Альфа Центавра. Второе путешествие на землю

– Так ничего не надо, – сказала Агафья – давайте я выйду за него.

– Неплохая идея, – сказал Одиссей, и добавил: – А именно:

– Пусть выйдет тот, кто хочет на нем жениться.

– Да, я согласен, – сказал Амер-Нази, – но имею в виду, что лучше бы выйти замуж.

– Я, – Кали встала со своего места, – и хотела крикнуть во все горло: – Их либе дих! – Но вовремя вспомнила, что рядом Дэн, а. А его она тоже любила. – Такой толстый Хоббит. И говорят, будет командовать Добровольческой Армией. Так сказать:

– Зеленая Армия – Белые вперед!

Космический Корабль ушел без нас в полет. – Имеется в виду, что будем искать другую планету, в каком-нибудь другом созвездии, может быть даже, Рыб, ибо, ибо: проигравших назад не пустят.

– Сядь! я тебе сказал.

Кто это сказал? А это сказал Дэни, и Кали окончательно поверила, что именно он будет командовать Белыми на Южном направлении. Ничего удивительно, если иметь в виду две вещи:

– Она будет с ним, плюс всегда надо возить за собой ванну. – А что здесь удивительного? Известно, что в будущем так будут делать многие, но начнется с Великобритании, с местного Ч. Дальше имя никак пока не расшифровывается. Не всё будущее известно в любой момент.

– Кто?

– Что?

– Оно шевелится, ай! Ая-яй! – Закричал, как маленький Одиссей. А имя-то геройское.

– Чего ты испугался, малыш, – сказала ласково Агафья, и погладила Одиссея по спине, обняв при этом Амера, так как он сидел посередине, как главный судья соревнований.

Тут задумаешься, кого она любила, его или его, а может быть, даже кого-то четверного. Третьим был, как известно самый первый – это:

– Майно.

Но действительно, бояться было чего, потому что это была незабвенная Ника Ович.

– Думали умерла, – нашел в себе силы пошутить, испугавшийся Одиссей, чтобы оправдаться, добавил, имеется в виду:

– В детстве боялся Сирен, и просил привязывает его к кроватке, чтобы не убежать вслед за ними играть в футбол. Девушки, оказывается, любят футбол больше мужчин, но, как говорится, кто ж их пустит. На Поле-то. Думают, мужской футбол тогда потеряет, нет не интерес, а всякий смысл. Ибо:

– Дамы и так хороши, – а уж тем более Играющие. Отсюда вывод:

– Хомо Сапиенс – это мужчина, а женщина будет называться

– Homo Ludens.

Что можно перевести на русский, как:

– Мужчина – это машина, сексодром просто, а вот женщина – это есть:

– Человек разумно играющий. – Хомо Сапиенс-Луденс.

Когда Одиссею об этом сказали, он ответил согласием с небольшой поправкой:

– Хомо играюще-разумный. – Что заставило многих задуматься, ибо что бы это значило не совсем понятно, толи:

– Пусть они играют в футбол, а мы будем смотреть, толи допустить их пока только до Бойбы и Бокса.

Проверить, какая перчатка была у Колчака: левая или правая? Не надо.

Глава 15

Ника Ович никому ничего не сказала, как будто на самом деле была мертвой, а как заведенная сразу полезла на ринг. Тем не менее было определено:

– Разум у нее существовал, ибо она спросила, обернувшись в зал:

– Это бокс или дзюдо? я должна знать, прежде чем начать это мочилово. – И добавила: – Ихкто первый, ты? – она указала на Колчака, лениво раскинувшего в своем кресле в Белом углу ринга.

– Этот, этот, – закивали некоторые, потому что многие были не видны в полутьме, с ярко-освещенной Сцены. И выкинула Ко со сцены вместе с его стулом. И тут же поклонилась благодарным зрителям.

– Совершенно очевидно, – сказал на это Оди, – она дзюдоистка, потому что боксеры после победы не кланяются, а прыгают с поднятыми вверх перчатками. – У Ники, кстати, была только левая перчатка. Несмотря на то, что она никогда не была на Альфе Центавре. Где теперь правая, наверное, никто уже не знает.

Ко то ли из-за испуга, то ли от того, что сильно ударился о судейский стол пополз по нему, но как-то всё-таки догадался, что это не то место, где можно ползать, и почапал на карачках в зрительный зал.

– Вот вам и Штурм Зимнего, – сказал ему вслед опять тот же, пока не определившийся нудист, – он даже не знает, где сей находится.

– Проиграл! – схватилась за сердце Щепка, и отложив своё вязание – в том смысле, что большученный том Копьенетрясова – смотри выше разъяснение почему – встала. – Но не как Давид перед Голиафом, а даже не как благородный Одиссей с Гигантом, а как просто:

– Лист перед Травой. – Она направилась к рингу, а по пути спросила у чапающего Ко, приостановив его на некоторое время:

– Где наша лошадь?

– Дак, а я знаю? – только и ответил Колчак, и пошел дальше. Печальное это было, я вам скажу, зрелище. Сравнимое, пожалуй, только с Апостолом Павлом, когда его выбросили За Город, и оставили, посчитав мертвым. И действительно:

– В городе человек бы постеснялся ползать по улице, у всех на виду на четырех лапах. – Впрочем из неопределенного будущего известно, что такие были, правда делали это в более усовершенствованном по сравнению с прошлым виде, а именно:

– С использованием шарикоподшипников. – Но скорее всего, это были инвалиды, без ног, как минимум, точнее, они настолько были уверены, что у них нет ног, что не могли даже себе представить обратного, и потрудились заказать подшипники под себя. Это вместо ног-то. И оказалось… нет, хуже, хуже. Ноги бог придумал человеку не зря.

– Эх, как побежал! – крикнул кто-то, а скорее всего всё тот же нудист, увидев, что Колчак узнал то место, где сидел до боя, с… теперь он уж не помнил с кем именно. Как Менелай – царь Спарты очень обрадовался, что спит рядом с Еленой Прекрасной, это после похода-то на Трою, где его грохнул Парис на поединке, а точнее, его брат Гектор – по предсказанию Голливуда – аналог древних Мойр. Не зря же Аль Пачино сказал:

– Дайте мне Роль Дурака, и я переверну мир, – наверное это ошибка, скорее всего он сказал просто:

– Получу Оскара, – но в принципе это одно и то же. Удивляет здесь только то обстоятельство, что Мойр было три, а Голливуд в будущем почему-то только один. Почему не удается размножить? Вопрос.

Щепка подняла, брошенное ее будущим мужем Знамя Победы, в том смысле, что правую перчатку, и двинулась дальше, к сияющему, как солнце рингу на сцене.

Далее Кинг Джордж, конь Колчака ее не слушается, не хочет выходить из потустороннего пространства. Тогда она выходит во двор и берет этого коня там, соблазнив, как обычно:

– Яблоком. – В том смысле, что пообещала взять его с собой в Нью-Йорк.

Это не совсем верно, было по-другому.

Во-первых, пресловутый нудист составил ей конкуренцию, но так как ни за что не хотел говорить судейской коллегии своё настоящее имя, запрос его был оставлен без внимания.

– Зовите меня Мяу. – Зал покатывался со смеху, но парень был вполне серьезен, можно было даже подумать, что он вообще лишен улыбки, как древний демон.

– Говорят, бывает и у демонов улыбка, – сказал Амер-Нази своим смеющимся друзьям-партнерам по бизнесу. Имеется в виду, Агафье и Оди. Почему? Была надежда, что после турнира будут премии. А для судей, само собой разумеется:

– Больше, чем у других. – Как фигурально выразился Оди:

– Участников кордебалета.

Итак, ЩеКа сразу бросила ненадеванную перчатку прямо в лицо Нике Ович, и ударила в падении по пяткам. Как выразился нудист Мяу, оставшийся стоять рядом с секундантшей Белого угла Сонькой Золотой Ручкой, и пискнувшей после падения Ники:

– Не встанет:

– Культурологический шок.

– Думаешь? – спросила Сонька.

– Дак естественно, она думала.

– Думала о чем? Что Щепка будет ее сначала приветствовать, прежде чем бить?

– Нет, в последний – перед ударом – моментум Ника Ович увидела будущее, этот Дэмет – удар ее ногой по своим пяткам, и очень удивилась:

– Борьба и Бокс – это я знаю, разрешено, но каратэ – нет. – Тем более это запрещено на нашей территории, да и вообще неизвестно многим.

– Вы Эйнштейн? – спросила Сонька Золотая Ручка.

– Нет, – просто ответил нудист, и по настоятельному требования Агафьи, которая даже привстала из-за стола, сел на свое место в партере.

Ника встала, но Щепка опять ее обманула, бросила в шатающуюся противницу боксерскую перчатку, доставшуюся ей в наследство от будущего мужа, провела Переднюю Подсечку, и перешла на удержание, сказав, между прочим:

– Небось, небось, я тебя отпущу, но только для того, чтобы провести тебе мой любимый прием – Болевой из Стойки.

– В Дзюдо запрещены болевые из стойки, – провякала Ника, но даже не пыталась вырваться из удушающего захвата.

– Умерла! – крикнул, даже поднявшись со своего ложа Одиссей, – кричите: Брэйк.

– Щас! – выразилась Агафья. – Это должен кричать бобик на ринге.

– Где он, кстати? – спросил главный судья. – Опять в буфете?

– Да спит на раскладушке с той стороны ринга, – сказал услышавший их разговор Фрай – секундант…

– А чей, действительно он секундант? – спросил со своего места нудист. И добавил: – Слишком просто все устроено: кто бы ни дрался, а секундант всегда один и тот же. Может он мне нарочно клофелина подольет на полотенце, и я засну как раз в тот моментум, когда девушка придет ко мне в душ благодарить за победу.

– Для того, чтобы, – сказал парень рядом с ним, – надо сначала выпить.

– У тебя есть?

– Да. Будешь?

– Здесь можно? Вроде спорт.

– Можно, ибо это не спорт, а смертельный спорт.

– У тебя что, как обычно: Хеннесси?

– Ты меня с кем-то спутал, друг, я не пью Хени, и знаешь почему? Дорого.

– Тебе дать денег?

– Сейчас, за глоток Хеннесси?

– Я по глотку не пью, за бутылку на двоих.

– Без закуски? Я без закуски даже пиво не пью, – сказал Пархоменко, – а это он сидел рядом… рядом с Котовским, который замаскировался на этом собрании благородных непьющих спортсменов нудистом. – Зачем ты это сделал? – спросил после второго глотка Пархоменко.

– А что заметно?

– Наоборот, нет, хорошо, я бы тебя ни за что не узнал, если ты сам не сказал, что нудист.

– Я ничего такого не говорил.

– Ты сказал Мяу.

– Я? Нет. Если, кто и сказал Мяу, то это только ты Парик.

– Хорошо, хорошо, ты хочешь записаться на следующий бой?

– Да.

– Запишись, грохнешь ее – я выйду.

– Как ты выйдешь, ты уже сейчас заговариваешься, тебе нельзя пить, а ты носишь в кармане целую бутылку Хени. Дай ее мне.

– Нет.

– Почему? Не могу, понимаешь.

– Почему?

– Ты сам заговариваешься.

– Мы уже договорились, чтобы я тебя грохнул во втором раунде? Ты должен, должен продержаться до второго раунда, ты понял?

– Зачем? Ибо… ибо я уложу тебя в первом, скажи только:

– В начале, в конце, или в середине раунда?

– Нет, это ты мне скажи в каком углу тебя положить, в Сонькином, или у этого Фрайера?

– Я агент Фрайера, – признался Пар.

– Нет, точно, или ты просто так думаешь? – спросил Катовский.

– Нет, просто уверен.

– Ну, откуда?!

– Знаю и всё. А откуда не знаю. Ну, ты видел, что сейчас он мне подмигнул?

– Сомневаюсь, с такого расстояния это может быть просто аберрация точки зрения. Цвета глаз даже не различить? Он кто вообще?

– А я помню? Тайный агент вроде из Хермании.

– Что говорит?

– Говорит, что всё в его огромных лапах. Ты видел, какие у него лапастые лапы?

– Он, что пингвин?

– Почему? Он как раз наоборот: пишет книги, а на ринге не дерется.

– Тогда думаю, как раз это ему и придется делать, – сказал Кат.

– Почему? – спросил Пар.

– Так, а здесь всё делается через жопу.

– Это да, но может обойдется. У меня же ж здесь больше абсолютно нет покровителей, отнимут ведь всё, что было нажито непосильным трудом, – он заплакал, уронив лицо своё на опустившиеся руки.

– Выпей еще, – сказал Кат-Мяу, и протянул другу, задержавшуюся в его лапах бутыль Хени. – И да: много у тебя было? Завод, фабрика, али может ты был кулаком на деревне у дедушки? Признавайся, фермер, что ли? – и он заржал, как лошадь, которую к счастью сегодня не повели на мясокомбинат. Впрочем, чему тут радоваться, до завтра всё равно не убежать. Дали бы хоть побольше времени на адаптацию к переходу в мир иной:

– Авось Там действительно лучче.

– Да – нет, че-то неохота, страшно, муторно даже как-то. Так бы и жили здеся, если бы побольше везло.

– Это ошибка: нам везет, – сказал Котовский. – Вот сам подумай, что бы было, если бы не сидел здесь, со мной, не рассказывал сказки про золото и бриллианты – лучше друзья тех, кто их умеет хранить, а валялся на ринге в нокауте? Голова – болит, руки-ноги – парализованы, и за всё это не предполагается никаких премий, нет даже выходного пособия.

– Нет, бывают случаи, когда договариваются. Если ты выиграешь, то мне все равно сорок-то процентов отдадут за это избиение, – сказал Пархоменко.

– А мне тогда чего?

– Чего тебе, мало?

– Дак, естественно. В случае проигрыша скажешь, куда дел мол большой Бриллиант Сириус.

– Я не брал.

– Брал, брал, ибо сказано: если не ты, то кто? Больше некому.

– Тогда другая альтернатива, – сказал Парик: – Это наоборот был мой брилик, а ты, да, я теперь вспомнил, ты его у меня и украл.

– Да ты уже перепил, парень, пора, брат, пора тебя лезть на ринг. Как хговорится: пахать подано – ваша очередь трахаться. Иди, иди, она тебя трахнет, – и Котовский подтолкнул падающего уже с ног друга вперед:

– К славе.

Кто был на ринге они и не видели, так только по логике рассудили:

– Кто-то должен быть.

Щепка как раз пошла на Болевой из Стойки. Но какой-то дурак крикнул из зала:

– Болевые из Стойки запрещены, ибо не русский беспредел, а японское дзюдо, возможно, как плюс еще английский бокс, но не мешать же с первым и вторым еще и третье. Я бы этого не понял, – добавил он. Это был Махно, но по своему обыкновению в женском платье, как лучшем способе маскировки, если позволяет личность. Он не мог допустить, чтобы какая-то Питербурхская Актриска переиграла его любовницу и шпионку Нику Ович. А она ее действительно переигрывала. Более того, некоторые даже кричали иногда из зала:

– Играет, как кошка с собакой. – И даже:

– Как хитрая кошка с глупой собакой. – Более того:

– Как хитрая и злая кошка с тупой и добродушной собакой, не понимающей своей огромной силы.

– Разбудите, наконец, судью, – рявкнул Амер-Нази, она сломает ей руку.

– Наконец ты додумался сказать своё слово, – сказала Агафья.

– Это было надо сказать пять минут назад, – добавил и Оди.

– Так давно? – даже удивился Нази.

Но Лева Задов сам уже это понял, и стоял с чашкой горячего дымящегося кофе, но пока что не на ринге, а рядом, и поглядывал, чуть пригнувшись из-под нижнего каната, как бывало делал Георгий Вицин, пытаясь выполнить сразу две задачи:

– И спрятаться, и показать себя, прикрывшись веточкой. – В том смысле, что предъявлял претензию не только на первое место, но и на второе, а именно:

– Я не только Адам, о чем все знают, но и Ева, напрасно претендующая на личность. – Душу. А какая у нее душа? Так только:

– Футбол, борьба да бокс, – а больше-то ничего нет – Трахаться? И то надо уговаривать.

– А нам это надо? – спросил Котовский Пархоменко, забыв, что друг уже ушел в поход к рингу.

– Стоп, стоп! – сказал громко Лева Задов, – так долго нельзя ломать ей руку, – и полез под канатом на ринг. Но сделать это оказалось не так просто.

– Че, пузо мешает! – крикнула одна приятная девушка из зала. Некоторые, пожалуй, даже многие засмеялись.

Из-за этих аплодисментов Лева слишком наклонил чашку, и кофе пролилось на ринг. Он допил последний глоток, и рявкнул:

– Меня никто не подсадит?

Агафья хотела ему помочь, как забытая уже Майно жена, но Амер-Нази не разрешил:

– Ты что?!

– А что?

– Ничего да… да… да я лучше сам тобой займусь вплотную.

– Оди, ты свидетель, он сказал, – и Агафья так хлопнула Амера по спине, что даже дым пошел, хотя все понимали: это просто пыль.

– Откуда столько пыли? – удивился главный судья, – я иво только что купил.

– Не думаю, – сказал мудрый Одиссей, – подарили, скорее всего.

– А разница? – удивился Нази. – Или вы считаете, что могли подарить старый фрак. – И даже не поставил знак вопроса. – Ну, я встречу того духа!

– Забыл, кто подарил?

– Ты что ли?

– Я барахло не дарю.

– Хорошо, подаришь мне…

– Сына или дочь, или обоих вместе?

– Подаришь мне Бриллиант Сириус – женюсь.

Одиссей схватился за сердце, а Агафья прямо-таки упала со стула.

– Вы что испугались, я не понял?

– Так он же ж был у тебя, – сказала Агафья, – как сказал бы незабвенный Василий Аксенов, обратившись к Чехову по поводу пропавшей во время секса с Дамой собачки.

– Он шутил, – наконец со вздохом сказал Одиссей.

– Нет, я с собой никогда не шучу.

Но Нази не стал пока заострять ситуацию, понадеявшись от страха, что:

– Конечно найдется.

Пархоменко вылез на ринг, столкнулся с Левой Задовым и провел ему Подхват. Зачем, спрашивается? И что удивительно, он ответил:

– Я хотел размяться перед боем.

Лева хотел сказать, что больше никого судить не будет, и добавил, что наконец нашелся повод жить по Библии. Но тут же передумал, ибо:

– А на что жить? – Пахать и сеять уже не удастся, ибо, ибо:

– Инопланетяне прилетели – каки тут сеялки-веялки? – И так всё будет хорошо. Или – что тоже самое – никогда все равно уже не будет.

Лева полез на Пархоменко, а Нику и Щепку секунданты пока откачивали в углу.

– Она мне сломала руку, – пожаловалась Ника Фраю. На что он ответил:

– Че-то я забыл: ты у меня стажировалась?

Она ответила устало:

– Прости, но теперь я уже ничего не помню.

– Тебе делали болевой на что, на голову?

– Нет, на руку, она же ж как-то связана с памятью. И знаешь почему? У меня руки и ноги думают сами. И, между прочим, не только.

– Что не только?

– Не только руки и ноги, но и вот это, – она приставила локоть к животу.

– Тебе на эту руку делали болевой?

– Да.

– Значит прошла уже?

– Та не, болит и очень. Это сука, скорее всего Инопланетянка с Альфы. Другую я бы давно уложила сама.

– Хочешь, я выйду вместо тебя и уложу ее? – спросил секундант.

– Давай, если разрешат, а я пока посужу.

– Како посужу? Я был секундантом.

– Ну, хорошо по… по… посмотрю просто.

И в итоге вышел Вильям Фрей и Пархоменко. Они узнали друг друга, как только бросили друг друга по два раза.

– Это ты?

– Нет. И знаешь почему?

Глава 16

Но пока что место было занято. Какая-то девушка уже не в первый, кажется, раз вмешалась в ход непрерывного действия. Она разнимала Леву Задова и Парика, который хотя и был пьяным, но раз за разом бросал и бросал толстопузого судью, а Щепка сидела в кресле и читала своего Шекспира, которого принес ей Дэн, а секундант этого Белого угла Сонька пыталась ей мешать, дождалась:

– Шекспир пошел по назначению. – И именно в голову Соньке. Именно В, имеется в виду, торцом толстого тома.

Наблюдавший эту схватку литературы и приставания в надежде неизвестно на что Одиссей предсказал:

– Это может быть очередной схваткой.

– Вряд ли, – сказал Нази. – Там, видите, и так уже очередь.

– Я и говорю, что эти на очереди, – ответил остроумный Оди.

А Сонька, между прочим, подошла к судейскому столу и сказала с заплаканными глазами:

– Так можно делать?

– Как? – спросила Агафья.

– Ну, она же ж избила меня Шекспиром.

– Если без мата, то у нас нет такой статьи, чтобы ее снимать с соревнований.

– А это очень хорошо, потому что я прошу записать меня в очередь на эту неблагодарную Инопланетянку.

– Вы уверены, что она с Альфы?

– Вот и проверим, – ответила Сонька, и пошла назад, на свое место у ринга, но Щепки там уже не было.

Пархоменко избил Леву Задова и принялся за Нина по кличке Фрей. Секундантом у Фрея была Ника с недоломанной рукой, а у Пахоменко избитый до полусмерти Задов. И Сонька сказала:

– Тогда я буду судьей.

Амер-Нази посмотрел на своих судей, и они кивнули. Хотя разве так можно делать? И эту мысль как раз подтвердила девушка, которая до этого разнимала Леву и Парика.

– Я буду судьей, – сказала она, или пожалуйста, бой.

– Это не чемпионат самой Альфы Центавра, – сказал один из судей за столом, – у нас только один ринг.

– Я могу и без ринга.

Соньке показалось, что она где-то видела эту торфушку.

Она не стала даже просить перчатки, а так, как раньше в городе Ландоне:

– Намотав на костяшки пальцев манжет спортивного свитера, ударила ее в лоб. – Но лоб, как известно, самая твердая часть тела, если бить в него практически голой лапой. – Фекла, как звали эту достойную леди, была уже женой одного из присутствующих здесь джентльменов.

Сонька Золотая Ручка открыла рот, но после удара – нет, не забыла, что хотела сказать, а просто на-просто вообще всё забыла. Кроме одного:

– Так не делается. – Но поздно ее положили рядом с другими выбывшими из соревнований бойцами. Как-то:

– Колчак, Василий Иванович, Лева Задов, Ника Ович, Щепка, которую я даже не видел, кто бил, и били ли вообще, но она тоже сидела на полу, и пила переваренный, как она сказала, кофе, с тремя пирожными сразу, а именно:

– Откусила понемножку от каждого, чтобы никто не украл. – Ибо, если уж бьют просто так ни за что, то съесть пирожные им не принадлежащие для них вообще ничего не стоит.

– Как угорели, – добавила она вслух, впрочем, без эмоций, ибо не на кого было злится: она не помнила, кого так и не добила, и более того, против кого выходила на ринг. Надо бы спросить у подруги Кали, но та была где-то далеко в зале.

– А если я не помню ряд и номер места, где мы сидели, то значит кто-то меня ударил. – Вспомнить бы кто.

Фрай и Пархоменко запротестовали, что их будет судить какая-то Фекла. А она уже дала отмашку:

– Дзю До.

– А мы умеем? – спросил Парик.

– Я да, а ты – не знаю, – ответил Фрай, и тут же провел бросок Через Бедро с Захватом, ну, прием простой, если вам разрешают повернуться к избе, так сказать, задом.

– Нет, я против, чтобы обыкновенная баба меня судила, – сказал Пархоменко, – ибо я пришел не только того, а для другого, а именно, для бокса.

– Ну, тогда получи, – сказала Фекла, и хотела опять ударить в лоб, но рука дала знать:

– Очень больно. – Фекла, которую на самом деле звали О – Ольга, пожалела свою вторую руку, и провела Пархоменко Дэмет – удар в падении ногой по пяткам противника.

– Судья, – сказала, подползая поближе с кофе и пирожными Щепка, – почему судьи бьют подозреваемых?

– В чем подозреваемых? – не понял Нази.

– Подозреваемых в стремлении к правде, естественно.

– Дай попробовать пирожного, – попросил Нази, – а то у меня мало глюкозы осталось в мозгу, не могу понять ваших претензий.

– Иди сюда.

– Боюсь.

– Почему?

– Такая, как ты может и ударить ни за что.

– Да ладно.

– Точно.

Амер-Нази встал и прикоснулся к одному, последнему оставшемуся, но все равно откушенном уже пирожному.

– Бери, бери, – и когда он съел иво, улыбнулась.

– Что?

– Ничего, кофе, пожалуйста.

– Это последнее?

– Ничего, ничего страшного, я заварю еще, у меня собой китайский кипятильник. Как говорится:

– На неделю хватит.

– Я бы с вами поспорил, китайские фабричные хорошие.

– Фабричные? вы уверены.

– Уверен ли я? Да.

– На что спорим, что вы ошибаетесь?

– На нашу победу.

– Вы сразу ставите на кон всё, что у вас есть?

– Так вы Инопланетянка? Как я сразу не догадался.

– Я не знаю, думаю, что нет. Как проверить?

– Пойдем, проверим.

– У меня здесь жених в реанимации.

– Кто?

– Не скажу, вы можете использовать эту информацию в своих интересах.

– Может у нас общие интересы?

– Да?

– Да.

– Тем не менее, я прошу на этот раз решить инцидент проще.

– Ясно, но я судья, мне не положено выходить на ринг.

– Я могу грохнуть тебя и здесь.

– Хорошо, можешь считать, что ты меня разозлила. – Амер снял свою тужурку, и попросил дать ему что-нибудь покрепче.

– Да ладно, не заморачивайся. – И она его бросила Задней Подножкой, да так сильно, что Нази, хотя и не упал на свой стол, но сбил его, а его сотрудники Оди и Аги, попытавшись выбраться из-за стульев, наоборот, вылетели из них, как с катапультой.

Далее, Нази не встает, а Агафья дерется с Артисткой Щепкой.

Пархоменко и Фрай продолжили бой в стиле По Очереди:

– Сначала один проводит прием из Бокса, потом другой из Дзюдо. И так до тех пор, пока не поняли, что надо всё-таки защищаться, а то так быстро кто-то из них больше не встанет после проведенного приема. А это значит, Пархоменко проводил Двойку, и пытался третьим ударом, в подбородок, отправить Фрая хотя бы в нокдаун, а лучше, конечно, в нокаут, а Фрай проводил Подхват, и пытался задушить Парика окончательно.