее самого виконта, чем группу хладнокровно лицезрящих их исподлобья кентавров, коя ещё и лучезарно подсветилась вышедшему из разбежавшихся от ветра облаков зною, отпуская длинные тени по выжженной траве к безучастно пасущейся скотине, забытой мнительным, скрывшимся крестьянином. Но группа разумных зверей, будто пресытившись наблюдением наконец, постепенно начала вымученно удаляться, издавая напоследок брезгливые фырканья. Последним ушел фронтовой поджарый бежевокожий, кой не шевелился, растравив крепкие жилистые руки, и казалось, тот безутешно призирает аккурат лишь Джоаля, под нависающими спутанными темными прядями, усердно скрывавших его усеченное лицо, и туманные эмоции за мороком тени.

Когда все единодушно скрылись, паника в рядах, отступила, и шелест железа, возвращающегося в ножны, успокоила дворянина, с его первым походом за стены родного замка.

– С ними нельзя застращать мечами. Эти разумные, – умяв дрожь в связках, указал Калиб, угрюмо посмотрев на своего нынешнего сира. – Будьте внимательны. Заставать врасплох, нападая со спины, их главное различие с дикими идущими напролом.

– И все? – недоумевал Джоаль, все ещё чувствуя бой молотков сердца по вискам, опамятовавшись, поспешив за уходящей спешно отдаляющейся группой не менее взвитых встречей людей.

– Вдобавок диких самок пользуют, с тем чтобы доить из них молоко. Лепечут, мол продлевает жизнь. А на вкус горькое как задумавшееся коровье. Да ещё сами кентавры все тщатся их отбить назад, отчего напирают на дреколья, и бездумно умирают.

– А отчего так мало самцов у “разумных” если отбивают как правило диких? – вставил озадаченный виконт с малой отдышкой.

– А кто их разберет, то, подчас как накидываешь сеть, а те лепят на своем в пересмешку с лошадиным воем? – подчеркнул Калиб.

Опять началась тихая часть пути. Каменистая тропа сменилась на разъезженный грунтовый тракт, с множественными проселочными путями, рытвинами и колеями от колес, свежими вымоинами с зыбью луж, затесавшихся с минувшей ночи, утопленными следами копыт в нагретой застывшей хляби, и категорически недостающими указательными столбами. По бокам ещё растекаясь, водились нивы пожухлой травы с полевыми цветами, и редким зудежом насекомых, но впереди тракта меж, обхватывающих его кюветом, расцепляя стезю громоздился встречный скалящейся лес, который обретался крайне непролазный сбитым, и сквозь частые убористые разлапистые ветви, нельзя было ни рожна ни прозреть, минуя черноту неясности его нелюдимости.

Упершийся в сбивавшую планы закавычку Калиб, как ведущий замер, а с ним Коуб и Моз. Гайт, в своих чужеродных крагах, лишь уперся на меч, что шел перевязью по его бедру и свисал на укрытой в легкие поножи голени. Старший ратник ещё долго неясно прибывал в молчанке, прямо смотря на первый проявившийся, да и то сломанный знак на фоне лесной глуши с граничащим спадом в канаву, помеченным желтым и пахучем дроком, стараясь разобрать выявившиеся буквы, на треснувшей выцветшей доске. Оставив безутешный процесс, он, виновато клюнув широким носом, повернулся к замыкающему шествия Джоалю, отчего его недельная щетина поверх загорелого обветренного лица, так же сплющилась в гримасу.

– Сир… у меня, есть малая загвоздка, – хрипло выдавил он, повинно потирая шею, кривя устами.

– Да? – как не странно, вполне располагающие поинтересовался тот, на самом деле смотря через воина в густую чащу таинства леса, где меж сбитых веток и свежее пробивавшегося в их канву подлеска, по палому насту спавших лимонных листьев украдкой пробегали неизвестные ему маленькие востроухие существа, лопая сучья, что щелкали не хуже насекомых.

– Я на поверку, не ведаю дороги, а знак вероломно развален, – сотник, грешно упав духом опустил голову, сморщив морщины возле широко разбитых глаз, ожидая выговора или оскорбления. Но Джоаль к показным острасткам и журьбе не привык. Или до поры?

– А ты вращался там прежде? – лишь искренне поинтересовался тот, со всей прямотой в тоне.

– Мне совестно признавать… но там живут мои сродники по стороне супруги, вот токмо я… из памяти окончательно вывалилось направление…

– Не беда, – повеселел Джоаль, в из ниоткуда прибившейся экзальтации. – У меня есть небольшой путеводитель. Может и без деталей, но тропу укажет.

Он фривольно залез в походный вьюк Гайта, и вынул маленьких томик со свекольной обложкой, и знаковым переплетом. Было ещё лазурно и светло, и по сносимому ветром с шелестом страниц оглавлению он нашел потребный город. Ренкор разместилось через непроходимый лес – Небарус, в котором по описанию со страниц проживали некоторые племена не казавшихся на глаза гоблинов, что ловко пробирались у подножий столетних деревьев, пристраивая к ним хижины, облагораживая прогалины лугами, и держась в стороне от суеты окрестности и людей, в частности. Джоаль решил не примерять личину всезнайки, приписывая всю славу себе, и возвестил всем.