Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь

Я оказался в одной повозке с сестрой, Кузьминой и хохлушкой. Места не было сзади и пришлось сесть с водилой. Но это не Агра. На ближайшем повороте за это рикшу оштрафовал постовой.

Высаживая нас на Конот плейсе, стал требовать компенсировать ему штраф.

– Да, сейчас, – отказался я. – Не моя вина.

Девки взъелись. Таня демонстративно выхватила десятки из сумочки.

– Я могу и за всех заплатить. Хм. Я не такая жадная, как вы.

– Ой, а мы не такие моты! – рявкнула Наташа.

Встряла Кузьмина.

– Да с вами никто общаться-то не захочет.

Хохлушка Рабачук процедила сквозь зубы ругательства в адрес Наташи и рванулась переходить дорогу.

– Что? Что ты сказала, повтори? – сестра набычилась и схватила ее за руку. – Подожди.

Рабачук развернулась и визглявым голосом, какого я от нее не ожидал, заорала на всю улицу:

– Не прикасайся ко мне! Не трогай меня!

Наташа сразу отдернула руку:

– Бабы базарные. Спектакль тут устроили. Неприкасаемые.

Танька схватила стоявшую у края товарку и потянула за собой:

– Все, пошли отсюда!

Кузьмина в припрыжку поспешила за ней, оглядываясь. Чуть поодаль сбавили шаги. Остальные еще не приехали. Девки осмотрелись, ища друзей и тихонечко поплелись. Мы привычно за ними. И тут до меня дошла вся нелепость происходящего.

– А какого хрена мы за ними идем, Наташ? Пошли они… что мы, маленькие? Сами погуляем. Все найдем и посмотрим.

Наташа, удивленная моим свежим мыслям, покачала головой и мы хлопнули по рукам. Тут же у развала приглядели дешевую карту Дели. И с развернутой стояли, пока к нам не подошел невысокий парнишка и не предложил пройтись в гософис турфирмы, где можно получить беслатные консультации, карты и буклеты.

– Вот так и надо было сразу, – взбодрился я. – Как только мразь всякую скидываешь с себя, сразу жизнь налаживается.

На втором этаже уютного светлого офиса нас встретил длинноволосый, чуть хрипловатый парень, модно одетый. Он важно раскачивался в кресле и бросал жадные взоры на Наташу.

– Идемте сегодня со мной на дискотеку, – предложил этот Ману.

– Почему же и нет?!

Как только мы с шумихой злобы расстались со своими сокурсниками, мне жутко захотелось принять душ, словно ошметки чужой ненависти повисли на мне черной густой грязью.

Когда я встал под струи горячей от солнца воды, потому что бачок на крыше накалился уже к десяти часам, я продолжал слышать за стенкой пересуды хохлушки, Кузьминой, таджички, грузинок. Они специально теперь шумно обсуждали разрыв. Я нервно усмехнулся всем телом. Что теперь делать? Как сможем мы без них? В эту минуту я ненавидел их. Одновременно я клял себя, что всегда не умел заводить друзей. И мне было страшно в этом огромном, шумном, запеченном, как на жаровне, Дели. Я замурлыкал какую-то крутившуюся на уме мелодию. Да погромче.

И долгожданная дискотека…

Всю дорогу Ману, сидя между нами в авторикше, а не в машине, убеждал меня:

– На входе, если скажут, что тебе нельзя без пары, тебе придется уйти. Одному. А мы с Наташей пойдем. Договорились?

– Нет. Мне такая идея не нравится, – неуверенно я стоял на своем. – Оставить ее одну… ночью…

– Я же с ней, Алекс! – раздраженно он всплеснул руками (насколько позволяла узкая кабинка).

– Нет, Ману, если меня не пропустят, мы с сестрой возвращаемся! – я старался играть роль крутого брата-охранника сестриной чести. Хотя любой Ману сразу понимал мою мягкотелость.

Ману фыркнул, мстил мне, дразня:

– О, Алекс, говори на английском. Что ты как… смотри какой у меня йоркширский акцент, – а сам уже распускал руки.

– Саш, во урод, уже лапать лезет, – жаловалась Наташа и я, как мог, пытался внушить ему придерживаться рамок приличий.

– Алекс, ты просто пойми, – усмехался он, – Наташа тебя стесняется, и все. Ты нам мешаешь.

– Нет, она стесняется тебя… – я чувствовал себя жалким хмырем, который не может дать в морду.

Рикша остановилась у неприметного здания, проехав мост. Как я ни глядел во все глаза, страшась подвоха и стараясь запомнить куда мы приехали, ничего не получилось.

Мы благополучно выкарабкались наружу. Ману великодушно расплатился за троих моими деньгами и не вернул нам сдачу. А я постеснялся потребовать свое.

На входе в клуб стояли два качка в черных обтянутых футболках. Они же и обменивали пятисотки на флаеры-билетики. С ними можно получать по пиву, как пояснил Ману.

С трепыханием сердца я следил за этими двумя амбалами: пропустят ли они меня. Но они даже слова не сказали, а лишь вытянули мои деньги.

Дальше мы поднялись по крутой винтовой лестнице и вошли в темный зал со столиками. Я ожидал, что внутри будет куда вместительней. Потому что мы шли на дискотеку, а это оказался обыкновенный бар с танцполом. Заняли столик в углу. Я огляделся. На верх вела еще одна винтовая лестница, как бы на второй этаж. Светомузыка играла сама для себя. Никто не решался выйти побултыхать конечностями. Закрадывались подозрения, что нас обманули и танцев мы не дождемся. В обратном случае – хоть прям сейчас, беги валяй дурака в одиночестве, а все на тебя посмотрят.

Принесли по бутылке пива, поставили тарелочку соленого жареного арахиса.

А Ману уже не терпелось. Он все ник к сестре и, нетерпеливо косясь на меня, то следил за происходящим, то пытался расшевелить меня, подстрекая:

– Ну, Алекс, иди снимай девочку.

Я поднял брови.

– Интересно как?

– Как, как. Вон смотри, сидят две скучают.

Я оглянулся и поморщился.

– Да они же нагалендки. Это как китаянки. А я не поклонник китаянок.

Ману опять фыркнул.

– Да какая разница?! (чуть не сказал, видно, – мне какая разница, то есть ему)? Просто подойди. Хай, хай. Как дела. Скажи пару комплиментов. Закажи что-нибудь выпить. Пригласи потанцевать. А потом уже можешь вести ее в отель…

Мне почему-то стало противно от его слов. Или я жуткий моралист и приперся на свою голову в содом и гоморру. Либо он жуткий пошляк.

– Нет, я так не могу.

Он указал на пиво.

– Ну попей сначала. Смелость придет.

Я послушался. Мы сидели неловко втроем и потягивали из своих бутылок. Ману весь излиховался, пытаясь соблазнить Наташу. То просит скушать орешек с его руки, то прильнет к уху, что-то нашептывая. Мое присутствие ему портило настроение. Я посасывал горьковатый напиток и то смотрел впереди себя на нашего нового знакомого и он мне все больше напоминал беса, то оглядывался на тех двух невзрачных девушек-нагалендок.

Однажды в России я пытался что-то предпринять с одной кореянкой, но потом, оглядев ее хорошенько, понял, что не стоит у меня на монголоидных азиаток.

– Ну, Алекс (я подумал, и почему меня все здесь зовут Алешей?), давай решайся. Для чего же ты пришел? Снять девочку. Схватить момент удовольствия, – наклонился ко мне, потому что по ушам нещадно били басы. – Fuck her! Оттрахай ее! – почти рявкнул он, брызнув слюной.

Если бы не некоторая порция алкоголя, который делает меня более равнодушным, я бы может сказал сестре, что это плохой человек, нам нечего здесь делать. Но обстоятельство усложнялось еще и тем, что мы отвалили кучу денег за вход. Назад не вернут, как за испорченную вещь.

Пришлось сидеть дальше. Бережливость, знаете ли.

На его вызов я лишь смутно хмыкнул. Легко сказать – трахни ее! Это он может такой кот и кобель с пеленок, а я всегда в семье числился кандидатом в ангелы, о чем мне прямо и заявляли мамы и бабушки.

– Ману, я же сказал, мне китаянки не нравятся. А индианки. Почему их не предлагаешь? Где они? – зашептал я в полголоса через стол.

Истинные индианки как раз и терлись по углам со своими бой-френдами.

Он на это забарабанил пальцами по столу. Он и не собирался наниматься в сваты.

Тем временем события не разворачивались. Индийская молодежь (иной здесь не было, кроме нас и еще одной европейки с индийским парнем, знакомым Ману) пантовалась по столикам, я бы сказал ежилась, но никто не следовал звучащему из динамиков призыву: Rock your body! Yes, yes!

Опять внутри заволновалось, что зазря заплатили. А пью я пиво быстро. Оно уже бултыхалось на донышке. Взмахом докончил. Голова слегка идет кругом, однако не нарушая нравственно-моральных качеств, например, стыдливости. Подходить к нагалендкам не хочется.

Видя мою перманентную статичность, Ману подозвал официанта и заказал еще выпивки. Я позволил, полагаясь полностью на его щедрость.

– Алекс, послушай, сколько ты еще будешь сидеть бездеятельно? – Ману опять перегнулся через столик. – Ты сначала покажи свою заинтересованность. Видишь, она сама уже смотрит. Она готовенькая. Встань, пройди в туалет, посмотри на нее. На обратном пути подсядь. Вот и все.

Нет, он определенно не хотел слушать моих слов.

В скуке съедена вторая порция орешек. На танцпол как всегда никто не спешил. Я отпил новый глоток от новой бутылки и, устав от наставлений этого беса с писклявым голосом, решительно встал, покачиваясь и направился к индийским китаянкам. Но тут же повернулся на носках и двинулся к туалету, что за барной стойкой.

Открывая дверь, я выпустил сноп света в темноту бара, внутренне сжавшись – теперь все знают, что белый пошел отлить. Икона маслом.

Туалет оказался на редкость гадостным, даже сказал бы засратым, маленьким. Две неуютные кабинки со створками в пол роста. Только было привстал, но передумал. Ибо входная дверь, если открыть, покажет всем в зале мое стоячее положение. Ну что за придурок распланировал так?!

Покидая этот закутот, столкнулся с атлетичным пареньком с модной прической и в желтой футболке. Пришлось совать руки в раковину, показывая что мою руки, как все благовоспитанные. Хотя никогда так не делаю после туалетов.

На обратном пути, не осмелившись подойти ко все так же скучающим, немного большеголовым девушкам, плюхнулся на свой стул.

– Ну вот ты… – цыкнул Ману и безнадежно тряхнул головой.

Что у него за навязчивая идея такая растлить меня с некрасивыми девчонками? Он что, дурак?

Я отхлебнул еще немного пива. А Ману, то тискался к Наташе, то вновь поучал меня.

И теперь, как всегда это бывает, со второго раза я стал храбрее и подошел наконец к нага ларкия.

– Хай, могу я присесть? – вытащил из недр мозга жалкие крохи английского. Клеить на нем мне еще не приходилось. Дай бог поговорить-то о погоде…

Они кивнули. Садись.

Поерзгал на стуле.

– Вы бы хотели потанцевать? – спросил одну, что ближе.

Она смущенно кивнула и встала.

Играла все также оглушительно музыка, подбадривая молодежь, но добилась лишь того, чтоб какой-то неизвестно откуда выплюнувшийся европеец пригласил китаянку. И надо же этому типу быть мной?!

Мы неловко подвигались телами, отойдя чуть от ее столика. Старались не смотреть в глаза. Как женщина она делала это чаще.

Чтоб побороть казус положения, попытался разговорить.

– Откуда ты?

Она что-то назвала, и это вылетело, не влетев. Не переспросил. С тоской я заметил, что все кадрильные слова приклеились к гортани и не собираются отклеиваться. Я переспросил ее два раза нравиться ли ей Индия. Какие глупости – она же здесь живет. Спросив, краснел в темноте. Поперхнулся. И мы оба, чтобы дальше не мучать друг друга, расстались.

– Можно я сяду? – спросила она тихо.

Я почти радостно кивнул и убежал к своему столику, затуманивая взор, чтобы не видеть, как все пялются на мой ляпус.

– Ну и чего? – спросил Ману. – В чем дело? Почему не довел до конца?

Мне хотелось сказать: «Что ты пристал ко мне? Отвяжись!», но я не смог перевести это в голове.

– Не смог, потому что мне не нравятся китаянки, – просто ответил.

Музыка продолжала дубасить. Настроение давно увяло. Не спасло пиво. Не выручала третья порция орешков.

Народ наотрез отказывался танцевать. А мы так просидели наверно часа полтора. Меня это раздражало. Пятьсот рупий! А на двоих – тысяча. Сидел и распалял себя, представлял как вскочу и побегу под разноцветные лучи кивать торсом в такт. Так всегда помогало. Я уже не обращал внимание на откровенные приставанья Ману к сестре. Ей двадцать девять лет. Из них она ни с кем не гуляла. Поэтому не время печься о том, чтоб к ней не приставали парни. Сколько тирад я выслушал об одиночестве, сколько слез видел от нее по этому поводу… Пусть развлекается хотя бы с этим чертом Ману.

Я опрокинул в себя остатки пива. И, как представлялось в мозгу, ринулся на танцпол. Один. Наедине с музыкой. Бывает со мной: как найдет смелость, так удержу нет. И начал выделывать то, что творил дома перед магнитофоном. Выходило стильно, по крайней мере на мой вкус. На душе параллельно к чужому мнению.

В небывалом порыве смелости подошел к компании молодых парней и девушек, наглея от того, что иностранец (мне все можно) и от пива, спросил красотку (в баре она была всех лучше) в черном платье и ее друзей, не станцует ли со мной. Она счастливо улыбалась, но наотрез отказалась. По глазам я видел, что она не собирается менять партнера на вечер.

Быстро совладав с отказом, подкатил к следущей барышне, не по-индийски в короткой юбке. Красивые ноги, интересная попа. Такая аппетитная, в теле. Но она вдруг как завизжит на весь бар:

– Go away from me!

Я слегка остолбенел от внезапной ее вспышки.

Но быстро – и как удалось? – выкинул произошедшее из головы, лишь подбодрив себя: Она либо сумасшедшая, либо наркоты объелась, либо некогда подверглась сексуальному насилию. А теперь одевается вызывающе, чтобы вновь к ней кто-то пристал. А она бы дала достойный отпор.

Странно, что это так быстро пронеслось в голове. И я, филосовски пожав плечами, теперь действительно один принялся иллюстрировать музыку телом.

И это послужило толчком. Сначала я заметил, как в тени танцпола задрыгались парочки. Потом начались телодвиждения в тени барной стойки. Задвигали шеями и плечами за столиками. Постепенно ко мне начали стягиваться смельчаки и смельчашки.

И вот я уже вижу, как вокруг меня сгущаются молодые пьяные тела. Копируют меня, заражают меня своими движениями.

В пьяном восторге я осознал, что лидерской выходкой оживил начавшийся было скукотной вечер. Надо же – я лидер! – хвалил себя. На меня уже, как в начале, не обращались десятки чуть осуждающих и завистливых глаз. Со мной отплясывал весь бар. И незаметно для себя я вижу себя танцующим с мамашкой и двумя дочками. Все нагалендки. Другие, не те две. Потом я перехожу к другим. Индианкам. Невысоким симпатичным смуглянкам. Им доставляет удовольствие плясать с белым. Затем я их теряю. Обретаю вновь. Отплясываю еще с кем-то. Меняюсь вновь.

Второй раз в жизни мне довелось танцевать так легко и с таким наслаждением. Вторая моя в жизни дискотека.

Первая случилась два года назад. Около деревенского пруда. В России. Я пошел туда, потому что бесплатная. Никого не подцепил. Но зато натанцевался всласть, до болей в коленях.

Вот и сейчас, как тогда, я не чувствовал ни усталости, ни веса тела. Движения всей толпы сливаются в одно движение волны. Так, наверно, чувствуют себя океанские волны во время бури. Буря чувств, измененное состояние. Шаманский транс и общение с духами, с миром иного. Общий танец сливается с музыкой, доходит до общей согласованности. Как общее тело. Тело толпы. Молодой и буйной. Как делали раньше предки во время вакханалий. Одна воля, одно дыхание, одно биение сердца. Одно общее желание – соитие, читаемое в танце мужчины и женщины. Быстрые ноги стучат о паркет. Легкий толчок соседа, мимолетное извинение. Подымались и опускались, вздрагивали разноцветные лучи. Музыка бьет по ушам. Ты все теснишься туда, где поплотней, чтобы сильнее раствориться и отдаться общему движению. Диджей выкрикивает:

– Еще? нравиться?

Толпа отвечает диким гикаеньем:

– Да!

И вижу танцующие пары, откровенные движения и объятия. Мне становится завидно. Думаю: вот бы найти сейчас ее, ту самую… или хотя бы не ту самую, но ее…

Я опять нахожу моих индианочек. Я решил конретизировать и избрал одну, попытался тронуть ее до руки, но она, улыбаясь, погрозила мне пальчиком. Я быстро расстроился, быстро и остудился. Позже я увидел надсмотрщика – их парня. Общего, что ли?

Как-то я заметил ту самую. Ну почти красавица, с висящими серьгами. В черном облегающем платье. Но теперь она млела в объятиях своего бойфренда. Какое там смотреть на меня.

Я поглядывал в нишу около танцпола. Там терлась моя сестра с этим придурком. Неприятно увидел, как он весьма собственнически и как-то извращенно хлопает ее пахом по ягодицам, словно спариваясь. При этом его возбужденные, горящие неким безумием глаза, с вызовом смотрели на меня: любуйся, я что хочу, то и делаю с твоей сестричкой. Ты не мужик! Мне стало противно, но я прикрылся пьяной улыбкой, что не сползала с лица и отвернулся.

Вспомнился некий Юра, с которым ходил на теквондо. Он рассказывал, как на дискотеку тоже пришел с сестрой. К ней приставал один. Он предупредил его, что она, мол, с ним. После чего дал в глаз. Я его еще спросил за что же. Все равно же ей выходить замуж, иметь парней. Зачем отпугивать? Не для того же, чтобы она осталась старой девой.

– Дак то одно, говорит, а что он будет тут писей ей попу тереть? Я и дал ему за неуважение.

Да, я понял за что он боднул того. Тот, прежде всего, бросал ему вызов. Ты не мужик.

Но теперь я оставил все как есть. Надо еще решить, нужно ли мне играть блюстителя чести и к чему это приведет. Затворницей я сестру оставлять не собирался.

Слегка омраченное настроение мыслями постарался скрыться из глаз. Алкоголь улетучился. И начал замечать признаки усталости. Да и разочарования. Я потерял всякую надежду с кем-нибудь познакомиться.

Тем не менее, какие-то незримые, сладко опьяняющие голоса продолжали петь о том, что веселью не будет конца. От виска и из под мышек потекли прохладные ручейки. Интересно, если кто-нибудь с улицы свежий вошел бы, почуял бы горячий запах тел?

Никто внутри толпы этого не замечал.

Танцевал весь бар. Не хватало места. Танцевали около столов, за столами. Не хватало еще на столах. Я притомился. Присел за один столик. Колени, как два года назад, ныли. Моя страстность прошла вместе с остатками слабого пива. Я осунулся, горя всем телом.

Сквозь черные силуэты проскользнула ко мне сестра.

– Ну ты как, еще не натанцевался? А то я устала. И надоело.

Я искренне согласился.

– Да, Наташ, мне скучно стало. Никого не подцепил. Нечего тут и делать больше.

– Уже не выношу этого хмыря. То за столиком лизаться лез, то потом откровенно звал к нему. Я тебя хочу, я тебя люблю. Гандон. И до того ведет себя пошло, что мне даже стыдно стало: будто я, представь, Орбиту изменяю. Смешно, да?– я усмехнулся, с горечью. – Я еще Орбита чудовищем считала… жаль, мне нормальные парни не попадаются. Этому пришлось даже оплеуху отвесить – никогда так не делала. Да еще мне, пока ты танцевал, пришлось самой шестьсот рупий за пиво заплатить. Как же я себя за слабость презираю.

Подошел запыхавшийся Ману. Мы сказали ему о своем решении. И втроем протиснулись к выходу. Спустились по лестнице. Думаю, не долго уже веселиться толпе, раз ее зачинщик испарился.

На улице между нами двоими и Ману явственно обозначилась брешь. Мы не разговаривали. А молча подозвали дежуривших рикш.

Ману ему что-то напел. И мы сухо попрощались, точно зная, что по своей воле мы его больше не увидим.

На этом гадостный день не закончился. Подвезя нас к району Садар, водила, полагаясь на позднее время, начал нагло задирать цену. На наш спор подпорхнули его помошнички, сумрачные типы, и закивали лбами, мол он прав: двести рупий, ночью – это только друзьям.

– Сто пятьдесят. И так много.

– Нет, двести…

Я вцепился в раму. Неужели всегда все будет сложно в жизни? Неужели всегда нужно драться за свои копейки? Господи!

– Нет уж, не согласен на наши условия, тогда мы будем сидеть здесь, – Наташа сложила руки на груди и надулась. – Прям в кабине. Всю ночь!

Видя ее упертость, мужик сдался и мы ушли восвояси. Видно, Господь услышал мой стон.

Ресепшионист был сонный, но тоже почему-то насмешливый. Как сговорились…

16

Утро. Вставать не хотелось. Я включил ящик. Остановил выбор на глупом реслинге.

– И охота тебе это смотреть? – пробурчала сестра.

Вдруг за окном что-то постучало в стекло. Мы разом оглянулись, лежа на кровати. Острое око птицы заглядывало, рассматривая нас.

– Ястреб прилетел! – изумились мы в один голос. Не решились привстать, дабы не вспугнуть хищника.

Пернатая продолжала сидеть на карнизе и глядеть в комнату.

– Что бы это значило? – прошептала Наташа.

– Знак какой-то, – я пожал плечами. Поднялся на ноги. Птица не шелохнулась.

– Ее Бог послал о чем-то нам рассказать.

Я решился и приблизился к окну. Ястреб походил туда-сюда, помялся. Распрямил широкие крылья.

– Киу! – крикнул он свое небесное послание и вспорхнул.

Мы прильнули щеками к стеклу, плюща носы. Небесное создание кружило над плоскими крышами. А казалось, он продолжает следить краем глаза за нами.

Удивлению не было предела.

– Хм. Разгадка появится скоро, – задумчиво предположила сестра.

Я поверил. Иногда в ней просыпаются тайные силы и она пророчествует. Наследие от предков-знахарей.

Прошло некоторое время. Планов на день не было.

Я облачился в свежую рубашку и холщовые серые брюки. Постучали теперь уже в дверь. Наташа поднялась с постели и зашлепала босыми ногами по кафельному полу открыть.

– Привет, – услышал я стеснительный мягкий мужской голос.

Я посмотрел. Сестра вся зарделась, пропуская высокого молодого индийца в номер. Черные штаны, голубая рубашка с коротким рукавом. Стройное, как молодое деревце, тело. Кожа у него доходила аж до черного. А лицо – просто маковый бутончик.

– Это Ашутош, – объяснила сестра.

Ашутош протянул мне руку. Пожатие было тоже нежным и мягким.

«Сколько ему лет? – подумал я. – Вид неоперившегося цыпленка-подростка.»

– А, да, Наташ, – гость говорил на русском с милейшим оттенком акцента. – Это тебе.

Он вытащил из-подмышки подарочный сверток.

– Спасибо! – глаза ее горели благодарным огнем.

Поспешила развернуть. Это был новый томик Библии с серебрянным тиснением на черном переплете.

– Она на хинди, – Наташа подняла брови.

– Я обещал, – произнес Ашутош.

– Да ты присядь, – предложил я краешек кровати.

Он мило улыбнулся и послушно сел.

– Что вы видели в Дели? – спросил он. – Я могу показать.

И он повел нас кратким путем до автобусной станции вблизи Нью Дели Рэлвей стэйшан. Сразу купили с его помощью билеты до Агры на вечер в департаменте по туризму. Человечек в очках и застиранной рубашке хотел было заартачиться: люди по бизнес визе и по студенческой здесь не обслуживаются, идите в общую очередь. Но смягчился, потому что увидел наши слабые английский и хинди, да и в Индии две недели – зеленые и несмышленые.

– Тике, – махнул рукой и выписал два билета вторым классом.

Ашутош, оказалось, и вправду не знает Дели толком. Из-за страха купил себе билетик за три рупии, чтобы пройти через вокзал на другую сторону. «Вам не надо, вы иностранцы. Если остановят, делайте вид, что ничего не понимаете». А нам и вида делать не надо было. Мы и так ничего не понимали.

Оказавшись возле знакомого уже входа в метро, думали поедем подземкой. Но Ашутош повел нас к автобусной остановке.

– Хочу показать вам самый главный университет в Индии, Джавахарлала Неру, где я учусь.

Кондуктор в автобусе подошел было к нам, но Ашутош подал за нас несколько рупий.

– Ашутош, не надо, мы сами, – неловко попросила Наташа.

Он предупредил ее отказ

– Нет, Наташ, вы мои гости.

Я прекрасно видел, что наш знакомый беден, и, казалось, даже благороден. И от того еще больше не хотелось, чтобы он платил за нас…

Университет Неру был пуст в воскресенье. Все либо отсыпались, либо куда-то выехали. Лишь редкая горстка студентов бродила по обочинам дороги в лесопарке, в котором кое-где возвышались учебные кампусы и общаги.

Побродили. Показал нам возвышенность, с которой просматривалось пол Дели. А затем предложил пообедать в студенческой столовой. Разумеется, мы не удержались от любопытства узнать чем питаются в лучшем вузе страны.

Внутри никто на нас особого внимания не обращал – что значит высшее образование. Да и по словам Ашутоша, здесь немало иностранцев училось. В том числе и из России. Мы сели за столик и через пару минут перед нами оказались подносы с рисом, тушеными овощами, кефиром. Сам он ограничился сухими роти и щепоткой алу гоби. И чтобы совсем унять голод, изрядно увлажнял желудок порциями воды из кувшина общего пользования. Мы так обрадовались кефиру, что попросили еще и вслух помечтали для полного счастья о рыбке. Ашутош и это для нас исполнил. Помимо чашечек с белым дахи оказались и по два кусочка жареной рыбы.