Керины сказки

– А-а-а-а, я по-о-о-онял… – Зашипел человековатый. – Пиндосы! Жидомасоны! Сука, ща пацаны приедут, спортсмены! Если не долганёте мне десять баксов на «Убер» до Китай-Города, они вас всех…

Кляп вернулся в ротовую полость.

– Мда. Феерический долбень. – Проурчал Сам. – Я иногда папу не понимаю. Зачем он их таких делает? Это ж как Бетховену «Одиночество-сволочь» написать. Ну, то есть какое-то помутнение должно наступить. Или маразм. Короче, тут, настоятель, нужна Книга.

– Какая книга?

– Книга Изгнаний. – В когтистой лапе Самого появилась толстый фолиант. – Хорошая вещь. Дам тебе потом на время, отксеришь. Только не забудь не вернуть, не то похвалю. Ладно, начнём…

Сам встал перед одержимым на колено, послюнявил коготь, зашуршал страницами.

– Где-то тут… А, вот оно.

– Что «оно», Гнилейший?

– Молитва Постановления. Должно получиться.

Сам прокашлялся, облизнул губы раздвоенными языками. И громким, заунывным женским голосом с эхом, размноженным сводами храма, принялся изгонять человека:

– «…Руководствуясь статьёй 81 Семейного кодекса Российской Федерации, статьями 121—128 ГПК РФ, мировой суд постановил: взыскать алименты в размере одной четвертой части всех видов заработка, начиная с сегодняшнего дня и до наступления совершеннолетия…»

Одержимый изогнулся дугой и взвыл.

«…а также госпошлину в доход государства в размере…»

Кляп вылетел из пасти человековатого беса. Аскадил непонимающе уставился черными миндалинами на Самого.

– Ваша Инфернальность…?!

– Это чудо! – Вскинув клешни в пол, возопил настоятель.

– А то. – Ответил Сам, поднимаясь.

– И он больше не вернётся в Ад?

– Не то что в Ад. Он скорее всего не вернётся даже в Россию. Такие никогда не возвращаются.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ СПИЦЫНА

– Ыыыыээээээээ… а! – Громко зевнул Спицын, при этом по-кошачьи высунув язык – так зевается намного вкуснее – и открыл глаза. Ничегошеньки за время спицынской сиесты в тени дуба не изменилось. Перед ним расстилался всё тот же пейзаж: бескрайнее золотое море поспевшей ржи, прорезанное пыльной косой двухколейного тракта. Спицыну казалось, что он видит всё это сто лет. Отодрав от губы прикипевшую соломинку, Спицын встал и огляделся в поисках дуба, под которым он ещё не спал. Ну так, чтоб внести хоть какое-то разнообразие. Поиск результата не дал – Спицын дрых под всеми и по нескольку раз.

– Ыыыыээ… О! – Спицын замер с открытым ртом, таращась на солнце.

Вместо светила на него смотрела незнакомая женщина. Она… Сказать, что красивая – ничего не сказать. Угли чёрных глаз, чуть надменно смотрящих свысока, прожигали до костей. Она была из какого-то другого, высшего мира. Где довольно прохладно, судя по выступившему румянцу на её белых округлых щеках.

Спицын зажмурился, и снова разлепил глаза. Сверху на него безлико смотрело палящее солнце. Связав видение с тепловым ударом вкупе с отсутствием в своей жизни реальной женщины, Спицын успокоился и пошёл домой.

Ночью Спицын спал плохо. Незнакомка не выходила у него из головы. Она смотрела на него, даже когда он закрывал глаза, и наотрез отказывалась уступить место какому-нибудь сну типа полётов над ржаным полем или катящегося по тому же полю огромному чёрному шару, от которого ватноногий Спицын обычно убегал. К утру Спицын сдался и признал, что влюбился в незнакомку без памяти. Влюблённость и ночная духота разжижили спицынский мозг закоренелого материалиста, и он поверил в Знак. В ужасе от самого себя Спицын надел новую рубаху, присобачил к сапогам новые каблуки, засунул в суму краюху хлеба и дезодорант и двинулся в путь.

– Куда это ты чапаешь? – Спросили его друзья, сидящие под дубами.

– Понятия не имею. Это вообще не я иду. Это какой-то другой, полоумный Спицын. – Ответила им маленькая часть нормального Спицына и ступила на уходящий за горизонт тракт…

…К вечеру рожь наконец закончилась. Дорога ныряла в сосновый бор, и Спицын, заночевав в стоге, вошёл в лесную прохладу на следующее утро. Сойдя с тропы по-маленькому, Спицын заблудился и нарвался на медвежье семейство, изучающее поваленное дерево на предмет вкусных личинок. Из умных книг Спицын знал, что неплохо бы тихонько попятиться назад и медленно уйти на цыпочках. Поэтому он с воплями понёсся сквозь чащу, хрустя опавшими сучьями на весь лес. Так он снова очутился на дороге и, гонимый любовью и вероятностью медвежьего преследования, продолжил свой путь.

Сосны становились всё выше и толще. Это были будущие гроты, фоки и бизани, которых оденут в паруса и попутным ветром погонят навстречу новому и безумно интересному. Ну или вечному и холодному, оплакиваемому чайками. Это кому как повезёт. Размышляя об этом, Спицын понял, что стал романтиком. А ещё понял, что дальше идти некуда.

Впереди была только стена. Высокая деревянная стена, уходящая влево и вправо в бесконечность. Странно, подумал Спицын. Кто её построил? И что там за ней?

Закинув котомку за спину, Спицын ярко представил догоняющих его медведей и лихо взобрался на самую высокую сосну. Прошёл по толстенному суку и спрыгнул на верх стены.

И охренел.

Солнце было не совсем солнцем. Скорее каким-то большим стеклянным шаром, подвешенным на огромном крюке. Из шара исходил свет, который совсем не грел. Зато хорошо освещал всё вокруг.

Обратная сторона стены была золотой. А дальше была каменная пропасть. На другой её стороне висели другие миры. Разные – большие и маленькие, яркие и тусклые, весёлые и грустные. Там были разные люди – женщины и мужчины, богатые и нищие, плачущие, задумчивые, хмельные… Но незнакомки в них не было. Спицын заметил, что на золотой стене его мира что-то написано. Он пригляделся и прочёл надпись. «Шишкин». «Вот как называется мой мир. Шишкин. Я шишкинский. Так се звучит».

А потом появились великаны. Они брели по дну пропасти и пялилсь на миры. Спицын упал на поверхность стены и затаился. Великаны продефилировали мимо, одобрительно закивав миру «Шишкин» и скрылись за огромными воротами с надписью «ЗАЛ №4». До самой ночи Спицын размышлял, что делать дальше. Можно, конечно, вернуться домой. Оказалось, там еще много деревьев, в тени которых можно покемарить. Спицын почти согласился на этот вариант, пока ему опять не вспомнилась незнакомка. Спокойно-сосновый вариант тут же отпал. Но тогда что делать дальше? Спицыну нужно было попасть в её мир. Но как?

Солнце-шар погасло. Взошла бледная Луна. Луна почему-то приближалась к Спицыну, то исчезая, то ослепляя его иссиня-белым светом. Она оказалась в руках здоровенного черного великана с надписью «ЧОП» на груди и «РИСК-1» на шевроне. Великан медленно двигался по пропасти, направляясь к Спицыну. И к Спицыну, как любому по уши влюблённому существу, пришла безумная идея без малейшего понятия, что будет, если она-таки осуществится. Когда великан поравнялся с миром Спицына, тот прыгнул и очутился на его покатом плече. Удерживаясь за нестриженные волосы здоровяка, Спицын прокрался по воротнику и оказался на другой его стороне. Совсем рядом была отвесная стена с черными прямоугольниками других миров. В один из них, самый большой, Спицын со сдавленным воплем и сиганул. Перелетая через стену, в свете Луны он заметил название мира. «Брюллов»…

…И больно шмякнулся на что-то твёрдое. Поматерившись для обезболивания, Спицын достал спички и осветил то, на что упал. Это был белый отшлифованный камень. И еще один. И еще. Когда глаза привыкли к темноте, Спицын пригляделся и понял, что он валяется посреди пустынной улицы с какими-то красивыми белыми зданиями, которых он никогда раньше не видел. Что-то зацокало когтями по белой плитке, тяжело дыша духотой. Это была большая лохматая собака. Собака пронеслась мимо, не обращая на Спицына внимания. Будто убегала от кого-то. Или от чего-то более звериного, чем она сама. За собакой последовала еще одна, потом еще несколько. Почти неслышно прошуршала кошка. За поворотом забрезжил играющий на стенах свет, и на улице появился человек в красном плаще. Человек удивленно зыркнул на Спицына из-под шлема и что-то ему крикнул на непонятном языке. Спицын прикинулся элементом уличного декора, но человек ему не поверил и пошлёпал сандалиями к нему, положив ладонь на рукоять короткого меча.

– Здрасьте… – Замямлил Спицын. – А я это… Из Шишкина мы! С горячим, такскать, приветом… Вы ферштэйн, гражданин?

Но «гражданин» не ферштэйн Спицына, продолжая что-то тараторить.

– Не убивайте меня. Я только влюбился, почувствовал вкус к жизни, отведите меня в консульство «Шишкина», ну зачем меч?!

Клинок коснулся спицынского горла.

И тут вдарило.

Первый толчок отбросил вояку на несколько метров в сторону. А второй прибил сверху оторвавшейся колонной. Спицын вскочил на ноги. И тут начался ад.

Нависающий над городом вулкан выбросил столп огня и дыма, окрасив ночь в красное. Из домов выбежали ещё сонные, не понимающие ни черта люди – голые, наскоро замотавшиеся в какие-то простыни… В один миг Спицын тихий спящий город превратился в Хаос, сотканного из кричащих тел, грохота и падающих с неба камней. Спицын оцепенел. Он вдруг оказался будто в стороне от всего этого ужаса и одновременно в самом его центре. Толпа инстинктивно потекла прочь от вулкана, давя упавших, теряя убитых кусками мрамора и гранита. Рядом со Спицыным упала женщина в золотистой тоге. Спицын протянул к ней руку, но людской поток прижал его к стене и чуть не переломал рёбра. Когда он схлынул, женщина лежала не двигаясь, с выпавшей из туники грудью. У неё не было шансов в эту ночь. Спицын уже хотел броситься наутёк, когда под туникой что-то зашевелилось, и в алом свете неба показался голый кудрявый ребёнок. Ребёнок посмотрел на мёртвую мать и закричал. Очень громко. Громче вулкана. Спицын бросился к нему, еле увернувшись от проскакавшей галопом лошади. До мальчика оставалась пара метров, когда очередной толчок сбросил с крыши здания статую ни фига не помогающего бога. Бог устремился вниз. Спицын устремился к ребёнку.

Бог проиграл.

Спицын выиграл.

– Так. Так-так-так. Давай-ка, мил человек, отсюда сваливать. – Пророкотал мальчику несущийся Спицын, оставляя за спиной осколки божества. Как все влюблённые, он вдруг представил, что за ним откуда-то пристально наблюдает его незнакомка. Если она почует в нём жалкого труса, то вряд ли оценит. Поэтому Спицын неожиданно для себя стал очень храбрым, хотя страшно боялся умереть.

Всполох молнии на миг осветил силуэт высокой стены мира Брюллова. Прижав ребенка к груди, в кровь расцарапываясь острыми иглами, Спицын взобрался на старую акацию и спрыгнул на стену. Что делать дальше, он не очень себе представлял.

Но вулкан всё решил за него.

…Толчок был такой силы, что Спицына сдуло со стены как воробьиную пушинку. Он перелетел через пропасть зала номер 4 и вместе с мальчиком исчез за стеной очередного, не изведанного им мира…

…Бууууултых!

Темно, холодно и весьма солоновато. Вода. Много воды. Я в море что ли, подумал Спицын. А где ребё…

Буль.

…А, вот он. Спицын пошарил в воде руками и поймал маленькую ногу. Притянул к себе, разглядел в тёмной воде маленькую кудрявую голову. Ага, точно он. Ну, теперь бы подышать. Мимо них опускалось на дно что-то большое и тёмное. Но Спицын этого не заметил – загребая руками, он смотрел вверх, на продирающийся сквозь морскую толщ свет.

Солнце было не таким, как в его мире. Не теплое и ленивое. Оно было… тревожным. Пряча голову за пролетающие мимо хлопья туч, оно пугливо наблюдало за тем, что происходило внизу.

Вынырнувший Спицын жадно откусил кусок воздуха, мальчик в его руках закашлялся и шумно вдохнул. Но океан решил, что этого хватит, и снова накрыл их сине-зелёной водой. Что ж мне в Шишикине-то не сиделось, подумал Спицын. Но тут же отогнал эту мысль. А то вдруг Неизвестная её когда-нибудь прочтёт.

Снова воздух. Подышать и осмотреться. Проверить малька – ага, жив. Дрожит, мокр, но жив. Спицын отчаянно погрёб свободной рукой, совершенно без понятия, куда. Рука больно ударилась о что-то твёрдое. И до боли знакомое.

Это была сосна. Сосна-мачта.

– А тебе что дома не рослось? – Вслух спросил Спицын. Но сосна не ответила. Спицын обхватил её рукой и прислонил к ней мальчика. Трусливое солнце выглянуло из-за тучи, и Спицын увидел, что он не единственный, кто ухватился за спасительную мачту. Невдалеке в неё вцепился старый моряк. Ещё четверо сидели верхом на рее.

– Где я? – спросил Спицын у соседа по сосне.

– Добро пожаловать в Айвазовского, сынок! – Ответил моряк, подмигнул и улыбнулся побитым цингою ртом. Ему, блин, было весело. «Отсыпал бы ты немного своего безумства, мужик» – подумал Спицын.

– Всё, робяты! Амба. Девятый идёт!! – Проорал моряк на рее.

Водяная гора заслонила солнце. Ощерилась пенистой пастью, облизнулась гребневым языком. Спицын набрал полные лёгкие воздуха, мальчик, увидев это, последовал его примеру. Волна бросилась на людей.

Что было дальше, Спицын помнил не очень хорошо. Перед его глазами пролетели солнце, миллионы пузырей, тьма воды, снова солнце, искажённое хохотом лицо старого моряка, мачта, чайка, вода, солнце… Последнее, что он увидел – это огромную стену мира Айвазовского, приближающуюся к Спицыну с огромной скоростью. Потом волна ударила о стену, и Спицына подбросило куда-то вверх, к тёмному шару «Солнца», спящего на огромном крюке…

– Вы откуда здесь, мужчина?

Грудной женский голос пытался прорваться сквозь тьму, возвращая Спицына в сознание. Он открыл глаза – мальчик лежал на его груди, вцепившись маленькими ручками в то, что когда-то было спицынской рубахой. Живуч. Живуч, как детство, подумал Спицын. Он попробовал приподняться, схватившись за обод колеса, о которое, вероятно, он и ударился головой. Огляделся. Он лежал посредине большого проспекта, по которому сновали конки и дилижансы. Зябкая дымка придавала величественным зданиям какой-то холодной, но притягательной сказочности.

– Мужчина, я к вам обращаюсь!

Спицын глянул вверх. Из открытого экипажа на него смотрела она. Женщина-солнце. Та, к которой он шёл. Та, которую он любил.

– Я Спицын. Из Шишкина.

– Шишкин… Шишкин… Аааа, понятно. Сосёнки-медвежатки-пшеничка?

– Рожь. Там рожь растёт. Много-много ржи. Куда ни плюнь.

– И что вы делаете в мире Крамского? – Уточнила Неизвестная.

– Я к вам шёл. Вы появились на солнце. Я подумал, что это знак.

– Аххха- ха-ха-ха! Это не знак. Моё лицо, наверное, отразилось на большом стеклянном шаре, висящем на крюке. Когда меня несли из реставрации. Почему вы мокрый?

– Я из океана только что. Некоторым образом.

– А борода почему обуглена?

– Это от вулкана.

Надменность во взгляде Неизвестной уступила место любопытству, отчего густые смоляные брови подпрыгнули вверх.

– О-о-о, вы счастливчик. Видеть буйство стихий… Это так романтично…

– Ни черта там романтичного нет. Ужас и Сталинград. И ещё ощущение полной беспомощности. Мерзкое, потому что так оно и есть. Вот и всё.

Надменность тут же вернулась на место.

– Фи. Низкий Шишкинский грубиян. Брысь в свою рожь.

– Я думал, мы куда-нибудь сходим. В парк там или на речку.

– Ха! Скоро придут великаны – мне нужно работать. Всё, кыш отсюда. Кыш-кыш!

– Ой-ой, не очень-то и хотелось. – Пробурчал Спицын, тяжело вставая. – Пойдём, пацан. Я не грубиян. Я хороший человек. Щас украду нам еды, каких-нибудь шмоток…

Дальнейший план Спицына Неизвестная не слышала – он медленно удалялся, приобняв мальчика за плечо. Неизвестная посмотрела на часы бурой башни Городской Думы. Без двух десять. Скоро появятся первые великаны. Неизвестная поправила перо на черной бархатной шляпке, засунула озябшие ладони в муфту и приосанилась. Через две минуты она вновь будет ослеплять великанов своей красотой, а они её – вспышками холодного света. Ею опять будут восхищаться. И проходить дальше… Уходить прочь, к другим, оставив её одну. Совершенно одну. Никто так и не преодолеет тысячу страшных, непонятных миров, чтобы стать частью её мира. Никто кроме…

– Эй! Ты!…Вы…! С сыном..! Шишкинскиииииий!

– Это не мой сын. – Ответил Спицын, не оборачиваясь. – Его мамашу вулкан убил. Вот я его и того… Забрал.

«Как мило» – подумала Неизвестная. Можно было, конечно, сказать это и вслух. Но приличные неизвестные дамы не сдаются сразу и в лоб.

– Вы думаете, спасли ребёнка и всё? Миссия закончена? Посмотрите на него – он посинел и весь дрожит! Его надо срочно показать Сергей Сергеичу!

– Я не знаю никакого Сергей Сергеича.

– Вы не знаете Боткина? Это лучший эскулап мира Крамского! Марш в экипаж! Господи, ну что вы тащитесь раненой улиткою?! Трогай, Прохор!…

…И они понеслись по зябкому Невскому, под храп лошадей и крики торговцев, под утробный стон далёкого фабричного гудка, прочь от высокой деревянной стены этого мира. Они не слышали, как ошеломлённые великаны носились по пропасти, причитая о вандализме и непоправимом ущербе и желая великану с надписью «ЧОП» гореть в аду строгого режима. Всплескивая руками, они таращились на картины мира. Они были другими.

Потому что их изменил маленький, но безумно влюблённый Спицын.

РАЗБОРКА

Однажды утром Громов не обнаружил в доме еды. Она исчезла, и, судя по засохшим на всех горизонтальных поверхностях уликам, достаточно давно. Голод почистил Громову зубы, на пару секунд прижал непокорный вихор к черепу, всунул громовское туловище в наименее грязную майку и отправил в ближайшую «Пятёрочку».

Привычно поиграв в мага, отчего зеленые двери магазина разъехались «по мановению руки», Громов бодро вошёл внутрь. Из хаоса припаркованных тележек он, как обычно, выбрал самую неуправляемую. Отчаянно работая руками и телом, чтобы не ехать по дуге, Громов лихо устремился сквозь овощи вперёд – туда, где в искристой тиши холодильника застыла пища холостяков. Скоро он по-гарпьи схватит прохладную пачку чего-то пернато-копытного с надписью «с говядиной», привычно выкрикнет «Твою мать, сколько она стоит?!», обезумев от поисков нужного ценника, поймёт, что не найдёт его никогда и понесётся к майоне…

– Пс…! Мужик!

Громов остановился и оглянулся.

– Да-да, ты, с вихром!

Голос был определённо мужской. Только мужчин рядом не было. Лишь бабка, медвежатником простукивающая дыню.

– Я здесь! В помидорах за 99!

Громов осторожно подошёл к поддону с помидорами и прислушался.

– Думаешь, розовые помидоры за 99 продают? Совсем что ли с ума сошёл? Я на соседнем, где обычные!

Громов подкрался к соседней помидоровой пирамиде.

– Это сливовидные за 210, господи, ты чё – никогда помидоры не покупал?

– Только в банках. – Прошептал Громов. – Вот эти? Это что, тоже помидоры?

– Не начинай. Слушай. Купи меня. Срочно. Очень прошу! Умоляю просто!

– А ты кто? Помидор?

– Девятая конная армия! Конечно, я помидор… Извини. Извини. Я на нервах. Прости. Вот он я, с зелёным пятном. Нет, холодно. Теплее. Горячо. Да, это я!

– Нафига ты мне нужен? – Тихо спросил Громов, видя неподдельный интерес охранника к своей беседующей с помидором персоне.

– Помоги, бро… Мою Свету купили…

– А Света – эээээээто…?

– …Жена моя. Выросли вместе… И тут эта тварюга пергидрольная! Пялилась-пялилась, потом р-р-р-р-раз! Схватила её и на кассу унесла! Догони её, христом-богом прошу!

– Ладно, только не кричи!

Громов сделал вид, что простукивает лук. К охраннику присоединился второй. Громов оторвал от рулона зелёный пакет, чтобы покупка не выглядела уж совсем дикой. Долго растирал его край между пальцами, пока не понял, что открывать нужно с другой стороны.

– Быстрее! Уйдёт ведь!

– Да щас, щас!

Оставив тележку, Громов понёсся к кассе.

– Вон она! У второй! В красной блузе! Расплачивается уже!

Громов рванулся к кассе номер три, где не было очереди. Он почти успел, когда юркая старушка с дыней и куриными шеями вынырнула из-за акционных яиц и вязаным шлагбаумом закрыла проход. Вероятно, рывок забрал все её жизненные силы, поэтому дальше всё происходило ооооочень медленно.

Громов с помидором печально наблюдали за красной блузкой, которая отошла от второй кассы и направилась к выходу.

– Вот, внучка, ещё рубель нашла!

– Спасибо. Наклеечки собираете?

– Канееееешна!

Да ё ж моё ж! Прошли тысячи лет, пока бабуля сложила наклейки в кошелёк, кошелёк в сумку, сумку в пакет, пакет в пакет, пакет в тряпичную тачку, и покинула межкассовое пространство. Лента подвезла одинокий помидор к улыбчивой кассирше. Громов перестал пялиться на «Дюрекс», вспоминая, когда он их в последний раз покупал, и бросился за помидором.

– У вас один помидор? – уточнила у Громова улыбчивая.

– Да.

– Это обычный?

– Да!

– За 99?

– ДА!

– Товар по акции? Кофе?

– Нет.

– Шпроты?

– Нет.

– «Алёнка»?

– НЕТ!

– Ой, вы сейчас будто хором ответили.

– Нет, я здесь один. НУ, еще помидор. Но он не разговаривает. Он же помидор. Обычный. За 99.

– С вас 22 рубля. Спасибо, что без сдачи… Подождите, мужчина! А наклеечку?..

…Но Громов с помидором были уже на улице.

– Видишь их? – Тревожно спросил помидор.

– Да, вижу. – Громов направился за красноблузой, маневрирующей среди припаркованных машин. – Женщина! Постойте! Женщи-наа!

Кузьмина быстро оглянулась и ускорила шаг. Громов перешел на бег и догнал её через три «Хюндая».

– Извините! Погодите. Вы.. вы не поверите, но тут такое…

– Мужчина, отстаньте, я очень спешу! – Отрубила Кузьмина, оглядываясь куда-то.

– Почему мы остановились?! – Сказал тоненький женский голос из её сумки. – Мы же её упустим!

– Света!!! – завопил помидор из пакета. – Света, я здесь!

– Дима?! – испуганно ответили из сумки Кузьминой.

– Светыч! Я тебя нашёл! Ааааа!!! Спасибо, мужик! От души!

– Рано радуешься. – Ответил Громов. Он понял, куда так спешила Кузьмина. К девице, грузившей в багажник розовые мячи краснодарских, снопы рукколы и креветки во льду. – Диман. Она от тебя сбежала. Попросила вот эту себя купить и в высшее общество подкинуть.

– Ты чо несёшь, мужик?! Это ж Светка моя! Света! Света?!

– Да потому что больше так не могу! – Взвизгнула помидориха из сумки. – Я вяну, Ди-ма! В этом вонючем поддоне! Чтобы что? Сдохнуть в укропе и дешевом подсолнечном масле за 53.80?! Я хочу в оливковом! За 140.02! Под красное полусладкое! Хоть в конце почувствовать себя настоящей женщиной!

– Но… Све… мы же… с рассады…

– Нда. Все они одинаковые. – Сказал Громов.

– Оооо, ну конечно! – Вступилась Кузьмина. – Старая как мир песня! Рука об руку не ударят, а потом удивляются, почему от них жены сбегают!

– Да он не может ударить! – Громов демонстративно замахал Димой. – У него рук нету! Он не виноват, что он безрукий помидор! Зато.. зато у него сердце! Этсамое… любящее! Вот это у него есть! Да, может он некрасивый. Не круглый. Антикруглый даже я бы сказал. Но искренний! Верный помидор, что еще надо-то?

– Боже мой, тирада неудачника! – Закатила подкрашенные глаза Кузьмина.

– Чего это? Я очень даже… удачник!

– Братан, кинь меня в стену! – Взмолился помидор.

– Димочка, не надо! – Воскликнула помидориха.

– Не ведись, он тобой манипулирует. – Наставительно произнесла Кузьмина.

– Вот откуда Вы это знаете? – Возмутился Громов и встал на колени перед её сумкой. – Послушайте, Светлана. Я понимаю – красивые розовые помидоры, морские гады, китайский фарфор… Но я не уверен, что это Ваше. Я не уверен, что всё это примет Вас за свою. Вполне вероятно, что они будут до конца жизни Вас сторониться, сплетничать за спиной, и всячески отказываться Вас принять в свой круг. А Дима…

– Да перестаньте! – Кузьмина спрятала сумку за спину. – Дмитрий! Нельзя привязывать к себе женщину, если она этого не хочет! Отпустите её! Там в поддоне еще много замечательных помидорок, и вполне возможно, что одна из них как раз Ваша! А Свету просто забудьте! И не лайкайте её, не оскорбляйте и не угрожайте! Хотя, ёлки-палки, уже опять женаты и с двумя детьми!

Голос Кузьминой почему-то в последний момент сорвался.

– А чего это Вы за него решаете? Пусть борется! Может, у Светланы просто этсамое… эмоциональный порыв! Может, она потом пожалеет! Моя бывшая вон тоже до сих пор из Черногории по ночам наяривает, когда на вилле напьётся! Типа она вся такая несчастная и дура!

– Так что же Вы за неё не боретесь?!

– Я не знаю. – Поник Громов. – Может, просто я её никогда не любил. Так, как Диман свою Свету.

Сумка Кузьминой мелко затряслась от девичьих рыданий. Дима зашмыгал зелёным пятном. Девица взвизгнула колёсами и по встречке унесла за горизонт роскошную жизнь.

– Знаете, у меня идея. – Обратился Громов к Кузьминой, презрев нависшее молчание. – А что если… им немного помочь?

– В смысле? – Донеслось изо рта Кузьминой и двух пакетов одновременно.