Полная версия
Хемингуэй построил во дворе башню, чтобы никто не смог до него добраться раньше, чем он напишет триста слов, не только пить, даже курить нельзя раньше, чем начнется главное дело:
– Письма.
Иначе придется только и думать о том, кто, что вам сказал.
Ведущая уже подошла к степеням известным, пошли вызовы к нечитателям:
– Да, То есть, как бы.
Упоминается журнал Октябрь. Как грится:
– А он-то анти-литературен! – И можно только удивляться и тому, что он еще существует, и не только тому, что существовал, но а:
– Сейчас-то кого ахгитировать?
Не передача, а сплошная психопатия.
Тамара Ляленкова говорит, что Пушкин как-то более-менее жил на гонорары от своих произведений, но:
– Нажил только 140 тысяч долга ко времени из неё ухода.
Резюме Т. Л.:
– Очевидно, что скоро появится новый корпус литературы. – Но!
Но как может появиться новый, если никогда не было старого, ась?
Все российские занятия литературой правильно и хорошо описал А. С. Пушкин в Селе Горюхине, как один родственник этой литературы делал свою литературу на Полях Календарей, им выписываемых:
– Сегодня затравил трех зайцев и т. д. – (добавить из книги Пушкина).
Как и раньше передача о Литературе очень тоскливая, ибо:
– Не о Том речь.
Вот вы занимаетесь, как и раньше Белибердой, о ней и поговорим. Ибо:
– Мы же ж делаем это чисто между прочим.
Дается та же рекомендация, что и раньше:
– Идите лучше в дворники, как Кара Мурза, ибо это намного интересней:
– Детки в классики играют, – а вы на них смотрите, и тоже: радуетесь жизни.
Интересно, смог ли бы в этом случае что-нибудь с делать Велехов? Ибо даже о социологии у него интересно, а о литературе с кем ему говорить? Пелевин – не будет. Сорокин – если и будет, то только:
– Бурчать.
Как говорится:
– Я да эти ребята, а больше никого и нет. э
М. Бутов назвал кого-то, – но:
– Разве они еще не кончили? – Ибо:
– Очевидно, что никогда и не начинали.
– — – — – — – — – — – —
Радио Свобода – Лицом к Событию – Елена Рыковцева – Александр Мельман
Можно подумать, что у них с самого начала года пошел Медовый Месяц.
Как бы не год.
Каждую передачу и опять вдвоём! Вторая молодость поперла с самого начала года. Но для нас это:
– Старо, старо, старо – удручающие посиделки.
В лучшем случае ни о чем. А так опять только:
– Это некорректно, Виталий! – Ибо:
– Мы сёдня Не о Том.
– — – — – — – — – — – —
24.01.17 – АЧ
Б. Парамонов говорит, что:
– Отступления Стерна – это задержка развития действия. – Но!
Как раз наоборот, видимые Отступления, как отступления по:
– Предыдущему содержанию, – это именно Продолжение Романа.
Только со Стороны, что значит:
– Не читая книги, а только изучая ее к правке, следовательно, вместо чтения, занимаясь никому не нужной, кроме инспекционных инстанций:
– Редакторской литературой, – можно принять Продолжение за Отступление.
Точно также, как и остановки романа Пушкина Евгений Онегин за, как отметил критик Пушкина за:
– Пустоту – ничего не происходит, только гусь плавает.
Реально, для того, кто пишет, и для того, кто читает – Задержка – это Продолжение.
Точнее, так должны быть и есть везде, кроме советской литературы, которая, заведомо делается, как:
– Анти-литература. – Как и сказал Дмитрий Волчек про события того времени:
– Зло без примеси логики необходимости.
Или как сказал Сергей Юрьенен недавно про съемки фильма Восемнадцатый год:
– Хоть осветительный прибор, но взорвать было надо, ибо:
– Снимут фильм и забудут, что зло было не просто рядом, а:
– Главным, – в этом цирке.
Всё просто:
– Продолжение – это Другое, а не тавтология, опять двадцать пять 17 год, а за ним 18 – разница есть, ибо в 17-м просили:
– Караул устал, ребята, пора на обед, а в 18-м уже насмешливое:
– Неужел-ли-и? – в ответ на выкладку Ленина:
– Говорят мы слишком суровы. – Ибо логично спросить:
– Где добро, которое должно было наступить после 17-го года, когда оно обещалось?
В 18-м зло совершенно спокойно сознается, что именно оно и имелось в виду в 17-м, хотя некоторые думали, что продолжение будет таким:
– Всё теперь наше, – а, следовательно:
– Моё!
Наше – не Моё – вот логичное продолжение романа Стерна.
В чем разница? В том, что продолжение отличается от начала, не как исключение из правил, а именно:
– Это правило.
Поэтому гуси мирно плавают и жуки летают у Пушкина в Евгении Онегине, не как отступления, задержки, пережитки прошлого, исключения из предыдущих правил, а, как:
– Смена правил.
Одно дело быть хорошим детективом, как Шерлок Холмс, а другое дело гениальным, которому и искать ничего не надо, а лишь:
– Самому организовать это преступление. – Поэтому:
– Переход от злодеев к гениям – это явно не отступление, а:
– Продолжение.
Люди, тем не менее, кричат:
– Нет, мы хорошие местные рабочие и крестьяне, – а:
– Никак не инопланетяне! – Но!
– Сказано ж:
– Все мы пришельцы здесь.
Вот осталось только:
– Вспомнить Всё, – чтобы Отступления Стерна перестали ими казать, а были, как все здесь:
– Продолжением своей инопланетной сущности.
– — – — – — – — – — – —
Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад
Аркадий Львов говорит в рассказе об заключении договора между Лениным и Армандом Хаммером:
– Камень – самый долговечный материал истории. – Но!
Бог решил иначе:
– Самый долговечный материал истории – Человек.
После передачи пошел рассказ Веры Кузнецовой о том, что Зюганов тогда в 1997 году обиделся на журналистов, на Софию Шихаб конкретно, что две цитаты из его сочинений прозвучали:
– Некорректно. – Как это могло произойти, если цитаты было выписаны из его книжки?
Только по одной причине:
– Журналистка сравнила его утверждение с Реальностью! – А это действительно некорректно в Кратком Курсе, где яйца всегда лежат отдельно не только от кур, но и от инкубаторов, где делают пропагандистов и агитаторов, именно для доказательства того, что обиделся Никита Сергеевич Хрущев на художественной выставке, объяснил тоже самое Эрнсту Неизвестному:
– Дерево нарисовано некорректно, – что значит:
– Не соответствует растущему за окном.
Можно подумать, что это разные, противоположные, некорректности:
– Зюгановская фраза была процитирована журналисткой точно – можно сравнить хоть по буквам буквально, тогда как Древо Жизни Эрнста Неизвестного и дерево в жизни за окном – очень разные на вид. – Но!
Так как мы их, эти деревья, сравниваем не просто так, так сказать, валяем и к стенке приставляем, – а:
– В уме! – то и получается – это одно и тоже.
Никита Сергеич ужаснулся тому, что дерево, которое он видел при входе в зрительный зал Манежа – или что у них есть еще там – и запомненное им, как:
– Чинная и благородная социалистическая реальность, – после сравнения с Древом Жизни Неизвестного – превратилась в это же уродство! – Как говорится:
– Как ни тряси башкой, а точно: вот именно эту корягу и видел при входе, но этого же ж не может быть, так как по летоисчислению средневековых схоластов:
– Не может быть никогда!
И тоже самое произошло с Геннадием Андреевичем, когда его коронная фраза:
– О полной победе молодых и образованных, – была произнесена дамой, как несоответствие, и более того:
– В обе стороны: не только остальные на фоне молодых и образованных кажутся облезлыми ишаками, как-то:
– Пятнадцатилетние девушки с огромными синими бантами, пьющие кофе, стоял, как Сократ на развалинах Помпеи, в виде культурно-массовых раньше заведений, и другие почти такого же – чуть больше – возраста, продающие разливное пиво на Тверской – это по понедельникам, средам и пятницам, а по четным сами каются в машине:
– Одна за рулем, а другая всегда поет одну и ту же задорно-зазывную песню:
– Младший лейтенант – мальчик молодой!
А в воскресный выходной они же мирно беседуют с приезжими из южных республик на тему секса:
– В любом количестве, и даже качестве, – ибо одна из них белокурая и красивая, как Мэрилин Монро, а другая похожа на ведьму из сериала про русскую деревню во время ее раскулачивания. – Следовательно:
– И сами молодые, образованные:
– Такие же, как эти две стахановки, – ибо:
– У нас все равны, – это скорее всего, и была вторая фраза, процитированная журналисткой Софией Шихаб.
Корректно ли это? Если на лбу каждой точно было нацарапано:
– Уж полиграфический-то точно: уже за плечами.
И с одной стороны, возмущение несоответствием – что бы еще ничего, но главное с другой.
А с другой, как в случае с Эрнестом Неизвестным:
– Вся реальность – это черные и белые кубики, между собой чередующиеся, – что значит:
– Который сегодня молодой, а завтра-то – увидите – уже старый, и хорошего в нем нет ничего, ибо уже в молодости было всё хорошее:
– Нынешнее поколение советских людей будет! жить при коммунизме.
Так и живет же!
Именно это, скорее всего, и привела в пример журналистка.
И Г. А-ч, значит:
– Нет, это некорректно! – но!
В чем некорректность? Обещались же! И тут остаются только две взаимоисключающие противоположности:
– Или не обещались, или обещали именно Это.
Абидно, паслушай! – Ибо:
– Если не обещали – то ничего и не было, – а если обещали, то именно:
– Ничего.
Ибо Прошлое никуда не делось, и будущее – смотровой художественный зал Манежа – существует на его фоне, на фоне:
– Улицы, – где этот Манеж расположен.
Именно о существовании Посылки любого события и говорят произведения искусства, и именно Посылку приставила журналистка София Шихаб к выписанным ей из трудов Г. А. Зюганова утверждениям.
Так же и Никиту Сергеевича ужаснула мысль, что соцреализм и реальность – неразделимы, и существуют, как портрет и его фон.
Не валялся бы в то время, когда Никита Сергеич входил в Манеж, мусор, газетные обрывки на газоне – смотришь и разрешил бы Неизвестному:
– Ляпать и дальше правду – а так нельзя:
– Слишком уж видна сюр-реальность социализма.
Поэтому:
– Правды хочется, – но:
– Смотреть на нее неохота.
Все разбежались. В том смысле, что покинули искомое мероприятие:
– В сильном душевном расстройстве несправедливостью.
Несправедливостью, однако:
– Устройства мира, где всё видно:
– Насквозь.
– — – — – — – — – —
Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад – Борис Парамонов
Солженицын говорит, что одна его повесть потрясла Россию.
Причина? Получается, причина в том, что люди поверили, что мир здесь:
– Без зла.
Как и было спето в песне:
– Здесь держать можно двери открытыми,
Что надежней любого замка.
Следовательно:
– Брать у человека нечего, поэтому зло и не нужно.
Что удивительно – так это голос Бориса Парамонова! Значит, память тоже меняется.
Замечательно то, что в 97 году Борис Парамонов критикует статью в журнале Москва Ксении Мило, исполненную в школьно-письменных категориях, что значит:
– За время Перестройки Горбачева и Ельцина ничего не изменилось в этой письменности.
Демократы брали только то, что им давали. Не дали газеты и журналы, ну и не надо. Борис Парамонов говорит правильно, но то, что он критикует не есть мысль, а разработанная до уровня каждого коммуниста программа. Как компьютерная:
– Записана условными шаблонными сигналами, – и именно для того, чтобы люди злились и критиковали работу машины.
Поэтому имя всем Ксениям Мило одно:
– Партия.
Несмотря на то, что к тому времени ее запретили. Получается, что бы здесь ни делали, а всё равно:
– Выше вал сердитый встанет
Глубже бездна упадет.
Заведомая ложь была написана больше не для того, чтобы помнили:
– Мы здесь и не только никуда не уходили, не только не ушли, но и:
– Уйти не можем при всем желании! – а вот, чтобы кто-нибудь на нее позарился, как писали:
– К партийным, да, надо обязательно зайти, но беспартийных тоже:
– Тормошить надо, надо. – Ибо:
– Нам и это не лень:
– Пусть не понимают ничего нового в строительстве коммунизма, так хоть:
– Полают, – и то хорошо.
Оно и со стороны Бориса Парамонова было бы хорошо, если бы было дважды:
– До 91-го года, – а в 97-м это уже только констатация факта:
– Каким ты был – таким ты и остался:
– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес…
Без адреса уже, а просто:
– Вы тута? – а мы:
– Тоже тута.
Именно про это и спел весело Владимир Высоцкий:
– Не страшно, а жуть-ь.
– — – — – — – — – — —
26.01.17
РС – Грани Времени – Кара-Мурза
К сожалению, после отпуска Владимир не совсем выспался, хотя по штату радиостанции Свобода ему это и не положено, а именно:
– Автоматом напополам с Аллой Гербер критикуют Толстого, высказавшего очевидную вещь, что революцию 17-го делали евреи, в том смысле, что сделана она была по идеологии:
– Золотого Литого Тельца, – прямо направленной против:
– Христианства.
Происходит путаница Трех Точек. А именно, эти три точки:
– Все – Группа – Человек.
Почему евреи восстали против идеологии Иисуса Христа? Вполне возможно, что и распяли они Его именно по этой видимой причине:
– Иисус Христос противопоставил свою проповедь Группе – евреям, а значит, за:
– Всех, – за поработителей римлян.
Хотя Он встал за:
– Права именно Человека.
В отличие от Аллы Гербер, которая является не правозащитником прав Человека, а просто болтушкой.
– Давайте, – говорит, – сядем, я вам, мэй би, даже налью, и потом расскажу, что к чему и как всё хорошо и просто. – Тогда как очевидно, что эта дама отстаивает не права Человека, а права Группы. Хороший пример как раз идет параллельно:
– Убрали уголовную ответственность за семейные разборки, – и правозащитники, Алла Гербер в том числе, как и не выспавшийся за время отпуска Кара-Мурза – категорически против, ибо:
– А как же права женщин, которых бьют дома?
Это, конечно, хорошо, что о них вспомнили, но почему забыли о тех, кого легко Подставить с помощью домашней уголовной ответственности:
– Жена договорится с соседкой, перегородит мужу выход из дома, он оттолкнет ее и:
– И привет: заявление, суд, тюрьма. – И он думает:
– Почему о его правах никто не сказал ни слова? – Как грится:
– Чуть что – тюрьма.
И он, этот муж, как раз и есть тот Один человек на позицию которого встал Иисус Христос.
Но так как пострадавших женщин больше, что и:
– Умер Максим – ну и хрен с ним! – Но!
Но этот Максим и есть:
– Христианство.
Толстого в Христианство не записывают, так как он до этого много кричал За:
– Всех!
Ну, так не важно, ибо под видом борьбы с Толстым на первый план выдвигаются интересы Группы:
– Идеология Золотого Литого Тельца.
И получается:
– Всех Группе не победить, а вот Одного Человека уничтожить можно, а именно, еще раз:
– Один – это Христианство.
На сегодняшний день евреи в России, в ее пропагандистских структурах представлены, как гестаповцы в первоначальном варианте фильма Татьяны Лиозновой 17-ть мгновений весны:
– Всех охранников гестапо играли евреи.
Так и сейчас, как кто-то посчитал:
– Только один какой-то дурачок среди евреев нашелся, кто выступает против власти, – а:
– Все остальные За! – И не просто За, а очень активно За.
И эти За не стесняясь гонят свою Групповую Идеологию, как:
– Права человека, – имея несомненно в виду:
– Да-а, какое у вас русских может быть Христианство – так только: одна видимость. – Поэтому:
– Мы – лучшие, как и было еще до Нашей Эры.
Группа забирает себе Права Человека, забывая, что они принадлежат Христианству, которое Группа не ставит ни во что:
– Просто-напросто считает неосуществимым. – Точнее:
– Категорически против его первенства.
Почему эта Группа и ведет сегодня фронтальную пропаганду просто Прав Человека:
– Мы, как Все! – И.
И вот начали лягаться, когда их обвинили в Частности:
– Мол, если бы не вы, у нас самих ума не хватило расстреливать князей и графов десятками тысяч за раз, как делала Р. З.
– А и хгде права человека? – спрашивают, например, сейчас Алла Гербер и Владимир Кара-Мурза.
Но, увы, не с еврейской группировки они начинаются.
Тем не менее, даже Виктор Шендерович выступил вчера против Толстого в такой грубой форме, как будто имеет эти Права Человека в своем мировоззрении:
– На все сто процентов.
Правозащитники выдают простую логику:
– Так как Прав Человека нет, а скорее всего, их вообще не бывает:
– Пусть будут хотя бы права группировок, еврейской в частности.
И не обращают внимания на то, что сегодня они лают громче всех именно:
– За Всех! – Что значит:
– Распну Иисуса Христа правами Рима.
– — – — – — – — – — – —
26.01.17
Умирает Муська, вчера упал телевизор, сегодня починили за семьсот рублей, больше двух недель назад обжог ногу, до сих пор не зажила, не съездил, а всё хотел в ветлечебницу с кошкой. Наверное, шерсти нализалась и не смогла отрыгнуть, а может опухоль какая-нибудь. Только что ходила на кухню, утром царапаньем будила меня, а сейчас лежит. Опять не успел спасти. Больше 15-ти лет назад принес ее на шее, так вцепилась когтями!
И умирает вслед за Барсиком. Покидает нас охрана от злых духов. И вообще.
Каждое утро в последнее время меня будила. Только что в туалет два раза сходила, помыл, а она упала со стула, где лежала в последнее время на своем коврике. Всё лежит, не встает.
Кто ко мне теперь царапаться будет в дверь. Мусенька!
Говорят, в пересчете на кошачий пятнадцать – это больше ста лет.
Каждое утро мурлыкала в комнате, сидела, ждала меня, радовалась, что утро вместе опять наступило.
Телевизор починили, а кошку опять не спас, не мог съездить в лечебницу. Хотя, может быть, и нельзя было ничего сделать. Но узнать надо было.
Когда пришла с кухни и упала со стула, начал искать по газете номер телефона частной лечебницы, нашел, хотел уже звонить, чтобы приехали, круглосуточная, вышел посмотреть, как она, а ее нет. Нашли – лежит под кроватью, поднял:
– В последний раз извилась. – И больше уже не двигается.
Мама сказала, вызывать никого не надо – это всё.
Шел, шел у нее из свища на животе гной, перестал, думал заживает, а стал протирать хлоргексидином – из этого свища кровоточит. Дождались, не вылечили.
Барс года полтора сопротивлялся, а она пришла со мной на кухню, налил ее молока, и всё – пить не стал, упала со стула, дошла до своего места под маминой кроватью и умерла.
Я думал, она проживет еще лет пять-семь.
Всё ломается, фонарь пропал, искал его вчера и уронил телевизор. Может это быть предвидением конца света? Или хотя бы конца чего-то значительного?
Или эти поломки и ногу два раза обжог и были предвидением, что кошка тоже умрет. Столько лет все вместе!
Барса забыл сфотографировать мертвым, не буду и Муську снимать. Есть на планшете о них память, о живых.
Счастье покидает нас.
Все плачут. Киса, Киса, Киса. Лежит еще теплая, может еще и не умерла. Но лежит на боку и не движется, а только что смотрела на молоко, два раза ходила в туалет полная на вид энергии.
Телефон куда-то запропастился, долго искал – минут десять, а она и умерла. Даже не мяукала, что у нее болит что-то. Но в дверь сегодня, кажется, не мяукала, а только царапала, чтобы открыл утром. Мяушка моя любимая.
С Марсом и с Муськой ушел от нас целый мир, продолжавшийся по их летоисчислению 100 лет. Какой было счастье!
Совершенно непонятно, зачем так жизнь устроена, со смертью.
Все хотят жить, а приходится умирать. Но, возможно, как спел Высоцкий:
– Наши мертвые нас не покинут в беде, так и останутся нашими часовыми.
Ужас.
Я думал, у нее всё прошло, ела и пила молочко каждое утро, два дня назад только рыбу перестала есть, думал, не хочет, так как старая, хотел в субботу купить живой рыбы. Говорил об этой живой рыбе уже давно, а сходить – так не сходил. Не дожила два дня, моя милая, до субботы. Но треску отварную ела дня три назад, как будто у нее всё нормально. Сейчас смотрю, из свища на животе кровь сочится, живот даже в крови был испачкан. Жаль, опять не смог съездить в лечебницу. То да сё, а друзья умирают.
Телевизор за один день вылечил, а про кошку опять забыл. Тянул, тянул и дотянулся. Многие умерли. Плачу, и мама плачет. Родные мои ребятки, умерли.
Никто не будет больше ко мне приставать, прыгать с балкона на моё окно. Господи, Господи, как жаль!
Полежал, пообнимался с ней не очень давно последний разок, еще хотела, всё приходила смотрела на мою кровать, думала, что всё-таки будут у нас совместные котята. Милый мой, котеночек! Так она любила обниматься со мной, до самого последнего времени!
Сидела всё последнее время рядом со мной на стуле в двух метрах, помнила, что я принес ее на шее, милая моя Кисуленька!
Слишком спокойна была в последнее время, а мы привыкли, чтобы громко звали на помощь, так и не съездил в больницу с ней.
На портрете в туалете три пары глаз черные стали, без зрачков, но на одном глаза есть, этот портрет похож на злую маску, таким был всегда.
Печальное устройство мира подтверждается. А где разъяснение, что всё будет хорошо?
Високосный 16-й и равный 20 17—1 отметили себя смертями моих любимых животных.
Отражается небо в верху, как в воде, и деревья стоят голубые. Довольна ли Муська была своей жизнью? Крутилась на антеннах, как гимнаст, падала вниз два раза, искал ее под газетным киоском. Чисто домашняя кошка, очень не любила гулять. Меня очень любила. Даже вчера и сегодня, когда утром открывал ей дверь и она ходила около кровати мурлыкая, чувствовал сильную энергетику, объединяющую нас, радость, что мы вместе. Так хотелось ее обнять и не отпускать никогда!
Но всё боялся блох. Одно мурлыканье рядом в темноте чего стоило. Так хорошо, мы вместе.
– А теперь? – как иногда спрашивал Владимир Высоцкий, День Рожденья которому был вчера.
Теперь я только плачу по ней, ибо, наверное, еще встретимся, но когда?
Забыл про Барса, что надо сходить к нему на сорок дней, вообще забыл про эти 40 дней, думал, что должно быть что-то еще после девяти дней, но что? А он сам пришел, и обнимался со мной весь день и лизал меня. Любимые мои, ребятки!
Мне остается только плакать.
Включу сегодня Реквием Моцарта – не знаю поможет ли, с Барсом не помог, в том смысле, что легче не становилось.
Так она любила обниматься со мной, и так хорошо было, любовь, объединение душ, Господи. А они меня покидают, такого объединения с людьми, кажется, никогда и не было.
Показалось, что кто-то мяукнул, приоткрыл дверь, посмотрел, лежит под белой тряпочкой, которой ее накрыла мамочка, на наволочке Барса. Она была очень красивая, когда только увидел – влюбился, хотя хозяйка говорила, что она дикая и прячется от людей. Что теперь будет – я не знаю. Покидают любимые друзья. Один за другим.
С любимыми не расставайтесь, а как не расставаться? Киса-Киса, что же ты покинула нас? Я надеялся, что она проживет до двадцати, даже до двадцати двух, как говорили у кого-то. А те, кто не занимается сексом живут дольше. У нее не было котят, не пускали. Куда их девать, а убивать очень жалко.
Мяу, мяу, мяу, – сам буду мяукать. Так требовательно она мяукала даже пару дней назад, кажется, что нельзя было подумать:
– Умрет через два дня.
Теперь мне уже совсем некому отказать в обниманиях. Кисуля, ты умерла? Я еще до конца не верю, открываю дверь смотрю на нее под тряпочкой:
– Там ли, не сидит ли уже у двери.
Может быть, еще встанет? Скорее всего, нет, это бывает редко.
Опять кажется, что кто-то мяучет. Пойду посмотрю.
Вынес на балкон. Уже твердеет. Привязывал, привязывал ей повязку с ихтиоловой мазью и синтомицином, крепил клейкой лентой, а к утру она все равно обрывала эту повязку, а так бы, может и вытянуло гной. Теперь уж не прыгнет, наверно, ночью с балкона мне на подоконник, чтобы открыл ей окно:
– Заходи, я звал тебя и рад, что вижу. – Точнее:
– Я знаю, что ты рад меня видеть, открывай, открывай, амиго!
Как жить?
Вот повезло апостолам, печалились, а утром:
– Жив! – по крайней мере:
– Его нет в гробе! – Вот сердце-то возрадовалось, автоматом поверило, что это правда:
