Последняя

– Но ты пырнул его ножом и заграбастал добро, – вклинилась Эрсиль.

– Я исполнил приговор – приговор за убийства, которые он совершил. А похищенное им я верну истинным хозяевам.

– Итог тот же: ты простой наймит. Вроде уэля твоего рогатого.

– Да, наймит. Но заказчик у меня один – Наместник Онсельвальта.

Къельт отодвинул колючую ветку, заслонявшую тропу, и пропустил Эрсиль.

– Ого! Прямо‑таки сам Наместник? – изумилась она.

– Нет, разумеется, – покачал головой Къельт и пояснил: – Через год после образования Северного Онсельвальта началась упорная борьба с мятежами и беззаконием в пяти королевствах, ныне графствах. Основные силы были сосредоточены у границ для их укрепления, шерифов не хватало, ведомство Защиты и Порядка только‑только создавалось. Поэтому требовались независимые помощники – избранные люди и не люди. Позже их прозвали Охотниками Онсельвальта. Так я и работаю.

– И много платят? – заинтересовалась Эрсиль.

– Прилично, – скупо обронил Къельт.

Эрсиль поняла, что обсуждение ему неприятно. К тому же догадалась, что Къельт умолчал о самом важном. Помянутое им ведомство вряд ли посылает служащих казнить провинившихся магов, там об их существовании и не подозревают вовсе. Зато Тайный Сыск как раз занимается подобным.

– Нечисть под каблуком у надутых чиновников! – поддразнила Эрсиль. – Никого из вас не коробит, нет?

– Чиновников все устраивает, меня тоже, – ответил Къельт бесцветным голосом. – Взял поручение – справился, свободен. Лишние обязательства мне ни к чему.

– И часто ты мотаешься по этим поручениям? – Эрсиль мигом уцепилась за слова Къельта.

– Нет.

– Почему же ты всегда в пути? Оседлая жизнь у тебя не в почете?

– Именно, – отрубил Къельт в знак окончания беседы.

Эрсиль решила его пока не трогать и, коли уж появилось время, тщательно обдумать свое положение. Быстро просчитав, что действует непозволительно грубо, без смекалки, Эрсиль изобрела новую мето́ду по уничтожению Къельта. В чем ее суть? Никаких особых премудростей: Эрсиль следует поостыть и запастись терпением, то есть не обрушиваться каждую ночь на Къельта с чем попало в качестве оружия. А когда он потеряет бдительность – к примеру, уснет без опаски – Эрсиль воссоединит его с праотцами, вогнав в сердце кинжал. Вот тут возникала загвоздка: Эрсиль должна исхитриться и выкрасть у Къельта стилет либо раздобыть что‑то другое. По ее мнению, это было нелегко, но возможно. Еще бы враг не ускользнул от нее…

Эрсиль отмалчивалась до самого вечера. Къельт тоже рта не раскрывал. А поскольку шли без перерывов, слякотного Дунумского тракта достигли засветло и страшно голодные – во всяком случае, Эрсиль.

На западе ковром стелились дымчато‑зеленые поля, разделенные тоненькими перелесками и низкими стенами из серого плитняка. Вдалеке, ближе к набирающим высоту холмам, паслись коровы, кое‑где виднелись фермы с россыпью хлевов, сараев, амбаров. А на востоке чернел все тот же ельник, устремляясь к линии горизонта.

За плечами было около пятнадцати миль, и вскоре перед Къельтом и Эрсиль вырос провинциальный городок Удорожье. Людей им встречалось мало, и все бродили как в воду опущенные – осенняя хмарь навевала тоску не на одну Эрсиль. С обеих сторон теснились приземистые каменные дома, обрамленные лысоватыми палисадниками. От главной площади разбегались неопрятные кривые улочки. Округу заволокло сумраком, и Къельт прибавил шагу. Эрсиль поплелась за ним, ноги ее противно гудели, невзирая на богатый опыт пеших прогулок, а вернее, скитаний по Онсельвальту.

Мимо прогромыхала телега, груженная тыквами. К церкви потянулись укутанные по самые брови миряне. Погода оставляла желать лучшего, и это подтверждало недавние выводы Эрсиль касательно Къельта.

Приметив гостиный двор – длинное здание с десятком окон и побеленным фасадом, Къельт и Эрсиль сразу же повернули к нему. Из‑за приотворенных дверей доносилось нескладное пение. Одуряюще пахло жареным мясом и луком. У Эрсиль засосало под ложечкой. В предвкушении отдыха она переступила порог огромной, ярко озаренной обеденной и была оглушена безудержным весельем, царившим внутри. После нежно‑шелестящего покрова леса этот разудалый галдеж терзал слух не хуже пилы.

А посетителей в трапезную набилось! Как сельди в бочке. Дюжина массивных лакированных столов орехового дерева, и за каждым – целая компания. Повсюду в аляповатых рамах красовались полотна с изображением разнообразных кушаний: марципановые замки, кексы и булочки, запеченные поросята, фазаны, лебеди… Полыхали масляные лампы, чадили сальные огарки, вынуждая Эрсиль болезненно щуриться. Потупившись и глубоко надвинув капюшон, она ждала в уголке, пока Къельт договаривался с хозяином.

Скопление народа действовало на Эрсиль угнетающе. Не дай бог налетит какой‑нибудь разгильдяй с вечно чешущимися кулаками! В трактир стеклась едва не половина Удорожья – неуемная половина, воистину. Эрсиль успели трижды пихнуть, а укромных местечек, чтобы схорониться, нигде не просматривалось.

– Стояла ночь, и столб стоял,

И бравый Джек ему сказал:

«Так вовсе не годится!

А ну, с дороги, самохвал,

Пока пинка не схлопотал,

Ишь, встал тут и кичится!»

А столб по‑прежнему стоял,

И Джеку он не отвечал,

Как тут не усомниться?

Джек шаркнул ботом, шапку снял,

Он поклонился и сказал:

«О, милая девица!» –

взревели мужчины на крайней лавке, подхватывая задорную песенку о Джеке, который, будучи во хмелю, принимал многострадальный столб то за девицу, то за «шельмеца‑соседа», а то и за самого дьявола.

При вопле «Стояла ночь, и столб стоял!» Эрсиль испуганно дернулась и начала искать взглядом тихого трезвого Къельта. Он протиснулся сквозь шумливую толпу, сгреб Эрсиль за локоть и потащил ее к узкому проему в дальнем конце зала.

– На нас двоих одна комната, свободных больше нет, – известил Къельт, поднимаясь по лестнице. – Завтра ярмарочный день, торговцы и ремесленники съехались со всех окрестных деревень.

– Но… – вспыхнула Эрсиль.

– Я назвал тебя своей женой, миссис Бжо́брас.

– Что?! – подавилась Эрсиль.

– Ваши приличия фальшивые, – скривился Къельт. – Тебе же это важно? Если так, побудешь женой, мне все равно. Я никогда не понимал, зачем вы, смертные, насочиняли бездну глупых правил поведения, а теперь соблюдаете их только внешне.

«Какие мы здесь умные!» – хотела уколоть Эрсиль, но прикусила язык. Она запретила себе злить Къельта, это повредило бы ее задумке. А еще Эрсиль мысленно согласилась с ним: всякого рода условности порядком затрудняли ей жизнь, приходилось частенько врать – о том же вдовстве в Заречье.

Поплутав по грязноватым коридорчикам второго этажа, Къельт обнаружил требуемую дверь – исцарапанную и перекошенную, зато на ней болталась железная табличка с полустертой закорючиной «12». Выделенная Къельту и Эрсиль каморка производила не самое хорошее впечатление: стылая, тесная, с расшатанными койками. Сев возле окна, Къельт одарил Эрсиль горбушкой хлеба и кожаной флягой с водицей из ручья. Надо ли пояснять, что Эрсиль, грезившая о сытном обильном ужине, восторга не ощутила? Она сбегала бы на кухню и взяла чего поосновательнее: куриных бедрышек, супчика с клецками, говяжьих котлеток, – но предпочла не толкаться среди подвыпивших людей.

Къельт быстро утолил голод, сковырнул сапоги и разлегся на постели – с оружием, в плаще, не иначе был совсем сухой. Этим похвастаться Эрсиль не могла. Покосившись на спутника, она задула свечу и полезла под одеяло. Из‑за чернильной темноты в клетушке Эрсиль ошиблась с расстоянием и стукнулась лбом о стену. Звук получился гулкий, Къельт фыркнул.

– Смейся‑смейся, – пробурчала Эрсиль и, откинувшись на спину, приступила к избавлению от мокрой юбки.

Подлая кровать скрипела так, будто Эрсиль на ней дикие танцы степняков растанцовывала. Къельт не вытерпел и расхохотался.

– Ты чем там занята? – просипел он. – Упражняешься на подушке, как сподручнее меня душить?

– Больно нужно! – почти искренне обиделась Эрсиль, развешивая одежду на ощупь. – Мне надоело тебя убивать.

Къельт прекратил забавляться.

– Правда? – глухо спросил он.

– Правда, – откликнулась Эрсиль, а про себя внесла маленькое дополнение: «На ближайшую неделю уж наверняка».

Спала Эрсиль богатырским сном, но очень надеялась, что без богатырского храпа. Ей не помешал даже гомон, долетавший снизу, – удорожцы и их гости бузили до утра.

Когда Эрсиль открыла глаза, Къельт уже ушел. Обмывшись над тазиком, что в паре с пузатым кувшином ютился на табурете, она скрутила волосы тугим узлом и поторопилась в обеденную.

Зря Эрсиль так старательно прятала лицо под капюшоном – в затененной, поблекшей трапезной никого, кроме Къельта и трактирщика, она не увидела. Эрсиль вежливо приветствовала своего врага и попыталась отдать ему деньги – часть оплаты за постой. Но Къельт был не в духе: он отодвинул монеты на угол стола и продолжил завтракать. Эрсиль расценила это как приглашение. Она плотно откушала, прикупила у лощеного корчмаря съестных припасов и выразила Къельту готовность направить стопы к каретной станции.

– Никаких экипажей, – выплюнул Къельт и, очутившись на улице, припустил во весь опор.

– Ну да, зачем тебе экипажи? Тебя самого впрягать заместо ломовой лошади… – проворчала Эрсиль и поспешила за Къельтом.

Небосклон пеленали сизые лохматые облака. Прыскал мелкий дождик. Раскисший Дунумский тракт замедлял и выматывал почище густолесья. Не подкрепляйся Эрсиль засахаренными орешками, то впала бы в отчаяние, а так – всего лишь приуныла.

Къельт чеканил шаг на изрядном отдалении от Эрсиль: якобы она не с ним, и вообще ее не существует. Эрсиль же гадала, что стряслось с Къельтом, и после некоторых колебаний обратилась напрямую:

– У нас какое‑то горе горькое? Клопы покусали? Пятку натер? Если легкое несварение желудка, у меня имеются семена подорожника, зверобоя, календула и несколько древесных угольков. Хочешь пожевать?

Строгий, недружелюбный взгляд красноречиво оповещал о том, что жевать угольки Къельт не хочет.

– Ты говорила ночью, – еще сильнее нахмурился он.

– Боже милостивый! Неужели обозвала тебя бараньей башкой? Прости, пожалуйста, со мною это бывает.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Убью, убью, подстерегу и убью. – Къельт с отвращением повторил «заклятие» Эрсиль и уточнил: – Это с тобой тоже бывает?

– Мне крыса мерещилась, а крыс я ненавижу, – наскоро придумала Эрсиль и совершенно поникла: вне всякого сомнения, Къельта она не обманула, а ее замечательная хитроумная мето́да приказала долго жить.

Таким разгневанным Эрсиль Къельта не помнила. До вечера они и словечком не перебросились. Остановились в деревеньке Вельти́кша. Пока ужинали, Эрсиль снова попробовала навести мосты, но побуждение это засохло на корню: Къельт замкнулся и беседы беседовать не желал.

За сутки ничего не изменилось: те же безотрадные холмы, пажити, чуть тронутые медью прозрачные рощицы и морось зыбкой кисеей. Иногда мимо Эрсиль промелькивали на резвых жеребцах посыльные в казенных синих плащах и несуразных ке́пи. Расплескивая грязь, проскрипел дилижанс с желтыми колесами и надписью: «Ро́дуок и сыновья. Ольта́т – Дунум». Къельт не соизволил им воспользоваться… Почтовая бричка, два пестрых фургончика разъезжих торговцев, печальный согбенный лудильщик2 – никто и ничто не интересовало Эрсиль. И на повозки, и на разношерстный кочевой люд она насмотрелась давным‑давно.

Къельт то и дело убегал вперед, а Эрсиль брела за ним, все равно что прикованная. Не единожды он вовсе исчезал, но Эрсиль чувствовала его – чувствовала его с тех самых пор, как достигла девятнадцатилетия.

В старинный город Ва́рди‑тэл, славившийся некогда своими резчиками по камню, Эрсиль и Къельт вошли окутанные мраком. К тому времени Эрсиль преследовало тревожное ощущение, что ноги она стоптала до ушей.

Высокие трех‑ и четырехэтажные здания нависали над узкими дорожками, мощенными булыжником. На консолях раскачивались фонари, на фигурных гребнях крыш стрекотали флюгера. Эрсиль озабоченно крутила головой: Къельт снова куда‑то запропастился. Вот только что подле нее был, а теперь как в воду канул!

Эрсиль подождала у ворот зубчатой стены, отсекавшей Варди‑тэл от внешнего мира, и похромала к черной громадине ратуши. Туда Эрсиль влекло нечто сложнообъяснимое – некая струна или тугая прочная нить. Враг в той стороне – тянула она.

Варди‑тэл будто вымер: ни лаючей подзаборной собачонки, ни запоздавшего прохожего. Утомившая дробь капель о гранит и… Миновав очередную темную подворотню, Эрсиль вдруг отчетливо услышала знакомое перестукивание, обернулась и кинулась наутек – позади маячила зловещая рогатая тень.

На базарную площадь Эрсиль выскочила, шумно отдуваясь. Ее мгновенно схватил Къельт и затолкал в ближайший дом, оказавшийся закрытой на ремонт гостиницей.

– Уэль здесь, на улице, – держась за правый бок, прохрипела Эрсиль.

– Да, – кивнул Къельт и оттащил ее от порога.

Как лис из куста им навстречу выпрыгнул хозяин заведения. Он вытаращил глаза, рьяно замахал тростью и невнятно затараторил: извините великодушно, господа, мы посетителей не обслуживаем, не работаем, да и вид у вас, дражайшие, бедняцкий! Две золотые монеты, припечатанные к столешнице недрогнувшей ладонью Къельта, сотворили чудо – суматошный мужчина захлопнул рот.

Къельта и Эрсиль пустили в свежеотмытую, частично меблированную спальню, пахнущую лаком и деревом. Задвинув щеколду, Эрсиль подперла дверь стулом и повернулась к своему спутнику – он был спокоен и угрюм, как всегда.

– Ты уверен, что это твой уэль? – Эрсиль подкралась к трехстворчатому окну и задернула бархатную штору.

– Мой, мой, его соплеменники в Онсельвальте редкость.

Обнадеженная тем, что безмолвие между ней и Къельтом нарушено, Эрсиль спросила:

– Наши дальнейшие действия?

– Отдадим тебя ему в жертву, – поделился соображениями Къельт, но Эрсиль не восприняла угрозу всерьез.

– Почему ты не избавишься от него?

– По‑твоему, это легко? Уэлей не зря считают неуязвимыми. Мало кто способен противостоять их мастерству и ловкости.

– Мм… – рассеянно промычала Эрсиль и огляделась.

Аккуратная просторная комната была обшита красновато‑бежевым шелком с затейливым растительным узором. Возле печки, облицованной фаянсовой плиткой, красовался внушительный комод, над ним – зеркало в богатой вычурной раме. За угловой ширмой пряталась новенькая цинковая ванна. Но всю эту роскошь портил один недостаток.

– А где вторая кровать?! – Эрсиль скрестила руки на груди, намереваясь защищать принадлежавшие ей лоскуты того, что общество именовало честью барышни.

– Кровать отсутствует, да. Но я не возражаю, если ты прикорнешь на полу, – небрежно произнес Къельт, утопая в мягкой перине.

Эрсиль здорово возмущала эта его повадка хлопаться на чистые простыни в верхней одежде. Спасибо, изгвазданные сапоги он потрудился снять!

– Нет уж, – заупрямилась Эрсиль, позабыв о гордости: предложение Къельта скоротать ночь на жестких половицах ее сразило. – Коленки подкашиваются, спину ломит, а вы, сударь, спихнули измученную меня с постели.

– Постель широкая, измученная ты, пожалуй, и уберешься. – Къельт оценивающе посмотрел на Эрсиль, сравнивая ее размеры с размерами свободного места.

К щекам Эрсиль тотчас прилил жар. Она терпеть не могла вздорные девичьи треволнения, но совладать с ними было пока ей не по плечу.

– Бесподобно, – сухо проговорил Къельт. – Убивать меня и грубить мне ты не смущаешься, а тут сразу заалела. Вот оно, человеческое воспитание… Не майтесь дурью, миссис Бжобрас. Я построю заслон из котомок и даже оторву от сердца одеяло.

– Сам ты миссис Бжобрас! – рассвирепела Эрсиль. – Надо же, какую непотребную фамилию сочинил! Строй заслон!

Эрсиль надеялась, что благодаря эдакому безрассудству подозрительности у Къельта поубавиться. Он решит, что сломил ее. Неделя‑полторы – и ему наскучит следить за ней.

Все было подготовлено, Къельт и Эрсиль обосновались по разные стороны довольно‑таки хлипкой гряды из сумок. Эрсиль настояла на том, чтобы лампа горела до утра, и попробовала задремать – бесполезно. Къельт повозился, отчего сумочная гряда размашисто покачалась, и словно бы отошел ко сну. Эрсиль усердно изучала потолок. Она напрягала все внутренние силы, перебарывая соблазн: до чего ж ей хотелось расправиться с Къельтом тишком! Не выдержав, она приподнялась на локте. Высунулась из‑за мешка и, наткнувшись на снисходительную улыбку Къельта, с немым стоном упала обратно.

– И за что ты меня невзлюбила? – прозвучал насмешливый голос.

«Да как тебе сказать, дружочек? Прознав о твоем существовании, просто‑напросто света белого невзвидела!» – ответила Эрсиль. Мысленно, конечно.

Глава 3. Ветродуй и Сайвильский тупик

Они выскользнули из города, когда еще только‑только распалялось на востоке. Караульные, против обыкновения, проявили бдительность и насели на Къельта и Эрсиль: кто? куда? откуда? почему покидают Варди‑тэл в такую рань? Объяснялся Къельт, а Эрсиль застыла в отдалении, понурив голову и загородившись капюшоном. Если стражники углядят ее шрам, допроса с пристрастием не избежать. Эрсиль без стеснения окрестили бы воровкой, бандиткой – да кем угодно, ведь ее лицо было обезображено. Люди склонны думать, что уродством небеса карают грешников. И, по мнению Эрсиль, она своим примером это подтверждала.

Через десять минут Къельт уже откровенно препирался с часовыми. Его резкость лишь подпитывала их упрямство. Лукаво ссылаясь на какое‑то предписание губернатора, они якобы никого не пропускали до половины восьмого. Тем не менее удостоверение Охотника, вынутое из кармана, принудило ревнителей закона отбросить притязания на звонкую монету и распахнуть перед Къельтом и Эрсиль ворота.

Первый день октября поначалу хмурился, но окрепший с зарею ветер быстро разогнал косматые облака. Над кромкой мерклого леса всплыло далекое белесоватое солнце, возжелав посиять для порядка.

– А тебе нравится стращать народ, – съехидничала Эрсиль. – Потряс своими бумажонками перед носом постового, и его чуть удар не хватил. Ты очень важная особа, да?

Къельт, шагавший по левую руку от Эрсиль, не откликнулся.

– Я бы им приплатила, и все…

Къельт снова не удостоил вниманием ее замечание, подразумевавшее развитие беседы.

– О нет, – притворно огорчилась Эрсиль, – ты проглотил язык! Скорблю больше всех, честно. Да упокоится он с миром…

Наградой Эрсиль было суровое молчание, и она сдалась:

– Ладно, ладно, без дураков. Я что, опять наболтала тебе гадостей во сне и ты разобиделся?

– Не наболтала, не обиделся, – отрубил Къельт. – Ты металась и скулила в бреду.

– Вон оно что.

Теперь Эрсиль поняла, отчего у нее опухшие глаза и почему она очнулась поперек смятых простыней.

Обозвав себя дубиной стоеросовой – предполагала же, во что все выльется! – Эрсиль ополчилась на Къельта:

– Знатно поразвлекся? Обхохотался, должно быть? Да‑да, уморительное зрелище! Приличные люди сопели бы в подушку, а ты…

– Я пытался тебя разбудить, – перебил Къельт и, подтянув торбу, обогнал Эрсиль.

Одолев семь миль, они сделали привал. К этому времени Эрсиль успела развеяться, а от запахов поджаренного хлеба и яичницы, присыпанной тимьяном, она совсем подобрела. Однако толком насладиться едой не получилось – Къельт упорно напоминал Эрсиль о том, что уэлю долго завтракать недосуг, поэтому он споренько их настигнет. Ворчание Къельта не пропало втуне. Эрсиль взяла из сумки несколько пирожков с изюмом и яблоками – она запаслась ими в Удорожье – и тронулась в путь с приятным воодушевлением. Как там в песенке поется? «Хорошо топтать дороги, запихав за обе щеки два румяных пирога!» Но к вечеру Эрсиль опять погрустнела. Во‑первых, оттого, что дождь прекратился, месить грязевую жижу в колеях оказалось ничуть не легче. Во‑вторых, Эрсиль досадовала на замкнутого, неприветливого Къельта. В‑третьих, у нее возникло смутное чувство надвигающейся беды. А в‑четвертых, Эрсиль до крошки подъела сладкую выпечку, и эта веская причина испортила ей настроение, опередив все прочие.

Остановились Къельт и Эрсиль впотьмах. Закат давно перетлел, и бриллиантово‑яркие звезды таинственно засверкали в смоляной вышине. «К утру похолодает», – рассудила Эрсиль и вытащила овечью жилетку, поскольку Къельт непререкаемым тоном сообщил, что заночуют они на свежем воздухе, да еще и без костра.

Вскоре Къельт, не обременяя себя какими‑либо предупреждениями, углубился в лес, который исподволь обступил Дунумский тракт и с запада и с востока. Здешние места дремучими вовсе не были: разлапистые укрольские ели сюда не добрались – их вытеснили стройные ильмы, ясени и дубы.

В шестистах ярдах от обочины Къельт отыскал посеребренную лунными отблесками поляну и замер подле великанского двухсотлетнего вяза. Слева зыбилось мелкое озерцо, заросшее по берегам мхом, осокой и отцветающим луговым сивецом. Къельт нагнулся и что‑то изучал у себя под ногами.

– Аккуратней! – гаркнул он, когда Эрсиль почти подошла. – Смотри!

Эрсиль с негодованием поглядела вниз: сатанинский Къельт, то молчит, то орет – в печенках уже его манера разговора!

В пониклой траве Эрсиль обнаружила норку – пятнышко черноты всего‑навсего.

– И чего же ты кричишь? – упрекнула Эрсиль. – Ну кротовина – эка невидаль!

– Это не кротовина, – возразил Къельт. – Тебе известно, какое сегодня число?

– Первое октября.

Что‑что, а дни Эрсиль считала исправно: у нее их было не так‑то много.

– А какой праздник?

– Твой день рождения! – всплеснула руками Эрсиль и похлопала глазами.

Къельт ее стараний не оценил.

– Балда, – ухмыльнулся он. – У нечисти какой праздник?

– Ты у нас нечисть, вот и просвети, – фыркнула Эрсиль.

– Сегодня Ветродуй, – торжественно провозгласил Къельт. – Но ты заблуждаешься, я не являюсь нечистью. Я… Что за словечко вы состряпали?.. Дивное существо, фейри.

– А не сказочный принц, нет?

Дыра в земле мало интересовала Эрсиль, и она присела у корней передохнуть.

– Неужели тебе все равно, кто я и зачем привязался к тебе со всякой ерундой? – полюбопытствовал Къельт.

– Ответь мне, пожалуйста, без обмана… – Эрсиль заключила, что пора ей убедиться в безошибочности своих догадок.

– Надеюсь, вопросец заковыристый? – Къельт опустился рядом с Эрсиль и подпихнул ее локтем.

Закрадывалось подозрение, что Къельт завел речь о себе не просто так. Это обеспокоило Эрсиль, но обращать все в шутку было поздновато.

– Почему ты не сдал отнятое у колдуна имущество в Удорожье или Варди‑тэл? Города эти довольно крупные, и в них уж непременно присутствует исполнитель воли Наместника. Я в подобном не то чтобы подкована, но…

– Да, в Варди‑тэл я мог отдать ту вещь, – отозвался Къельт. – Но мне нужно в Дунум.

– Ты идешь за дождем? – осторожно произнесла Эрсиль.

Къельт наклонился и прошептал ей на ухо:

– Попала в яблочко. Особого ума для этого не требуется: волшебство на меня не влияет, дожди льют и льют… – По спине Эрсиль побежали мурашки, но прерывать Къельта она боялась: его шепот все больше напоминал свист. – Я Странник Дождя из тъельмов севера, и твоя паршивая ворожба меня не берет. Ты поэтому за мной мотаешься, не так ли? Вы, штукари‑беззаконники, все одинаковые. Хочешь прикончить меня и получить магии на дармовщинку? А ты не сообразила еще, что я как раз занимаюсь отловом ведьмарей и их обезвреживанием? И с тобой я разделаюсь за доли секунды.

Зрачки Къельта наливались мерцающей синевой. Эрсиль перепугалась – сейчас откусит ей голову!

– Ну‑ка, прекращай! – хрипло воскликнула она, толкая Къельта в грудь. – Не поэтому я хотела тебя убить! Я и знать не знаю про твою дармовую магию!

Къельт вздрогнул и будто очнулся от наваждения:

– Зачем же тогда?

– Надо было. А теперь не надо! И не желаю я заколачивать гвозди в крышку твоего гроба – хватило с меня уже! – солгала Эрсиль, спору нет, зато в остальном придерживалась истины: – Мне тяжело объяснить, почему я пыталась совершить это. Но поклянусь на чем угодно, у меня и в мыслях нет завладеть твоими непонятными силами! О вас я читала в книге – лишь о том, что вы ходите за дождями.

– Я тебе не верю. – Къельт поднялся, увлекая за собой Эрсиль. – Прячемся, с минуты на минуту начнется…

Что начнется, Къельт не уточнил, а Эрсиль, которую живо волновала сохранность собственной головы, безропотно проследовала за ним к ивняку, разросшемуся на берегу озера чуть в отдалении. Стоило им обосноваться среди ветвей, как порыв свирепого жгуче‑ледяного ветра обрушился на округу. Дубы и клены отчаянно застонали, зашипели кроны. Эрсиль похолодела: ощущалось во всем этом нечто потустороннее, нехорошее. Ураган так не завывает, деревья так не шумят, распевая страшный неистовый гимн.