Мшел. Книга 3. Вавилон

Утром было не так жарко, но солнце быстро нагрело черную крышу. Алиса не стала раздеваться, закатала рукава выше локтя и открыла декольте.

– Неровный же загар получится, – попробовал Глеб направить ее мысли в нужную сторону.

– А то тебе мой загар интересен, – засмеялась Алиса. – Мне вчерашнего хватило. Ночью спину жгло, как бы не облезть теперь.

Глеб скинул рубаху и лег на нее спиной.

– Да чего в тебе такого, что я не видел? Все как у всех, – ответил он из вредности.

– Я запомню эти слова, – пообещала девушка.

– Запомни, там их не так много. – Глеб не удержался, чтобы не съязвить.

Он подумал, что зря не держит язык за зубами, что, пикируясь в словесных упражнениях, удастся только расширить глубину неприятия. Да он особенно и не рассчитывал на романтическую интрижку, так, если только от скуки.

Алиса зашевелилась. Глеб приоткрыл глаз и увидел, что она расстегнула халат и обнажила грудь, подставив ее солнцу. Девушка не смотрела на него, но, судя по всему, хотела, чтобы он видел, и наверняка ждала от него следующего шага. А это было непросто. Любой мужчина чувствовал себя уязвимым перед женщиной в момент предложения близости. Страшнее всего было неправильно понять сигнал и нарваться на насмешку.

Алиса прочистила горло, словно пыталась привлечь к себе внимание. Надо было не ударить в грязь лицом, но и не опозориться, если она задумала над ним посмеяться. Глеб сел. Тихо поднялся, обошел девушку со спины и, просунув свои руки под ее руками, нежно взялся за груди. Алиса даже не дрогнула.

– Давно маммолога не проходила, – произнесла она, не открывая глаз. – А ты не массажист, случайно?

– Не случайно. – Голос Глеба сел от выброса тестостерона. – Я лучший массажист на этой крыше.

Алиса освободилась от объятий, скинула с себя халат, постелила поверх рубахи Глеба и легла на него животом вниз.

– Буду очень благодарна, если ты разомнешь мне позвонки и снимешь спазмы в трапециевидных мышцах, – томно попросила она.

Глеб с жадностью накинулся на ее тело и принялся мять, сам получая от этого не меньше удовольствия. Руки его спускались все ниже и незаметно для него самого стали массировать ягодицы и бедра. Он уже решил, что осталась всего малость и пора стягивать с Алисы трусики, но неожиданно она встала, подняла халат и, стряхнув его, надела.

– Спасибо, но профессионализму тебе еще надо поучиться, – заявила она. – Не люблю, когда мужчина не может себя сдержать.

– Так ты ж…

– Ты что, подумал, будто я, зная тебя второй день, отдамся без ума? Прости, но я девушка приличная. Руки у тебя крепкие, но шаловливые.

Глеб понял, что это была маленькая месть за его подколки, а Алиса еще дальше ушла от первоначального образа.

– И даже не думал ни о каком сексе. У тебя целлюлит на ляжках, решил размять. В твоем возрасте рано еще иметь такие ноги. – Это был жестокий ход, но он посчитал себя вправе ответить подобным образом.

– Вот брехло. – Алиса сверкнула глазами. – Больше я с тобой на крышу тет-а-тет подниматься не стану. Токсик.

– От токсичной слышу. – Глеб брезгливо оттопырил нижнюю губу.

Алиса спустилась вниз, а он остался. Уединение было ему приятнее, чем общество симпатичной, но неоднозначной девушки. Он привык жить один, готовить только для себя, смотреть фильмы в одиночестве, прогуливаться наедине с собой. Отношения с женщинами с перспективой создания семьи откладывались на неопределенное будущее. Так жили многие, и этим он не сильно отличался от сверстников.

Глеб посмотрел в сторону «взлетки». Там суетились люди, стояли машины, похожие на скорые. Это походило на работу комиссии по изучению причин авиакатастрофы и идентификации погибших пассажиров. Над головой снова тяжело загудел транспортный самолет, заходя на посадку. Военные не жалели сил и средств на учения. Огромный аппарат коснулся полосы, выпустив облако дыма, и покатился по ней. Под ногами чувствовалась вибрация, передающаяся от попадания колес многотонной махины на стыки между плитами.

Самолет остановился. Открылась аппарель, и оттуда стала выезжать пестрая техника, очень напоминающая аэрозольные генераторы для обработки помещений. Судя по виду, она была совсем не военной, а скорее сельскохозяйственной, и это сразу навело на мысль о том, что в городе проходят совсем не учения. Подозрительное обстоятельство не вызвало тревоги, как мог предположить Глеб, наоборот, стало весело, и очень хотелось, чтобы он оказался прав. Мир сгнил, смердел пластиковыми зловониями и остро нуждался в своем месте на кладбище цивилизаций.

Глеб решил никому не говорить о грузе последнего самолета. Он мог ошибаться и не хотел выглядеть фальшивым провозвестником грядущей беды. Алиса сидела на подоконнике в коридоре, забравшись на него с ногами, и читала газету. Увидев Глеба, показала ему язык и снова уткнулась в страницы. Он прошел мимо нее в спальню. Больше половины кроватей оказались занятыми. От нечего делать люди либо лежали, либо читали.

Глеб тоже взял газету и лег на свою кровать. Пробежался глазами по страницам, ничем не заинтересовался и отложил в сторону. Надо было чем-то себя занять, чтобы время не превратилось в тягучую субстанцию. Первое, что пришло на ум, – попытаться уснуть, сократив день на несколько часов. Не удалось. Как только он закрывал глаза, слух сразу начинал остро реагировать на многоголосие ведущихся вокруг разговоров. Слышались не только происходившие в одном с ним помещении, но и в коридоре, и в других спальных комнатах. Однажды ему показалось, что вдалеке раздалась стрельба. Глеб посмотрел на реакцию людей, но никто и ухом не повел. Он решил, что это уже психосоматика, вызванная напряжением слуха.

К их зданию подъехал автомобиль. До обеда оставалось еще два часа, поэтому он многих заинтересовал. Глеб тоже слез в кровати и вышел в коридор посмотреть на визитеров. Это была «буханка» с военными номерами. Мужчины в военной форме тихо разговаривали с «карантинщиками» и бросали взгляды в сторону окон. Очень хотелось узнать, о чем они говорят.

– Наверное, скоро вывозить начнут, – решил парень слева от Глеба. – Подурачились, и хватит.

– Ага, подурачились, – усмехнулась пожилая женщина. – А родственники людей с разбившегося самолета так не считают.

– Не повезло. – Парень пожал плечами и отошел от окна.

Глеб спустился, прошел в фойе и замер у входной двери.

– Со стадиона пошло. Там местные играли с гостями и говорят, что первыми заметили проблему сами футболисты. Гетры поплыли, подошвы на кроссовках. Потом стали сиденья под зрителями пачкаться и расплываться, потом одежда и телефоны. Пока то да се, часть зрителей успела сбежать в город, остальных там заперли и не выпускают. А их там примерно три тысячи. Представляешь, сколько туда жрачки и воды уходит? У вас тут больше сотни, и то все столовки ноют, что у них нет столько запасов, чтобы кормить. Не верят еще, что город нормально компенсирует им затраты. Скажи дежурному, что могут быть перебои с доставкой еды, но пусть не объясняет причины. Сейчас всем станет не до них. Представляешь, что начнется после того, как болельщики растащат заразу по всему городу?

– Представляю.

– Звездец будет полный, похуже, чем коронавирус, чума или сибирская язва.

– Не перегибай.

– А что не перегибай? Я тебе говорю, это будет полный звездец, конец света. У нас же все из пластика, даже в этой древней буханке он есть, и без него машина не поедет.

– Мужики, сигареты привезите! – раздался голос сверху.

– Вам не положено, – ответил приехавший военный.

– Ну дай свои, будь человеком, уши пухнут.

– Лови.

– А спички?

– Куряка без спичек как мужик без яичек. Держи, страдалец.

– Спасибо, друг.

– Травись на здоровье.

– И что, когда нас все-таки сменят? – продолжил «карантинщик» интересоваться у приехавшего военного.

– Еще сутки точно менять не будут, а там видно будет. Если зараза по городу не разойдется, то завтра точно сменят. А если… то я никаких прогнозов давать не стану.

– А на хрена мы их охраняем? Они же не заразные. Это же все равно что начать охранять всех горожан внутри их домов. Не вижу никакого смысла.

– Ты же военный, Олег, и до сих пор не понял, что главное не смысл, а выполнение приказа. Начальству виднее, кого охранять, а кого нет. Событие с зараженным самолетом знаковое, медийное, поэтому на него весь фокус, а про город лучше промолчать, потому что это серьезный косяк. Ладно, поехал я назад. Если пропуска снова поменяют, привезу новые.

– Давай, до завтра.

Дверки хлопнули, машина завелась и уехала. Глеб остался стоять на месте в полной задумчивости. Все его смелые предположения сбывались. Эпидемия начала выходить из-под контроля, следовательно, скоро о них могли забыть и уж точно перестать кормить. По мере раздувания масштабов эпидемии фокус на пассажиров зараженного рейса смещался бы к решению настоящей проблемы. Надо было начинать готовиться к тому, что дальше проблемой пассажиров больше никто заниматься не станет и им придется делать это самостоятельно.

Он выбрался на крышу, чтобы снова остаться наедине со своими мыслями. Уже намного внимательнее осмотрел окрестности, думая о том, где и как искать пропитание, одежду, как оградить себя от возможного беззакония.

Как и положено военному аэродрому, тут существовала небольшая военная часть. Она находилась совсем рядом, буквально в трехстах метрах через небольшой парк, примыкающий одной стороной к забору. Вдалеке виднелся небольшой поселок, типичный военный городок, обычно называемый «авиагородком». Близость военной части играла на руку, за ее забором можно было отсидеться. Глеб пока не представлял, кто им станет угрожать, особенно на отшибе, но был уверен, что при вышедшей из-под контроля ситуации возможен разгул насилия.

Еще его одолевал моральный вопрос, как лучше поступить: в одиночку попытаться покинуть опасную зону или все же вместе со всеми. Не хотелось тяготиться пожилыми людьми, родителями с маленькими детьми. Он один или в паре с Алисой мог одолеть большое расстояние пешком, легко минуя возможные санитарные кордоны, и на попутках вернуться во Владивосток. Толпой подобное проделать было невозможно. Хотелось уверенности, что эпидемия случилась точечно, а не по всей стране, иначе никакого смысла возвращаться в родной город не было. Ближе всего ответ на его вопрос находился внутри военной части, через интернет или хотя бы из новостей по телевизору.

Глеб перевалился через парапет и посмотрел сверху на военных, маявшихся от безделья в тени БТРа.

– Мужики! – обратился он к ним.

Те завертели головами, не сразу сообразив, что голос доносится с крыши.

– Чего тебе? – спросил один из них, заметив его.

– Расскажите, что в стране происходит, а то газеты нам привозят не первой свежести, – попросил Глеб.

– Ничего не происходит. Все ровно, – ответил военный.

– А почему тогда газеты старые? Неосведомленность вызывает среди людей домыслы и слухи один страшнее другого.

– Я же сказал, ничего не происходит.

– А я тут нечаянно слышал ваш разговор, поэтому знаю, что это не так. Какой смысл вам скрывать от нас правду? Мы что, государственная комиссия, которая принимает у вас порядок в стране? Или у нас в государстве просто все так делают, как только начались проблемы, сразу начинаете врать и делать вид, что ничего не происходит. Ваша задача не дать нам выйти за границы охраняемой зоны, хоть и непонятно, на кой хрен держать взаперти людей, прошедших тотальную санобработку. У меня резиновые тапки, и если бы у нас существовала зараза, они давно бы оплавились. Ладно, соглашусь, у вас приказ не пущать, но информационную блокаду нам не объявляли. Мы не заложники, не пленные, не политические заключенные, и это наше право знать, что происходит в стране. Принесите телевизор из части, и дело с концом. Когда беспорядки улягутся, мы не станем публиковать в СМИ информацию про жуткие условия, в которые нас поместили.

– Обойдетесь. Начальство скажет дать – дадим, иначе никак, – ответил военный, но уже не так дерзко и самоуверенно.

– Ну тогда мы будем вынуждены подать в суд за насильственное удержание. Думаю, с таким количеством свидетелей вашему бестолковому командованию придется постараться доказать, что все было как-то иначе. Плюс еще вы пытались применить оружие.

– Да мне похрен на командование. Судитесь с кем хотите. У меня приказ, и обсуждать его я буду не с тобой, – резким тоном заявил военный.

Глеб понял, что завел разговор не в ту сторону. Не стоило давить на военных, как на гражданских.

– Ладно, это я просто хотел вас припугнуть. Реально целый день смотреть в потолок невыносимо. Дайте хотя бы смартфон почитать, что творится.

– Нет. Никаких контактов через вещи.

– Да все нормально у нас. Нет никаких признаков этого микроба, как его там, Нэбутори.

– Сказано – нет. Если начальство само решит, что вас пора посвятить в происходящее, тогда пожалуйста. До этого все ваши просьбы и мольбы мимо кассы. Мы люди военные, и нам не положено проявлять сострадание, милосердие и даже воображение.

– Ясно. – Глеб цокнул языком от бессилия.

Спустился вниз. На крыше стало совсем жарко. Оказывается, люди слышали его разговор с военными.

– А что, есть выход на крышу? – спросила девочка лет двенадцати.

– Да, в той комнате. – Глеб указал рукой.

– Класс, пошли слазаем, – позвала она подружку.

– Да, у меня тоже стойкое ощущение, что мы не спасенные, а заложники, – признался Глебу мужчина с блестящей лысиной. – Не пойму только, что мы натворили.

– Это не мы натворили, это система так работает. На всех ключевых постах сидят безграмотные чиновники. Им сказали, что в самолете зараженные, теперь мы для них зараженные и больше никто. Нас надо изолировать, а это слово можно трактовать в довольно широком коридоре значений, в том числе и информационно. Они так его и понимают ради собственной безопасности, – пояснил стоявший рядом пожилой мужчина. – Инициатива в принятии решений наказуема.

– Именно так, наказуема. Чиновников учат не принимать самостоятельные решения, потому что это неопределенность, а вышестоящему руководству нужно все просчитывать наперед, – согласился Глеб.

Далее разговор между мужчинами продолжился без его участия. Глеб увидел стоящего у окна батюшку и решил довериться ему насчет услышанного об эпидемии в городе.

– Вы слышали мой разговор с военными? – спросил он, подойдя ближе.

– Частично. Жаль, что они такие упертые. Я звонил домой, говорят, во Владивостоке объявили карантин и комендантский час.

– Да? Значит, упустили.

– Да.

– А я хотел поговорить с вами с глазу на глаз, чтобы никуда не ушло. Могу я вам довериться, чтобы типа была тайна исповеди? – спросил Глеб, немного волнуясь.

– Да, конечно. – Священник заинтересованно посмотрел на него.

– Я слышал, что в этом городе тоже упустили эпидемию. Тут проходил футбольный матч, началось заражение. Пока власти хватились, часть людей успела сбежать. Теперь они разнесут заразу. Понимаете, чем это грозит для нас? – спросил Глеб, ища во взгляде батюшки понимание.

– Чем? Нас не отправят домой? – предположил он самое очевидное.

– И это тоже. А еще я думаю, что о нас просто забудут. А у нас ни продуктов, ни одежды, ничего. – Глеб замолчал, заметив, что к ним идет женщина.

– Отец Владимир, вы не уделите нам несколько минут? Мы бы хотели поговорить с вами на душеспасительные темы, – обратилась она к батюшке.

– Конечно, через пять минут буду, – пообещал он ей.

Женщина смерила Глеба ревнивым взглядом и ушла.

– Достали, – произнес священник ей вслед. – Нет других развлечений, решили на мне отыграться. И не откажешь ведь, сразу решат, что батюшка липовый. Ты пока никому не озвучивай, что слышал, вдруг сплетни. Что мы сейчас можем предпринять? Выйти не можем, да и куда идти. К нам тоже никого не пустят, и денег у нас нет, чтобы, например, заказать еду. Давай подождем в полном душевном спокойствии, без упадничества духом и прочего.

– Да меня это вообще не беспокоит, – признался Глеб. – У меня ни детей, ни плетей, свободен, как птица в помете.

– В полете, – исправил батюшка.

– Нет, как раз в помете. Вроде и в дерьме оказались, но тепло, уютно и никуда лететь не хочется. Любимая фразочка моего начальника, когда у него начинались проблемы.

– Надо использовать ее в разговоре с прихожанами, которые не хотят выбираться из дерьма. Прости меня, Господи. Пойду развлеку дам, а ты никому ни слова.

– Само собой, к чему нам преждевременная паника.

– Верно. – Отец Владимир решительной походкой ушел в спальную комнату.

Обед опоздал на два часа. Глеб уже решил, что его не будет вообще, и чуть не проболтался Алисе, которая продолжила общаться с ним как ни в чем не бывало. Ее модель поведения казалась Глебу странной, свойственной людям, выросшим в среде, где приходилось постоянно ждать подлости и привыкнуть к ней до такого состояния, что после скандала не чувствовать ни своей обиды, ни чужой.

– Наверное, лепили пельмени, поэтому припоздали, – пошутила Алиса насчет опоздавшего обеда, точно зная, что это не так.

– Ага, и надавили из пакетиков целый термос майонеза, чтобы на полторы сотни ртов хватило, – поддержал ее Глеб.

Оказалось, что вместо пельменей им отправили перловую кашу, сваренную вместе с тушенкой. Учитывая, что порции получались небольшими, а перерыв между приемами пищи солидный, каша уходила на ура. Первого не было, но вместо него им передали двести булочек с начинкой из ядовито-красного джема непонятно из какой ягоды. И на удивление, видимо повлияла утренняя история с куревом, были переданы пять блоков сигарет с фильтром. Глеб не разбирался в них, но, судя по пачке, это были какие-то недорогие отечественные сигареты. Народ, обещавший до обеда устроить бунт, смягчился и даже повеселел.

Ужин привезли вовремя. Глеб встретил у входа, но военные не общались между собой, чтобы не провоцировать охраняемых людей. Привезли рисовую кашу, отдаленно похожую на плов, бутерброды с сыром и компот.

После ужина Глеб выбрался на крышу, чтобы подышать свежим воздухом перед сном. Однако подул холодный ветер, и вскоре натянуло дождевые тучи. Вдалеке засверкали молнии. Гром с каждым разом звучал все ближе и ближе. Из-за плотных туч ночь началась раньше срока на целый час. Порывы налетевшего дождя били в окно. В комнатах запахло сыростью, и послышался стук падающих с потолка капель. Крыша текла. На окнах не было штор, и потому молнии яркими вспышками освещали комнаты. Окна тряслись от раскатов грома. Напуганные малыши подняли вой, мешая спать остальным.

Глеб накрылся с головой, выставив наружу только нос, и быстро уснул. Среди ночи ему показалось, что раздался шум двигателя и далекий шум винтов, но он заснул и был уверен, что приснилось. А утром его разбудила возбужденная Алиса.

– Глеб, Глеб, проснись. Они все уехали.

– Кто?

– Солдаты. Вокруг дома никого нет.

Глава 6

– Раз виселицу ставят сейчас, значит, вешать будут вас, – добавил «настроения» косматый сосед. – Мы тут давно.

– А чего им так спешить? – спросил Андрей. – Они обещали нас еще попытать.

– Не знаю. Может, дата сегодня какая-нибудь важная у них, день рождения, например. Надо бы людям устроить праздник, веселье. Мы ведь еще год назад и подумать не могли, что это может быть так увлекательно.

– Заткнись, старый! – выкрикнула женщина. – У него совсем бачок потек, не слушайте. Виселицу могли поставить для кого угодно, не обязательно для тех, кто тут сидит.

– Спасибо, – поблагодарил ее Леха. – Как так получилось, что нас за год откинуло на сотни лет назад?

– В том и есть промысел Божий, что он уничтожил зря созданное нами и поставил на новую линию старта. Бог всемилостив и дал нам второй шанс все исправить, – пояснил миссионер.

– Хоть я и не верю во всякие божественные вещи, но все выглядит именно так, – согласился с новым сокамерником Андрей.

– А вы вообще откуда взялись? – спросил Леха у миссионера. – И где у вас община?

– Я примкнул к ордену позже, спасенный от голодной смерти. Основатели рассказывают, что они были изначально спасены Богом во время рейса на самолете. Что все другие зараженные самолеты взрывались и падали, а они благополучно сели. У них забрали всю одежду и вещи, провели дезинфекцию, ставшую первым обрядом очищения…

– Хватит подробностей, – остановил его Леха. – Где в итоге остановились? Что-то густо стало вас в наших краях.

Андрей бросил укоризненный взгляд на напарника из-за того, что тот близко подошел к противоречию придуманной ими легенды.

– Мы заняли церковь в Новомихайловке и сейчас живем там, – ответил миссионер. – Нам был знак, что надо идти туда, и мы пришли с Божьей помощью.

– Где это? – Андрей не слышал такого названия деревни.

– Это не в нашем районе. Километров семьдесят отсюда, – пояснил косматый старик. – Мы там внуков крестили.

– Ясно. А основа религии у вас христианская?

– Нет. Мы не религия, мы вера, мы не учение, а знание, – заученно произнес миссионер. – Все, что мы проповедуем, просто и понятно, без всякой обрядовой шелухи и символизма.

– Ты как вообще относишься к казням? – спросил у него Леха.

– Отнимание жизни у беззащитного – смертный грех, – ответил парень.

– Так может, ты попытаешься обратить в свою веру здешних авторитетов? Что-то нам это средневековье совсем не нравится.

– Я буду это делать, буду проповедовать, потому что Бог спас меня именно для этого. Моя жизнь принадлежит ему, и все мои помыслы – угодить Богу старанием и смелыми поступками. Сила веры в моих речах напрямую зависит от моей искренности. Я знаю, что когда-нибудь она станет такой же, как у отца Владимира, чтобы без слов обращать людей в нашу веру.

– Этот мужик ваш главный? – спросил Леха.

– Он тот, кому первому открылось знание. Отцу Владимиру прозрением открылось многое, что позволило избежать неприятностей основателям ордена. Когда все кинулись за оружием…

– Ну хватит, друг, – остановил его Леха, – это все сказки для доверчивых. Давай, покажи нам реальную мощь веры, сделай, чтобы нас выпустили и извинились. Ладно, пусть без извинений.

– Чтобы изменить ситуацию, которая вас завела сюда, надо измениться самим, – ответил юный миссионер. – Ведь это Бог вел вас шаг за шагом и меня привел к вам, чтобы дать последний шанс.

– Да что ж такое! – Леха вскочил. – Давай заключим договор: если ты каким-то чудом вытаскиваешь нас из этого подземелья, я иду к вам в секту, в смысле в орден.

– Вы не поняли, если вы останетесь теми же людьми, то с вами произойдет ровно то, к чему все шло. Это золотое правило жизни, на которое невозможно повлиять. Я не волшебник и не меняю волю Господа, я только учу людей.

– Чему?

– Пониманию нового миропорядка, общего дома для всех людей, именуемого Новым Вавилоном. В этом доме вещи служат людям, а не люди вещам. В этом доме любовь – первый элемент периодической таблицы химических элементов. В этом доме верят богу во всех делах и не страдают, если он ведет тебя трудным путем. – Миссионер замолчал.

Видимо, это было все моральные столпы, на которых держался фундамент секты.

– Ясно. Зато наговорились. – Леха сел на лавку.

Снова скрипнула входная дверь. Заключенные разом напряглись и уставились в ее сторону.

– Завтрак, ханыги! – раздался громкий насмешливый голос. – Праздничный, в честь сегодняшнего мероприятия.

К обычной баланде полагался еще и пряник из клеклого теста. На этот раз Андрей брезговать едой не стал. Как ни крути, но человек привыкает ко всему, особенно когда понимает, что пришли не за ним и страх отпускает. Леха тоже поел.

– А чего не сказал, что за мероприятие? – спросил он громко. – Золотая осень? Праздник окончания уборочной?

– Ага, а на виселице повесят чучело, – усмехнулся косматый сосед. – Этот хмырь был таким радостным, мне кажется, он знал, что кому-то из нас сегодня кирдык.

– Да хватит тебе каркать, старый! – рассердилась на него женщина. – Сколько с тобой сижу, столько ты и хоронишь кого-нибудь каждый день.

– На этот раз точно повесят. – Он ничуть не смутился критике.

– Хорошо бы тебя, – произнесла в сердцах женщина. – Осточертел.

– Меня неинтересно. Я скоро сам сдохну, а вот чужака, у которого нет родственников здесь, – это весело. Никто не осудит, не затаит обиду, что еще нужно народу?

– Господу омерзительно слышать такие слова, – встрял в разговор миссионер.

– А если все, что происходит в мире, происходит с его ведома? – задал старик вопрос и показал пальцем вверх.

– Не все. Мы свободны в своих поступках, но и сами же несем за них ответственность. Воспитание души происходит через собственный выбор. Кто думает, что его мерзкие поступки окажутся незамеченными или неоплаченными, тот жестоко ошибается. За все придется заплатить, – уверенно заявил юный миссионер.