Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь

– А ты будешь? – предложила я.

Ашу деликатно отказался, хоть и уверял, что не вегетарианец.

Мы враз слопали по две порции овощей и прочего и, потирая сытый рот, вылезли из-за стола расплачиваться.

– Сколько?

Ашутош снова замотал головой:

– Нисколько. Я пригласил вас сюда, я и за все заплатил. Если бы я к вам приехал в Россию, вы бы меня тоже угощали.

Мы кивнули, но смутились: как-то выглядело, будто он напрашивается уехать из Индии, как нам уже за эти недели успели надоесть многие с улицы: «Помогите нам уехать хоть куда. Мы любим Россию. Лишь бы из этой страны зарубеж». Промолчали. А бедный Ашутош жалобно шуршал в кармане остатками рупий. По глазам его было видно, что после сторупиевого обеда ему придется на несколько дней стать последователем Махатмы Ганди и поститься.

Чтобы скрасить огорчение, решил показать нам свой факультет.

– Правда сегодня классы закрыты и кафедры. Но так посмотрите.

У самого подъезда столкунулись с его преподавателем русского, который при виде нас очень обрадовался.

– Здравствуйте, – заговорил без акцента и запинки. – Я очень рад, что Ашутош – мой самый лучший и способный студент – нашел себе друзей из России. Я сам на днях вернулся с конференции из Москвы. А знаете, нашему университету не хватает книг на русском. Было бы здорово, если бы вы смогли как-то наладить связь с нами и высылать нам книги. Все затраты берет на себя вуз.

Мы пообещали попытаться что-нибудь сделать, хоть и не представляли себе как и что.

Попрощавшись, вошли в мрачное пустое здание с рефлеными окнами без стекол.

– Зимой у вас, наверное, холодно учиться? – поинтересовался я.

– Бывает, но мы привыкли. И одеваемся теплее.

Полазили на веранде, поднялись на крышу. Вдохнули свободный воздух Дели. Охнули красоте. И вернулись вниз, где у самого входа обратили внимание на низкорослые широколистные пальмы.

– Это банановые, – пояснил Ашутош, – но плоды уже студенты оборвали, еще зелеными. Вообще тут почва плохая и студенческие отряды сажают тут и заботятся о растениях особо. Иначе ничего не вырастет. Я тоже вхожу в студенческий совет. Наш профсоюз часто выступает с митингами. Проводим конференции…

И так, слово за слово, он перешел к тому, что он коммунист. Восхищается бывшим СССР: «жаль только, вы не дождались, не дотерпели». И вся его жизнь – это борьба за чьи-то права. Он отказывался от пиццы, кока-колы, от всего буржуазно-разлагающего, а мы наивно полагали, что он следует здоровому образу жизни.

И в таких разговорах дошли до автобусной остановки, где ознакомились еще с парочкой Ашутошевых друзей-однокурсников, таких же, как и он, зажатых, скромных активистов-коммунистов в дешевых штанах и с умными взглядами будущих профессоров лингвистики, как и сам Ашутош –двадцатишестилетний аспирант.

Поехали дальше.

Автобус быстро домчал нас до храма Лотоса. От остановки мы прошли вдоль ограждения. Людей вокруг было много. Я увидел торговца солнечными очками, что разложил свой товар на коробке у дороги. Очки были модные на вид и прямо-таки тянули к себе. Возможно, мне нужно было самоутвердиться, да и глаза слезились от солнца, поэтому я решил купить одни себе.

– Сколько?

– Десять рупий.

Я удивился цене. Торговец – редкий из тысяч, кто не врал иностранцу.

Когда я померял их, сестра пришла в восторг.

– Да, они классно на тебе сидят. Бери.

И я взял.

Народу тьма. Толпы желающих попасть в храм вереницами текли в него. Ашутош купил воды, напоил нас. Мы в какие-то мешки запихали свою обувь и отдали на сохранение. И так и шли босиком по длинным жестким половикам. Я поразился и зауважал Ашутоша, когда он совершенно не по-индийски взял Наташин рюкзак и понес его сам. Она же просто таяла от восторга. Я уже понял, что у нее на уме.

Внутри храма оказался огромный зал, похожий на оперный. Да и внешне он мне напомнил Сиднейский оперный театр. Впереди даже сцена с микрофоном, но никто не выступал. Нас попросили не шуметь и показали на ряды сидений, что подтверждало мысли – это не храм, а концертный зал.

Мы сели на жесткие сиденья и замолкли. Я устремил взор вверх. Купол храма Лотоса увенчивался расходящейся лучами звездой высоко над головами. Хотелось смотреть и смотреть, и не отрываться. Я попытался прислушаться к звуку сердца, послушать что оно пытается нашептать мне, пробиваясь сквозь толстую кожу бушевавших мыслей, чувств, обид, надежд, беспокойств, воспоминаний. Я попытался сделать это, но не смог. Я напомнил сам себе маленького ребенка, дернувшего бессильно веревки, пытаясь сдвинуть привязанный валун с места. Валун не шелохнулся.

Медитация оказалась мне не по силам. Шепот сердца заглох. Лишь слышались еле уловимые постукиванья. Это меня раздражило и чувства обернулись легкой скукой. Почувствовал как спина, шея от откинутой к куполу головы затекли. Да и пятая точка захныкала.

– Ну что, может пойдем? – шепнул сестре.

– Да, – легко и быстро согласилась.

Мы втроем встали и боком, как крабы, покарабкались через пустые сиденья.

Ну а дальше очень скоро мы расстались и Ашутош проводил нас снова на вокзал. Усадил в купе. Когда поезд тронулся, он с тоскливой улыбкой помахал нам и мне это напомнило преданного пса, которого бросают хозяева, навсегда покидающие дом.

Доехали.

Чтобы не прощаться с попутчиками, угостившими нас конфетами, спросили: «Агра ли это?», хотя сами знали ответ.

Агра Кант – самая далекая железнодорожная станция от Кандари.

Сойдя на платформу, нас уже атаковали:

– Хело, сэр! Такси? Йес?

И начали уговаривать на страшные цены. Мы сказали, что нам нужно до Кандари.

– Хандред рупий. Очень далеко! – перекрикивали друг друга.

Мы, еще такие неопытные и неотесанные, и то почуяли обман. Вышли на улицу. Там их кучи этих рикш.

Что нам делать? Ночь. Мы одни. И не хотим ехать за сотню. И настоящих цен не знаем. А если откажемся, не здесь же ночевать. Пешком не дойдешь. Это явно напоминало шантаж. Снова отчаяние овладело нами, но тут мы увидели Тануджу с ее подругами.

Ринулись к ним.

– Тануджа, привет, за сколько вы едите до Кандари? Можно с вами?

– За 50 рупий. Но у нас тесно. Чемоданы.

– Эх, вы! – я устыдил лжецов. – Врать.

Но они стали наглеть и отказываться везти нас. Мы пошли по рядам, оповещая всех заранее: за 50. Насмешки. Театральные взмахи рукой. Один из последних не выдержал и молча поманил следовать за ним к его повозке.

Я помог ему вытащить его драндулетину из ряда остальных, потянув рукой       за решетку над колесом. Раздались недовольные возгласы других. Но напрасно. Мы уже мчались по черной Агре, потому что уличные фонари не работали и путь нам освещал только образ очаровательной Тануджи, которую мы, похоже, стали обожать еще больше.

                        17

Не заходя в общагу, я увидел через дорогу Зафара и направился к нему. Тот развалился на табурете у ворот и трепался как обычно с сикодями, поигрывая их дубинкой.

– Приехали, наконец? – спросил он.

Я не знал как начать.

– Суки они оказались. Мы с ними поругались, – выпалил я без предисловий.

Он привстал в изумленьи, округлив глаза.

– С кем?

Неужели они не доклали ему, какими сволочами мы оказались.

– С телками этими. Юли, Тани, Мадины. Проститутки они. Бабы базарные.

Зафар начал успокаивать.

– Нет, Саш, не надо. Не смотря ни на что нам надо держаться вместе.

– Какой вместе?! – я вскричал. – Ты бы видел как они нас. Ты же вон не стал с нагаленцем дружить.

С этим он согласился. Только качал головой и охал. Тема себя исчерпала. Он не стал вдаваться в подробности. А я повернул к себе.

К моему приходу, оказывается, на нашем этаже прибыло пополнения. Два сухих черных парня. Зафар доложил, что с ними еще две девчонки. Парни немного стеснялись и я не стал приставать к ним с расспросами.Их поселили напротив вьетнамцев. Один был длиннющий и худющий. Похож на джина. А другой маленький, тщедушный, с красивыми живыми глазенками и религиозными наколками на руках. Запястья обмотаны нитками, увешаны браслетиками. Позже узнаю, что он вроде религиозного песнопевца на родине, или брахмин. У него свои последователи, паства ли. Приехали они из какого-то Тринидада. Где это, бог его знает.

День кончился.

Мне хотелось выспаться и я соизволил придти только к нудному Шриваставу. Наташа сообщила мне новость, которую я и так уже знал. А поскольку тринидадка уже ушла, я ее не видел. Да и зачем? Когда я вот-вот заполучу пухленькую суринамку с лицом, как с обложки «Вок».

Наступил обед. И прежде чем бежать к типинам, я предложил прогулятья в Кандари попить соку, отовариться фруктами.

На оживленном перекрестке стояла простенькая тележка, а за ней простодушного вида худой высокий парень с красивым лицом. На таких тележках обычно все дешево.

– Китна? – указали на пожухлые сантры.

Тот засиял.

– Атарах, восемнадцать. Для вас подешевле.

Он сказал, что его зовут Сунил и быстренько пригласил нас в гости. Мы не отказались. Это был лучший вариант, чем идти на скучную грамматику. Тут же он свернул коробки с фруктами, пристроил на тачку и покатил по улице, гордый, что мы идем рядом в его хибару.

– Я знаю Рапип (так он звал Равива) и Кришну, – я не понял про какого Кришну он говорит, но не переспросил. – Я познакомлю вас со своими. Покажу, как я живу. Жаль, что вы не прихватили своих друзей. Рапип уже был у меня в гостях…

Миновали обувную фабрику, не сильно углубляясь в трущобы, и он провел в ворота двухэтажного здания, в котором располагались тесные квартирки-норки бесчисленных семейств.

– Сита, Раму, идите сюда! – звал он своих, верно, родственников.

Событие мирового масштаба. Нас усадили на высокую кровать в утлой комнатушке со старым телевизором и не отстающим от него холодильником. Окружили вниманием и почетом. Неотъемлемо в руки дали по жестяному стакану густой уттарпрадешской воды. Снова мой язык воспротивился. Но жара и добродушие пригласивших заставляли глотать противные глотки. Управившись с водой, стали посипывать принесенный горячий молочный чай с пряностями. Сунил сидел рядышком и все пытался настроить на оживленный разговор.

– Ваша страна она какая? Жаль, я нигде не был. Ничего не видел. Я хочу уехать из Индии.

Каким бизнесом в вашей стране я мог бы заняться? У вас там фрукты продаются? Я мог бы и соком торговать…

Мы сидели жали плечами. Фруктами торговать у нас и азербайджанцев хватает. А соки не пойдут. Выжимать не из чего. Наивный он. Даже жалко.

Улыбка не сползала с его лица. Мешали только полчища комаров, словно Сунил жил в болотине. Чтобы как-то отвлечь нас от страшных насекомых, порезал два яблока, отделив от загнивающих боков. Мы ели эти ароматные, но не сочные дольки. В Агре все яблоки рассыпчатые, мучнистые.

А он продолжал увещевать нас про родню, знакомых и прочее: сестра живет возле Таджа, ее муж – там гид. Сам Сунил в мае будет жениться и мы – почетные гости. Дома в Агре стоят хорошие по сто лакхов. Он живет с младшим братом, который помогает ему торговать. С санстханскими он очень дружит и они все у него покупают фрукты. На днях были выборы. Дуканщик из Кандари победил и стал депутатом. Цены на рис подорожали…

Мы сочувственно кивали и поглядывали на часы. Нас приходили по очереди смотреть его родственники от мала до велика и мы все же решили сходить на грамматику, хоть и без обеда.

Фруктовый торговец проводил нас до дороги и взял с нас клятву не раз еще заглянуть к нему. Я не знал, нравится мне это или порядком надоедает. Когда все хотят с тобой дружить и зовут к себе. Хватит ли времени на себя любимого? И прочее.

День прошел.

Зафар снова засел в одиночку смотреть телевизор и никому не позволял переключать каналы. Повернул ко мне голову, когда заплясала реклама.

– О, Саш, забыл сказать. Зря вы поругались. Мы такой фильмушку в Багване сегодня смотрели. Блин, такие сцены эротические. И чо вы не пошли?

– И чего там интересного было?

Я снова проигнорировал призыв к перемирию.

– Э, такая артистка красивая… Хе-хе, смешно, я с Юлей сел на рикшу. А она ему: Чало, чало. Ой, чуть животик не лопнул… Чало, чало…А Таня, она это…

– Ну а девушка? – я его перебил. – Как там героиня, красивая, говоришь?

Он тут же забыл про Таню. Мне о врагах даже слышать было неприятно.

– О, Саш, она в десять раз класснее, чем мы тогда смотрели, – он и голосом не изменил, что наша компания распалась.

– Да ну, – не поверил я. – Она ведь офигенная была.

– Не, если посмотришь, сам убедишься. И фильм такой – в напряжении держит. И думаешь: чо, чо там дальше? Куда этой Гите Басре до ней…

Зафар, как и я, был помешан на индианках, индийских актрисах. Он был безума от Айшварьи Рай, которая уже стала сниматься в западных фильмах, и уже висела плакатом в его комнате. Он почитал стареющую Джухи Чавлу, не ахти какую Урмилу. Даже преклонялся перед древней стервозной Рекхой. И зачастую мы спорили, чьи красотки красивей. Потому что я предпочитал Табу, Рани Мухерджи, Бхумику Чавлу. Он фыркал как кот, угодивший мордой в таз с мыльной водой.

– Э-э, отстой. Саш, не ужели не видишь какие глаза у Ашваечки?

Как-то мы сидели в его комнате. Ничего не делали. Смотрели в потолок и толковали о жизни.

– О, Саш, хочу индианку увезти с собой, – сказал Зафар. – В Узбекистан.

В душе закопошилось.

– А ты не думаешь, что люди будут шушукаться?

– Да, конечно, будут судачить. На то они и люди – болтать. Ну посплетничают неделю, не

хватит- месяц, месяца мало – три, и этого мало станет – полгода будут говорить. Мало полгода – год, два, три будут говорить. Но перестанут, Саш. Надоест. Люди же, – филосовски пожал плечами.

И мне захотелось обнять товарища как спасибо, что нашел мне такой простой ответ на мое малодушие.

Мне наскучил дурацкий старый фильм с Шаши Капуром и я отправился к себе.

Баджра лежал на животе, листая на хинди Льва Толстого, и по-детски улыбнулся.

– Очень трудно?

– Бахут. Но интересно. Дильтясп.

Я улегся на его манер и принялся проглядывать «Войну и мир». Это даже на русском скучно и непонятно. Я с неохотой пересмотрел стопку книг. Мне тут же надоели дурацкие учебники, что нам продали для занятий, и я попросил на пальцах монаха научить меня тайскому.

Баджара обрадовался как ребенок, чуть не захлопал в ладоши. Я подал ему первый попавшийся лист со стола. Им оказалось письмо предупреждение о наших с Зафаром похождениях на второй день моего приезда. Я улыбнулся недавним воспоминаниям.

Свами тем временем старательно выковыривал – иначе и не назовешь их буквы – тайский алфавит.

Однажды Орбит рассказывал Наташе, что знает тайский, потому что часто ездит в Бангкок за своими делишками. Почему бы и мне не овладеть им.

Я посмотрел на буквы.

– Нет, это очень трудно, – засмеялся я Баджаре.

– Нахи, нахи, – тряс он головой. – Изи, изи, легко.

Ночью мы опять занимались муайтаем на крыше. Так лучше. Без свидетелей.

Когда Зафар видит как мы забавляемся в коридоре, имитируя поединок, он злится и снова ревнует. Поражает его собственничество по отношению ко мне. Как в детском садике: «С ним только я длузу!»

Я обучал тайца теквондо. Он меня тайскому боксу. Зашло далеко за полночь, когда мы вернулись в комнату, оба разгоряченные и облитые потом. Кровь бурлила, а пора было спать. Лежа рядом, Свами показал буддийскую монастырскую медитацию после тренировок. Левая рука на животе, правая на груди. Левая рука на грудь, правая вдоль тела на кровать. Левая вдоль тела, правая на животе. И так, пока глаза не сомкнутся. Замечательное успокоительное средство сердечно-сосудистой.

Я уже видел сны. Витали мандиры и ситары. Черные улыбчивые девчонки. Сунил. То один, то другой…

18

Во вторник приехали армянки. Мне было жутко интересно увидеть их, ибо я, учась на юрфаке, просто умирал по этим заносчивым красоткам с картавым акцентом и черными глазами, модной до вычурности одежой.

И вот они, новенькие, пришли на первый урок. Мы с Зафаром горели от любопытства по новым девчонкам. Одна была здоровенной девкой, но, как мне показалось, красивой. Вторая страшненькая, старенькая и похожа на продавщицу из магазина сельпо. Анна и Гохар, или просто Гоха.

Есть расхожее мнение – толстухи покровительствуют худышкам. И хотя Гоху не назовешь худышкой, ей была уготована роль второго плана. Видно, потому что Анна хоть и была откровенной толстухой, но, повторюсь, с довольно привлекательной мордашкой и волевым высокомерием. Настоящая женщина-амазонка.

– Да она ничего.

– Ну да, та что повыше, – так мы шушукались при Наташе с Зафаром.

– Да вы что!? – возразила она. Питабмор отвернулся к доске писать закорючки девнагари. -Нет же, приглядитесь, у нее бошка большая.

Женское мнение всегда намного строже мужского. Но и правоты нельзя было не признать.

Зафар кивнул.

– Нда, Наташа права. Если приглядеться, то эта армянка страшновата. И башка в натуре большеватая. Ну Наташ, – он артистично умаслил голос. – Все-таки ж чуть-чуть же в ней есть что-то.

В общем, до некоторых пор та нам обоим нравилась. А Наташа волновалась, как бы я от отчаяния не набросился на первую попавшуюся армянку по старой памяти и за неимением чего-то лучшего.

Мы все сразу же познакомились, так как русскоязычность сближала за дальними далями, хотя мы оставались чужими мирами по прежнему там – Россия, Армения…

Дни шли…

Не зная как ездить на рикшах без огромной компании, нам теперь только и оставалось, что пешком бродить по Агре на удивление местных. Солнце палило в глаза. Асфальт раскалился и сделался мягким. Мои сандали приклеивались.

– Куда двинемся? – спросил я сестру.

Она вылезла из-под очков.

– Ну так, как крысы, карту города осваивать наугад. А хочешь, вон видишь вывеска «До Таджа 11 км»? – пойдем туда.

Я присвистнул от такого смелого решения, но идея мне понравилась. Пешком из Кандари. На такое не каждый бы решился .

Вот уже часа два город все ползет и ползет, воздух расползается сизой дымкой. А до цели еще немеренно.

Вот прошли Санджай плейс и Холидей инн. Миновали Сен-Джон колледж и буйный шумный Раджа ки Манди. С каждым новым километром узнавали какие-то здания, вывески, мимо которых некогда проезжали. Знали, что эта дорога ведет прямиком к Садар базару. И если не до Таджа, то до него обязательно нужно добраться.

На пересадочном пункте Сайка Такия, откуда дороги расходятся звездой, ноги начали отваливаться и скрябать дорогу. А на вывеске гласило, что до Таджа осталось шесть километров. Упасть бы на обочину и валятся. На предложения рикш подвезти мы наотрез отказывались. «Нахи чахие. Кхуд – сами».

На широкой проезжей части, рядом с перекрестком, мы с восторгом евреев в пустыне, что плелись за Моисеем, заметили лавочку. Такие обычно стоят на автобусных станциях. Но в Агре нет внутренних автобусов. Мы не преминули плюхнуться. Ноги гудели и в ступнях, и в икрах, и в ляшках. Отдыхали минут двадцать. К нам подсел подозрительный тип с полным пана ртом. Долго присматривался, подсел ближе уже с распросами. Говорил невнятно, со свистом в прорехах между зубами. Как могли отвечали и в итоге решили свалить, сославшись на то, что хинди не понимаем и торопимся.

Вставать не хотелось, но и сидеть дольше было глупо. Пошлепали дальше. По бокам кончился тротуар и дома сменили густые заросли типичных уттарпрадешских кустов.

Вскоре около нас притормозила рикша.

– Садитесь.Куда вам?

Руки в брюки идем дальше.

– Не, мы пешком, гуляем, – даже не поворачивая лица.

– Тадж?

– Да, Тадж, далеко еще? – тут мы сделали непростительную ошибку, спросив рикшу помощи.

– Очень далеко. Вы пешком не дойдете.

Мы и без него начали этого боятся, а тут его предостережения.

– Так садитесь. Я ваз довезу.

– Сколько?

– Договоримся.

– Так сколько?

– Бесплатно.

Что за праздник, или розыгрыш? Решили поймать на слове.

– Неужели правда? – запрыгивая в кабину.

Ломая английский с хинди мы так общались. Он уверенно куда-то гнал, предположительно в Тадж.

– Я могу так сделать, что вы пойдете в Тадж Махал бесплатно. Но при одном условии, договорились?

Мы внимательно слушали.

– Нужно посетить два-три магазина. Покупать не обязательно. Просто походите, посмотрите. Если что понравится, покупайте. Но не обязательно. У меня сын гид в Тадже и знает лазейку.

– Все понятно, – пошептались мы. – Надо сыграть клиентов. А ему дадут комиссию.

Через некоторое время он остановился и сбегал в ближайшую лавку. Принес две холодные с ручейками на боках бутылки с водой. Это нас подкупило. Приятная влага освежила глотку и сподвигло помочь этому человеку. В конце концов, мы проветрится пошли, не так ли. Все же разнообразие. А тем более в Тадж бесплатно.

Первый магазин был ювелирный. Салончик небольшой. С витриной, в коей нашпиговано серег и колец, и просто камней немерено. Мы сели на табуреты как в барах. Продавцы подобострастно выложили товар. Мы долго примеривались и все не знали как уйти.

Торговец, бородатый плотный мужик, объяснял, что это вот аметист, это рубин, малахит.

– А вот этот камень продается только в Агре и нигде больше в мире, – говорил он. -Звездный. Видите, если направить свет, то появляется посередине как бы звезда. А есть еще лучше. Есть камни, где сразу несколько звезд. Это настоящий. Видите, звезды переливаются. А на фальшивом камне дельцы просто выпиливают крестик и покрывают лаком.

Я шепнул Наташе.

– Похоже, скоро мы начнем разбираться в камнях, как заправские ювелиры.

Я сидел рассматривал кольца. Золотые, серебрянные печатки. Как вдруг вошли иностранцы в шортах и с видеокамерами на шее. Мы тут же рванулись, попрощались и вернулись к своей рикше. Али встретил нас сложа руки.

– Что нибудь купили? – спросил он с надеждой и немного строго.

Мы мотнули головами.

Следующий магазин был куда как шикарнее и больше. Располагался на возвышении со своим подъездом.

– Тут пробудьте минут пятнадцать, – попросил Али.

Внутри работали кондиционеры. Настоящий хэндикрафт бутик. Тут продавались всевозможные побрякушки, камни, платки, мраморные слоники, чашки, вазы. Кроме нас тут были еще иностранцы. Атмосфера не такая приставучая. Здесь мы впервые потрогали кашмирские шали. Даже я, чуждый болезни по тряпкам, не удержался от восторженного возгласа. Так ткань была нежна и мягка. Удивительное ощущение. Словно гладишь не совокупность тонких ниток, а щеку томной красавицы.

– Посмотри сколько стоит, – спросила сестра.

Я повернул этикетку.

– Двести пятьдесят рупий.

– Дорого. Когда поедем в Кашмир – там подешевке купим.

– В Кашмире дороже, – буркнул продавец, положив руки за спину.

Мы не поверили.

Отсчитав по часам на телефоне пятнадцать минут, мы благополучно вышли вон.

И опять рикша спросил, не купили ли мы что себе. Он явно не ожидал встретить таких жадных и упорных иностранцев.

– Тут не говорите, что вы из санстхана и хинди знаете.

Третий хэндикрафт дукан находился в подвале. Мы спустились вниз. Улыбчивый мужик с внушительным животом провел нас внутрь, распрашивая откуда мы, как нам Индия.

– А вот это станок, – он показал рукой. – На нем делают лучшие в Индии ковры.

По его команде человек уселся за станок и начал нанизать твердые нитки, прихлопывая их какой-то чуркой.

– Вот так трудятся ремесленники. Пройдемте дальше. Вы что-нибудь хотите? Чай, воду, колдринкс, может бир?

Мы пожали плечами и решились:

– Воду. Вотер.

– Водку? – послышалось ему наше английское, он аж подпрыгнул.

– Нет, не водку, а воду.

Мужик успокоился и послал мальчишку на побегушках за питьем.

Он был подозрительно щедр. Мы согласились на воду, получив новые две бутылки. Он долго водил нас по залам, показывая разные ковры, и все следил за выражениями наших лиц, на каком предмете обнаружится интерес.

– Ну какой ковер вам нравится? – настойчиво спрашивал он. В нем уже сквозило нетерпение.

Я же уже вошел в роль богатенького и привередливого иностранца. Кривил лицо, склонял голову набок, как если бы приценивался. Тыкал пальцем показать то или это, а потом снова мотал головой. Мол, все хорошо, а вот того самого что-то не вижу.

– Хорошо, пройдемте в другой зал.

И мы вновь попали в ювелирный. Я снова смотрел печатки. Он показывал Наташе бусы, серьги. Я спрашивал показать огромный алмаз с голубиное яйцо. Он недоверчиво сказал, что это дорого стоит и для любителей коллекционировать. Снова расписывал звездный камень. Казал рубины, аметисты, жемчуга. Все это начало уже рябить перед глазами. Мы начали подумывать как бы убраться. Решение как всегда не приходило и мы надеялись на некое проявление свыше. Когда и его не последовало, пришлось честно сказать, что выставка произвела неизгладимое впечатление. Но нам пора идти. Если что, подумаем. Он отчаянно удерживал чуть не за руку, и под конец снизошел до «купите хоть платок шелковый, утираться». Мы оценили его шутку улыбками и поднялись наверх.