Подросток, или Теория разбитых стёкол

Мальчик видел, что бабушка Катя что-то готовила на кухне. Тут их взгляды встретились, но Ваня тут же опустил глаза и прошёл дальше. Он так и не увидел ласковый взгляд бабушки, которая уже позабыла сегодняшнюю обиду.

Ване было стыдно. Он чувствовал, что в нём не хватает смелости, чтобы подбежать к бабушке, обнять её, поцеловать и попросить прощения. Мальчик шёл дальше – к месту своего преступления.

Завернув за укол дома, перед парнем раскрылась вся картина. Его старшая сестра уже была здесь. Она сидела за маленьким столом и перебирала в ведре сливы, раскладывая их по рядом стоящим кастрюлям. Дед Георгий сидел возле входа в погребник.

«А, пришёл?!» – произнёс дед. Но Ваня стоял и молчал. «Где руб? – продолжал дед Георгий. – Зачем ты его взял?» Ваня молчаливо опустил голову. А сам подумал: «Действительно, зачем я его взял?» Но не найдя ответа, продолжал молчать.

Дед спрашивал так громко, что его услышали даже те, кто оставался в доме. Бабушка Пелагея отодвинула рукой плотную штору, а после вышла с кухни.

Дед уже подошёл к Ване и встал перед ним. Бабушка Пелагея подошла к мальчику слева – парень рефлекторно повернулся и посмотрел на неё.

Она была не высокого роста и полного телосложения. Строгие черты лица, немного вздёрнутый нос, волосы уложены ровно и аккуратно, а платок на голове скрывал белые волосы. Волос было много – коса заплеталась плотная и густая. Бросались в глаза большие красные бусы, которые висели на её шее. Уши у бабушки были ровными и не торчали, как это иногда бывает. Торчащие уши обычно вызывают небольшую улыбку у окружающих. У бабушки уши хоть и были немного великоваты, но это даже придавало больше строгости. Мочки ушей оттягивали две огромные серьги с большими рубиновыми камнями посередине.

Серьёзный и пронизывающий взгляд чёрных глаз бабушки Пелагеи говорил по предстоящей порке, которая могла показаться безжалостной и не оправданной, но такой привычной для неё ещё с самого детства.

Ваня понимал, что бьют и наказывают всегда за что-то нехорошее. Это как плата за неправду или откровенное зло. И раз уж такое наказание исходит от взрослых людей, которым даже отец не всегда возражает в ответ, а лишь слушает доводы и убеждения деда и бабушки, то о чём говорить ему – ещё не прожившему и десяти лет парню. Что ребёнку сказать в ответ, когда даже сам А. С. Пушкин порол своих же детей. Да и порол, наверное, как следует.

Ваню и в детском садике довольно часто били воспитатели. Да, он был не подарок: шумел и выходил из рамок, часто провоцировал скандалы и потасовки среди таких же ребят. Но о каких рамках может идти речь, когда ребёнок просто растёт и познаёт мир? И ведь каждый раз при переходе границ допустимого он всегда получал наказание от взрослых. Иногда за ухо могли потащить в другой кабинет. Да так тащили, что ноги еле касались пола. Потом ухо долго горело и болело. Или подзатыльник дадут, либо дёрнут за руку раз-другой и третий. А ты уже даже и не помнишь, за что тебя трясут и бьют.

Но помнил Ваня одну воспитательницу, которая не била его и других ребят. Она всегда была одета в белый халат. Не худая и не полная – средняя такая, как бы обычная женщина. У неё были очень некрасивые очки грубой работы и с большими диоптриями – под фокусом этих линз её глаза казались огромными. Но Ваня и другие ребята никогда не смеялись над её видом, ведь она любила этих малышей. И они её любили. Она им прощала всё, и они тоже ей всё прощали. Ваня до сих пор хорошо помнит эту милую и любящую детей женщину.

Ещё Ваня помнит, как он впервые в своей жизни поехал в пионерский лагерь к морю. Наверное, там он тоже выходил из каких-то рамок. В лагере была довольно молодая, лет двадцати, пионервожатая из южных регионов СССР. Первый раз в жизни Ваню так сильно била по лицу женщина. Била ладошками наотмашь, да так, что в голове звенело.

В этот момент было даже не больно, а как-то непонятно – не верилось в то, что происходит. А ещё было стыдно, потому что другие ребята видели, как его избивает девушка. Но у Вани даже и мысли не было ответить силой, ведь в их доме никогда и никто не поднимал руку на женщину. Его отец за столько лет даже дурного слова не сказал на маму или сестру.

И вот Ваня просто стоял и ждал, когда эта девушка прекратит бить. Вскоре она прекратила, но мальчик не знал, как на это реагировать и что теперь делать. Ему было очень стыдно. Первое, что прошло на ум, это пойти к директору лагеря и всё рассказать. Он вслух так и сказал: «Я сейчас пойду к директору лагеря». Ваня надел пионерский галстук и пошёл. Но тут на улице его догнала эта девушка с каким-то другим пионервожатым. Это был мужчина – высокий и сильный. Взгляд сразу упал на рельефные мышцы от занятий тяжёлой атлетикой. Ваня часто видел его на турниках. Мужчина даже на море не упускал возможности потренировать своё тело – находил большой камень и поднимал его. Ване нравился этот пионервожатый, ведь он был сильным. В тот момент этот сильный мужчина поговорил с парнем, и Ваня не пошёл к директору лагеря.

Чуть позже, когда парню было лет двенадцать, он с товарищами поехал в другой лагерь. Это было в горах возле Эльбруса. И тогда Ваня с другом, вероятно, снова вышли за эти самые рамки – пошли погулять в горы. Они заблудились, но вышли к какому-то посёлку. Местные жители подсказали куда идти, и ребята вернулись в лагерь, где их уже искали. И снова женщина-пионервожатая довольно сильно била их руками по лицу. Но ребята были рады, что всё же вернулись с гор живыми и здоровыми.

Эта мысль осталась ещё с детского садика: мы бьём, и нас бьют. Ещё в детские годы мы объединялись в группы против кого-то. Нас пропитывала эта философия унижения слабых – она придавала самоутверждение.

Если кто-то в садике давал слабину, то его начинали «давить» разными способами. Но всё же в душе был диссонанс чувств – на какую сторону встать? С одной стороны были эти не видимые, но в то же время явные жестокие проявления и побои. А с другой стороны была семья и эта воспитательница в некрасивых очках, которая нас не била. Был папа, который всегда уважительно разговаривал с мамой. Поэтому Ваня метался, какую сторону для себя принять и в какой парадигме мира жить.

Не бери чужое!

Бабушка Пелагея не любила много разговаривать. Она сразу схватила Ваню на волосы и начала сильно трепать за чуб. А вместе с чубом тряслась голова и всё тело мальчика.

«Ах, чёртов хлопец! – ругалась бабушка Пелагея. – Говорила я Лиде, что шкода он, да и только. Вот, смотри, наплачешься ещё с ним. Ах, шкода! Не бери чужое! Не бери! Запомни навсегда – не бери чужое никогда!»

Дед перехватил Ваню за руку и дёрнул к себе, а затем сказал: «Беги». И поднял в правой руке кнут. Ваня хорошо знал этот кнут – от него не убежишь, как не старайся. Чем дальше отбежишь от деда, тем больнее будет удар.

Ваня обхватил двумя руками ногу деда и заплакал: «Дед, не надо. Не надо! Я больше не буду. Не буду брать деньги. Не буду». Но дед не поддавался: «Беги, чёртов внук».

Ваня рванул в сторону сада – удар пришёлся по плечу и спине. Будто кипятком обдали – жар разлился по всему телу, а ноги подогнулись так, что Ваня упал на пыльную землю. Но он быстро вскочил на ноги и рванул дальше. Забежав в беседку, парень сел на скамейку и горько заплакал. Он плакал уже не от боли и страха, они уже прошли, а от стыда и обиды. «Не бери чужое!» – Ваня стал запоминать эти слова.

Про обман, любовь и грехи

Ваня так и не попросил прощения у бабушки Кати. Ему и сейчас стыдно за тот страшный поступок по отношению к этой милой женщине.

Через несколько лет бабушка Катя умрёт и оставит Ване всё своё наследство, а это около четырёх тысяч рублей. Во времена 1980-х годов на эти деньги можно было купить легковой автомобиль.

Бабушка дальновидно подписала завещание, чтобы Ваня смог получить эти средства, когда ему исполнится двадцать один год. Наверное, бабушка надеялась, что к этому возрасту у парня появится осознанность и ответственность. Однако через несколько лет все средства обесценились, ведь СССР не стало. Деньги менялись не один раз. Кучка людей обманула и всех остальных – теперь уже людей России.

Когда Ваня получил компенсацию за бабушкин вклад с пересчётом на современные реалии того времени, то средств вышло только на две коробки конфет. Ваня помянул бабушку и закрыл сберкнижку. Но бабушка Катя дала парню куда больше, чем эти сворованные государством деньги.

Государство тогда украло не просто сбережения – оно украло труд этой женщины. Украло всё, что она копила от своей тяжёлой работы. Да, может это неправильно, чтобы вот так просто Ваня смог в двадцать один год купить себе машину или ещё что-то. Это не позволило бы понять, что такое труд и ответственность.

В России ещё несколько раз будут менять деньги и обманывать людей. Уверен, что это тяжело и больно для русского человека. Однако это не самое важное для него – не это его истинная цель существования. Русский человек – это всё же про смыслы.

Бабушка Екатерина выражала в своих делах любовь. Любовь простую, беззаветную – любовь ради любви. А это уже высший уровень сознания – когда любовь создаётся ради самой же любви, ничего не требуя взамен. Её называют «совершенная любовь». Можно сказать, что это третий уровень любви.

А вот первая ступень любви – это страх наказания. Это когда ты знаешь, что есть Бог, поэтому все поступки исходят из того, что, не сделав что-то хорошее, можешь получить за это воздаяние. Так сказать, любовь от страха.

Вторая ступень вхождения в любовь – самая опасная для души. Это будто торг: я знаю, что есть Бог и поэтому и делаю всё ради него. Но делаю всё отчасти в корыстных целях. Я – тебе, а ты – мне. Например, я сделал хорошо человеку, и знаю, что Бог это увидел. Поэтому за это буду ждать пользу для себя. Торг всегда коварен и опасен, ибо может быть произведён полный расчёт здесь и сейчас, поэтому в душе человека уже не останется доброго дела.

И вот уже третья ступень любви – это как раз та бескорыстная любовь, которую Екатерина показала Ване. Эту простую любовь сразу не увидишь и не поймешь, ведь за деревьями леса не видно. Так и всё простое видно на расстоянии и осознаётся лишь со временем.

Бабушка Катя увидела ложь, которую породил Ваня. Заметив игрушку, она всё поняла. И, указав на неё без обвинений, что она получила взамен? Удар по лицу. И даже после этого бабушка молча ушла, не осудив парня.

Бабушка знала, что это действие совершил не сам Ваня, а то зло, которое он впустил в себя через воровство рубля. Вслед за одним грехом следом приходят и другие. Но бабушка Пелагея и дед Георгий вылечили этот недуг, как умели и знали.

Прошло уже много лет, но в памяти Вани остался удар кнута, и то, как легко и спокойно ушла в другой мир бабушка Катя. Кнут уже не жжёт душу – боль от него давно прошла, она забыта. В душе у Вани до сих пор живёт не осуждение бабушки Екатерины – как же она легко его простила. Это не осуждение горит огнём и каждый день напоминает о силе её смиренной и назидающей любви.

«По вере вашей да будет вам».

Евангелие от Матфея, глава 9, стих 29.

Глава 2

ПРО СМОЛЕНСК, КУРСКУЮ ДУГУ И САМОЕ СТРАШНОЕ

Как много мы видим, но до конца не понимаем всей сути событий и чувств. Но в этом никто не виноват – просто всему своё время (прим. ред.).

Накануне встречи

В тот день, когда бабушка Пелагея стряпала вареники с капустой, комната казалась настолько огромной, что могла вместить в себя весь мир. Большой круглый деревянный стол становился магическим местом для создания еды. Быстрыми движениями рук бабушка через сито просеивала муку, которая многочисленными тонкими струйками собиралась в массивную белоснежную гору на краю стола. После просеивания всё лишнее оставалось в сите и не допускалось к процессу создания вареников в масле, поэтому выбрасывалось в железное помятое ведро под столом.

По локоть обнажённые руки бабушки уже были не белыми, как зимой – кожа имела коричневый оттенок, благодаря тёплому майскому солнышку. Бабушка активно и легко передвигается возле стола, и лишний вес никак не сковывает её движения. Для Вани сейчас всё обычно – кажется, что так было и будет всегда.

Ваня довольно редко видел, чтобы бабушка лежала на кровати. Возможно, если только в жаркий день после обеда. Но даже в такие знойные дни бабушка не ложилась отдыхать, если в доме были гости. Она всегда была на ногах – постоянно что-то делала. Возможно, она отдыхала, когда никого не было в хате. Но этого никто не видел, кроме, наверное, деда Георгия.

Бабушкины когда-то чёрные волосы и брови уже давно посветлели и местами стали совсем белыми на красивом и строгом лице. Бабушка внимательно смотрела на стол, контролируя действия своих полных, но быстрых рук. Большие золотые серьги с красными камнями пошатывались в такт движений, а красные бусы на шее выглядели так же привычно, как всё вокруг.

Вареники получались красивыми и ладными. Бабушка посыпала просеянной мукой деревянный поднос, уложила на него ровными рядами только что слепленные вареники и ещё раз сверху посыпала их мукой, чтобы они не склеились. Вот и ещё один поднос с варениками готов! Бабушка понесла его в комнату и поставила перед погребником – туда, где было прохладно даже сейчас.

Ваня зашёл в комнату, в центре которой стоял квадратный стол с застеленной белой тканью. За столом, перелистывая газету, сидел дед Георгий. Сейчас на нём были надеты очки, чего Ваня видел крайне редко. Дедушка то отодвигал, то вновь пододвигал развернутую газету к очкам, явно пытаясь поймать нужный фокус для чтения. Без фуражки он был совсем не похож на себя. А очки так вообще изменили его внешний вид, переведя сейчас всё внимание на большой нос.

Ваня никогда не подбегал к дедушке Георгию или бабушке Пелагее, чтобы их обнять или поцеловать. Как-то не повелось у него такого чувства по отношению к ним, потому что дед и бабушка могли Ване «всыпать» за какую-нибудь шалость или пакость. Но мальчику всё равно было интересно приходить к ним в гости: наблюдать за их бытом, что-то делать или помогать. Дед ухаживал за виноградником и большим фруктовым садом – как раз именно там Ваня и проводил больше всего времени.

Сейчас дед терпеливо ждал пионеров и комсомольцев со школы. Они должны прийти к нему для беседы, ведь скоро праздник – девятое мая. В этот день будет торжественный митинг в центре конного завода перед конторой. Затем состоится конный парад лошадей, скачки и шашлыки. Люди в этот день наденут самые лучшие одежды, будут улыбаться, разговаривать и смеяться. Они будут счастливы! Создастся ощущение, что все давно не виделись или только что познакомились.

Утром, перед тем, как пойти к деду, мама Вани сказала, что перед великим праздником 9 мая все школьники распределяются в разные возрастные группы и посещают ветеранов войны. Поэтому сегодня к дедушке Георгию придут пионеры со школы. Мама добавила: «Ваня, и ты пойди и послушай. Посмотришь на школьников, ты ведь тоже скоро в школу пойдёшь». Так что, выходит, пионеров ждали не только дед и бабушка, но и Ваня.

«А ну-ка, внучок, помоги мне студни и кисель принести», – вдруг произнесла бабушка. Ваня подорвался с места и побежал на её голос. Вкусные кисели застыли в тарелках и выглядели очень аппетитно. Выходит, бабушка ещё до прихода Вани приготовила сладкий кисель, а сейчас варила вареники с капустой и картошкой. В конце готовки, она поджарила лук на подсолнечном масле первого отжима с ароматом семечек. Лук золотистого и местами тёмно-коричневого оттенка в обилии масла заливался в посуду, где уже лежали отварные вареники. Они аппетитно плавали в этом масле, перемешавшись с луком. Всё было готово к приёму гостей! Бабушка и мама всегда предлагали гостям угощения, доставая на стол всё, что у них было.

Приветствие и завтрак

«Пелагея! Поля! Хлопцы идут», – прогремел голос деда из зала. И действительно, выбежав вперёд бабушки на двор, Ваня увидел заливающуюся лаем собаку Дружка. Он кружился и бегал по той дистанции, которую точно определила цепь. А справа от него в калитку уже заходили дети в школьной форме: девочки в коричневых платьях с белым фартуком и разными по размеру бантами на волосах, а мальчишки в белых рубашках и чёрных штанах. У ребят помладше на шее были повязаны красные пионерские галстуки, а у тех, кто постарше, к рубашкам приколоты комсомольские значки.

«Вот это да! Ух, ты! – воскликнул Ваня от увиденного. Ему сразу захотелось в школу, чтобы быть таким же, как и они: красиво одеваться и в мае вместе ходить в гости к ветеранам Великой Отечественной Войны. Как же это празднично и нарядно! У Вани горели глаза от улыбок и вида сильных высоких парней. «Я тоже буду пионером! Решено!» – подумал Ваня.

Бабушка с порога внимательно осмотрела каждого школьника. Она улыбалась и радовалась молодости и красоте ребят. «Дети, – начала бабушка, – какие вы красивые и нарядные! Как же приятно на вас смотреть! Заходите, гости дорогие, заходите в зал. Георгий Иванович вас уже ждёт. Заходите, мои хорошие». Бабушка отошла в сторону, пропуская гостей. В этот момент она чуть наклонилась и взмахнула рукой сверху вниз, указывая кистью путь в дом. Дети заходили по очереди, а Ваня вбежал следом за ними.

Школьники разместились в зале вокруг стола, за которым сидел дед. Тут зашла бабушка и рассадила на диван и стулья тех, кому места за столом не досталось. «Дети, – сказала бабушка, – сначала я вас накормлю. А то вы, наверное, устали с дороги». И, не дождавшись ответа, бабушка добавила: «Девочки, помогите мне принести к столу».

Девчата выпили по стакану сладкого киселя, а ребятам больше по вкусу пришлись вареники. Ваня тоже выпел кисель, после чего помог отнести посуду в другую комнату и сразу же прибежал обратно. После небольшого завтрака всем стало уютно и комфортно.

Начало страшного рассказа

– Георгий Иванович, – начал высокий парень, – мы, ученики школы, пришли к вам перед великим праздником победы девятого мая. Мы просим, чтобы вы рассказали некоторые моменты той страшной войны. Мы хотим это услышать от тех, кто был там, чтобы, в свою очередь, рассказать другим, а они – следующим и следующим, потому что история живёт, пока о ней пишут и говорят. Возможно, тогда война не повториться снова. А если и повториться, то мы уже будем знать, как нужно побеждать! Расскажите нам, пожалуйста, просим вас.

– Да, просим вас, – прошёлся одобрительный гул среди школьников.

– Ох, хлопцы, – начал дед, «крякнул», откашлялся и, немного помолчав, продолжил свой рассказ. – На войну я пошёл уже взрослым мужчиной. Мне было тридцать лет. Пошёл сразу в первые дни после того, как объявили о начале войны. Там были все: и совсем взрослые мужчины, и те, кому только исполнилось двадцать. Мы попали под Смоленск. Немец давил. Небо было чёрное от его самолетов. И танки. Кругом были его танки. Я был водителем – пушку возил и снаряды. Без машины никуда: привожу снаряды, забираю раненых и везу обратно. И опять самолёты. Но за три месяца привык к этим самолётам. По звуку моторов уже знал, какой это самолет летит нас бомбить. Они бомбят нас, а наши летят и бомбят их. К одному не мог привыкнуть – каждые две-три недели на передовой видел новых людей: прежних убивали, а на их место приходили новые. Ох, хлопцы, вот к этому не мог привыкнуть: новые люди, новые люди. Почти за три месяца мы потеряли только на этом направлении до полумиллиона человек. Даже сейчас не могу поверить, что тогда всё мной увиденное действительно было реальным. Мы все тогда привыкли видеть это, каждый день. А потом меня, хлопцы, ранило. Мина взорвалась, и нашу машину перевернуло. Нас подхватила другая машина – так я попал в госпиталь. Вот так. Ну, что вам ещё рассказать?

– Дедушка, расскажи нам, как вы их били – этих фашистов, – попросили дети.

– Как били… Как били… Да, мы их били. Били фашистов. После госпиталя я опять за баранку машины сел и крутил её ещё года полтора. Мы оборону готовили. 1942 год тяжёлым был. Ох, очень тяжёлый. Да, мы их били. Довелось мне быть на Курской дуге – страшнее этого в жизни ничего не видел. Это тоже было летом. Очень долго шла подготовка. Вот там было – так было, хлопцы. Я подвозил солдат и боеприпасы. Вот представьте себе такую оборону: значит, окоп, и там – батальон под тысячу человек. За ним через два километра ещё один сплошной укреплённый окоп, и в нём тоже батальон. За ним – ещё окоп, и вновь батальон. И так до десяти окопов друг за другом. Десять тысяч человек в этих окопах, и это только на одном направлении. Моя пушка была во втором окопе. Задача была – привезти её и обеспечить запас боеприпасов. И я же должен был вывести пушку с поля боя в случае, если немецкие танки близко подъедут. Но не просто близко – было особое условие спасения пушки! В нужный момент я должен был её прицепить к машине и доставить до следующего оборонительного окопа, откуда с неё опять начинали вести огонь. Если повезёшь пушку раньше времени, мог быть расстрел на месте. Вот так, хлопцы. Дисциплина там была строгая. Только когда уже видно не только немецкий танк, но и его пушку видно, то только тогда нужно цеплять пушку к машине и отвозить её вглубь обороны. Когда фашисты начинали атаку, то они врезались в нашу оборону – вклинивались, проходя до шести таких окопов в своём натиске. Затем мы их останавливали. В этот момент на том участке такое начиналось: артиллерия била с двух сторон, а в небе начинался бой наших и немецких самолётов. Такой стоял гул и грохот! Ничего не видно. Дым и копоть всё небо застилали, что даже солнца не видать. Пушку вести было тяжело: ничего же не видно из-за дыма. Проехать тоже тяжело – всё изрыто взрывами. Кругом ямы от взорвавшихся снарядов. Не всегда можно было понять, какой это по счёту окоп.

– Георгий Иванович, страшно там было? – с изумлёнными от ужаса глазами спросила девочка с большими белыми бантами на голове.

– Конечно, страшно. Вначале страшно, но потом привыкаешь и просто делаешь, что должен делать. За три недели мы втянулись и привыкли. К ночи атаки прекращались – мы вытягивали и убирали подбитую технику, вывозили раненых и убитых солдат. Ещё ремонтировали окопы, ровняли дороги и подвозили боеприпасы.

Озарение

Дед говорил и говорил. В этот момент Ваня увидел своего дедушку в каком-то другом облике, в котором раннее он его никогда не видел. Вернее, он его и не спрашивал об этом. А, если точнее, то об этом и не знал. Оказывается, дед его был в таких страшных местах. Теперь Ваня стал припоминать и анализировать то, что он замечал ранее: когда вечером ходили с дедом в душ, Ваня видел на могучей спине Георгия странные неровные линии. И на ноге тоже были эти красно-белые подтяжки и рубцы. Тогда Ваня спрашивал:

– Дед, а дед? Что это у тебя на спине? Что это такое?

– Это, внучек, от осколков снарядов, – отвечал дед. – Раны там были. А сейчас уже всё зажило.

– Дед, а дед, а тебе не больно это? – не унимался Ваня.

– Нет, не больно. Сейчас не больно. Иногда на погоду всё ноет, и голова часто болит. А так нет – не больно.

Теперь Ваня начал немного понимать, что это война. И это очень плохо. И все эти осколки делали больно его деду – рвали его спину и ноги. Ваня начал догадываться, что кто-то хотел убить его деда. И эти кто-то – фашисты. Так их сейчас называют.

Ваня очень захотел подбежать к деду – обнять и пожалеть его, прижать к себе крепко-крепко и поцеловать. Хотел сказать, что, когда вырасту, то обязательно отомщу за него этим проклятым фашистам.

Так же Ваня вспомнил мамины рассказы про бабушку Пелагею. И теперь уже ясно представлял всю эту ужасную картину. Когда дед ушёл на войну, бабушка осталась одна с маленькими детьми. Мама сказала, что два ребёнка умерли от голода и холода. Теперь Ване стало очень жалко и бабушку. Он даже не понимал, кому на тот момент было хуже – дедушке или бабушке.

Мама сказала, что в 1943 году бабушка получила письмо с фронта Курской дуги о том, что дед пропал без вести. В то время это означало «смерь на поле боя» или «невозможность опознать». Это случилось на третьей неделе Курской битвы, когда дед на автомобиле отвозил раненых солдат с передовой. В тот момент случился рейд, во время которого немецкий самолёт попал в кузов машины. Её разнесло в клочья. Ночью наши солдаты искали живых и подбирали мёртвых. И тут у деда прощупали пульс – он ещё был живой, хотя сильно контуженный и весь разорванный. Особенно спина – там не было живого места. Всю одежду разорвало, поэтому и документов при нём не оказалось. Только через полгода дед смог написать на листе бумаги, кто он и как его фамилия. Говорить он ещё не мог. И вот тогда бабушке пришло второе письмо о том, что дед живой!

Тяжело представить, что в тот момент почувствовала бабушка. И что она испытала, когда получила то самое первое письмо. Как же это всё страшно понимать.