Первое число Смита

– Здравствуйте, Герман Петрович.

Голос мужчины был ему под стать: красивый баритон, с лёгкой хрипотцой, звучавшей на окончании фразы.

– Доброе утро, Пётр Миронович, – ответил Герман, прозорливо всматриваясь в лицо собеседника. Его внутреннее чувство беспокойства сейчас молчало.

– Можно просто, Пётр, без отчества, если не возражаете, – подняв уголки губ, предложил Новиков.

– Потрясающе. Как будет угодно. – Учтиво отреагировал хозяин кабинета. – В ответ прошу также называть меня Германом. – Располагайтесь. – Указав гостю на кресло, он сел в своё, откинувшись на его спинку.

Валера, возвратившись с чашками кофе на подносе, умело сервировала стол, невольно предоставив собеседникам время для оценки друг друга. Оставив им эспрессо, воду, салфетки и сахарницу, она покинула комнату, атмосфера в которой стала несколько расслабленнее.

– Я пригласил Вас, Пётр, – начал деловым тоном Герман, – чтобы познакомиться. Считаю это важным, поскольку нам предстоит два года партнёрства. Я также хочу уточнить ряд интересующих меня деталей. Результат конкурса, объявленного компанией «Тальвег», согласно регламенту его проведения, будет оглашён завтра и размещён на нашем официальном сайте, а также во всех необходимых ресурсах, в соответствии с законодательством. Но уже сегодня, я прошу Вас принять мои поздравления. Ваша компания выиграла это состязание.

Пётр, чуть улыбнувшись, как показалось Герману с облегчением, проговорил:

– Благодарю. От лица общества «Новиком» выражаю надежду на плодотворное и взаимовыгодное сотрудничество.

Герман кивнул.

– У Вашей фирмы отличные ресурсы, по крайней мере, исходя из представленной конкурсной документации, и не буду скрывать, цена работ, и, что для нас ещё важнее, возможность приступить к выполнению заказа в кратчайшие сроки. В связи с этим, я прошу Вас прояснить для меня некоторые моменты.

Герман почувствовал, как Новиков немного напрягся после его последних слов.

– Я Вас слушаю. Постараюсь исчерпывающе ответить на все вопросы.

«Какой-то учтиво-обходительный контрданс у нас тут получается: сплошные пти и па», – невесело усмехнулся Бенефициар, но продолжил:

– Судя по полученной информации, Ваша компания вышла на рынок совсем недавно. Отзывов о Вас пока мало, но в части комплектации штата специалистами с необходимыми допусками и разрешениями у Вас всё в порядке, Вы имеете превосходное новое оборудование, оборотными средствами, исходя из данных финансовой отчётности, Вы также не обделены. Прибыльность же нашего проекта на рынке не является высокой, я бы даже сказал, она минимальна, контроль предстоит постоянный, будет работать ревизионная комиссия, так как задействованы бюджетные средства. – Герман помолчал. – Я был представлен Вашему отцу несколько лет назад, и уверен, что он мог бы рекомендовать Вашу фирму, в качестве подрядчика, своим крупным партнёрам по бизнесу. Вы заработали бы много больше, а репутация Вашего отца послужила бы прекрасной рекламой. Мне интересно, что побудило Вас участвовать в отборе? Вы были на нашем объекте перед подачей заявки на конкурс?

Герман, затрагивая эти темы, хотел узнать не только причины, по которым Новиков так стремился иметь доступ к этому участку, но и по реакции Петра понять, какие отношения сейчас у отца с сыном. Юст, помнится, недоумевал, почему тот не трудится в империи родителя. Это его решение, например, как у Якова, развиваться вне успехов отца, или есть какие-то семейные разногласия? И конечно, основным вопросом в этом его долгом монологе был финальный. Бенефициар желал знать, был ли Новиков на месте предполагаемого проведения работ, до или после объявления тендера.

Пётр держался отлично, выдержка, у него, нужно отметить, была превосходной, но возраст и неопытность всё-таки выдали его волнение. Он чуть заметно вздрогнул, когда Герман спросил, ездил ли он на объект. А после фразы Бенефициара об отце на секунду свёл брови на переносице, но, тут же взяв себя в руки, расслабил лоб.

Он начал говорить, медленно, но чётко выговаривая слова:

– Вы правильно заметили, Герман, что моя компания работает не так давно в этой сфере. Завершённых заказов у нас пока немного, но мы гордимся качеством выполненных работ. От наших клиентов нам поступают только самые положительные отклики. Пока мы вначале своего предпринимательского пути и поэтому берёмся за необычные, возможно и с не самой высокой маржинальностью проекты. Ваше общество давно зарекомендовало себя как ответственного заказчика, гудвилл «Тальвега» незапятнан, поэтому мы так хотим вступить с Вами в профессиональный союз, в том числе, чтобы Вы, увидев уровень услуг, оказываемых «Новиком», могли анонсировать нас своим контрагентам. По поводу самого проекта – нам любопытно, если хотите, в этом есть некий азарт, завершить строительство в ограниченные сроки, не теряя качества, а также приобрести опыт проведения ревизии со стороны государственных органов. Мы также можем использовать его, как дополнительное преимущество по сравнению с конкурентами. На месте запланированной реконструкции лично я не был, но, главный инженер «Новиком» выезжал туда, перед подачей заявки, и, конечно, мы использовали снимки с доступных спутниковых карт. По поводу протекции отца: я не хочу ею пользоваться, и пусть Вы посчитаете это странным, но я предпочитаю добиваться всего сам.

Пётр говорил ровно, уверенно, но негромко, поток слов лился неспешным ручейком, гладко и неторопливо. Это была речь квалифицированного управленца. Он ни разу не сбился, не замялся, не задумался над формулировкой и Герман подумал, что это какая-то неестественная, явно выученная и заблаговременно подготовленная речь. Честно говоря, ему нечего было предъявить Петру, не в чем уличить, кроме его участия в качестве акционера «Петротэк» в торгах на покупку участка два года назад. Но и Герман, и Пётр знали, что сведения эти конфиденциальны, обнародовать их сейчас, означало растратить свой единственный козырь. Это было бы крайне предосудительно.

Бенефициару понравился Новиков. Конечно, он был ещё молод, но вёл себя достойно.

«Ну, хорошо, – определился Герман, – сыграем».

Они проговорили ещё с полчаса. Обменялись визитными карточками и договорились о встрече на следующей неделе для подписания контракта. Затем мужчины встали и, пожимая руки у двери кабинета, Герман, отпуская ладонь Петра, сообщил:

– Мне известно о ситуации с Вашим братом. Я Вам искренне сочувствую. Надеюсь, он будет найден.

Новиков дёрнулся, побледнел, и слегка мотнув головой, избегая смотреть на Елагина, гулко поблагодарил:

– Спасибо. Я тоже на это надеюсь.

Оставшись один, Бенефициар подошёл к окну. Сегодня было ясно, небо добродушно раздавало свою синеву всем желающим, не скупясь как обычно бывает осенью и на солнце. Майя сидела в кресле вполоборота, разговаривая о чём-то с Яковом. Раскрасневшаяся, жестикулирующая, он, хотя и не мог этого слышать, чувствовал, что она громко смеётся, откидывая голову назад, вытягивая длинную шею. Герман видел, как смех заливает её лицо, раскрашивая его, как он превращает её в живую, очень привлекательную женщину. Он и сам улыбнулся, и, нехотя отворачиваясь от окна, подумал: «Не буду мешать. Она так редко радуется».

НОЯБРЬ

Москва. 18:24. Ноябрь, 05, Вторник

Северная башня.

Светлячками в темноте ноябрьского вечера мелькали огни то включающихся, то гаснущих ламп в соседней башне. Майя сидела в кресле у окна своего кабинета и наблюдала это апериодическое поведение светодиодов в городской среде. Рабочий день уже завершился и она, по приобретённой с поступлением на эту службу традиции, проводила его окончание за созерцанием энтропии излучений искусственных солнц в системе человеческого муравейника, частью которого была и она сама. Раздавшийся в тишине пустой комнаты звонок мобильного телефона нарушил сонную атмосферу. Майя взглянула на экран: «Кира». Улыбнувшись, она ответила:

– Привет, дорогая!

– Привет, привет! Ты где? – Отозвался громкий, звонкий голос.

– В офисе. Собираюсь домой. А ты? Что за шум?

Майя слышала какой-то гул, дребезжание колёс, голоса людей.

– Я на вокзале. Отбываю в Петербург. Решила перед отъездом узнать, как у тебя дела? – отозвалась Кира, переходя на крик.

– Прекрасно. Ну и время ты выбрала! Не опоздаешь?

– Нет, нет, вот уже захожу в вагон. Сейчас потише будет. Поболтать сможем спокойно. У меня сегодня что-то как кольнуло внутри, очень захотелось услышать тебя. Всё точно хорошо? – затараторила Кира.

Шум в динамике и правда прекратился, а голос подруги стал слышен отчётливее и яснее.

– Всё действительно в порядке, милая. Что вдруг за суеверные предчувствия? – усмехнулась Майя. – Ты по работе путешествуешь или отдохнуть решила?

– Уфф, – что-то зашуршало и зашелестело. – Всё, села, наконец! Успокоила. Ты же знаешь, на меня иногда накатывает что-то. – Она перевела дыхание. – Еду, да, по работе. У меня встреча с новым издателем.

– О, поздравляю! Экземпляр новой книги пришлёшь, когда отпечатают? – взволнованно спросила Зам.

– Пришлю, конечно, ты же мой самый преданный читатель, – засмеялась Кира. – Давно мы не созванивались, давай, выкладывай, что нового? Как на работе? Как родители? Что с личной жизнью?

Они были знакомы с Кирой с семи лет, вместе учились в школе, а потом и в институте. Кира знала про Майю всё, абсолютно всё. С ней не нужно было скрытничать и недоговаривать, маскировать некрасивые, неудобные, стыдливые и интимные вопросы и ответы на них. С ней можно было рассуждать как сама с собой: открыто, без прикрас, стыда и чувства вины. Кира никогда не осуждала, не всегда одобряла, да, но, по крайней мере, понимала, по каким причинам Майя совершала те или иные поступки. Знакомым и родственникам Зама, не обладающим этими тайными помыслами, часто её действия казались нелогичными и безрассудными. Подруга, прекрасно владеющая словом, как-то давно назвала её сознание «несчастным», цитируя Гегеля. И только недавно, она же, по её наблюдениям, отметила проблеск не счастья, нет, но хотя бы небольшого стремления к этому призрачному состоянию в появившемся интересе Майи к жизни, в участившихся улыбках, осенявших её лицо, в ставшем опять бодрым голосе, в расправленных плечах. Кира, как всегда тонко почувствовала, как для Майи важна обретённая недавно свобода, несмотря на то, что ближайшее окружение списало непривычное поведение Зама в последние месяцы на кризис среднего возраста, на пагубное влияние современных психологов, на незрелость и инфантильность. Майю мало кто поддержал искренне: уважая её волю, свободу, различая в ней разумного, взрослого человека, принимая инаковость желаний Другого. Полтора месяца назад, когда они общались в последний раз, Зам просила подругу дать ей время: свыкнуться с новыми обстоятельствами своей жизни. И Кира отступила и согласилась. Майе нужно было освоиться, успокоиться после перемен. Кира не беспокоила её, она любила и понимала. А сегодня она решилась позвонить. Обрадованная этим Зам собиралась сполна развлечь Киру во время поездки, и начала рассказывать ей всё, что произошло за те недели, что они не общались.

Они проговорили уже больше часа. Майя подробно описала свою съемную квартиру, сообщила о том, что там заменила, что нового купила, как украсила; обрисовала соседей и домашних кошек, вольготно разгуливающих по подъезду без присмотра хозяев; упомянула про новых коллег и свой красивый просторный кабинет; дала характеристику Главному, Герману и Якову. В этом месте её повествования Кира насела на неё с такими вопросами, что Майя даже раскраснелась, и, смеясь, кинулась возражать:

– Ну, уж нет! Какие такие отношения?! Какой замуж?! Я – свободный человек! Я сполна выплатила свой долг обществу! Меня туда больше не затянешь!

– Ой, Майя, не начинай! – поддела Кира, веселясь. – Какие наши годы? Развеяться тебе нужно! Про брак я, конечно, перегнула, но, небольшой роман исключительно для здоровья, в медицинских, так сказать целях, почему нет?

– Ну, Кира! Не смеши. И вообще, ты не подумала, а может, Герман староват на мой вкус? Не находишь? – Майя дурачилась вовсю.

– Ах, вот, как ты запела? Юного тела ей подавай! Бери Якова в оборот тогда! – Заливалась подруга. – Только… паспорт… проверь! На предмет возраста… – Кира оглушала своим хохочущим голосом пространство. – Ой, не могу… Расскажешь ему, что после тридцати пяти всем специальную… п… при… прививку ставят! Опыт называется. – Не успокаивалась, уже почти рыдала от своих собственных шуток она. – Научишь его… х…х…хорошо делать плохое! – Кира начала заикаться от переполнявшего её веселья.

Майя видела её сейчас, словно вживую. Маленькая хрупкая женщина, тоненькая, с чётко остриженным, будто по линии, рыжеватым каре, длинными руками, ногами и пальцами, с ямочками на щеках, с белозубой очаровательной улыбкой, с вечными очками на носу, оправы которых ей всегда очень шли, смешливая, умная, тонко чувствующая людей, такая смелая и решительная, в отличие от неё, Майи.

– Ну, всё, хватит! Уже скулы сводит от смеха. Не хочу никаких романов. Мне пока и одной хорошо. Там, в поезде, тебе ещё замечания не делают, что громко разговариваешь? – решив закончить обсуждение скользкой темы, спросила Майя.

–Нет, сегодня мало пассажиров, не пятница и не выходные. Полупустой вагон. Ладно, закрыли вопрос. Что ещё? Продолжай! – прогоняя остатки смеха, настаивала Кира.

Зам, прокрутив события месяца в голове, решила, что осталось рассказать только о найденных ей записке и числах на флэш-карте в архиве. Подробно описав артефакты и собственные действия, приведшие к их обнаружению, она перечислила рождённые в связи с этими открытиями мысли, и поинтересовалась у не перебивавшей её всё это время Киры:

– Ну, автор детективов, что думаешь?

Подруга задумчиво протянула:

– Не зря мне сегодня какое-то неприятное ощущение садануло в живот. Не нравится мне это Майя! По три цифры в ряд, говоришь? И сколько раз по три?

– Кира! Только пугать меня не нужно. Сама знаешь, мне и так страшно жить. Ничего же не случилось! Там давно всё это лежит. Может, это вообще какой-то розыгрыш? Чисел по три – восемнадцать штук, а в конце по четыре цифры четыре раза.

– Так… По три сама знаешь, что угодно может быть, слишком много сейчас числовых кодов: город, цвет, паспорт, да полно чего, хоть книжный шифр в библиотеке. А вот по четыре в ряд… Знаешь, я в одной из своих книг использовала точки на карте Москвы, с долготой и широтой, и в итоге восемь цифр получалось: долгота и широта, по два раза, итого – шестнадцать. Может последние четвёрки это тоже координаты? Чем не вариант? – неуверенно предположила Кира и поспешно добавила:

– Майя, дорогая, ты только не суйся, пожалуйста, никуда… без меня, – хохотнула она под конец. – Я приеду через две недели, ничего не предпринимай, хорошо? Встретимся, обсудим всё, находки мне покажешь, ладно?

– Ладно, ладно! За координаты – спасибо! Посмотрю, подумаю. И лезть не буду никуда. Дождусь. Вдвоём веселее! – Согласилась Майя.

Они поболтали ещё немного, и Зам начала прощаться, она уже сильно припозднилась, а нужно ещё успеть доехать домой и отдохнуть. Завтра был будний день, её ждала работа. Кира, закончив разговор, оставила ей их смех и тёплую улыбку на лице. И вечер стал не таким уж хмурым, усталость совсем не давящей, а одиночество не вечным.

Майя взглянула в окно Южной башни. Герман сидел за столом напротив какого-то поджарого неизвестного мужчины с небольшим пучком волос, собранных на макушке. Они смеялись и что-то оживлённо обсуждали. Их приподнятое настроение было очевидно даже через два ряда стёкол. Герман был не один, и Майя была довольна, что сегодня кабинеты тридцать третьего этажа наполнены весельем и общением, уединённая пустота вечера, как обычно, не властвовала над ними.

Москва. 14:47. Ноябрь, 13, Среда

Южная башня.

Герман вернулся с деловой встречи и с облегчением окунулся в тепло своего офиса, нагретого солнцем. Сегодня было бесчувственно холодно, несмотря на то, что Гелиос охотно заливал небесные своды своим божественным сиянием. Лучи его, теряя жар в прозрачном, подрагивающем льдинками ноябрьском воздухе не доносили до земли пламенеющие стрелы, растрачивая драгоценный накал на противостояние с приближающейся зимой. Они только освещали мир, но совсем не грели. Сёстры Бога Солнца словно отдали брату не только свой свет: розовый зари и бледный лунный, но и холодность подвластных им стихий, оставляя людям только минимальный предел температуры, в котором может существовать физическое тело во Вселенной.

Герман устроился в кресле. Он ждал, когда Валера принесет кофе и надеялся, что она приготовит его, как всегда – обжигающе горячим. Он хотел согреться. Этим утром с «Новиком» был подписан договор генерального подряда. Все условия были согласованы сторонами и учтены в соответствующих пунктах. Работы начнутся в ближайшее время. К выходным техника и специалисты уже будут на объекте. Начиналось самое интересное – созидание нового. Герман любил своё дело, вернее, проходя процесс строительства, ему нравилось оставлять память о себе, воплощая её в готовых зданиях и строениях. Его не пугала ответственность, забег наперегонки со временем, следования требованиям, проверки и согласования. Проект приходил в его жизнь и раскрашивал будни своими красками, цвета песка и бетона, перерождаясь вместе с ним в конце в прекрасное творение городского пейзажа.

Постучав, в кабинет вошла Валера с дымящейся чашкой кофе.

– Прошу, – сказала она, протягивая ему фарфор.

– Благодарю. – Герман с наслаждением отпил, прикрывая глаза.

– Герман Петрович? – каким-то слишком ласковым голосом, певуче растягивая «р» произнесла Валера, глядя на него заискивающе.

– Что это так официально? С отчеством… Надо же. Просить будешь о чём-то? –Бенефициар чуть приоткрыл веки.

– Ну почему же сразу просить? – моментально приняв обычный деловой тон, вскинулась Валера. – Просто хотела предупредить, что сегодня закончу свой рабочий день пораньше, на час-полтора.

– Потрясающе. На свидание собралась? – Хмыкнул Герман. Он постепенно согревался, настроение заметно улучшалось.

– Пфф! Скажете тоже! Не родился ещё тот мужчина, который… Ну, в общем, Вы поняли.

– Понял, понял, – улыбнулся он. – А что тогда? У Розы Люксембург юбилей? Сто лет со дня рождения? – Бенефициар не выдержал и расхохотался, заметив, как Валера поджимает губы.

Она взирала на него, озабоченно хмуря брови и покачивая головой:

– Про стэндап слышали? – Она поднесла ладонь к уху, делая вид, что прислушивается. – Плачет по Вас. Рыдает, я бы сказала.

Встав ровно, и глядя на него сверху вниз с каменным лицом она сухо продолжила:

– У брата день рождения, юбилей. Я приглашена.

– Прости, пожалуйста, Валера, – отсмеявшись, мягко продолжил Герман. – Конечно иди, желаю хорошо отметить!

Гордо вскинув голову, Валера, посмотрев на него свысока ещё пару секунд, неторопливо выплыла из кабинета, а Герман, в очередной раз удивился, узнав, что у Валеры есть родственники. Она так мало говорила о своей жизни, что он сам иногда забывал о том, что людям свойственно иметь семью, а его ассистент – человек. Семью… Он вспомнил ещё одного представителя homo sapiens, у которого был или есть брат. Пётр Новиков. Его новый деловой партнёр. Повинуясь своему любопытству, Герман открыл ноутбук и ввёл в строку поиска фамилию и инициалы брата Петра. Пролистывая страницы информационных ресурсов, он бегло считывал скудные данные: «Иван Миронович Новиков, сын Мирона Павловича Спасского, известного бизнесмена … взял фамилию матери…мать скончалась… родился в одна тысяча девятьсот девяностом году… руководитель одной из компаний, входящих в холдинг отца… высшее образование … не женат… имеет брата… пропал без вести в две тысячи двадцать втором году…следствие зашло в тупик…поиски ведутся… в две тысячи двадцать третьем году официально признан безвестно отсутствующим… до настоящего времени местонахождение не известно, находится в розыске… по истечение пяти лет может быть признан судом умершим…» Герман изучил несколько фотографий Ивана: молодой серьёзный человек, строением черт напоминающий Петра, возможно, более худощавый, с каким-то, Герману почудилось, печальным взглядом. На снимках он не улыбался, а на единственной найденной фотографии всего семейства Спасских-Новиковых Бенефициар отметил плохо скрываемую враждебность во взгляде, обращенном к обнимающему его за плечи родителю. Интересно. Пётр же, на старых кадрах, наоборот, был совсем не похож на себя: со скучающим выражением на лице, растрёпанными волосами, в свободной одежде, расслабленный и высокомерный, с обиженно скривлёнными губами, словно его заставляли выполнять неприятную повинность. Герман рассудил, что описание личности Петра, данное Юстом, оказалось правдиво только до момента исчезновения Ивана. Что же случилось потом, отчего с Петром произошли такие радикальные перемены? Неужели он так любил своего брата, что его утрата повлияла на него столь категоричным образом? У Германа не было братьев и сестёр, он не мог оценить степень влияния таковых на себя, но, предполагал, что вид родства не так важен, как сила привязанности. Он вспомнил себя после смерти жены. Стал ли он другим? Да, безусловно. Глобально? Нет, он не мог этого утверждать. Бенефициар сочувствовал своему новому партнёру и догадывался, что неопределённость местонахождения брата оставляет открытым гештальт надежды, но, может быть, ясность в этом вопросе всё-таки принесла бы облегчение этой семье? Был бы он сам спокойнее и счастливее, если бы не видел своими глазами смерть своей жены, если бы до сих пор она не была им похоронена? Если бы он думал, что она пропала, и, что возможно, она жива? У него не было ответов на эти вопросы, хотя эта перспектива выглядела заманчиво. Герман не любил ждать. Нет! Он не хотел бы быть насаженным на крючок неизвестности. Бенефициар закрыл браузер и отвернулся к окну.

Кабинет Майи, как всегда, был в тени. В этом ноябрьском полусвете она, застыв, словно манекен на выставочном стенде, рекламирующем офисную мебель, что-то читала с монитора ноутбука. Она сидела, чуть повернув кресло в его сторону, сцепив руки в замок на коленях. Герман заинтересовался, есть ли у Майи брат или сестра, или любой другой человек, в отношении которого она может испытывать сильные эмоции? Настолько сильные, чтобы подвергнуть кардинальному пересмотру всю свою жизнь?

Москва. 12:54. Ноябрь, 18, Понедельник

Северная башня.

Туман. Сегодня он обволакивал верхние этажи, поднимаясь от земли ватным одеялом, ввергнув в молочную слепоту обретающих на последних этажах городских жителей. Градиентом от грифельно-серого к грязно-белому он расползался к вершинам башен, застыв на их пиках белёсой дымкой, заключая пространство в безмолвную непроницаемую мглу. Окутывая в плёнку изолированности, запечатывая в капсулы собственных стен, отрезая от внешнего восприятие людей, привыкших к постоянному созерцанию себе подобных, он облекал их на внутреннюю сосредоточенность, на обращение пристального внимания к своему индивидуальному, собственному миру, исключая лицезрение обыденных, так часто меняющихся картинок жизни. К этому были готовы не все, а некоторые и вовсе противились, боялись такого внимания. Майю не пугал туман. Её сознание было кристально прозрачно. Она не страшилась остаться наедине с собой. Она была рада своему «Я».

А сейчас это «Я» было атаковано, по её мнению, абсолютно бестактными вопросами подрастающего поколения:

– Скажи, Майя, ты же женщина? – уточнил, лукаво выгибая бровь Яков.

– Допустим. – Майя в ответ выгнула свою. – Я надеюсь, ты мне поверишь на слово и не попросишь предъявления неопровержимых доказательств?

Яков засмеялся:

– Нет, конечно. Бог с тобой! Я просто хотел узнать у тебя кое-что, как у представителя второго пола.

– Хотел – действуй! – Майя подумала, что зря согласилась. У неё не было ни педагогического, ни психологического образования, а после её советов, не образуется ли у него какая-нибудь травма? Нужно выражаться поаккуратнее.

– Ты же опытная женщина? – продолжил Яков.

Майя вскинула теперь обе брови, округляя глаза:

– Кто тебе сказал? Не было ничего! – Она тщетно пыталась отшутиться, но видимо, некая тема так сильно волновала недоросль, что, отсмеявшись, он принялся объяснять:

– У моей однокурсницы день рождения. Она мне жуть как нравится. Хочу ей подарить что-нибудь особенное. Не как все. Посоветуй мне. Может тебе что-то дарили, и ты запомнила навсегда? Что, вам, женщинам, приятно было бы получить, кроме цветов?

– О как! Яков, это же всё очень индивидуально. Нужно вкусы знать, предпочтения. Как человек к тебе относится. И вообще, давно это было. Я уже не помню. Ты знаешь, сколько мне лет? Я по возрасту тебе в матери гожусь.