Цзи

– Это называется «быть помогайкой», – проворчал рыжий парень, отвернувшись от теток. – Гостиницы для них по знакомству почти бесплатные, на налоговой льготе зарабатывают…

– Ну так что? – не сдавалась торговка.

– Я в Россию никогда не вернусь! – гордо бросил ей рыжий.

– А меня обратно не пустят… – вздохнул Огневский.

Почти час китайский Васенька гнал автобус через пустынные поля южного Приморья. Ледяное море осталось позади, сопки, покрытые голым зимним лесом, серели на фоне белого неба. Желтая трава перебивалась пятнами снега.

– Как тебя зовут? – спросил рыжий, когда они подъезжали к российскому погранпосту.

– Андрей.

– Сева, – представился собеседник. – Слушай, Андрей, я на границе первый пойду, ладно? Очень боюсь, что меня не выпустят, я в госорганах когда-то работал. Ох, лишь бы не стали допрашивать, гады. Боюсь, аж не могу терпеть. Нужно, чтобы поскорее все это кончилось…

– Давай, – пожал плечами Огневский.

– Я был-то там мелкой сошкой, можно сказать, кофе приносил, – стал без приглашения развивать тему Сева. – Хрен пробьешься выше без блата в этой проклятой стране. Еще и обращались как с дерьмом… Потому и хочу свалить отсюда.

«Мне бы твои проблемы…» – подумал Андрей, отворачиваясь к окну, вспоминая про военную прокуратуру. Сева наконец отдал опустевший термос, Огневский засунул его в боковой карман рюкзака.

Автобус притормозил у пропускного пункта. Андрей и Сева встали в очередь посреди холодного пустого помещения. Путешественники по одному перешагивали толстую желтую линию, подходили к будке и давали паспорт пограничнику.

– Ох, точно не выпустят… – все бормотал Сева. – Сейчас уведут в допросную, будут в глаза лампой светить и провоцировать! Не страна, а зона, блин, любой отъезд считают попыткой побега!

Наконец пришла его очередь. Парень запинаясь зашагал к будке паспортного контроля. Усталого вида молоденький сержант шлепнул ему печать в загранпаспорт, не сказав ни слова. Облегченный выдох Севы был слышен даже с расстояния в пять метров.

Огневский в раздражении развел руками. Хотелось подойти к сержанту и настоять: «Ну помучай его хоть немного, он мне все уши прожужжал!»

Теперь очередь Андрея. Перешагивая роковую желтую линию, Огневский подумал, что скорее уж его самого могут из страны не выпустить. Прокуратура могла сработать быстрее, чем за три дня…

Сержант даже не взглянул на Огневского, поставил в девственно-чистый загранпаспорт первый штамп. Тот был в виде забавного маленького грузовичка – пересечение наземной границы.

Когда снова сели в автобус, Сева был чуть ли не в экстазе, зеленые глаза с красными жилками сверкали от радости.

– Все… Свобода, свобода! – бормотал он.

Проехали несколько километров нейтральной полосы, прибыли на китайский пост. Тот был раза в два больше российского, сверкал свежей белой краской и огромными красными иероглифами на стенах. Сева с восторгом глядел на громадный портрет Мао Цзэдуна над входом – тоже, видимо, бывший для него символом «свободы».

Огневский вошел вслед за спутником через большие стеклянные двери.

– Видза н-нада?! – раздался совсем рядом женский голос с сильным китайским акцентом.

Андрей аж дернулся от неожиданности – это из какой-то двери высунулась совсем молодая китайская девчонка в черном мундире и с пачкой визовых анкет.

– Н-нада! – бодро ответил ей Огневский.

Через пять минут ему в паспорт наклеили серый прямоугольник с изображением Великой Стены и сроком пребывания в один месяц.

– Ого, – поразился Сева, когда они стояли в очереди к китайскому пограничнику, – это же категория F, бизнес-виза! Их вообще не положено на границе ставить. Ух, беспредельщики! – Его лицо расплылось в улыбке умиления. – Обожаю КНР!

Мордатый китайский военнослужащий в смешной ушанке и огромном зеленом бушлате шлепнул в паспорт Огневского печать о прибытии.

«Так вот ты какой, Харон…» – подумал Андрей.

Снова сели в автобус.

– Все, дальше только добрый Китай! – радовался Сева.

Метров двести ехали вдоль сетки пограничного ограждения. Андрей смотрел на ту сторону, где тянулась нейтралка, а за ней – российская территория. Пустые, покрытые снегом поля.

Что ж, удалось выскочить – следственный изолятор теперь, видимо, не светит. Из родной страны удалось-таки смыться.

«Кем-кем, а беглым преступником я еще не был», – вздохнул Огневский.

Сева все что-то оживленно говорил, снова вспоминал свои обиды на родину, твердил, что к людям там относятся, как к скоту. Уже и не такой глупой стала казаться эта болтовня…

Но как-то противно было злиться на место, где ты родился и вырос. Где живут друзья и похоронена мать. Это словно унижать самого себя – таким, как Сева, может, и нравится, но Огневскому от подобных мыслей становилось мерзко.

Он грустно улыбнулся и махнул рукой заснеженным пустошам на той стороне забора: «Счастливо! Еще увидимся».

Так в последние дни 2007 года Андрей Огневский впервые попал в Азию.

На китайской стороне были те же поля и сопки, что в Приморье. Скоро начался город Хуньчунь – большой, людный, несуразный. Между цветных иероглифов, пылавших на серых домах, попадались и надписи на русском, со смешными ошибками: «Алтека», «Ристаран»…

– В Хуньке я не останусь, и тебе не советую, – бросил Сева, отворачиваясь от окна при виде кириллицы.

Они вышли в переполненное здание автовокзала. Остро пахло краской и почему-то красным перцем. Вокруг гудела толпа китайцев в одинаковых черных пуховиках.

– Хуньчунь – это почти Россия… – продолжал Сева. – Такое же свинство… Надо брать автобус до Яньцзи, там уже все по-человечески, по-китайски, и ж/д вокзал есть, на поезд до Пекина или Шанхая оттуда можно запрыгнуть. Вон касса, пошли!

Он опять начал что-то говорить, на что-то жаловаться…

Но его голос потонул в криках китайцев – на платформе неподалеку народ шумно грузился в большой автобус. Толстый кондуктор с пачкой билетов махал руками, видимо, зазывая пассажиров. Загудел мотор, машина двинулась, но люди все еще запрыгивали на ходу.

Огневский умел двигаться очень быстро. Метнулся к платформе, проскочил в закрывающиеся двери автобуса.

Удивленное лицо Севы, все еще что-то говорившего, мелькнуло за окном и исчезло, автобус покатил прочь.

Огневский улыбнулся пораженному кондуктору, уселся на свободное место возле какого-то деда в ушанке. По крайней мере, от нытья и жалоб удалось избавиться. А куда он теперь едет – не все ли равно?..

Вечная весна

Автобус был большой и новый, как почти все в Китае. В ноздри бил запах свежего дешевого пластика, видимо, обивка сидений. Это неожиданно напомнило о детстве – так пахли игрушки с китайского рынка в Южно-Сахалинске, которые когда-то приносила Огневскому мать.

Упитанный кондуктор вручил Андрею билет, показал четыре пальца. Огневский протянул четыре бумажки по одному юаню – еще во Владивостоке обзавелся китайскими банкнотами с хитро улыбающимся Мао.

Город за окном быстро кончился, пошла сельская местность. Вместе с новыми, блестящими, словно игрушечными машинами по ней двигались дребезжащие мотоблоки и старики на ржавых велосипедах. Попадались даже живые ослы, тащившие телеги с овощами. И здесь же, у обочины – ряды мощных, новехоньких экскаваторов, готовых ваять светлое будущее исполинскими ковшами.

В глаза бросилась еще одно: почти под каждым мостом спали люди, устраивали целые гнезда из всякого хлама. Бездомных было много, куда больше, чем пресловутых бомжей в России. Похоже, что билетов в будущее хватает далеко не всем…

Пошел сухой колючий снег. Автобус выбрался на пустое шоссе и помчался на запад, в свой неизвестный пункт назначения. Электронное табло над местом водителя показывало температуру за бортом – минус 33 градуса.

«Надо было все-таки ехать в Таиланд… – вздохнул Огневский. – Там хоть тепло. А то променял одну ледяную империю на другую».

– Бу дао Хуанхэ синь бу цы! – заорал где-то рядом мужской голос.

Огневский едва не подскочил, но оказалось, что это всего лишь телевизор.

На экране в передней части салона начался какой-то нелепо-яркий фильм. С воплями и пафосной музыкой носились туда-сюда и лупили друг друга китайцы в одежде под старину. Бюджет у картины был минимальный – декорации явно из фанеры, а про уровень актеров лучше вообще молчать. Впрочем, движения, имитирующие кунг-фу, впечатляли своей замысловатостью.

Пару минут Огневский пытался смотреть местный кинематограф и радовался, что не понимает грозных речей персонажей. Уровень громкости был на максимуме, но пассажиров это совсем не смущало.

«Языковой барьер – это счастье, – подумал Огневский. – Не надо знать, что люди говорят».

В салоне было очень жарко, отопление работало вовсю. Так что, несмотря на вопли киногероев, Андрея стало клонить в сон. Все-таки встать сегодня пришлось в четыре утра, чтобы поспеть к автобусу через границу.

…Темно, лишь изредка луна пробивается через рваные облака. Огневский смотрит под ноги. Его черные берцы ритмично бьют по густой траве.

Почему-то из всего, что было в командировках на Кавказ, вспоминается обычно именно это – долгие часы бега по пустынным горам. Не боевые стычки, не казарменный быт, не полевые испытания новых устройств. Первым в памяти оживает ощущение монотонного, но быстрого движения, вес жилета разгрузки и тяжелого ранца с оборудованием. Сотни минут молчания, прерываемые редкими тихими командами, гул ветра и шорох травы.

В тот день стартовали затемно. Вертолет высадил их на блокпосту, считавшемся относительно безопасным. Служащие на блоке были люди ученые, ничего спрашивать у четверых бойцов спецгруппы не стали, вообще словно не заметили их. Отряд выбрался за периметр и растворился в темноте.

Дальше долго бежали вдоль хребта, обдуваемые сырым ветром. Первым шел Мурзинов, он предпочитал вообще не говорить лишний раз, давал команды знаками. По самому гребню идет неплохая тропа, но на ней группу будет видно из долины, а неподалеку, по сведениям, есть несколько вражеских точек.

Поэтому двигались чуть ниже водораздела, по криволесью на северной стороне. К горам Огневский привычный еще с юности, с походов по Сахалину. Там, правда, не нужно было постоянно ждать нападения.

Уже часа полтора, как они без остановок, не сбавляя темпа, бегут. Интересно, планирует Мурзинов хоть одну передышку? Огневский устать пока не успел, он еще часа два сможет так марафонить, но вот сам старший группы заметно полноват, и слышно, как он тяжело дышит.

Темноту озаряет бледно-желтое пламя. Все четверо на рефлексе бросаются в стороны, залегают в траву, но нет – этот огонь не по их души. Слева, в долине, в километре от группы вспыхивает новый взрыв.

Андрей вспоминает карту – да, там же у наших маленький пост, у моста через узкую речку. Похоже, духи налетели среди ночи, палят из гранатометов. Судя по количеству вспышек, их целая толпа.

Огневский стискивает зубы, представляя, каково сейчас солдатам на том посту. До них всего километр, есть возможность быстро прийти на помощь, но нечего и думать об этом. У отряда свое боевое задание, и рисковать его выполнением, обнаружить себя – немыслимо. Да и что могут четверо, пусть даже спецназовцев, против толпы с гранатометами?

«Хотя не… – думает Огневский, чувствуя на спине увесистый ранец. – Как раз можем, очень даже можем. Но нельзя…»

И от этой мысли только хуже.

Впереди поднимается тяжелая фигура Мурзинова. Быстрый взмах его длинной руки – продолжаем движение…

Андрея разбудил женский голос, что-то протяжно запевший по-китайски. Фильм про древние времена кончился, в салоне автобуса включили музыкальную программу.

Снова разозлился на себя. Чем больше гонишь из башки проклятые воспоминания, тем настырнее они лезут обратно…

Взглянул на часы – проспал чуть больше часа, но голова вся мутная и мышцы затекли, словно полдня продрых. За окном уже метет вовсю, а вот пейзаж не изменился – все то же шоссе, окруженное сопками. В Приморье любят говорить, что на китайской стороне каждый метр распахан и засеян гаоляном, а вот неправда. По крайней мере, тут, в Маньчжурии, как именуют иногда север Китая. Полно пустой земли, заросшей лесом, похоже на окрестности Владивостока… Если бы не гигантские иероглифы на склонах холмов (соцлозунги?).

«Интересно, куда я все-таки еду? – подумал Андрей. – И сколько еще чалиться в этом автобусе, под музычку и вопли из телека?»

Достал из кармана билет, – может, там указан пункт назначения английскими буквами? Нет, только колючие китайские письмена. Красивая штука – иероглифы, выглядят куда занятнее, чем просто буквы. Жаль только, что их много тысяч штук… Как это все вообще можно выучить?

На билете красовались два больших символа: 长春 – это, наверно, и есть название точки, куда несет его неведомая китайская судьба.

За день до отъезда Андрей купил во Владивостоке путеводитель по Китаю. В местном книжном магазине их было на выбор штук десять, взял тот, где меньше всего картинок – а значит, больше текста, информации.

Теперь достал его, полистал, но все географические названия – как назло, кириллицей, без иероглифов.

Дед в ушанке куда-то делся. На соседнем сидении теперь была китаянка средних лет с широким лицом, типичным для жителей Маньчжурии. Она сосредоточенно что-то жевала, глядя за окно.

– How to say that? [Как это произносится? – англ.] – спросил ее Андрей, ткнув пальцем в иероглифы.

Женщина моргнула живыми миндалевидными глазами. Да, соваться к жителям китайской глуши с английским точно не стоило…

– Как прочитать? – переспросил он уже по-русски, зная, что в пограничье некоторые понимают язык Достоевского.

Женщина снова моргнула.

– Харбин? – спросил Андрей, назвав первый пришедший на ум маньчжурский город.

– Хаэрбинь? – удивилась женщина и покачала головой. – Чанчунь!

– Ча?.. – переспросил Андрей.

– Чанчунь!

– Се-се! [Спасибо! – кит.] – ответил Огневский одним из немногих известных ему китайских слов.

Тетка покосилась на него, мол, ты чего, правда не знаешь, куда едешь?..

Поискал в оглавлении – и вправду нашелся такой город. И расположен как раз километров за пятьсот от Хуньчуня, где Андрей пересек границу. То есть на автобусе примерно семь часов.

Что ж, почитаем, что за город такой…

Ого, четыре с лишним миллиона жителей! Это когда во всем Приморском крае и двух миллионов не наберется… Что еще интересного? Оказалось, почти ничего. Для многомиллионного города информации совсем мало. Один из центров китайской автомобильной промышленности – вот где делают эти игрушечные красные легковушки и мопеды для рикш.

А еще здесь в сороковые жил «последний китайским император» – какой-то губастый мужичок, посаженный на трон японцами, занявшими Маньчжурию во время Второй мировой. Можно посетить дворец, где бедный марионетка японских фашистов делал вид, что правит Китаем, от которого ему достался только северный кусок, гордо названный Маньчжоу-Го – «Маньчжурское царство».

На дворце «последнего богдыхана» достопримечательности Чанчуня заканчивались. Что ж, не шибко интересный город, зато название переводится красиво – «Долгая (или даже вечная) весна».

«Ну ладно, – вздохнул Огневский, глядя, как вертятся по ту сторону стекла снежные вихри. – От весны я бы не отказался…»

Огневский вышел из автобуса только под вечер. Автовокзал Чанчуня был раз в пятнадцать больше, чем в захолустном Хуньчуне, и до краев заполнен шумящей черноголовой толпой. Куда все эти китайцы вечно едут?

Когда шагнул через широкие двери на улицу, обожгло морозным ветром, температура явно за минус тридцать – вот тебе и «вечная весна»!

Перед вокзалом тянулась широкая площадь, на ней – высоченный флагшток с алым знаменем, вокруг него – водоворот народа в черных пуховиках. Многие без шапок, хоть температура даже не сибирская, а почти магаданская… Вокруг площади – какие-то здания, увешанные рекламой, по виду торговые центры. Над всем этим гигантские видеоэкраны с аляповатыми роликами, за ними поднимаются высотки, тая в морозном смоге.

«И куда теперь идти?» – с интересом подумал Огневский.

Сперва стоило найти место, чтобы переночевать. Пошел наугад вдоль одной из улиц, забитых транспортом.

«Забавно, – подумал Андрей, глядя по сторонам, – вообще не видно традиционной архитектуры, ни одного здания. А ведь Маньчжурия – древняя земля, со своей большой историей. Неужели всю ее снесли, застроили угрюмыми высотками?..»

Вывески со словом “Hotel” нигде видно не было. Как и любых вывесок латинскими буквами – иероглифы, и только иероглифы. Приморские жители метко называют китайские письмена «пауками», очень похоже.

Вместе с группкой китайцев Огневский перебежал на красный свет ревущую шестиполосную дорогу. Всюду стояли светофоры, но на них никто не обращал внимания – ни водители, ни пешеходы. Автомобили просто ехали, игнорируя красный свет и разметку. А люди выжидали, пока в густом потоке возникнет брешь, и быстро семенили через проезжую часть.

«Анархия – мать порядка», – усмехнулся про себя Андрей. Поправил рюкзак, висевший на одной лямке за левым плечом, зашагал дальше.

Первые полчаса рев транспорта казался оглушительным, но постепенно слух стал привыкать. Натренированный замечать малейшие изменения, Огневский уловил, что сзади приближаются едва слышные, быстрые шаги. Но отреагировать не успел – подрастерял реакцию за полгода без службы и тренировок.

Только повернул голову – и увидел, как на него летит тощая низкая фигура. Китайский мальчишка, не старше лет двенадцати, прыгнул сзади прямо на идущего иностранца. Ручонки совсем тонкие, никогда бы он не смог отобрать сумку у взрослого мужчины. Но с разгона, благодаря силе прыжка, у гаденыша получилось. Сорвал рюкзак с плеча Огневского, ловко приземлился, прижимая добычу к груди, помчался прочь.

«Нехилый навык…» – успел подумать Огневский, а потом вздрогнул. В рюкзаке вещи немудреные, пес бы с ними, но ведь там загранпаспорт! Без него в Китае ни в гостинице не заночевать, ни деньги на юани не обменять. Потерял документы – путь тебе один, в российское консульство, а оттуда – в лапы к военному прокурору. По-другому просто не выживешь, ну разве что стать китайским бомжом… Спасибо, уж лучше на зону.

«Ты дебил?! – обругал себя Огневский. – Нашел время задумываться. Беги за ним!»

Малолетний уголовник уже ловко закинул рюкзак себе на спину. Семеня тонкими ногами в сбитых ботинках, он улепетывал к узкому переулку.

Андрей метнулся следом. Тело, разомлевшее после долгого сидения в автобусе, слушалось плохо. Потребовалось несколько секунд, чтобы дыхание выровнялось, а мышцы и нервы начали работать в полную силу.

И когда это наконец произошло, стало понятно, что мальчишке не уйти. Какой бы он ни был ловкий, но все же не чета взрослому, подготовленному человеку. Да еще ведь и тащит на себе рюкзак, не такой уж маленький, а Огневский теперь налегке.

Они бежали по узкому проходу меж двух серых стен, густо обклеенных ярко-красными объявлениями. Прямо в лицо Андрею ударил столб горячего, пахучего пара – вентиляционная отдушина из какой-то харчевни.

Огневский уверенно сокращал дистанцию, теперь можно было разглядеть, во что одет убегающий, – старый пуховик и спортивные штаны. С большой дырой, через которую, как говорится, видно его пролетарское происхождение.

Впереди бегущих ждала лестница в четыре ступени, за ней переулок заканчивался, выходил на какую-то улицу. На углу, у тележки с чем-то дымящимся, стоял старик в фартуке. Он лениво переворачивал большие клубни батата, жарил их на чем-то вроде высокого мангала с колесиками.

Вот только маленький разбойник тоже понял, что на своих коротких ножках от злого дядьки ему не уйти. Поэтому, взлетев по ступеням, он снова совершил свой коронный резкий прыжок – в сторону торговца бататами. Ударился о старика, оттолкнув его в сторону, и пинком отправил тележку катиться вниз по ступеням, прямо на бегущего по ним Огневского.

Андрей прижался к ржавым перилам, прогнулся в пояснице, уходя от края раскаленного мангала, тот прошел всего в паре сантиметров от его груди. Успел разглядеть, как под решеткой ало светятся пылающие уголья. Горячие бататные клубни разлетались во все в стороны, один едва не угодил Огневскому в лоб.

Торговец яростно что-то заорал, но бегущие уже пересекали улицу, уворачиваясь от машин. Воришка и тут показал изрядную ловкость, уклонялся от сигналящих авто на полной скорости. А вот Андрею пришлось пару раз остановиться, чтобы не угодить под колеса.

Дальше опять был переулок, за ним снова улица, уже без автомобилей – но заполненная толпой. В уши ударила духовая музыка – о, да это парад! Бодрая шеренга китаянок в ярко-алых костюмах маршировала по перекрытой проезжей части. Девушки синхронно поднимали в небо тонкие золотые жезлы.

«Это что, Первомай? – удивился Андрей. – Вроде декабрь на дворе…»

Да нет, вон на плакатах какой-то логотип с большим желтым трактором. День трудящихся в сельском хозяйстве? Или рекламная кампания тракторного завода? В стране, где социализм и капитализм сливаются подобно инь и ян, сложно отличить одно от другого…

Бегущие были уже перед самой колонной. Огневский успел увидеть, как мальчишка шмыгнул между двух красных юбок, женщины взвизгнули, но и только.

Андрей стиснул зубы – ему, бывшему раз в пять больше воришки, так точно не проскочить. И что делать? Не распихивать же дамочек в стороны, воспитание не позволит. Нужно быстро решать…

И он сделал единственное, что пришло в голову. Подбежав, приобнял одну из китаянок за талию, развернулся вместе с ней, словно в вальсе, и оказался по ту сторону шагавших. Получил на прощание по спине золотым жезлом – то ли всерьез, то ли игриво… Выяснять, к сожалению, некогда.

Теперь у вора был серьезный отрыв и неплохой шанс скрыться, шмыгнув в какой-нибудь закуток. Но Андрея уже разбирала ярость от всего происходящего, и она помогла ускориться. В последний момент он увидел, как мальчишка, сверкая дырой на штанине, ныряет в проем под высоким забором.

Огневский еле протиснулся вслед за ним – и закашлялся от пыли. Они оказались посреди большой стройки, бежали теперь среди куч щебня, под рев тяжелой техники.

Паренек двигался уже не так живо, как прежде. Устал, наверно, – рюкзак ведь нелегкий. Да, пожалуй, и перепугался – не часто, видимо, попадались ему настолько сильные и упорные преследователи.

Все тело Андрея горело, шрам на голове пульсировал, но до маленького негодяя оставалось не больше пяти метров.

И Огневский чуть не закричал, когда прямо навстречу мальчишке из-за угла выкатил громадный самосвал, китайский аналог «Белаза» с колесами в человеческий рост.

А вот разбойник не растерялся. Согнулся в три погибели и нырнул прямо под брюхо исполинской машины. Андрей не знал, что с ним стало, да и некогда было думать, самосвал уже ревел в метре перед ним самим. Водитель за толстым стеклом с ужасом глядел вниз на сумасшедшего лаовая, выскочившего прямо под колеса.

Андрей бросился в сторону, громадное рифленое колесо с рыком прошло совсем рядом с его плечом, и тут же еще одно пронеслось с другой стороны – дорога двухполосная, самосвалы катят в обе стороны!

Матерясь Огневский простоял несколько секунд как столб, между двух чудовищных машин, в вихре горячего выхлопа с обеих сторон. Когда они разошлись, Андрей с утроенной яростью, весь серый от резко пахнущей пыли, рванулся дальше.

Едва разглядел через серое марево, как мальчишка перескочил бетонное ограждение дороги и сиганул куда-то вниз. Пара мгновений – и Андрей прыгнул следом, пролетел метра три, приземлился на гору старых покрышек и еще какого-то мусора.

Стройка была позади, а вокруг – какой-то пустырь, заваленный барахлом и деталями ржавых машин. Мальчишка, что-то выкрикнув, кинулся к низкой бетонной будке, из которой выходила вбок толстая труба, обмотанная изоляцией, – теплопровод?

Малолетний вор исчез за дверью, покрытой разводами ржавчины. Огневский подлетел к ней в последнюю секунду и уперся плечом, не дал захлопнуть. С той стороны толкали неслабо, – похоже, сразу несколько человек.

Тяжело дыша от усталости и бешенства, Андрей вломился внутрь. Там было душно, противно пахло, в полумраке видны несколько фигур – все они в страхе попрятались.

Первым делом Огневский нашел воришку, тот сидел на полу и еле дышал от усталости. Андрей отобрал рюкзак, расстегнул, проверил внутренний карман – фу, паспорт на месте…

Быстрым взглядом окинул остальных. После чего немного выдохнул и расслабился, а то тело на автомате приняло боевую стойку. Нападения от этой публики можно было не бояться.

Помимо воришки в дырявых штанах, у стены стояли еще один пацаненок на пару лет младше, женщина с красным обветренным лицом и дед, совсем старый, с обвисшими грязными волосами.