Полная версия
Казимир Лыщинский. Самый скандальный судебный процесс в истории Беларуси
Казимир Лыщинский
Самый скандальный судебный процесс в истории Беларуси
Л. Дроздов
Д. Жуковский
Дизайнер обложки Л. Дроздов
Фотограф Л. Дроздов
© Л. Дроздов, 2024
© Д. Жуковский, 2024
© Л. Дроздов, дизайн обложки, 2024
© Л. Дроздов, фотографии, 2024
ISBN 978-5-0062-2669-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Прадмова да другога выдання
Гэта кніга пра жыццё і смерць берасцейца Казіміра Лышчынскага, які насмеліўся напісаць, што Бога няма і быў пакараны вогнішчам.
Мы стараліся расказаць пра ягоны лёс каб, па-першае, гэта было цікава для ўсіх неабыякавых да беларускай гісторыі, таму акрамя біяграфіі нашага героя змясцілі ў кнізе колькі фактаў пра эпоху і месца. Па меры магчымасцяў мы таксама імкнуліся злучыць гісторыю роду Лышчынскіх і Казіміра Лышчынскага ў прыватнасці з гісторыяй Рэчы Паспалітай Абодвух Народаў XVII стагоддзя.
Па-другое, мы стараліся паказаць, адкуль намі ўзятыя тыя ці іншыя факты, на чым заснаваныя нашы ацэнкі, высновы і гіпотэзы, каб гэтая кніга магла быць карыснаю тым, хто пажадае працягнуць даследванні. Таму ў кнізе шмат спасылак на крыніцы, то бо архіўныя матар’ялы і працы даследчыкаў.
Той, хто захоча проста прачытаць цікавую і павучальную гісторыю жыцця неардынарнага чалавека, нашага суайчынніка і адважнага мысьляра, можа гэта зрабіць, не зазіраючы ў спасылкі.
Тым, хто пажадае даведацца, адкуль што ў кнізе ўзялося, або паглыбіць веды па канкрэтным пытанні, спасылкі дапамогуць дайсці да першакрыніц.
Прыемнага і карыснага чытання.
Д. Жукоўскі
Предисловие
Итак, вы готовы погрузиться в невероятнейшую историю, которая много лет назад произошла в реальной жизни?
Возможно, эта нарочито интригующая фраза вызвала на вашем лице ироничную улыбку или заставила вашу левую бровь изогнуться в удивлении. А может быть, вы даже захотели возразить, что немало видели собственными глазами и слышали собственными ушами, еще больше узнали из книг и фильмов, да и вообще, все заслуживающие внимания истории, приключившиеся на белорусской земле, давно рассказаны и положены на бумагу, Владимир Короткевич, Василь Быков, Кондрат Крапива и Иван Мележ в белорусской литературе уже случились, а равных им мастеров слова нет и не предвидится в ближайшие сто лет, так что и говорить не о чем.
Однако позвольте все же попросить вашего внимания. Хотите верьте, хотите нет, эта история не оставит вас равнодушными. Вы будете сопереживать и раздражаться, сострадать и возмущаться, сжимать кулаки от сознания собственного бессилия, от невозможности повернуть колесо истории вспять, содрогаться от ужасной несправедливости.
Эта история документальная, основанная на реальных событиях, которые даже изощреннейший писательский ум вряд ли смог бы смоделировать. Она сама жизнь во всех ее немыслимых хитросплетениях – с любовью до гробовой доски, научными исследованиями, способными перевернуть мир, тайными интригами, ночными похищениями, незаконным заключением, несметными сокровищами, войнами, несправедливым судом и жестокой казнью. В ней нет ничего придуманного, только факты – интересные и шокирующие. В некоторые из них невозможно поверить, но отрицание явления, увы, явления не отменяет.
Книга получилась полемической. Мы, конечно, не претендуем на истину в последней инстанции, несмотря на то, что с целью докопаться до этой самой истины вновь подняли и проанализировали немало документов. Как выяснилось, многие опубликованные материалы прошлых веков противоречат друг другу, особенно что касается дат, а каждый факт оброс несколькими толкованиями. Так что изложить все последовательно, логично и системно оказалось совсем непросто. Непросто было и понять, с чего начать. Зацепок в этой истории несколько, и каждая из них по-своему интересна.
Зацепка первая. Помните фразу Михаила Булгакова, которая стала идиомой, – «рукописи не горят». Три коротких слова, в которых заключается глубочайший смысл. Нельзя уничтожить человеческую мысль – ни запрещая, ни сжигая, ни даже убивая.
У белорусов подобные фразы тоже имеются. Я. Купала в знаменитой поэме «Курган» утверждал, что «не скуеш толькі дум ланцугамі». А драматург А. Петрашкевич назвал пьесу о Франциске Скорине «Напiсанае застаецца». Правда, это не находка автора, а всего лишь калька известного латинского выражения: verba volant, scripta manent – слова улетают, написанное остается.
К большому сожалению, в физическом смысле рукописи горят. Возьмем, к примеру, Полоцкую летопись, которая исчезла то ли в огне многочисленных войн, то ли в руках российских захватчиков. Все, что от нее осталось, – три небольших абзаца. Та же судьба, скорее всего, постигла «Рассказы о деяниях царя Дмитрия» (Opowiedzanie zdarzeń Dymitra cara) за авторством сына Льва Сапеги Криштофа Николая.
Вот и трактат De non existentia Dei («О несуществовании Бога»), написанный нашим героем, по официальной версии, публично сожгли на Старой площади в Варшаве 30.03.1689 года. Только его название было способно повергнуть в шок практически любого в то время живущего, ибо, как учит Библия, Бог создал и мир, и все в нем. В трактате же доказывалось отсутствие Бога. Сама эта мысль считалась величайшей крамолой.
Трактат был главным научным трудом нашего героя, свидетельством его незаурядного ума и… главным доказательством в уголовном преследовании. Считается, что от этой работы сохранилось всего лишь пять небольших фрагментов объемом меньше чем полстранички текста. Но и того хватило, чтобы мысли пережили автора.
Зацепка вторая. Человеческая память избирательна. На первом плане у нее люди, которые пролили реки крови: полководцы, тираны, диктаторы. Люди-людоеды, люди – военные преступники. Если бы и следовало о них писать, то лишь с непременным осуждением, как о вселенском зле. Их-то, по большому счету, и людьми назвать нельзя. Это скорее нелюди, маньяки и убийцы. Александр Македонский, Чингизхан, Ганнибал, Юлий Цезарь, Тимур-Тамерлан, Атилла, Наполеон, Гитлер, Сталин… На их совести миллионы смертей ни в чем не повинных людей. Но именно они становятся кумирами, именно о них снимают фильмы, пишут романы и поэмы, слагают легенды. Похоже, человечество ничему не учится, и все в этом мире повторяется, трагедии в том числе.
На втором плане у человеческой памяти политики более мирного толка. В их ряду Черчилль, Рузвельт, генерал де Голль, премьер-министр Витте, канцлеры Бисмарк и Сапега, министры иностранных дел Талейран и Громыко, первые секретари компартий Брежнев и Машеров.
Третий эшелон – творческие работники: писатели, поэты, ученые, артисты, композиторы. Вряд ли стоит приводить примеры этих великих личностей, потому как наверняка каждый из вас сформировал их ранжир, исходя из собственного вкуса и предпочтений.
Задворки памяти отведены для жертв. Все, чего их удостоивают, – одна-две строчки (Жанна д’Арк не в счет, она немногочисленное исключение из правила). Удел жертв – сухая статистика. Немало людей ею даже владеют. Многим, например, известно, что во второй мировой войне только в одной Беларуси погибло от 2,5 до 3 миллионов человек. Эти цифры никого не оставляют равнодушным. Но лица среди них неразличимы – только океан преждевременных смертей. А ведь за каждой насильственной смертью стоит личная трагедия. Трагедия, которая уже, по сути, никому не интересна: был человек – нет человека. Трагедия, которая стала привычной, рядовой, обыденной.
Жизнь нашего героя тоже закончилась трагически. Он тоже пал безвинной жертвой, но оказался слишком яркой звездой, свет которой не могут скрыть плотные ряды великих. Уже к 1986 году о нем написали как минимум 600 раз, причем не только белорусы, но и поляки, литовцы, немцы, французы, русские, итальянцы.
Получается, наш герой не просто жертва, а жертва знаменитая. Во время сеймового суда поляки с пеной у рта требовали его казни и состязались в изобретении самых изощренных и чудовищных способов умерщвления, а немцы и французы невозмутимо описали события этой трагедии в своих хрониках, чтобы приспособить их для своих нужд. Среди поляков и этнических литовцев не нашлось ни одного, кто бы встал и открыто выступил в поддержку. Лишь три литвина-белоруса рискнули высказаться против большинства. Зато сейчас, спустя более 300 лет, одни называют свою жертву «великим польским атеистом», другие – «основоположником литовского атеизма». Они зачислили эту жертву себе в актив, потому что трактат жертвы, даже изъятый и недоступный для чтения, оказался на удивление провидческой и чрезвычайно влиятельной работой, которая на сотню лет опережала достижения лучших умов человечества той поры.
Зацепка третья. Любите ли вы разгадывать исторические загадки? Желает ли кто-нибудь из вас почувствовать себя Антоном Космичем, главным героем знаменитого романа Владимира Короткевича «Черный замок Ольшанский»? Если да, тогда вы наш читатель. Вместе нам предстоит разобраться с одной из самых запутанных головоломок в судебной истории Беларуси, во всех ее подробностях и деталях, которые до сего дня вам точно не были известны. Вы, конечно, можете упрекнуть нас в самонадеянности, но, поверьте, исторические документы, которые нам посчастливилось держать в руках, дают право говорить так и позволяют углубить знания о главном герое самого скандального судебного процесса в истории Беларуси.
Эта история сплошь состоит из загадок. Проверке и перепроверке подлежит каждый факт. Делать сколько-нибудь вразумительные умозаключения, не сверив с первоисточником выводы предшественников, невозможно. Один неверный шаг – и вся концепция разваливается на глазах.
Главные герои этой головоломки – престарелый отец Гераним Казимир Лыщинский, бывший судья городской брестский и подстолий мельницкий, действующий подсудок брестский земский, его жена Софья и их четверо сыновей: Матвей, Казимир, Петр и Викентий.
Самый знаменитый из них – подсудок воеводства Брестского Казимир Лыщинский, жертва и герой.
Всех участников этой истории и не перечислить. Свой неизгладимый след в ней оставили король польский и великий князь литовский Ян III Собеский и все высшее католическое духовенство Великого княжества Литовского (ВКЛ) и Королевства Польского. Через личного представителя Джакопо Кантельмо действовал папа римский. К ним присоединились сенаторы и депутаты обеих палат сейма Речи Посполитой, главный государственный обвинитель ВКЛ, маршалок Варшавского сейма, адвокаты и еще много-много заинтересованных лиц, большей частью завидующих чужому богатству и чужому успеху.
Три с лишком столетия множество людей пытались разобраться в этой исторической загадке. Однако и на сегодня все точки над «i» расставить не получилось. Так что, вооружившись представленной здесь информацией, вы сможете заняться расследованием самостоятельно.
Л. М. Дроздов
Слова ад суаўтара
Человека, человека давайте мне!
И.А.Гончаров «Обломов»
У сумнай гісторыі жыцця і смерці Казіміра Лышчынскага ўсё проста і зразумела толькі на першы погляд: жыў-быў шляхціч сярэдняе рукі, пазычыў грошы суседу, а той замест каб аддаць з падзякай, напісаў данос, абвінаваціўшы крэдытора ў атэізме. На двары канец XVII стагоддзя, абвінавачаны трапляе ў вязніцу, а пасля – на вогнішча разам са сваім атэістычным трактатам, ад якога толькі й засталося, што быў ён вельмі атэістычны.
Чытаючы шматлікія, чаго тут хаваць, артыкулы, кнігі і дакументы, датычныя Казіміра Лышчынскага, немагчыма адпрэчыць адчуванне, што гэта сцэнар вострасюжэтнага серыяла «Юрыст, спалены на вогнішчы» ў стылі unreliable narrator, бліскуча рэалізаваны Уілкі Колінзам у класічным «Месячным камені». Упэўненыя галасы ненадзейных або недасведчаных сведкаў ткуць супярэчлівую і шмат у чым непераканаўчую гісторыю. Што там казаць, гісторыю, у якую амаль немагчыма паверыць, калі б не надавала ёй незваротную сапраўднасць жудасная сцэна смяротнага пакарання: чалавеку адсякаюць галаву, цела спальваюць, а попелам страляюць з гарматы.
Глыбейшае знаёмства з гісторыяй Казіміра Лышчынскага здзіўляе, з аднаго боку, колькасцю пытанняў, якія дагэтуль застаюцца без адказу, а з другога – колькасцю дакументаў, якія патэнцыйна могуць гэтыя адказы прапанаваць, але дзесяцігоддзі ляжаць у архівах некранутымі. Тым больш, што дзякуючы сучасным тэхналогіям шмат якія рэдкія выданні і нават архіўныя матар’ялы можна атрымаць праз інтэрнэт малым коштам і не злазячы з канапы.
Уражваюць, не заўсёды прыемна, яскравыя характары. Вось інтэлектуал Лышчынскі, седзячы ў сваіх Лышчыцах, выпісвае ў таемны сшытак «чалавек есть творцам Бога». Вось Пётр Станіслаў Грэк адчайна шукае шляхоў заняць добрую пасаду ў Берасцейскім ваяводстве. Вось Людвік Пацей бароніць на Варшаўскім сойме свайго калегу і земляка Лышчынскага, але ў нейкі момант адыходзіць у цень – каб праз некалькі год зрабіць фантастычную кар’еру аж да найвышэйшай у Вялікім княстве пасады ваяводы віленскага. А вось Анджэй Хрызастом Залускі, біскуп, лацініст, палітык і садыст у адной асобе, нават пасля смерці Лышчынскага не можа супакоіцца і распісвае на паперы тыя пакуты і здзекі, якія, на шчасце, у самых варварскіх сваіх падрабязнасцях не адпавядаюць рэчаіснасці. Вось і папскі нунцый Якуб Кантэльма, які шкадуе, што не атрымалася ўжыць да абвінавачанага «належныя» па стандартах інквізіцыі катаванні.
З расправы над брэсцкім падсудкам паўстала і паўстае дагэтуль шмат пытанняў. Часткаю – да ягоных сучаснікаў, але немалая доля – да даследчыкаў двух апошніх стагоддзяў. Можна зразумець, чаму савецкіх філосафаў (у большай ступені) і гісторыкаў (у значна меншай) надта ж цікавіў атэістычны трактат Лышчынскага, але падрабязнасці жыцця прадстаўніка паноўнага класу шляхты Рэчы Паспалітай былі забароненай тэмай. Нашмат цяжэй уцяміць, чаму асоба Лышчынскага, гісторыя яго роду, абставіны яго жыцця і дзейнасці на ніве асветы, палітыкі, правасуддзя, нарэшце, гісторыя яго міфа застаюцца ў значнай ступені па-за ўвагаю сучасных беларускіх гісторыкаў, нягледзячы на відавочную патрэбу ў пераасэнсаванні ранейшых ацэнак.
Прыкладам, даследчыкі дзесяцігоддзямі прастадушна пішуць пра пазыку ў сто тысяч талераў – грошы, ад якіх не тое што ў князя, але ў караля вочы загарэліся б. І гэта сярэдняе рукі шляхціч пазычае суседу? Адкуль такія капіталы і навошта яны Яну Казіміру Бжоску, які, мяркуючы па сціплых пра яго звестках, не будаваў над Мухаўцом другі Вэрсаль і не ладзіў экспедыцыю для захопу Стамбула?
А ягоны крэдытор Лышчынскі, гэты прыхаваны граф Монтэ Крыста зямлі берасцейскай? Спачатку іезуіт-навіцый, пасля соймавы палітык, паспяховы судовы чыноўнік і, урэшце рэшт, выкрыты блюзнер і «забойца Бога», ён сапраўды пісаў у вольны ад шматлікіх заняткаў час лацінскі трактат, які па смеласці пераўзыходзіў усё створанае на той час у хрысціянскім свеце? Хто ён – чалавек, які паводле абвінавачвання ні больш ні менш кінуў выклік Богу, або правінцыйны дзівак і ахвяра суседскае хцівасці?
Кніга, якая прапануецца вашай увазе, не адказвае на ўсе гэтыя пытанні і не прэтэндуе на статус навуковае працы. Яе задача – сабраць і выкласці перад чытачом як мага болей пра лёс чалавека з роду Лышчынскіх, ягоную асобу і атачэнне, у якім ён жыў, працаваў і загінуў, ды пра памяць, якую аб сабе пакінуў. На першым плане не філасофія, а факты біяграфіі праз погляд юрыста – бо ў працэсе Лышчынскага з выключнай яскравасцю адлюстраваліся асаблівасці дзяржавы Рэчы Паспалітай і яе грамадства ў эпоху Контррэфармацыі, сутыкненне ідэалаў хай сабе феадальнай, але прававой дзяржавы, шляхецкай вольнасці і рэлігійнага фанатызму, адвечныя канфлікты паміж асобай, прагнай ісціны, грамадствам, прагным стабільнасці, і ўладай, прагнай… абсалютнай улады.
Калі гісторыя, выкладзеная на гэтых старонках, падштурхне кагосьці працягнуць даследванні ў гэтым напрамку – цудоўна. Калі нехта з чытачоў вырашыць зрабіць тое ж сродкамі мастацтва – выдатна. Калі, нарэшце, нехта проста задумаецца над паралелямі паміж мінулым трохсотгадовай даўніны і нашай, не заўсёды прыўкраснай, рэчаіснасцю – таксама адна з мэтаў будзе дасягнутая.
Д. А. Жукоўскі
Глава 1. Родословная
Эта глава не только дань традиции. Чтобы лучше понимать человека, важно знать, где находятся его исторические корни, на какой земле он вырос. Мы расскажем о прародителях нашего героя, о тех, кто непосредственно принимал участие в его воспитании и мог повлиять на него косвенно. Чувство принадлежности к роду, тем более к шляхетскому, очень много значило в те времена.
Лыщицы. Невдалеке от нынешней юго-западной границы Беларуси с Польшей и примерно в паре десятков километров к северо-западу от центра Бреста стоит небольшая деревенька Лыщицы. Сегодня это несколько десятков жилых домов, магазин да кладбище. Лыщицы входят в состав крупного сельхозпредприятия «Остромечево». Впрочем, кое-что напоминает о былом значении этого селения: одна из улиц вымощена бутовым камнем. Это, конечно, не тысячелетняя римская дорога, но все же показатель, что Лыщицы знавали и лучшие времена. Статистика утверждает, что в 2018 году в Лыщицах числилось чуть меньше 80 человек. Однако прежде народу там жило много. В 1878 году, например, раз в шесть больше.
Фамилию нашего героя всегда напрямую связывали с этой деревенькой. Лыщицы – родовое имение его семьи, впрочем далеко не единственное. На протяжении нескольких веков Лыщицы упоминались в различных документах, которые хранятся в архивах Беларуси, Литвы, Польши и Украины. Долгое время они были главными в этом регионе. В 1913 году волость в Брест-Литовском повете, где располагались основные земельные владения Лыщинских, официально называлась Лыщинской.
История Лыщиц по документам прослеживается с начала XVI века, но, очевидно, что она началась как минимум веком ранее.
Лыщинские. Род Лыщинских был весьма многочисленным. Так, в 1522 году владельцами Лыщиц числятся Васко и Ивашко Лыщинские, видимо, родные братья. Однако мы не знаем, состояли они в прямом родстве с Казимиром Лыщинским.
Нам интересен другой персонаж, в гораздо большей степени вероятности предок нашего героя. В 1528 году некто Михно Дробышевич Лыщинский отписал свое имение в Лыщицах и Кустыне пану Александру Ивановичу Ходкевичу, берестейскому старосте и маршалку1. «Земянин берестейский Михно Дробышевич Лыщинский дался ему в опеку и записался ему по своем животе и теж по животе жены своее Олюхны»2. Подобными формулировками, как правило, оформлялись отношения между патроном и его клиентами3. Ходкевич выставлял в войско ВКЛ 201 вооруженного всадника, а Лыщинский – только двух4. Разница в 100 раз наглядно показывает кто в этой связке патрон, а кто клиент.
Упоминает Перепись войска ВКЛ и еще одного Лыщинского – Проньку, который и вовсе выставлял всего одного всадника5. У Проньки Лыщинского был свой собственный сын – Богдан Пронкевич. Он отметился судебным спором с брестским евреем Гошкой Кожчичем в январе 1542 года. Лыщинский задолжал Кожчичу 10 коп литовских грошей, долг длительное время не возвращал. Не надеясь найти на него управу в ВКЛ, Кожчич арестовал и упрятал должника в тюрьму с помощью властей королевства польского. Это было грубейшим нарушением законов ВКЛ. В порядке компенсации за бесчестье Лыщинскому присудили 20 рублев, то есть 33 копы грошей6. Столько же взыскали в казну. В итоге брестский еврей и долг не вернул, и потерял в 6 раз больше. Богдан Пронкевич Лыщинский вероятнее всего, сын Проньки Лыщинского, но на 100% мы не уверены.
Однако вернемся к наследникам Михно Дробышевича Лыщинского. У него была большая семья, три дочери и сын: земянин Брестского повета Стецко Лыщинский7. Он владел землями на Берестейщине на основании договора мены от 19.10.1554 года.
У Стецко был собственный сын – не кто иной, как Иев (Лев) Лыщинский. В Переписи войска ВКЛ 1567 года черным по белому написано: «Мѣсяца сентебра 17 дня. Стецка Лыщынского сынъ Иевъ з ымѣнья Лыщичъ а з Добронижа кони 2 зброй., пнцр. 1, зброя, пр., рог., кор. 4». Это означает буквально следующее: «17.09.1567 года Иев, сын Стецко Лыщинского из имения Лыщичы и Доброниж, явился в войско в количестве 2 всадников»8. Это не может быть простым совпадением. В этой записи идентичны не только имя, фамилия, но и повет, и родовые имения. Отсюда вывод, Стецко прапрадед Казимира Лыщинского.
Ранее первым из предков Казимира Лыщинского называли Льва (Иева) Лыщинского герба «Корчак» (~1506 – ~1577)9. Годы его жизни указаны примерно («согласно семейной традиции»10). Он владел Лыщицами как вотчиной («отчиной, отчизной»). То есть это имение досталось ему от отца по праву наследования, а не было получено им на службе у великого князя литовского.
Лев Лыщинский был женат на Барбаре Мысловской герба «Налеч», которая принесла ему в приданое имение Доброниж, расположенное невдалеке от Лыщиц. В работах белорусских историков и философов написание фамилии жены Льва несколько отличается от польского варианта – Варвара Мыславская11. На наш взгляд предпочтительна версия, подтверждаемая документально, – «Барбара з Мыслова».
Доброниж на многие годы стал вторым родовым имением Лыщинских. При любом раскладе они всегда старались сохранить эти земли за собой: в те времена земля была главным богатством.
У Льва Лыщинского и Барбары Мысловской родились три сына: Константин, Станислав и Ян (Иван). Лев Лыщинский прожил более 70 лет, а его жена пережила мужа. Вероятно, она была значительно моложе. В истории он отметился двумя судебными тяжбами. С первым иском обратился в Брестский городской суд 17.08.1569 года, буквально спустя месяц после утверждения Люблинской унии королем польским и великим князем литовским Сигизмундом II Августом. Иск касался расхищения скирды хлеба12. Второй иск был подан в суд 09.05.1577 года против пана Крупицкого13. Этот шляхтич действовал как заправский разбойник с большой дороги. По пути из Лыщиц в Доброниж Крупицкий отнял у слуги Льва Лыщинского двух волов (гнедого и черного) и коня. Мы не знаем, чем закончились оба эти дела, но хочется верить, что справедливость восторжествовала.
Незадолго до смерти Лев Лыщинский разделил Лыщицы поровну между тремя сыновьями. Жена недолго вдовствовала и в скором времени вышла замуж за местного шляхтича Василия Горновского, родила ему двух сыновей (Петра и Андрея) и дочерей.
Барбара была женщиной бережливой и в детях своих от первого брака души не чаяла. А потому в январе 1597 года выкупила у пана Петра Добронижского имение Доброниж за 110 коп литовских грошей и тоже разделила перед смертью между сыновьями от первого брака14. Лев и Барбара – прадед и прабабка Казимира Лыщинского.
Дедом нашего героя был их сын Константин. Он родился примерно в 1550 году. Константин женился на Анне Суходольской, они произвели на свет двух сыновей: Геранима (старший, это отец Казимира Лыщинского) и Луку (младший).
В архиве Брестского городского суда сохранился подписанный Константином Лыщинским документ о разделе имения между сыновьями. Он датирован 22.10.1639 и являет собой пример истинной отцовской любви и заботы: «Я, Константин Лыщинский, желая, чтобы братняя обоюдная любовь между сыновьями моими Иеронимом и Лукой была нерушима, постоянно в смирении соблюдаема, в предупреждение распрям и междуусобиям, которые нередко происходят и могут в отношении мыз (отдельно стоящие усадьбы. – Прим. авт.) встретиться, постановляю…»15
В 1639 году Константину Лыщинскому было примерно 89 лет. Для той поры возраст уникальный. Впрочем, в семье Лыщинских это не было редкостью. Ум, поздние браки, богатырское здоровье и невероятное долголетие – характерные черты мужчин этого рода. В момент подписания дележного документа его внуку Казимиру уже шел шестой год от роду. А значит, дед вполне мог принимать посильное участие в воспитании мальчика.
Но здоровье здоровьем, а песка в песочных часах становилось все меньше. Вот и позаботился он о сыновьях – составил дележный документ. Сам же остался жить у младшего, Луки, которому перешла усадьба в Лыщицах. Поскольку она была побогаче, старший, Гераним, помимо новой собственной усадьбы, тоже в Лыщицах, в порядке компенсации получил дом в Доброниже, который стоял у самого пруда. Для равновесия отец Казимира должен был отдать Луке свою старую усадьбу в Лыщицах. В общем, каждому из сыновей Константина Лыщинского досталось по два дома с хозяйственными постройками, землями и прочим. Отец едва ли не с математической точностью разделил имущество поровну.
Константина Лыщинского похоронили в родовом поместье в Лыщицах вместе с женой, вероятнее всего, на территории местной церкви. В пользу церкви, а не костела говорят документы, в частности завещание младшего сына Луки, в котором указано: «Прошу сыновей моих похоронить меня по христианскому обряду в нашей церкви в Лыщицах, где почивают тела предшественников и родителей наших»16. Обращает на себя внимание и тот факт, что Лука Лыщинский называет церковь нашей. Возможно, построили ее как раз Лыщинские.
