Нежный лед

– Понятно, что Флора, а кто еще, ты знаешь? Ведь сначала было принято решение, что не допустят. Так?

– Так.

– Почему же они вдруг передумали?

– Меня там не было… Какая нам разница? Спасибо надо сказать. Теперь главное – пить как можно больше, вывести из организма антиаллерген до последней молекулы.

– Что ты про Лысенкова знаешь?

– Про кого?

– Про Лысенкова.

Лариса задумалась.

– Он, кажется, кукурузу сажал… При Хрущеве…

– Не при Хрущеве, а при Сталине, и не кукурузу… А может, и кукурузу тоже. Я не помню… Лариса, то был Лысенко, а я тебя про Лысенкова спрашиваю.

– Нина, сейчас без десяти одиннадцать. Мне завтра в шесть утра вставать. Ты мне звонишь о кукурузе поговорить?! – Голос Ларисы звенел. Судя по этому звону, в кровать она явно не собиралась, а если и собиралась, то не спать.

Нина вскипела от ярости:

– По срочному делу я тебе звоню! У тебя, конечно, есть дела поважней, чем карьера Майкла. А для меня ничего важней, чем мой сын, нет и быть не может. Поэтому я и звоню!

Нине померещился странный звук. То ли писк, то ли скрип, то ли отдаленный смешок.

– Лариса! Ты слышишь меня?!

– Слышу, Ниночка… – Одной рукой Лариса прижала трубку к уху, другую выставила вперед как копье. Теперь Клаудио не завалит ее целоваться, пока она не закончит этот разговор. Сам же требует от нее профессионализма и сам же отвлекает. – Нина, я тебя слушаю внимательно.

Сдерживаясь, чтобы не провалиться в раздражение, Нина рассказала про встречу в кафетерии и про свои опасения. Если действительно сработало слово Лысенкова, значит, он многое может. А раз так, то вполне вероятно, что результаты допинг-контроля будут подтасованы, сколько бы Майкл ни промывал свой бедный желудок. Лысенков этот непрост. Он с большой вероятностью связан с мафией. Здесь страшная провокация может быть! Нина всего сказать не может, но если Лысенкову и тем, кто за ним стоит, нужен скандал, то они соткут его из воздуха. Карьера Майкла будет погублена! Зачем бы Лысенкову помогать Майклу? С какой стати?

– Нина, Лысенкова я в упор не знаю. Это кто-то новый. – Лариса чеканила слова. – Но, Нин… – Ее голос резко смягчился и стал почти ласковым. – Ниночка, если ты так уверена, что всесильные мафиози оказывают знаки внимания твоему сыну, может быть, лучше самим отказаться от участия в чемпионате? Так, мол, и так. Участвовать не будем, мафии боимся. Ты не стесняйся, Ниночка, ты только скажи, Майкла мигом исключат! Я тебе обещаю.

Клаудио, не встречая ни отклика, ни сопротивления, давно перешел на активное самообслуживание – самозабвенно обнимал Ларису сзади.

– Знаешь, как это называется? – На Клаудио Лариса не реагировала, реагировала на Нину. – Паранойя. Заболевание психики. Лечиться надо. – Она нажала красную кнопку отбоя.

Телефон замолчал, а Нина все сидела и сидела, прижимая молчащую трубку к уху.

А лечиться действительно надо: сердце болит нестерпимо. Словно тоненькая стальная нить режет ее сердце пополам. И не вздохнуть…

Глава 32

Чемпионат мира по фигурному катанию в Калгари бушевал уже два дня, с пятнадцатого января. Мужчины-одиночники, и в их числе Майкл Чайка, первый раз с короткой программой выходили на лед только семнадцатого. В шесть вечера.

Два с половиной дня Майкл ходил в полупьяном от всплеска эмоций состоянии. Алкоголя конечно же он в рот не брал ни капли. Клаудио убил бы его на месте, убил бы и в землю закопал, но… Счастье и страх, смешанные в равных долях и взбитые в пену, пьянили до слез. До восторга!

То ли живот болел, то ли аллергический насморк эмигрировал куда-то далеко на юг, в район телесного экватора, то ли буфетчики ледового дворца, сговорившись, подмешивали ему в кофе слабительное. Нервы у Майкла разыгрались, как никогда прежде… Чемпионат мира – не среди юниоров, среди взрослых. И он, восемнадцати лет от роду, полноправный участник, мистер Майкл Чайка! Есть на свете кто-то, кто не был бы счастлив при таких обстоятельствах?

Майкл сидел на трибунах, смотрел, как выступают парники и танцоры… Разъяренный Клаудио оборвал его нежный флирт с прелестной китаяночкой из Нью-Йорка и чуть не за шиворот поволок тренироваться. Майкл, идиотически улыбаясь, последовал за строгим педагогом.

Главное, по сути, уже произошло. Он участвует в чемпионате мира? Участвует! Остальное неважно. Участие само по себе – уже несусветный успех. Но потренироваться лишним не будет. Кто бы спорил?

…Вот и настала минута. Майкл надел костюм для короткой программы, зачехлил коньки и пошел на разминку. У него, кстати, отдельная гардеробная! На чемпионате мира у каждого выступающего отдельная гардеробная, как у голливудской звезды.

Маме это почему-то очень льстит. Она приволокла с собой полхолодильника снеди, разложила по лавочкам контейнеры с едой, термос с кофе, валерьянку. Последнее, естественно, для себя. Развесила куртки, свою и Майкла, на принесенные из дома вешалки. Куртка Майкла вполне вольготно чувствовала бы себя скомканной где-нибудь под лавкой, но маме видней, как организовать быт участника чемпионата мира. У нее даже надувная подушечка с собой оказалась – вдруг между разминкой и выступлением ребенок захочет минутку отдохнуть? Эта подушечка рассмешила Майкла вконец:

– Мать, ты здесь ночевать собираешься?

– Жалко тебе? Надувательство – первопричина, комфорт – следствие. Смотри, прелесть какая!

Синяя бархатистая резина быстро приняла форму пышной упругой подковы.

Нина подложила ее себе под голову, откинулась к стене и победно посмотрела на Майкла:

– Видал?

– Видал!

Глава 33

Ее мальчик ушел на разминку. Теперь можно расслабиться и получить удовольствие. Все сбылось. Она дожила до светлого дня. Как бы он ни выступил, он – участник. Это много. Ай да Нина! Остается наточить серп и начать пожинать лавры.

Скрипнула дверь. Нина обернулась – дверь тут же захлопнулась. Нина вспомнила, поморщилась. Собственно, она и не забывала ни на секунду. Такое забудешь…

Если Артемий использовал имя собственного умершего внука для гнусного подлога, разве он остановится перед такой мелочью, как спортивная карьера внука живого? Артемий – «одаренный шантажист», это ей еще Ивашкевич в Риме сказал. Тогда она испугалась так сильно, что даже и удивиться не успела. А теперь ей кажется, что она всегда знала, какой Артемий подонок!

Сейчас для Нины главное что? Сейчас главное тянуть время. Всего неделя! И чемпионат будет позади!

Она закрыла глаза. Главное – это не пускать тревогу ни в мозги, ни в душу. Думать о приятном. Какая, например, замечательная подушечка! Дырка в подкове как раз для Нининого затылка, будто мерку снимали. Ля-ля-ля… Ля, ля… Ля. Ля. Ля…

Адажио Нининого счастья зазвучало в голове тихонечко, нежно… Какая все-таки чудесная музыка. Какой мудрый человек композитор Хачатурян… Впрочем, почему мудрый? Может, он мудрым и не был вовсе, но вот перевел на язык музыки свои чувства, и они материализовались. И каждый слышащий эти отзвуки рая вспоминает, что и в его жизни, яркой или тусклой, благородной или паскудной, тоже были мгновения божественного наслаждения!

Какие мощные, слепящие литавры! Какая точность в передаче неприлично сказать чего. И второй раз оно не приходит, как ни старайся. Кажется, вот-вот-вот… Ан нет. Растаяло, исчезло, все сначала начинай. Если можешь…

Какой-то журналистке Хачатурян признался, что его музыка – чистая эротика. Конечно, в советские годы журналистка нигде этого откровения упоминать и не пыталась, но истина пережила советскую власть и вместе с журналисткой дожила до эпохи Интернета. Нина прочла откровения старушки на каком-то форуме и поразилась точности своей догадки. Она-то сразу узнала в адажио из балета «Спартак» вознесение к оргазму. Странно было бы не узнать, если хоть раз испытал. Но говорить об этом нельзя. «Нельзя принижать высокое искусство до уровня физиологии…» Это из советских газет.

Снова скрипнула дверь. Открылась. Заглянула крупная мужская голова, абсолютно седая. Лицо молодое, а волосы белы, как снег. Встретились взглядами. Плечи у Нины мгновенно отяжелели, будто на нее набросили свинцовую пелерину, как в рентгеновском кабинете.

Глава 34

Майкл вернулся с разминки:

– Ма-а, дай кофя…

Он еще не договорил, еще не отзвучала неискоренимая и неуместная здесь «я», а Нина уже протягивала ему дымящийся бумажный стаканчик в четверть литра. В черном кофе, оставляя следы, как самолет в небе, красиво таяли нежные жирные сливки. Только что налитые, как Майкл любит.

– Кофе, – машинально поправила Нина и вздрогнула от громкого голоса, в ту же секунду раздавшегося за ее спиной:

– Добрый, добрый день!

На пороге стоял и широко улыбался высокий и молодой, но совершенно седой мужчина.

«Это он заглядывал…» Нина напряглась.

– Майкл, ты знаешь, сам Потапов случайно видел твою разминку. Ему, в принципе, понравилось… Сказал, что у тебя осанка неплохая… Здравствуйте, вы, наверное, мама?

Нина не ответила, словно не слышала. Принялась сосредоточенно рыться в сумке. Майкл испугался неловкости:

– Да, да, Николай Иванович, это моя мама. Познакомьтесь, пожалуйста.

Лысенков поклонился Нине:

– Очень приятно познакомиться. Я Николай Лысенков. Ваш земляк. Скучаете по России?

Впервые в жизни руки у Нины затряслись, как в Паркинсоне. Вот он, Лысенков! Слава богу, что не Артемий, а какой-то Николай. В сыновья Артемию не годится – сам седой. Может, брат? Не Артемия, конечно, а этой… которая Лысенкова… жены его, перевозчицы. А может, просто однофамилец?! Хорошо бы, но невозможно. Митя-младенчик случайно «воскрес»?

Ответила, на Лысенкова не глядя:

– Я скучаю по спокойной жизни, которой у меня никогда не было.

Нина не говорила – бурчала, продолжала бессмысленно копошиться в сумке. Было заметно, что она ничего не ищет. Просто хочет руки занять.

– Разумеется! – Лысенков широко улыбнулся. – Поздравляю вас с тем, что ваш сын участвует в чемпионате мира! Возможно, смогу быть чем-то полезен. Вот моя карточка.

– Простите, перед выходом на лед сыну надо отдохнуть…

– Конечно, конечно. Ни пуха ни пера!

Лысенков вышел.

Да… Похоже, тот кадыкастый юродивый, что прицепился к нему в Монреале возле российского консульства, не соврал. Действительно женщина-танк!

Глава 35

– Я просила тебя: stay away from Russians! Так нет, ты поступаешь ровно наоборот! Ты зачем познакомил меня с этим жлобом?!

– Что мне, бегать от него? Ты же видела, он сам навязался. Я должен был его выгнать? Нахамить ему из-за того, что у тебя паранойя по поводу русской мафии?

– Конечно, нахамить матери значительно легче, чем чужому жлобу! У меня нет паранойи. У меня есть причины!

– Ну какие у тебя могут быть причины?

– Неважно какие.

– Вот именно. Вот именно. Насмотрелась сериалов… А я не могу хамить людям. Ты можешь, а я не могу!

– Ты, сопляк, делай, что я тебе говорю! Я тебе сказала: stay away from Russians! Чтоб я этого типа возле тебя больше не видела! На пушечный выстрел не подпускай!

– Да, я буду его отгонять… Николай Иванович, отойдите, пожалуйста, мне мама не разрешает с вами разговаривать…

От возбуждения и гнева Нина закашлялась и покраснела.

– Я сказала: stay away from Russians!

– Ты сумасшедшая. Тебе лечиться пора!

– Майкл, прекрати!

– Иди ты…

– Майкл, прекрати, не заводись… Тебе сейчас программу катать!

– Иди ты на… Вместе со своей программой и со своим фигурным катанием!

Внезапно ее надели на тоненький шампур, проколов сквозь сердце. Удивительно, как точно попали – ровно в серединку. Шампур раскален, наверное, добела. Боль распространилась по телу мгновенно. Ни рук, ни ног, ни пальцев, ни глазных век она уже не чувствовала. Все залило расплавленной нестерпимой болью. Она теперь состоит только из боли. Интересно, дышит она или нет?

«Мистер Майкл Чайка приглашается в зону ожидания главной арены», – услышала Нина. Это по местному радио объявляют? Раз слышит, значит, жива. Или… необязательно?

Как же она сразу-то не догадалась? Боль – это она, Нина, и есть. Это ее новое состояние. Мишенька, не пугайся! Бедный мальчик. Господи, какие у него глаза. Мишенька, да не пугайся ты так, это же всего лишь боль. Как бы ему эту мысль передать? Говорить не получается. Забыла, что нужно делать, чтобы был звук…

«Мистер Майкл Чайка приглашается в зону ожидания главной арены немедленно».

По местному радио объявляют. «Немедленно». А Мишенька еще здесь. Почему?!

Глава 36

Матери стало плохо внезапно. Мать была в сознании, смотрела на него ласково, но говорить не могла. Мобильная связь в ледовом дворце ужасная, пока «Emergency»[11] вызвал – минут семь прошло.

«Мистер Чайка должен прибыть в зону ожидания главной арены немедленно».

Положил он на вас. Он мать в таком состоянии не бросит.

– Ты почему до сих пор здесь?! – Лариса не верила своим глазам. – Я тебя по всему дворцу ищу! На скандал нарываешься?

– Я «Emergency» жду.

– Что с мамой?!

– Ей внезапно стало плохо. Я никуда не пойду.

– Иди на лед! С мамой я побуду…

Майкл не реагировал. Стоял, согнувшись, над Ниной.

– Беги на лед немедленно! – Лариса кричала. Ее фальцет срывался, а потому был еще противней.

Майкл не двинулся с места.

– Послушай, – вдруг Лариса заговорила медленно и внятно, – еще минута – и прощай чемпионат. Она потом тебя же и упрекнет. Скажет, что повод нашел, чтобы отлынивать.

Как еще можно его ударить? Побольней, чтоб этот малолетний идиот очнулся?

– Мать всю жизнь на твою карьеру положила! Ты ее мечту топчешь. Нина тебе трусости не простит… Ми-и-иша! Опомнись, беги на лед! Клянусь тебе, я ее одну не оставлю, «Скорой» дождусь!

Лариса вытолкала Майкла из гардеробной. Это уже было возможно. Он уже не сопротивлялся.

Глава 37

Музыку для короткой программы посоветовала Нина – адажио из балета Арама Хачатуряна «Спартак». Клаудио сначала протестовал. Ему казалось, что тот ясный восточный колорит, который присутствует в этой музыке, подчеркнет его, Клаудио, близость к Востоку. Напомнит кому не надо о его азербайджанском происхождении, притушив тем самым французский шарм осмысленно построенной биографии.

Он талантливый хореограф, а люди станут думать, что его новая композиция только потому и хороша, что она на восточную музыку… Ни фига! Клаудио на любую тему талантлив! Чукотский народный танец в короткую программу не желаете перепереть? А что? Вполне себе канадская идея. Как там местные канадские чукчи называются? Инуиты? Инуэты? Ставим номер под названием «Минуэт для инуэта»! Шутка.

Нина подарила Клаудио диск с адажио из «Спартака». Просила еще раз подумать, послушать в машине.

– Окей, Нина. Я обещаю, что прослушаю дважды.

На следующий день он принес диск на тренировку. Пускай будет Хачатурян, раз Нине хочется. Красиво, черт подери! Можно такое изобразить на льду… У Майкла хорошие руки. Это важно. Подчеркнет психологичность музыки.

Нина, узнав о скором решении Клаудио, усмехнулась. Ах ты… француз французович, лицо кавказской национальности. Догадался, о чем музыка? Узнал? Ну то-то же.

На литавры был положен тройной аксель – фирменный прыжок Майкла. Он получался у него, во-первых, вполне сносно, во-вторых, почти всегда.

Очень сложный и престижный элемент. Можно сказать, знаковый.

Глава 38

Адажио Хачатуряна зазвучало над большой ледовой ареной. Адажио Нининого счастья. Лариса повернула выключатель местного внутреннего радио на максимальную громкость – хоть слышать то, что там, на арене, происходит.

Какая нелепость! С Ниной всегда так, обязательно какая-нибудь неприятная неожиданность. Нина не просто не умеет – она не хочет быть счастливой! Какая-то в ней упертость, упрямство какое-то фанатичное. Из таких, наверное, в свое время получались пламенные революционерки или преданные сталинистки. Большевички-подпольщицы. Если поменять знак на противоположный, получится диссидентка – революционерка советского застоя.

Лариса не любила принципиальных. Когда-то она тоже была и юной дурой-пионеркой, и хорошей девочкой-комсомолкой. С годами, с несчастливым замужеством, но главное, с появлением в ее жизни Клаудио фальшивая идеологическая ерунда стряхнулась с ее вывернутой наизнанку души. Ее изувеченная совесть разогнулась и оказалась стройной, ясной и чистой. Лариса, простая женщина, хочет простого счастья и достойна его! Нинины упреки, немые или озвученные, казались теперь брюзжаньем настоятельницы расформированного монастыря.

Изыди, Нина! С твоим тяжелым взглядом, с твоим стопроцентно советским «так надо»! Изыди, несчастное создание, из жизни женщины по имени Лариса – любимой, любящей и везучей! Те времена, когда Лариса подчинялась твоему тяжелому обаянию, прошли безвозвратно…

Но вот надо же! Вместо того чтобы стоять сейчас с гордо поднятой головой на тренерском мостике, следя из ближнего ряда, как выступает (на чемпионате мира среди взрослых!) ее восемнадцатилетний питомец, вместо того чтобы беспрестанно ощущать на своем лице «поцелуи» телевизионных камер и слышать, как дикторы на разных языках хоть и вскользь, но уважительно называют ее имя, она, тренер Лариса Рабин, должна оставаться тут с этой несчастливой по определению дурой, у которой даже сердечный приступ не вовремя!

Музыка остановилась после первых нескольких секунд звучания… Что там произошло?! О господи, как же Ларисе отсюда вырваться? Скорее бы эта сволочная «скорая» подоспела… Канада… называется. Пока ждешь – помрешь. В дверь стучатся. О счастье!

– Yes! Come in!

В комнату вошел Николай Лысенков.

Глава 39

«Вероятно, произошла какая-то накладка. О, все понятно… Музыка началась до того, как канадский фигурист занял свою исходную позицию в центре арены. Сейчас он начнет программу сначала. Майклу Чайке восемнадцать лет, он питомец тренера Ларисы Рабин, его также тренирует хореограф Клаудио Кавадис. Музыка, вероятно, зазвучит снова через пару секунд. Чайка выступает под музыку композитора Арама Хачатюриана».

«Это комментатор CBC, – сообразила Нина. – По внутреннему радио ледового дворца, видимо, транслируют репортаж… Когда своих объявлений нет».

Если б Нина могла удивляться, она бы очень удивилась тому факту, что в ее теле, залитом до краев тяжелой расплавленной болью, где-то еще могут размещаться мысли. Но мысли были. Был слух, раз она слышит музыку и голос радиокомментатора. Даже зрение имеется, но странное. Глаза ее полузакрыты, она видит происходящее так, будто подглядывает в узкую щелочку. Несколько раз к ней наклонилось лицо Ларисы, а потом появилась голова седого жлоба Лысенкова. Потом, много позже, темнокожее женское лицо, молодое и милое. Голосов Нина больше не слышала, совсем. Голоса размазались, растворились в музыке. Наверное, если б захотела, она могла бы сфокусироваться на голосах. Но она не хотела. Музыка лучше.

Глава 40

…Адажио Хачатуряна звучало над большой ареной Калгарийского Ледового дворца. Адажио Нининого счастья.

Майкл слышал выверенную до секунд музыку. До секунд? Каждый фрейм, тридцатая доля секунды, был учтен. Каждое движение просчитано, продумано, отрепетировано до автоматизма. И вот он на арене. Восемнадцатилетний гладиатор без гладиаторского меча и ясно обозначенного противника.

Мать – с Ларисой. Лариса ее не оставит. «Скорая», наверное, уже прибыла…

Майкл пропустил заход на двойной сальхов! Альты уже кончались, уже флейты звучат. Окей. Выполнит элементом меньше. Следующее… А что следующее?! О боже, он забыл!

Майкл катал программу из рук вон плохо. Пропускал элемент за элементом. Первые секунд двадцать пять – тридцать – очевидный провал. Клаудио почернел, вцепился в бортик. Смотрел грозно, как голодный орел в зоопарке, с ненавистью. Метнул взгляд в опоздавшую к началу Ларису.

– У Нины сердечный приступ. – Лариса задыхалась от бега. – Я ее с Николаем Лысенковым оставила… «Скорая» сейчас будет…

Клаудио выругался.

«Двойной тулуп на три буквы… дорожку прополз в параличе, о вращении даже не вспомнил. Уйти. Зачем мелькать на телеэкранах мира в связи с таким оскорбительным провалом?

Клаудио повернулся и решительно шагнул в сторону кулис. Прочь с тренерского мостика!

«Пусть Лариска сама за своего недоросля краснеет. Чайка – ее фигурист, а я только приглашенный хореограф. Этот позор не имеет ко мне никакого…» Додумать он не успел. Зал охнул, будто на льду разорвалась бомба. Майкл приземлял какой-то роскошный прыжок, начала которого Клаудио не видел. Осанка Майкла изменилась, голова была так гордо и так красиво поднята над простертыми в торможении руками, что Клаудио чуть не вскрикнул от изумления!

Этот молодой бог, Аполлон из Эрмитажа, вдруг оживший и материализовавшийся в дремучем заснеженном Калгари, Майкл Чайка? «Еще только флейты, – почему-то с испугом подумал Клаудио. – Сейчас начнутся трубы…»

Лариса не дышала. Во рту сухо, как в пустыне, низ живота сейчас разорвется от страха. Прямо здесь, на тренерском мостике. Что случилось с Майклом? Это не Майкл. Его подменили. «Еще только флейты, – Лариса вжала голову в плечи. – Сейчас начнутся трубы…»

Глава 41

Выступление неприятного ему Майкла Чайки Крис Синчаук смотреть не стал – надо же когда-нибудь и перекусить, к тому же в кафетерии можно запросто слушать трансляцию. Музыка над ледовой ареной не должна глушить зрителей, но слышна должна быть идеально. Новая стереофоническая система ледового дворца Калгари – предмет несомненной гордости Canadian Skating Union и его, Криса, личная заслуга. Прекрасное звучание! Но музыка у этого Чайки какая-то странная. Слишком уж европейская и в то же время… какая-то арабская, что ли?

Приземляясь во вращение, Майкл проплыл надо льдом лишних полкружочка. Низенько-низенько так проплыл, сантиметрах всего лишь в сорока. Нежно погладил сиреневый звук. Странно, как такое возможно? Но вот погладил же… Может быть, это сон?

Майкл взмахнул руками, запрокинул голову, взлетел! Воздух вокруг него изменился. Стал плотнее и словно дышал. Воздух был живой. Воздух был частью самого Майкла. Или наоборот? Это Майкл стал частью воздуха? Слился с ним, растворился в нем… Нет, не растворился. Тело Майкла на месте и не изменилось. Просто… Майкл теперь может летать!

Трубы. Мелодия гладиатора. Могучая мудрая сила. Спокойная мужская грация. Клаудио говорил: «Апофеоз мужественности». Пожалуйста, получайте апофеоз. Четверной сальхов! Мало? Четверной тулуп! Мало? Четверной лутц! Чем еще порадовать судей? Парочка риттбергеров, парочка флипов. Все четверные – других не держим. И на закуску – четверной аксель! Пять с половиной оборотов. Пять. С половиной. Оборотов.

Глава 42

Четверного акселя не существует в природе. Этот прыжок будут называть четверной Чайки. Chayka`s Quadruple. Нет, не квадрупл – квинтрупл! Оборотов-то пять… Вот здорово! Еще раз! И еще!

Трубы стихают. Вместо них уже вступили струнные. О, Майкл знает, что его ждет впереди. Скоро литавры. Очень, очень скоро. А до них короткая бездонная пауза. Пропасть…

Вот оно, невозможное томление звуков, терзающее главную тайную тему. Отпустите меня, звуки! Не вяжите по рукам, не тискайте хрупкую мечту в ваших липких объятьях. Тайна мира вам все равно не откроется, не просите… Осторожно! Не спугните блаженства, то есть божества…

Сейчас остановится сердце. У Майкла, у зала. Вот она, пропасть. Та пауза между скрипками и литаврами, которой Майкл так ждал. Чем наполнить ее, несущую в себе код бытия?

Абсолютно вертикально Майкл входит в квадрупл Чайки и… литавры!

Зал встал! Аплодисментов не было. Богам не аплодируют. Едва приземлившись, Майкл снова взлетает. Теперь он летит в совершенном шпагате, словно нарисованном! В это невозможно поверить… Если не видеть… Но тысячи людей видят сейчас это чудо! Десятки телекамер это чудо снимают! Секунды кажутся вечностью…

Лезвием конька Майкл касается льда. Приземляется. Он стоит в точном геометрическом центре огромной арены. Бескрылый ангел. Восставший раб. Спартак.

Адажио – мелодия любви – отзвучало.

Шквал аплодисментов превысил все расчетные нормы. Из-за резонанса своды ледового дворца вполне могли обрушиться, но чудом устояли. Этого чуда никто, кроме дежурного инженера по технике безопасности, не заметил.

Глава 43

«На дорогу уйдет не меньше трех минут», – соображал Майкл на поклонах. Пока бежит по коридорам, пока открывает тяжелые двери. Даже, может быть, почти четыре минуты уйдет, учитывая, что коридоры не пусты. Долго, слишком долго! Лариса? Каким образом здесь Лариса? Гневом свело скулы. Сука! Все-таки оставила мать одну.

Овации, лица, вспышки камер… Чьи-то руки его цепляют, он – в центре плотной восторженной толпы. Рывок! Извиниться можно и потом.