Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь

Отделение по делам иностранцев – это длинный одноэтажный барак. Прочие отделения – уголовные, административные, транспортные – были такие же. Сумрачные, с низкими, узкими, закопчеными окошками. Внутри, как в коровнике, только вместо стойлов длинные столы и перед ними старые провалившиеся диваны. Снаружи тоже сарай сараем.

Нас завели как преступников. Усадили в низкий проваленный диван, что искусственно заставляло нас смотреть на трех столоначальников снизу вверх. И это должно было наполнять наши сердца страхом и уважением. А они – молодая тонкая строгая женщина, толстый усатый барбос и какой-то русскообразный наглый насмешливый мент. Все в гражданской одежде. На столе к стопочкам бумаг, прижатых от ветра красивыми разноцветными тяжелыми шариками из стекла, наш прилизанный подложил им и наши дела в папках. По очереди они разбирали каждого, требовали загран, тщательно любовались изображениями. Когда дошла очередь до моего паспорта, наглый русскообразный усмехнулся и передал всем остальным тоже посмеяться.

– Ты что, раньше девочкой был? – спросил он меня, заглядывая глубоко в глаза и прощупывая насквозь.

Для заграна я в то время фоткался длинноволосый по плечи.

Кровь брызнула мне в лицо от гнева. Я сдержался выводиться и натянуто-презрительно улыбнулся врагу.

– Смейся, козел, мне по барабану, – сказал я ему вслух, улыбаясь, по-русски.

Смешки сошли с его лица и он напрягся. Мне, конечно, стало не по себе. Я ведь в ментовке, в чужой стране. Мат и собака понимает.

Казалось, мент затаил злобу.

Досталось под орех и Свами джи. Он скромно уселся в угол и, ни капли не понимая, пробовал улыбаться, когда они оглядывались на него и с издевками говорили о нем:

– Вон бог сидит, да бог? Хе-хе.

Мне стало обидно и за него.

– Менты есть менты, – подумал я. – Везде они одинаковые.

Почудилось, что они и правда русские. Только слегка темней. Я подловил себя на мысли, что уже отношусь ко всем, как просто «гады и нормальные». Цвет кожи людей стал для меня принимать как бы нейтральный оттенок.

Уладив все формальности, мы покинули барбосов оставаться в этом темном затхлом бараке. А Ия обещала, что нас тут чаем угостят… их, наверно, угощали…

До санстхана мы доехали довольно быстро и без поломок.

После обеда снова отправились гулять на Ямуну, желая добраться вдоль берега до Тадж Махала. Увы, нам это не удалось. Мы забрели в такую глухомань, что уже далекие окраинные крестьяне нам кричали:

– Сап, сап! Джанвар! Не ходите, тут кобры и дикие звери!

Внемля голосам и разума и людей, мы повернули назад и полезли вверх по берегу, зарывая ногами змеиные норы. Бродили вдоль огородов, полей, набрели на кинологический центр, граничащий с забором с очаровательными дачками, где на грядках орошались аппетитные огурчики, перчики. Через забор свисал маленький, еще неспелый гранатик. Клумбочки с тюльпанчиками, кустики розочек. Лавочка у калитки. Типичная среднерусская картина. Только степенная матрона в сари и с лейкой говорила об обратном.

Солнце предупредительно тускнело, чтобы внезапно закатиться за горизонт. Мы спохватились. Далековато загулялись и повернули назад. Мимо столбов, где электрики чинили провода. Мимо перекрестка с дремавшими велорикшами. Давайте домчим. Нет, мы гуляем пешком. Дама с болонкой на поводке церемонно кивнула «Хелоу».

Стемнело. Немного страшно.

                              11

Когда я вошел в стеклянный кабинет, сел, поздоровавшись, перед двумя тетками в сари, разволновался страшно: даже пот выступил, голос осип и сердце бухало по горлу. С одной стороны нужно постараться не упасть в грязь лицом, с другой, как учила Катька, что ездила сюда до нас за несколько лет, нужно не лезть из кожи, ибо если наврешь, тебя отправят учиться в старшую группу, а ты к ней не готов. К тому же нас запугивали еще в России, что если ты не справишься, тебя выгонят, будешь обязан платить штрафы и за обучение и за перелеты! Это ж такие деньги, что нам и не снились.

– Ну что ж, расскажи нам что-нибудь. Историю какую-нибудь, – попросили меня.

Я понял женщин. Но, ей Богу, как они это сказали? Как я понял? Это осталось для меня секретом.

– Эк коа тха, – начал я рассказ про умирающую от жажды ворону, как-то втемяшущуюся кусками в голову издревле. – Йе коа пьяса тха… Вах… – я запнулся и растерялся. Я больше не знал что говорить.

Меня определили в первую группу. Врать все равно не получилось. Ну и ладно. Зато легко учиться будет. И экзамены сдам. Штрафов платить не придется.

Так что, воспользовавшись сумятицей приезда, мы долго не учились и били баклуши. Хаживали то в одну, то в другую группу.

Больше всех мне нравился из преподов Питамбор. Непонятно, что вел, но веселил народ постоянно. Лет пятьдесят, рослый, с полагающимся брюшком. Похож на старого барбоса или даже гоблина, потому что уши оттопыренные и волосатые прямо на хрящах.

Нас с сестрой сразу окрестил: «Александр и Александр систер.» Несколько уроков подряд он спрашивал у меня сколько времени. Я не кумекал, и отвечал, что у меня нет часов. Он снял с руки свои и надел мне:

– На, носи и будешь теперь каждый урок говорить сколько времени.

Группа хохотала до слез. Я посмеялся, но не посмел принять подарок. назавтра я их вернул и показал, что у меня есть время в телефоне.

Юльку же почему-то звал только по фамилии. Кузьмина.

И в мужском общежитии Свами не давал покоя Зафар. Ему доставляло удовольствие измываться над монахом. Он задавал сальные вопросы, была ли у него девчонка, спал ли он с ней. Если спал, сколько раз, как.

Я видел, что бедный монах уже начинает нервничать, но все еще сдерживался. Но Зафар не отставал. Поняв, что Баджра не знал девичьего тела, он, узнав, что на тайском дрочить будет как матудао, постоянно спрашивал и ржал как безумный:

– Свами джи, ты сколько раз матудао?

И это матудао преследовало Баджру по десять раз на день, каждый день. Наверно даже во сне. И если Свами джи настолько святой (он словно пришел из легенд о раннем буддизме), что все для него были хорошие, то насколько же Зафар оказался шайтаном, что единственный сумел вывести Баджру из равновесия. Случился даже инцидент.

Зафар, не считая Свами за мужика, да и за человека тоже, не дал ему смотреть телевизор, вырвал пульт. Тот и огрел его, ухнув кулачищем по спине. Узбек взбеленился, схватился за нож:

– Я тебя сейчас на куски порежу!

Монах перепугался, но худшее не произошло.

Потом Зафар снова не дал смотреть Баджре футбол и с тех пор они сделались злейшими врагами.

Позже узбек решил пойти на мировую, но таец его так и не простил, за что заслужил наконец-то от Зафара уважение за твердость.

Может узбек вообще считал тайцев за их добродушие (буддисты же) поголовно голубыми. Он и к Тампатре приставал так же. Тампатра – маленький, коренастый, с нисходящей улыбкой во все лицо, бывший сосед Свами джи. То ли Зафар распустил слухи, то ли правда, но поговаривали, что этот Тампатра гей.

Зафар посекретничал:

– Я как-то этому Тампатре говорю: хочешь я тебя трахну? Тот, ага, давай. А я сразу: вообще-то нет, не хочется. И ушел. Он, представляешь, расстроился. Обиделся.

Не знаю причины, но весельчак этот Тампатра через месяц неожиданно покинул санстхан и Индию, уехав домой, никому так и не объяснив почему.

Мне казалось, что виной этому был несправедливый Зафар.

Но в личном плане, казалось, я преуспевал. У меня было столько претенденток, что глаза просто разбегались.

Мы с Зафаром бежали по коридору учебного корпуса на обед после занятий. Вдруг у перил я заметил группу черных девчонок. Я еще не понимал, кто они. Все сливались воедино. Одна только девушка, с которой я переглядывался у секретаря Хариша выделялась для меня. Я решился.

Как только мы с ними поравнялись, я приодернул Зафара.

– Как тебя зовут? – спросил я девушку, гарцуя собой.

– Ману, – ответила она, скромно улыбаясь.

– Ты очень красивая. Бахут сундар, – сделал ей комплимент.

– Ха, бахут сундар, – подтвердил Зафар.

Вся группа девчонок заулюлюкала, поздравляя Ману, что она приглянулась парням.

Мы довольные поскакали дальше. Я размышлял, что может ожидать меня с ней, с Ману. Какое развитие последует за знакомством?

В тивируме нас уже ждали полные горячие ланч боксы. Маниш и Хело Сэр приносили всегда вовремя. Сэмат, третий таец, эдакий тайский Иванушко; временами вылитый Пушкин: кудрявый, губастый, пошленький любитель женщин; он же местный скоморох – поедал третий типин.

– Что у нас на обед, Сэмат? – спросил я, хлопнув его по плечу.

– Бахат свадист, бахат. Кхаво, кхаво, – по обыкновению коверкал он язык. По- русски это выглядело бы: «Кусай, кусай, кусна осень.»

По телевизору казали клипы и я остался обедать здесь, вполуха слушая песни и раздумывая о Ману.

Вообще сердцем хостела – я уже понял – оказался тивирум. Здесь мы встречались, обедали, болтали. Место для тесной компании взрослых парней. Разношерстных и разнокультурных.

– Пойдемте смотреть кино, – сзывал обычно Сэймат по-вечерам, купив в Кандари некачественную старинную индийскую порнушку с толстыми старушками в купальниках и пузатыми усатыми дядьками, которые только елозили друг на дружке и разочаровывали зрителей.

Сгруживался в комнате весь наш этаж. Рассаживались на кровате и стульях. Почти друг на дружке.

На этот раз Сэймат купил дивидюшку с тайским боевиком на хинди. О таинственном муай тае – боевом искусстве родины Сэймата. И уже вечером тивирум забился до отказа.

На первом же фрагменте мы все вскрикивали и морщились одним общим стадом, когда бойцы падали высоко с дерева, ударялись спинами о ветки, и бились за кусок материи. Кто схватит и спустится вниз – тот победитель. Поражал реализм. Это-то и шокировало.

Помню, долго еще ходила шутка после этого фильма: Чаку,чаку (Ножик, ножик). Это когда герой угрожал ножичком безоружным бандитам, а мимо проходила бабуся-божий одуванчик с тележкой мачете на продажу.

В такой теплой обстановке, вжившись, я уже не цеплялся за прошлое. Здесь так много новых лиц каждый день, много пространства. И ты вполне доволен своим существованием, тебя несколько приводят в ужас мысли о возвращении домой через несколько месяцев. Разгульная для меня жизнь пришлась по вкусу. Я чувствовал себя обожаемым многочисленными поклонницами, потому что везде ловил на себе девичьи взгляды. Оставалось только выбрать. Денег непонятно откуда вполне хватало роскошествовать (баловать себя фруктами, свежими соками). Кажется, меня считали даже зажиточным человеком. Так что мне постоянно было лень даже написать строчку другую нашей подружке Таньке из Москвы, моему бывшему сокурснику Нико, единственному с кем я поддерживал связь, памятуя юрфак. Да, я начал обходиться без того мира и мне не было стыдно. Разве что мама и бабушка. Вот если б мы могли отправить им денег. Как только приобретем симкарты, сразу позвоним.

                        12

Под нами вселились новые индийские студенты. Я еще не знал, что они были из Гуджарата. Проходя мимо соседей, я не решался поздороваться, хотя мне приглянулась парочка девушек. Была там одна чудо-девица-красавица, стройная и… два метра росту. Я не думал, что индианки бывают такими высокими. Она тоже на меня взглянула пару раз, но я не отваживался подойти. Куда мне, шпингалету, с ней.

Первый раз гуджаратцы вошли к нам вечером. Я сидел, переводил примитивную сказку, а Зафар умничал о чем-то на моей кровати. Свами куда-то запропастился. Скрипнула дверь и в нее просунулись две хитрые коричневые мордочки.

– Можно зайти?

Мы напряглись, но зайти позволили.

Началось знакомство. Узбек решил всю инициативу разговора перевести на себя, но мне жутко захотелось повыпендриваться, изображая знающего хинди. К тому же у меня начали пробиваться ростки устной речи.

Зафар ревностно нахмурился.

– Саш, ну чего ты, если не знаешь, лучше не говори.

Я не обратил внимание и продолжил.

– О, как ты знаешь язык! – восхищались мной парни. Одного звали Хасмукх, другого Дешмукх. Малорослые, с живыми лицами. Хасмукх выглядел как маленький пройдоха, а Дешмукх носил очки и походил на батаника.

Откуда мы, откуда они – вот и вся суть разговора. Они будут учителями хинди, сдав здесь заключительные экзамены на получение степени. На другой вечер они снова поскреблись в гости. Зафару вдруг вздумалось наехать на них на пустом месте, а они, съежившись, все искали заступника в моем лице.

– Алишан бай, Зафар бай правда на нас сердится?

– Да нет, это он так шутит. Не берите в голову.

Я высказал ему, зачем, мол, набросился на бедных пареньков.

– Ой, да ладно, – растягивая слова, махнул рукой узбек. – Завтра снова прибегут, ластиться

будут.

На следующий день я встретил одну из гуджараток на лестнице. Решился.

– Намаскар, – поздоровался, с интересом ожидая как воспримет индийская девушка приветствие европейского парня.

– Намасте, – ответила.

Роюсь в голове. Нужно еще что-то сказать.

– А вы, студенты из Гуджарата, внизу готовите, да?

– Да.

– Надо же. И там же обедаете.

– Да.

Снизу поднялся какой-то индус. Заметил наши толки.

– Он очень хорошо хинди знает, – подивилась на меня гуджаратка ему. Наверно оправдывалась. И они принялись обсуждать меня.

Мне не понравилось ,что они говорят обо мне в третьем лице, словно меня не было рядом. Я постарался не сконфузиться. И поднялся на свой этаж.

Как приступиться к чужой культуре я не знал.

– Ты знаешь, – сказал с улыбкой Зафар. – Тут девчонку одну видел. Красивая, только чуть пухленькая.

Я оживился.

– Где?

– Она в какой-то группе, тоже приезжая. Я ее как вчера остановил и говорю: «У тебя глаза красивые». А она знаешь чего? «И что ты, говорит, в них видишь?» и так, ох, на меня зырк-зырк . Я отвечаю: «Любовь вижу в твоих глазах. Они у тебя как океан. Попадешь в них – утонешь.» Ой, бля, как ей это понравилось.

Я проглотил завистливую слюну. Хинди я продолжал не знать, девчонку не подцепил и не ведаю как. А он уже охмуряет. Я загорелся увидеть незнакомку и отбить у Зафара.

                        13

Я сидел как оплеванный. Этот недоносок уводил из-под моего носа такую классную девчонку. В наглую! Росказнями о каких-то своих кастовых отличиях. Видишь ли он брахмин чертов, в десятом колении. Дьявол его побери. Я был крайне зол и кипел от негодования. Наташа тоже недовольно дрыгала коленом, а потом как бы невзначай вытянула ногу и пихнула его по ноге.

Брахмин на секунду обернулся сказать «Извините» и, поглощенный соблазнением девушки, даже не понял, что не он виноват.

Я злобно углубился в чтение бизнес новостей. Буквы плясали перед глазами. Я не мог сосредоточиться. Переглянулся с сестрой. Пошли? Пошли.

Мы встали.

– Пока, Ниша, мы пошли, – попрощались с ней.

Тропиканка повернула на миг довольное лицо и благосклонно кивнула. И снова все внимание на брахминчика.

– Да черт с ней! – я выругался сестре только когда вышли. – Очень-то нужна.

– Ну да. Зазнайка и сразу нас предала, – согласилась Наташа.

– Зафар хочет, пусть бегает за ней…

Нас слегка выбило фиаско, ибо сроки поджимали, а жену мне еще не нашли. Ведь нужно брать быка за рога – пользуйся временем, когда еще идет процесс узнавания и прочных группировок еще не сложилось. Чуть зазевался и все друг по дружке разобраны. Мальчишки и девчонки, а также их родители.

Вечером я стоял у Вестерн Юнион на тропинке в женскую общагу. Со стороны санстхана шла Ниша. Я хотел было отвернуться, но она обольстительно улыбнулась мне и снова как впервые за день поприветсвовала:

– Хай. Кеси хо? Как ты?

– Все нормально. Саб тхик.

Я простил ее и мое сердце наполнилось нежностью. А может она избрала все же меня, ведь я в сто раз краше того типа с брахмином в коленях.

Позже я нашел сестру и похвалился случившимся. Она тоже простила девушку и почти полюбила ее как невестку.

– Fuck your proud! Как читал в одной книге по соблазнению, – произнес я торжественно и поднял палец. – Плюй на гордость, если девчонка нравится.

Но оставался еще Зафар.

14

Как и намеревался, я начал ходить в GYM. Всего за двести пятьдесят рупий занимайся в любое время, каждый день без выходных, хоть вообще не вылазь оттуда. Штанги, гантели, тренажеры – все было в достатке.

Ездил я с Сураджем и Сэматом, чтобы сэкономить на поездке. Сэмат, хоть и был простоват, щупловат, но мечтал накачаться, даже спортивный порошок купил, чтобы заполучить себе самую звездную шоколадную девушку. Чем черней, тем лучше.

– Нет, – говорил он. – Не хочу тайскую. Они белые и глаза некрасивые. Мне нравятся чолные, хе-хе. На Шри Ланке девуски класивые, чолные, на индианок похожи. Только еще луцсе, потому сто с пальнем идут, а тебе улыбаются. Афликанские тоже класивые. Чолные!

Меня смешило: сам темный азиат и хочет еще темней азиатку.

А те девчонки, среди которых была Ману, как раз и были шриланками. Ману Сэмату тоже нравилась. Он постоянно возле них крутился, раздражая шриланца Ракиту, который считал, что это его курятник и он – главный петух.

Да, качалка…

Мы все трое пыхтели до вздувшихся вен, а потом перед зеркалом напрягали бицепсы. Сурадж любил поздно ездить в GYM. Ужин отстывал, хотелось спать – и все это мне не нравилось. Утром трудно встать, опухаешь как пропойца.

Я и убежал на своих двоих пораньше один. А там быстро устал смотреть в одиночестве на себя красного и потного в зеркале, пихающего железо. Силы и задор быстро меня покинули и решил пораньше закончить.

Тьма облекла улицы в мягкое свое одеяло. Я не чувствовал страха перед дальней дорогой. Я уже одолевал это препятствие, хоть и не в одиночестве. Все стало своим. Пусть и не до конца.

Из приземистой хижины с горящим светом, открытой настеж дверью и надписью «Пулис» меня окликнули. Будь на их месте другие охотники до поболтать с иностранцем, я бы фыркнул, но это были представители власти, с которыми я не хотел ссориться. Я вошел. Меня усадили на неудобную табуретку, на которой и сидели остальные. Угостили густой водой, а потом сладким чаем. Стали расспрашивать откуда я, как мне эта дикая страна. Я кивал, хвалил Индию и ее народ, коверкал фразы, но они за это хвалили мой хинди.

Напоследок полицейские посоветовали быть осторожным и не ходить в одиночестве такими дурными дорогами в такое позднее время. А я ведь всегда носил с собой всю наличность, паспорт и авиабилет, утеряв который мне было бы весьма несладко.

Нет, со мной ничего не может случится, я не боюсь здесь ходить. Считаю места безопасными. Как хочешь. Наш совет.

Из подозрительности мне показалась искорка в глазах одного. Не предупредит ли ночных грабителей? Три ангела, что летали позади моих плеч сказали, что нет. И я успокоился.

– Все, спасибо за воду. Мне пора, – я киваю, встаю и покидаю добродушных ментов, которые, как я непреклонно верил, в любую минуту во всех странах готовы – нет, не придти тебе на помощь, а стать тебе врагом.

И вот такое ощущение, что ты идешь ночью. Глубокой ночью. Хотя от силы семь. Темнота такая, если выйти из-под света уличных фонарей, словно тебя сунули в чернильницу и закрутили крышку.

Так вот и я. Правда, сравнительно много еще народу сновало туда-сюда. Как муравьи. Таскают что-то, перетаскивают, возводят, ломают, тащут в дом еду, опорожняются по пути. Велорикши отдыхают на углу дороги. Лежат на раме, под позвоночник сиденье. Поражаюсь их умению. Все-таки надо родиться и вырасти в такой стране, чтоб ты не сдох от отчаянья. Каждый день выносить неудобства, драться за клиента, лгать туристам. Лишь бы выжить.

И вот я шел. Один. Белый. Место, ну совершенно не туристическое. В сознании: за твоими плечами стоит уверенность сильного человека, хотя ты относительно тщедушен и вряд ли сможешь оказать достаточный отпор. Но ты б этом не думаешь. Ты был здесь уже несколько раз. Как и теперь ходил в GYM. Только что мышцы твои знавали вес железа. Что тебе кто-то. Я еще в начале жизни в Индии. Ей богу, я не считал дни, не обращал внимание на календарь. Пусть живется как живется. И за это время я проложил здесь свой ментальный путь. Надеюсь, это понятно звучит. Скажем, навонял. Или обоссал, как собака помечает район. От того другая нанюхается и не станет здесь бегать. В моем случае – обижать. То есть, никто не пристанет с дурными намереньями, потому что ты успел почувствовать себя как дома.

Вдруг на меня мчатся два велосипеда, трехколески с пассажирами. В них едут Сэмат, Сурадж и… нагалендец. Я сверкнул глазами в темноте. Неужели это шанс? Матч реванш. Драться на пустыре. Хотя вдалеке вполне людно и мы между жилыми черными домами. Наверно опять по району свет вырубило.

Нет, благоразумие противилось.

– Лександер! – махнул рукой корейский богатырь. – Один ходил? Зачем?

– Да. Решил пораньше! – крикнул в догонку удалявшейся коляске.

Они уехали.

В миг в голову пришло: а ведь я интуитивно пошел раньше. Один. Встреться с нагалендцем там, волей неволей пришлось бы нарываться на драку. Отстаивать свои должки.

Интересно, о чем они там говорят с Сураджем? Верно. Кореец в тот вечер драки был с ними… заодно что ли? Нейтрален, но больше за них, короче говоря. Как ни крути – антропологическое сходство говорит само за себя.

Так, размышляя, я пересек большую дорогу. Машин здесь в такой час почти не бывает. У меня встал выбор: идти ли по черному пути. Там нет ни людей, ни жилых домов. Строится одна высотка в пять этажей. Считай пустошь. Или идти по гулиям. Где полно народу. Есть свет. Крики. Внимание к тебе. Внимание-то больше всего и пугает.

Решил не чураться народной толпы. И направил ноги туда. Хотя волновался. Но вспомнил правило: встречай все лицом к лицу и оно окажется не таким уж страшным. Так и сделал.

В гулее под балконами, на которых мамашки стряхивали белье, суетились дети. Не надоели мне. Не поднялись выше хело, хаваю.

Пройдя этот отрезок, вышел на перпендикулярную, более оживленную улицу. Торговая. С продавцами пани пури. Значит, считай, центральная. Свернул вправо. Должна довести до перекрестка, откуда недалеко до санстхана.

Люди не сильно оборачивались. Самую малость. Я осознал, что без сестры не представляю сверх мега супер зрелища. Просто мега. Значит, это Наташа суперзвезда, международная супер стар. В душе заворочалась легонькая зависть. Тут же и исчезла. Все равно она больше меня любит славу. Пусть и получает. А я прямиком к себе, потрепаться с узбеком.

Я подсел на кровать к Зафару – мы каждый день ходили друг к другу в гости. Самая любимая неиссякающая тема – это о своем прошлом.

В его комнате как всегда гольняком стоит чистота. Такая, что хоть с пола ешь. Даже эхо отдается.

Он лежит у стены, поставив одну ногу и ничего не делает.

Разговор залетел в далекие улочки узбекского кишлака.

– Я сходил с ума очень сильно, – признался Зафар.

Я посмотрел на него, распахнув глаза.

– Надо же, я тоже.

У нас нашлась еще одна сходная черта. Никогда не перестану удивлятся над подобными совпадениями.

– Бывало я и слюной брызжал, бесился так, что не узнавал родных. Помню, я чуть не убил собственного брата.

– Ты? Как это?

– Доску отодрал от забора и так его бил, так бил, – у Зафара побелели губы и он ухмыльнулся, мотнув. – Если бы меня не оттащили, крындец бы ему пришел. Сам удивляюсь, там были вот такие гвозди… и он жив остался. За мной приехала скорая, одели в смирительные рубашки.

Я осмелился спросить, ибо он вызывал во мне робость.

– А за что ты бил его?

– Да ни за что. Может он что не так мне сказал. Я ведь мутный был. Сам себя не помнил. А он, видать, и подошел. Ну. Вот.

– И что потом?

– Потом. Потом больница. Ну меня не долго держали. Родители опять забрали домой. Сказали, что мне лучше выздоровиться дома. Врач прописывал там уколы какие-то, лекарства глотать. На время утихомиривалось, а потом опять, – он приподнял висевший на шее кулончик. – Ты думаешь, что это такое?

Я пожал голыми плечами.

– Меня повезли как-то к знахарю. Святой человек. Он был известен по всему Узбекистану. За бесплатно лечил, предсказания делал.

– Ну понятно, как Ванга.

– Кто? Не, не знаю ее… Он такой старичок седой, с бородой… – при этих словах я представил индийского Саи Бабу в косынке на манер пиратов, чья фотография в придорожных храмчиках и на приборной доске некоторых рикш мозолит глаза. Сам он давно умер. Еще в прошлом веке. Недавно в Индии появился другой. Назвался воплощением Саи Бабы, хотя внешне совсем непохож: черные кудрявые шаром волосы, как у негров Америки восьмидесятых, широкий нос с огромными ноздрями… Мне это кого-то напоминает… К нему стекаются со всего мира в поисках чуда… Да и сам он, говорят, творит чудеса, летает, исцеляет.