Альфа Центавра. Второе путешествие на землю

– Зачем ты меня душишь, амиго? – говорил ему Пархоменко.

– У меня не хватает веса провести Удержание.

– Нет, я имею в виду: ты не узнал меня.

– Если я тебя узнаю, нас заподозрят в связи, и ты будешь раскрыт, как секретный агент Коминтерна.

– Да?

– Да. Бейся по-честному.

– Да?

– Да.

Пар вырвался, и ударил Фрая в лоб. Правда Парик не знал, что лоб этого парня защищен капитально, Фрай невероятным образом успел пригнуться, и взял Парика на Мельницу.

Оди за столом судей спросил:

– А… это можно? – За столом в том смысле, что Оди с Агафьей сели за отдельный журнальный столик, пока Низи лежал без успеха подняться, и ему вызвали врача, а столяр пытался сделать, как он сказал:

– Будет, как новый, – старый судейский стол древнего производства, и принадлежал раньше одной из английских принцесс, занимавшейся, между прочим Садо Мазо, и надо сказать не без успеха.

– Прости, прости, – сказала Агафья Учительница, – совсем забыла: мне надо идти, надо отомстить за нашего Главного судью, который не может подняться после того, что она с ним сделала, – и Аги показала на Щепку, опять принимавшую тарелку, и опять с тремя пирожными, только вместо кофе был зеленый чай с жасмином. – Ты теперь будешь Главный здесь, пока мы все ушли на фронт.

– Я не разрешаю этот бросок, – сказал Оди, – не по правилам.

– Я назначаю тебя моим заместителем, – сказал Фрай, продолжая держать, как коршун в когтях Пархоменко над головой.

– Ты спутал, батя, – ответил Оди, – его назначь. – И указал на все-таки шевелящегося Амер-Нази.

– Он может не выжить.

– Тем не менее, я настаиваю.

– К сожалению, я тогда не знаю, что делать.

– Хорошо кто-то может его подержать, – сказал Оди.

– Кто все заняты, – ответил Фрай, и в подтверждение его слов, пролетела тарелка.

– Летающая тарелка! – закричал из зала нудист Катовский. А Дэн:

– Вот как надо! – Он имел в виду, что летающая тарелка с пирожными попадет в Агафью Училку, которая пошла учить Щепку за бросок Главного судьи Нази и поломку стола, за которым, мы, судьи, можно сказать:

– Мирно жили.

Но в следующий момент Артистка Щепка и Агафья Училка, бывшая жена Батьки Махно, так сцепились, что обе упали на статую, можно сказать:

– Рабочий и Колхозница в исполнении Фрая и Пархоменко:

– Колхозник и Рабочий, поднявшиеся на дыбы.

И… и они сбили эту Статую.

Всё так, единственно, что не очень понятно, как Фрай и Парик оказались вне ринга, на площадке рядом, где отдыхали раненые в предыдущих боях участники соревнований, как например, Щепка с кофе, зеленым чаем и шесть пирожными, и то это были те пирожные, которые мы видели, возможно, их было еще больше. Не может быть? Бывает. С голодухи столько, разумеется, не съешь, только от чрезмерного нервного перенапряжения.

Остались только два неповрежденных участника соревнований, а именно:

– Фекла и Оди, хотя он был судьей, а Фекла, имела одну сильно поврежденную руку, и хотела остаться только судьей, точнее:

– Тоже судьей, но на самом ринге.

И тогда вышел Катовский, и запрыгал на ринге в шикарном зеленом халате, что должно было означать:

– На самом деле я красный.

– Кто выйдет против этого Геракла? – спросил Оди, – найдется ли тот Одиссей, который сможет его укротить, точнее, укоротить?

Кто вышел? Дэн? Или кто-то другой? Может быть, Махно?

А вышел сам Одиссей. Зачем? Он хотел проверить:

– Та ли эта дама, за которую выдает себя. – А если точнее, то как раз наоборот.

– Я с ней, – сказал Одиссей, – и показал на Феклу.

– Како с ней, я уже здесь прыгаю, хочешь с ней, пожалуйста, но только через мой э-э, ну, не труп, а хотя бы просто бездыханное тело.

– Я буду с ним драться, – сказала Фекла и зажала рукавом раненую руку.

– Ты больна, пожалуйста, не лезь, дорогая, – сказал Оди.

– Что значит: больна?

– И тем более, что значит: дорогая? – влез Катовский. – Вы знакомы? Не думаю, и поэтому предлагаю не церемониться:

– Будем биться за нее.

– С тобой, – добавил Кот.

– Я согласен, – сказал Оди, – если, разумеется, дама, не против.

– Я против, я сама хочу набить ему морду.

Мордашку, знаете ли, вот эту, – она взяла Катовского за подбородок, потрепала слегка, и сделала саечку. Он схватился за щеку, и ошарашенно посмотрел на даму, в том смысле, что понял:

– Если это не любовь, то что же это?

Примерно тоже самое понял и Одиссей, он даже обиделся:

– Ты почему меня не обняла при встрече, как…

– Как Клеопатра Александра Македонского, – решил не падать духом Котовский. Тем более, что никто не знает точно, кто кого любил в детстве.

Фекла задумалась.

– Так это ты, что ли?

– Кто? – решил просто так не сдаваться Одиссей. Тем более, они не помнили имени его первой жены: Пенелопы. Даже если ее никогда и не было, все равно надо было для приличия запомнить ее легендарное имя.

Катовский, как хитрый нудист понял, что Одиссей его переигрывает в любовной интриге, поэтому схватил Феклу, и потащил к канатам, чтобы в дальнейшем преодолеть их, как заградительную колючую проволоку на подступе к позициям Белых на Турецкому Валу. Почему так страшно? Ему казалось, что взять их будет затруднительно.

И точно, Одиссей не придумал на этот раз ничего хорошего, остроумно-заумного, а просто подставил ему Подножку.

Ребята упали, и что самое замечательное:

– Преодолели заграждение, пролетели под-над канатами – между вторым и третьим, а не по полу, как думали получится, большинство зрителей.

Тогда Одиссей подумал, как их остановить теперь? Ну, чтобы это было не только умно, но и возможно. И он бросил в затылок наглому нудисту Бриллиант Сириус, который по пути к рингу забрал в корчащегося в муках Нази.

Все упали.

– Только бы попал не в нее! – крикнул из зала Дэн, который даже забыл, где теперь находится его невеста. А она была рядом. – Прости, я даже не заметил, когда ты вернулась.

– Ладно, ладно, пока не отвлекайся, смотрим кино, это же ж очень интересно, почти, а точнее даже без почти:

– Великолепная Семерка.

Далее, Катовский утаскивает Феклу-Ольгу.

Да, Катовский смог утащить упитанную Феклу. Как? Сейчас посмотрим.

Он бросил Одиссея, также неожиданно, как Щепка главного судью Нази: прижал к себе, потом оттолкнул на подставленную уже ногу – Задняя Подножка.

Дама посмотрела на него разочарованно.

– Ты не Одиссей, – сказала она.

– Нет, нет, подожди, ты просто меня не узнала.

Он нарочно упал – почти нарочно – чтобы она получше узнала его, а вышло наоборот:

– Одиссей никогда не должен проигрывать.

– Но это неправильно, – сказал он, – ибо я слушаю, – он хотел сказать:

– Богов, – но решил сказать правду:

– Я слушаю Альфу Центавра.

– С Альфы не могли приказать тебе падать от такого Гераклито, – она почти ласково потрепала Ката за ухо, и он полез с ней через канаты, точнее: через-под. Как обычно, ибо иначе с ринга не выйдешь, так сказать:

– Заколдованный Квадрат.

– Почему, непонятно? – сказал Оди.

– Чего тебе еще не ясно? – сказал Кати, и добавил: – А то ведь я могу подойти.

– С того света не возвращаются. И знаете, почему? У нас на Альфе Центавра был Круг.

– Да ладно.

– Точно.

– Ничего особливого, – ответила Фекла, – у нас тоже был, и более того, даже сейчас есть, – и добавила: – В деревне.

– Ах, так ты из деревни, что ли? – даже улыбнулся Катовский. – Я думал, ты здесь на продуктовой бале подъедался. – И добавил обидное:

– Водила с Нижнего Тагила.

– Пусть сыграет что-нибудь в подтверждение своих слов, – сказала Фекла, можно сказать, уже лежа между канатами.

– Прости, но на роялях, даже на домашних пианинах я не умею, – сказал Оди.

– А чего же тебе, трубу, что ли, дать большую? – заржал Кат.

– Тока на баяне.

– Да, пусть, – сказала Фекла, – думаю и на баяне ничего не получится.

– Ладно, играй, эй! эни боди, подайте ему фисгармонию.

И он спел, так сказать, что многие заплакали:

– А поезд уходит в далека-а, скажем друг другу:

– Прощай-й! – Если не встретимся – Вспомни!

– Если приеду – Встречай!

Одиссей уже хотел сложить инструмент, но многие не только из зала, но и раненые за рингом закричали:

– Ишшо! Пажалста.

– Помню тебя перед боем, в дыме разрывов грана-а-т-т.

– Платье твое голубое-е, голос, улыбочку, взгляд.

– Ишшо! – опять заорали не только некоторые, но и многие.

– Много улыбок на свете, много чарующих гла-а-а-з-з.

– Только такие, как эти в жизни встречаются – Раз!

Он надеялся, что на этот Раз Фёкла, как смелая щука, сможет выбраться из сетей Ката, но она, как крикнула любовница Дэна Коллонтай:

– Не смахгла! – Смех сменил минорную ситуацию на жестко мажорную, в том смысле, что:

– Смело мы в бой пойдем, а потом умрем. – А конкретно:

– Бой, бой, бой!

Глава 17

– Если Одиссей не хочет драться за свою любовь, можно я выйду? – спросила Коллонтай своего Дэна.

– Так, естественно. Только зачем? – ответил генерал.

– Знаешь, открою тебе тайну:

– Мне всё равно: любить иль наслаждаться.

– Вот так, значит?

– Нет, я тебя спрашиваю:

– Ты не против, если что?

– Что?

– Ну, если я ее выиграю, то мы можем потом продать ее Одиссею, как наш общий трофей.

– Ничего не понял! – рявкнул Дэн.

– Ответь просто:

– Ты в доле?

– Хорошо, да.

– Тогда давай залог.

– Сколько? Рублей двести хватит?

– Лучше триста, и да: нет ли в долларах?

– Прости, с собой нет.

– Это плохо. И знаешь почему? Если нам придется отчаливать с острова Крым, то в Туркистане лучше иметь доллары или фунты их стерлингов.

– Почему?

– Рубли могут не взять на Тараканьих Бегах.

– Мы будем играть на Тараканьих Бегах?

– А почему нет?

– Я думаю, это… э-э… бесчеловечно.

– Тем не менее, это делается. И более того, не только в Турции, но и повсеместно.

– Повсеместно, – повторил Дэн.

– А ты, что таракан, что ли, что так заморачиваешься по этому поводу? – Кали удивленно посмотрела ему в лицо.

– Нет, это только одна из моих Эманаций, – ответил Дэн. – Ты, кстати, в курсе, что такое Эманация?

– Ну-у, это, собственно, и есть то, что мы видим.

Он удивленно посмотрел на подругу:

– Откуда ты знаешь? Ты с оттуда, с Альфы?

– А ты забыл? Ты все забыл, осленок ты не оседланный, а ведь, как я тебя любила тогда. Ты помнишь, какой бар у меня был, какой бар, фантастика! Хеннесси, пожалуйста, Итальянский Вермут тоже был. Помнишь ты иногда давал мне на чай, заказывая для меня сто писят Мартини с маслиной? Вкус-сно, здесь так не делают.

– Так ты на самом деле инопланетянка?

– А ты думал?

– Я всегда, нет, не всегда, но часто считал, что ты только прикидываешься Инопланетянкой, а так-то…

– А так-то, приставлена ко мне шпионом.

– Я тебе этого недоверия, наверное, уже не прощу никогда.

– Да?

– Да.

– Тогда ответь все-таки на контрольный вопрос.

– Я вас слушаю.

– Назови мне Эманацию картины Ван Гога Лес Роулоттес.

– Извольте, но… но есть, как здесь иногда говорят, одно но. Заплати сначала. И знаешь, почему? А потому, что ты может сам не знать ответа.

– Сколько?

– Сириус.

– Во-первых, это слишком много, а во-вторых, у меня его нет.

– Где он?

– Бриллиант Сириус часто воруют, и я не знаю, где он сейчас.

– Ты считаешь меня не достойной быть Доктором Зорге?

– Он был…

– Ты имеешь в виду, что он мужчина? Где это написано? Хорошо, считай меня тогда Абелем. Да ладно, не мучайся, для тебя я буду Элен Ромеч.

– По забывчивости я могу приказать тебя расстрелять.