Нежный лед

C раннего детства Майкл привык чувствовать себя виноватым. Конечно, он не был ангелом, но в пятнадцать лет все-таки стал чемпионом Канады среди юниоров. Значит, и на льду, и в жизни чего-то стоил. Он догадывался, что ругают его в силу каких-то педагогических принципов, русских национальных педагогических традиций. Никто из Canadian Skating Union никогда не говорил с ним в подобном обвинительном тоне. Канадская политкорректность, которую эмигранты из России с удовольствием высмеивали, оборачивалась в быту просто корректностью, то есть уважительным отношением к личности, даже если этой личности десять лет от роду.

От Майкла требовали, он делал все, что мог. Первую победу он одержал в восемь с половиной лет. Как же это ему понравилось! Дальше – больше.

Он побеждал на детских состязаниях и тем самым приносил Ларисе маленькую славу. Глядя на его успехи, родители побогаче – те, что были в состоянии платить за тренировки сполна, – стали приводить к Ларисе своих чад, обеспечивая ей этим заслуженный и пристойный заработок. Майкл Чайка был ей живой рекламой. Всех все устраивало: чем больше Майкл побеждал, тем меньше Нина платила Ларисе.

Глава 12

Когда Майклу исполнилось пятнадцать лет, Лариса поняла, что исчерпала свою квалификацию. Больше ничему принципиально новому она научить Майкла не могла.

Трудно сказать, что было сильнее – разочарование в себе или страх, что ее тренерская несостоятельность будет замечена в Canadian Skating Union, но судьба ее пожалела. Из Франции в Калгари приехал Клаудио Кавадис, один из тренеров всемирно известного фигуриста Фредерика Журдье. В течение последнего года Журдье сменил трех тренеров, Кавадис был третьим, последним, но и с ним за месяц до чемпионата Европы Журдье разругался и с треском на чемпионате провалился.

Кавадис же, с расстройства или по какой-то другой причине, заодно разругался и с французской женой, кинул в сумку пару белья и прилетел в Канаду, в Калгари. Злой, бездомный и глухонемой. По-французски он кое-как еще мог объясняться, английский же был почти на полном нуле.

На первом же катке ему встретилась Лариса. Относительно молодая, относительно красивая, безотносительно замужняя… Майкл Чайка, ее подающий надежды ученик, стал разменной монеткой в их романе.

Кавадис предложил Ларисе помощь в постановке прыжков. Крепкие прыжки – основа основ! У Майкла хорошая прыгучесть, у Кавадиса – богатый опыт и несколько интересных идей. Стали работать вместе.

По катку поползли слухи. С чего бы это Лариса вдруг сменила бесформенные израильские кофты-балахоны на приличные джемперы и даже блузки с декольте? На катке холод собачий, а у нее лицо горит, глаза сияют, на шее новый кулончик с бирюзой и такие же сережки в ушах. Якобы в цвет глаз… Скажите, пожалуйста, какая романтика!

Глава 13

Клаудио Кавадис, полугрек-полуазербайджанец, вырос в Москве. Невысокий, кривоногий, исключительно уверенный в себе, не терпящий возражений, он был питомцем все той же российской школы фигурного катания и придерживался тех же педагогических воззрений, что и Нина с Ларисой. То есть он ругал Майкла всегда и за все. Он не допускал мысли, что его ученик родился на свет еще зачем-то, кроме выполнения его, Клаудио, указаний. На самом деле он был никакой не Клаудио, а Кямал. Есть такое азербайджанское имя, в переводе означает «совершенство».

Кавадис – настоящая фамилия его отца-грека. В Москве эта фамилия сильно ему мешала – принимали за еврея. В Канаде же она оказалась в самый раз. Звучала как музыка, как гимн фигурному катанию Страны кленового листа! Клаудио Кавадис, прирожденный хореограф, еще покажет себя этим полупроснувшимся канадонам. За три месяца Клаудио поставил Майклу прыжки, и тот стал чемпионом Канады среди юниоров. Вуаля!

Обгоняя хозяйку и радостно скуля, Аксель вбежал в комнату первым. За ним влетела Нина. Руки были перепачканы чем-то кухонным, в ушах – наушники от мобильного.

– Сейчас же ложись спать, выключай компьютер! – Она не просто кричала, в ее голосе было ликование. – Лариса звонила! Есть вероятность, что ты будешь выступать на чемпионате мира! Завтра наверняка из Skating Union придут мониторить.

Майкл зевнул, но не из-за того, что так уж сильно хотел спать, а чтобы сбить неуместное ликование.

– Не придут, – промычал он, не отрывая взгляда от компьютера. – Флора сегодня уже приходила. Я сказал, что неделю не смогу тренироваться из-за травмы. Я ж не знал ничего.

– Болван! Ну ты и болван! Твоя лень раньше тебя родилась. Ты готов пожертвовать даже чемпионатом мира, лишь бы неделю посачковать!

– Я ж прыгать-то не могу…

– Можешь! Прими обезболивающее! Хоть горсть! Боже мой, ты все делаешь только из-под палки, как же ты можешь победить? Ты посмотри на себя. Ты ведешь себя как лузер: ты совершенно не мотивирован. Из-под палки не побеждают!

Нина с удовольствием треснула бы бездельника по затылку, но детей бить нельзя. Она посмотрела на вымазанные куриным фаршем руки. Почему-то это ее смягчило.

– Ну, хорошо, я согласна, болит. Значит, придется перетерпеть эту боль!

Глава 14

К полудню следующего дня Майклу стало совсем худо. Из носа текло, как из ржавого, плохо закрытого крана: тоненькая тошнотворная струйка не имела ни малейшего намерения исчерпаться. Течет себе и течет. Глаза он расчесал вконец. Вместо глаз по сторонам его подлого носа теперь располагались две распухшие румяные булки с крохотными щелками в середине. Хорошо еще, что они вообще открываются и что-то в таком состоянии видят.

К аллергическим насморкам Майкл привык с детства, но такого скверного и сильного не было никогда. Мать дала ему антиаллерген, тот, что он всегда принимал, но таблетки явно не работали. И нога болела так, что хоть волком вой. Еще бы, от таких-то нагрузок! Вчера Клаудио истерзал его до полного изнеможения.

– Ты, парень, охренел! – орал Клаудио. – Давай тройной сальхов и комбо до победы. Плевать мне на твою коленку. Мужик, так терпи!

Тренировались они часов восемь подряд. Майкла даже вытошнило вечером. То ли от усталости, то ли от страха. Ноги, ушибленной при спасении маленькой китаяночки, он не чувствовал совсем. Вместо ноги имелась боль в форме ноги. На эту боль он напяливает конек и выходит на лед. Пожалуйте бриться, господа представители Canadian Skating Union! Не желаете ли взглянуть, как Майкл Чайка хорош в его новом роскошном комбо, как он уверен, как стабилен его тройной прыжок? В экстремальной ситуации гениальный тренер и хореограф Клаудио Кавадис превзошел себя. А если у Майкла нога отвалится – не беда. Не на льду же она отвалится, не при всех. Это, так сказать, его частное дело…

Вот сейчас еще один прогон. Два новых комбо и старая, из прошлогодней программы, перебежка…

Когда Майкл подъехал к бортику, Лариса смотрела мимо него. Это плохой знак. Значит, недовольна. Флора вежливо улыбается. Флора всегда вежлива, она хорошая тетка, без педагогических завихрений, как у Ларисы и Клаудио.

Майкл отмотал от рулона туалетной бумаги метра полтора и, сморкаясь, хромая на обе ноги, поплелся в мужскую уборную. Все. Сейчас он примет целую горсть антиаллергенных пилюль, и кто-нибудь наверняка сдохнет. Либо Майкл Чайка, либо его аллергический насморк.

Глава 15

Канада. Монреаль

«В США по подозрению в причастности к противозаконным действиям арестован человек с документами на имя некоего Мартина Ива, родившегося 3 сентября 1995 года в пригороде Монреаля Дорваль.

Как пишет агентство INFOPRESS со ссылкой на The Main Street Journal, имя подозреваемого всплыло в ходе расследования деятельности крупной иммигрантской мафиозной структуры „Призрак“. В течение многих лет мошенники помогали нелегальным иммигрантам получать американские паспорта…»

– Митя?! – Элайна поднялась на локтях в грязной постели.

Постель была грязной не в переносном, а в буквальном смысле: уже несколько месяцев Элайна все ленилась тащиться в прачечную с мешком белья и околачиваться там битый час, пока все эти тряпки хотя бы частично отстираются. Их с Клодом логово было грязным по определению, но, как известно, свое дерьмо не пахнет. Элайне здесь, в этой свалке, было спокойно и хорошо. Частенько она перебирала с алкоголем и тогда «смотрела фантастику наяву», но сейчас-то она трезва как стекло! Ей же не померещилось, диктор четко произнес имя ее сына – Мартин Ив.

– Что случилось, Корова? – Клод сел в постели и закурил. – Что значит «Митья»?

Француз… он и есть француз, где ему русское имя произнести.

Элайна перевела взгляд на Клода:

– Мартин Ив – это мой сын. Брат Майкла. Двойняшка.

Глава 16

Канада. Калгари

Телевизор бурчал. Нина чистила картошку и вдруг вздрогнула. Митя?!

«…За деньги мошенники из „Призрака“ предоставляли нелегальным иммигрантам копии свидетельств о рождении людей, умерших в Канаде. Тщательно подбиралось соответствие возраста, расы и пола. На основе таких документов запрашивались виды на жительство в США.

Как отмечает The Main Street Journal, раскрытие преступной сети во многом стало возможным благодаря растущей компьютеризации жизненно важных записей и увеличению мощности поисковых систем. До 1990-х годов каждый штат в Соединенных Штатах вел записи о рождении и смерти в отдельных реестрах без перекрестных ссылок. Такая же ситуация была и в Канаде…

Расследование началось несколько лет назад, когда стало известно о связях „Призрака“ с другой НьюЙоркской группой мошенников, главным образом выходцев с территорий бывшего Советского Союза…»

Аксель, радостно скуля, кинулся в прихожую. Заскрежетал замок, дверь распахнулась.

– Ма-а! – заорал Майкл и, пару раз стукнув огромными башмаками один о другой и об пол, но так и не сбив с них снега, не раздеваясь, ринулся в гостиную. – Мама! Я участвую в чемпионате! В четверг допинг-контроль вместе со всеми!

Нина, не глядя на Майкла, рылась в диванных подушках. Наконец она нашла пульт дистанционного управления и выключила телевизор. Майкл смотрел на нее сверху вниз, широко улыбаясь.

– Мамочка! Я участник чемпионата мира. Меня допустили! Посмотри же на меня!

Нина подняла на Майкла встревоженные глаза:

– Слава богу! Я знала, что так будет. Я всегда была в тебе уверена. Но сейчас для тебя самое главное – держаться подальше от русских. Ты слышишь меня, Мишенька, stay away of Russians![3]

Майкл удивленно смотрел на мать:

– Что?

– Stay away of Russians, я говорю. Карьера – это вещь очень хрупкая, тебе во вред какие бы то ни было публичные скандалы, особенно с русскими. Держись подальше от тех россиян, что приедут на чемпионат. И вообще ото всех русских. Кроме Ларисы и Клаудио…

– Мам, что с тобой сегодня? Вместо поздравлений – stay away from Russians! Какая муха тебя укусила?

– Поздравляю тебя, любимый мой мальчик! Конечно, я тебя поздравляю! Хочешь, коньяку выпьем за успех?

Глава 17

Монреаль. Канада

– Так ты, оказывается, двойню родила? В пятнадцать-то лет? Ну, я же прав – корова и есть! Отелилась как молодая буренка. – Клод беззлобно засмеялся. Задрыгал кадыком в черных волосках, обнял Элайну, погладил по голове: – Ну, не обижайся, Корова, я ж любя. Рассказывай.

Элайна помолчала, потом уткнулась в плечо Клода и заплакала как ребенок. Так стало жалко себя…

– Третьего сентября девяносто пятого года я родила близнецов, Майкла и Мартина. Мартин через две недели умер, а Майкл живет сейчас в Калгари с моей матерью.

Клод равнодушно смотрел в потолок.

– Ты уверена? – Он даже не скинул с плеча ее голову.

– В чем? В том, что родила близнецов?

– Может, это про другого Мартина по телевизору говорили?

– Да нет же! Родильное отделение было почти пустое. Сразу после меня еще одна женщина, индуска, родила девочку. Очень расстраивалась, что у нее девочка, а у меня не просто мальчик, а сразу два мальчика. Зато ее девочка была совершенно здоровая, а моих мальчиков, обоих, положили в инкубатор. Майкл выжил, а Мартин нет.

Клод слушал внимательно. Обычно он от нее отмахивается, а тут – само внимание.

– Ты думаешь, Ив – это моя настоящая фамилия? Ничего подобного, это сокращение от длинной фамилии Ивашкевич. Это фамилия, под которой раньше жили мы все. И мать, и я… и были записаны новорожденные близнецы Майкл и Мартин. После того как в девяносто восьмом году я из Калгари улетела обратно в Монреаль, помнишь, ты билет прислал? Мать на мне крест поставила. Перевела и себя, и Майкла на девичью фамилию своей матери – Чайка. Девичья фамилия матери, ты же знаешь, во всех медикерах[4]. Очень боялась, что я своим дурным поведением брошу на ее драгоценного внука тень позора. Она меня вообще из жизни Майкла исключила, он ее матерью считает, а о моем существовании не догадывается… Ради бога. Мне плевать…

Элайна хорошенько высморкалась. Воспоминания чертовы! Встала с постели, пошла в уборную.

У матери всегда пунктик был насчет того, что у незамужних матерей детей отнимают. Глупость какая! Но мать сильно напугали еще в роддоме, когда она Элайну рожала.

Какая-то женщина по секрету ей нашептала, будто раньше и в Монреале, и везде в Квебеке незаконнорожденных младенцев у матерей отнимали и в католический приют отдавали. Говорили, что младенец умер, а сами его монахиням на воспитание отправляли, поскольку он, младенец новорожденный, есть плод греха…

А когда Элайна в пятнадцать лет родила, мать и вовсе на этой почве сбрендила, черт знает чем Элайну стращала. Кричала о каком-то Дюплесси (вроде как премьер квебекский), что, мол, Элайне повезло жить в другие времена, а если б она своих близнецов не в девяносто пятом году родила, а в пятьдесят пятом, ее бы как ведьму в Средние века ошельмовали и детей бы отобрали! Обоих – и живого, и мертвого. И живой бы мертвому позавидовал, потому что он по католическим меркам плод греха! Потому как «всякая беременность вне католического брака есть грех». Это они так рассуждали. Но и грехи различаются. Мать говорила: «Грех греху рознь». Дева, зачавшая в четырнадцать и родившая в пятнадцать, по их меркам дьявольское отродье. Ее, как ведьму, на костер! Они б и сожги, но век-то уже двадцатый, демократия подоспела!

Матерей трогать не могли, на детях отыгрывались.

Больше всего на свете мать боялась, что Мишеньку у них с Элайной рано или поздно отберут! Сама ж говорила, что другие времена настали, но все равно боялась.

Бумаги, что мать велела, Элайна подписала не глядя. Элайна – человек добрый, как мать хочет, так пускай и будет. Элайна и в Калгари ничего особенно дурного не сделала. Мать в ночь на работу ушла, Элайна с малышом осталась, спать его уложила. Потом стало скучно – пошла погулять.

А мать из мухи слона сделала. «Ты преступница, ты чужая, я не верю, что ты моя дочь!» – визжала, не помня себя (сама же про соседей говорила, что в полицию за шум пожалуются). Била Элайну хоть и словами, но насмерть.

И за что?! Майкл прекрасно спал, и если б мать не разоралась, так бы и спал до утра. А утром же Элайна вернулась? Вернулась! В чем проблема?

Мать сама не живет и другим не дает, а работать ночью побежала от жадности! От жадности, от жадности! Так Элайна матери и сказала.

И мать ей ответила: «Хватит». Тебе, мол, девятнадцать лет – не четырнадцать и не семнадцать. Мол, руку, заживо гниющую, отсекают.

А Клод сказал по телефону, что мать просто Элайне завидует, потому что Элайна создана для наслаждений и встретила мужчину, который способен ей эти наслаждения подарить, а ее престарелая маман ничего подобного ни разу в жизни не испытала. И Элайна вернулась в Монреаль. И даже ни о чем не вспоминает.

По телевизору имя близняшкино услыхала, вот и всплыло старое, а так бы и не вспоминала. Зачем?

– Ну вот… – Она опять устроилась на жестком Клодовом плече. – Мартин умер. Теперь под фамилией Ив осталась только я.

– Ну и почему ты думаешь, что говорили именно о том Мартине Иве, которого ты родила? – Клод спрашивал ее, Элайну, но как будто сам к себе обращался, каждое слово произносил медленно и четко.

Элайна горячилась:

– Говорю же тебе, госпиталь был практически пустой, только две роженицы: я и индуска. Других мальчиков, кроме Майкла и Мартина, в Дорвале третьего сентября девяносто пятого года не родилось. Ни единого!

Она еще долго молола всякую ерунду: подробности родов, похороны Мартина. Будничные были похороны, будто собачку зарыли, и так ей было бесконечно обидно…

Клод уже не слушал. Кому нужен весь этот булшит[5]? Лицо его помрачнело и сосредоточилось. Клод – деловой человек, он видит возможность бизнеса там, где другие только сопли размазывают.

В его гениальной голове рождался гениальный план.

Глава 18

Калгари. Канада

Майкл Чайка лежал в кровати с открытыми глазами. Спать он не мог от счастья. Подумать только, ему восемнадцать лет, а он уже участник чемпионата мира среди взрослых! Конечно, это случайность. Конечно, его взяли только для того, чтобы место не пустовало. Разрыв между Майклом и чемпионом Канады среди взрослых Рональдом Чугом громаден. От Рональда могут ждать – и ждут! – призового места. А Майклу и за какое-нибудь одиннадцатое место из девятнадцати спасибо скажут. А если он в первую десятку войдет, так это будет просто блестяще!

Что это? С кем это мать разговаривает? Что за крики среди ночи?

– Это не просто твоя ошибка, это твоя непростительная ошибка! О чем ты думала? Это же твоя прямая обязанность как тренера! – Нина говорила по мобильному телефону, то замолкая и слушая, то срываясь на крик.

Майкл понял, что речь о нем и говорит мать с его тренером. Видимо, случилось что-то ужасное…

– Ты что, девочка семнадцатилетняя? Только о любовнике своем думаешь, вот и пропустила важнейшую информацию мимо ушей! Все всё вовремя узнали, одна наша юная Лариса оказалась в неведении…

Войти в материнскую спальню Майкл не посмел, присел на корточки у неплотно закрытой двери, в изумлении и ужасе слушая страшные и непроизносимые слова.

– Да не оскорбляю я тебя, нужна ты мне. Я на карьеру Майкла жизнь положила, а ты в одну секунду все мои труды угробила. Зато с Клаудио лишний раз потрахалась! Вместо того чтобы на совещании изменения в правилах уточнять. Шлюха ты, а не тренер!

Если бы в эту минуту в Калгари началось землетрясение, Майкл и удивился, и испугался бы меньше.

Нина выскочила из спальни, полуодетая с красным лицом, но, споткнувшись о сидящего на корточках Майкла, вернулась и вышла в плотно запахнутом халате.

– Сука наша Лариса.

Майкл молча смотрел на мать.

Глава 19

– Оказывается, тот антиаллерген, что ты всю жизнь принимаешь, по новым правилам считается допингом! Лариса говорит, если даже следы его химические в крови найдут, то все. Отстранят от чемпионата, да еще и с позором. Кто там станет разбираться – аллерген, не аллерген…

Майкл почувствовал, что у него пропал голос. Он хотел что-то сказать, но не смог.

– И ведь в Canadian Skating Union всех тренеров в положенном порядке обо всех нововведениях оповещали, но Лариса наша слишком занята, чтобы слушать! Ей, видите ли, в то время даже в голову не приходило, что кто-то из ее учеников может участвовать в чемпионате. У нее же все, кроме тебя, безнадежные говнюки! И теперь она пишет докладную, мол, так и так, Майкл Чайка на антиаллергене. За свою шкуру боится, сволочь такая…

Никогда прежде мать и тренер не ссорились, во всяком случае, никогда прежде грубых сцен между ними не было и быть не могло. Майклу казалось, они дружили…

Из-за антиаллергена – из-за лекарства, которое, знай он новые правила, и в рот не взял бы, – Майкл теряет свой заслуженный успех, свой престиж, свое счастье.

А мать все орет, безудержно и вдохновенно. Как будто и он, Майкл, хоть в чем-нибудь да виноват!

– Хватит! – гаркнул Майкл в ответ на Нинин визг. – Хватит! Ни в чем Лариса не виновата! Ты сама мне эти таблетки дала, вот себя и вини!

Он шагнул в прихожую, сорвал с вешалки куртку и ушел из дома в ночь, хлопнув дверью.

Нина села на краешек стула. Когда ей нужно сосредоточиться, она всегда садится на самый краешек. Спина прямая, как у балерины. Шея вытянута до боли. Временная, но безупречная прямота.

Глава 20

Вот так. Теперь можно думать.

Мальчик нахамил ей заслуженно – в ответ на ее истерику. Мальчик прав. Мальчик всегда прав, у него трудное детство и исключительно непростой анамнез. Во-первых, зачатие было пьяным. Здесь сомнений быть не может. Элайну элементарно подпоили. Крупная четырнадцатилетняя девочка с уже оформившейся пышной грудью и детскими слабыми мозгами, она стала легкой добычей какого-то узкоглазого самца. Самец этот, отдать ему должное, имел здоровое семя. Видимо, был неглуп и хорош собой. Слава богу, в физиологическом плане Мишенька имеет хорошую генетику. Психика, конечно, еще не окрепла должным образом, хотя и могла бы. Нина в свои восемнадцать лет была абсолютно взрослым и сильным человеком.

Не от хорошей жизни.

Глава 21

Конечно, ужасов полного сиротства Нина не знала. Бог миловал родиться, хоть и в годы одиозного Дюплесси* (премьер канадской провинции), но все-таки не в родном ему Квебеке, а в городе Ленинграде. Это Элайна с Мишенькой родились в Квебеке, но к тем временам католическую церковь уже убедили прекратить безобразия в сиротских приютах Канады. Ужасов воинствующего католицизма Нина, слава богу, не застала. Напротив, была она дочерью свободолюбивого атеиста.

Хазина, соседка по коммунальной квартире, из угловой комнаты возле кухни, на редкость сухопарая и длиннорукая, все всегда знавшая лучше других, даже в глаза звала его отщепенцем и стилягой. Громко! Наверное, это было правдой, Нина и сама всю жизнь «отщепенка».

Отец ее был безответственным юнцом, так никогда и не повзрослевшим. За такого, говорила Хазина, порядочной девушке выходить нельзя! Но мать Нинина вышла, забеременела и переехала в его теплую комнату, одну из лучших в громадной коммуналке на Литейном. Соседи начали ее гнать, но бумага из ЗАГСа уже была, и все успокоились. Вскоре отца-молокососа не стало – нелепая смерть. То ли по пьянке, то ли при каких-то иных, не менее постыдных обстоятельствах. На радость соседке Хазиной. А потом родилась Нина. Здоровая и с ранних лет удивительно послушная.

– Умная, видать, – говорила Хазина про Нину.

Что именно ей было «видать», никто не уточнял.

Нине было семнадцать, когда умерла ее мама: слабое сердце блокадного ребенка. Несовершеннолетняя Нина осталась одна в родительской огромной комнате – с двумя окнами во двор и никому не нужной круглой печкой (паровое уже провели). Соседка Хазина начала хлопотать, чтобы объединить ордера, чтоб ей, Хазиной, взять сироту под свою опеку (неровен час собьют девку с толку, ведь отец-то сильно был порченый, а яблочко от яблони, известное дело…), но завершить дело не успела: Нине исполнилось восемнадцать.

Одинокая девушка с неплохой жилплощадью, уже и студентка! Днем учится, вечером работает. Цыганка, однажды на трамвайной остановке схватившая Нину за руку и выманившая из ее карманов все, что там было (на свое счастье жалеешь?), по поводу учебы хмыкнула: «Замуж выйти да гнездышко свить».

Замуж, замуж, замуж… Нина шла по квартирному коридору, а вокруг, как майские жуки, носились эти жужжащие подозрения в скором замужестве. Седенькая и тихая Марья Семеновна Яльцева из комнаты с эркером пожелала ей (почему-то шепотом) «хорошего парня», а Хазина – «не дать себя раньше времени обрюхатить». Нина отмахивалась, не исповедоваться же ей перед ними?! Нина и сама о любви мечтала, любви искала и, ей показалось, нашла!

Жесткий словом (и телом!), высоченный, с каменной силой в уверенных руках, Артемий Черников (лет на десять старше Нины, может, и на пятнадцать), кандидат наук на битом «Запорожце», таскал ее с собой по компаниям, как дошколенка, не спрашивая. Иногда оставлял ждать в машине – терпела, не жаловалась.

Это случилось на самой первой квартирной выставке, куда Черников снизошел ее взять. На домашней, ничуть не подпольной, выставке непризнанных ленинградских художников. Красивее звучало бы «неформальных», но так тогда не говорили.

Приходили люди – знакомые знакомых. Совсем чужих не было, только свои. Некоторые (ценители, коллекционеры) что-то покупали. К закрытию пришли долгожданные гости: щуплый дяденька, известный коллекционер, понимающий и нежадный, с дамой. Как только они вошли, художники чуть не в очередь встали, чтоб поцеловать даме ручку. И Черников тоже, а Нину на кухню послал «за чаем для Елены Владимировны».

На кухне, довольно просторной для отдельной квартиры, хлопотала чья-то преданная муза, вежливо выпытывая у полуживой старухи, матери устроителя, где ложки, где чашки. Старуха-мумия не отвечала: сама найдешь. Лень говорить. Сил нет.