Свет Надежды

Шум поднялся в студии в девять часов, поскольку прибыли дети и их родители. На этот раз какой-то мамочке не понравилось, почему её чадо сидит на самом последнем ряду, где «совершенно» не видно постановки, и рисовать будет труднее, нежели тем, кто сидит ближе всех.

Надежда пыталась объяснить, что всегда спрашивает ребят, удобно ли им, и даже разрешает подходить к самой постановке, но это никак не могло повлиять на придирчивую родительницу, поэтому пришлось уступить. Наде важен каждый человек, который записал в своего ребенка в её рисовальный кружок, поскольку все это – деньги, в которых она очень нуждалась.

Когда группа ребят до десяти лет покинула её студию, Надежда выдохнула, осознавая, что в какой-то мере подростки, которые самостоятельно посещали студию, куда снисходительнее к ней, нежели те взрослые, которые пытаются дать своему ребенку всё самое лучшее.

Сегодня клиентов, желающих приобрести картины, не наблюдалось, но неожиданное появление светленького парня на пороге её студии с букетом красных роз потрясло её. Он быстрым шагом прошел в приемную и спросил:

– Вы Надежда Владиславовна?

– Я, – отвечала Надежда, теребя в руках тряпочку, которой только что вытирала пыль со стеллажей.

– Вам букет тут, – парень положил букет в белой обертке с красной ленточкой на стойку администрации и направился к выходу.

– Стойте, а вы от кого? – поспешила спросить Надя, но незнакомец удалился так же быстро, как и пришел. Это произошло во мгновение ока, и она даже не смогла как следует разглядеть лицо парня. Теперь у неё есть букет, который таинственно ожидал её. Она прошлась по студии, дала пару наставлений ученикам и, убедившись, что ей никто не мешает, взяла букет и обнаружила там множество прекрасных красных живых роз с небольшой запиской, ненадежно державшейся между бархатными лепестками одного из бутонов.

После прочтения записки ей сразу стало понятно, кто отправитель.

– О, Николай, – прошептала она, перечитывая строчки раз за разом:

«26 числа в это воскресенье после обеда к вам прибудет посол консульства Нидерландов с деловым предложением. Будьте готовы!

Ваша искренняя радость – лучшая благодарность для меня. Радуйтесь чаще, Наденька».

Надежда высвободила цветы из бумажного плена, распустив ленту. Она взяла вазу из кладовой, очистила её от пыли, заполнила водой и запустила прекрасные цветы в высокую белую вазу, которую поставила на окне в приемной. Записку она решила сохранить на память, а цветы будут радостным напоминанием о её приятном друге на протяжении еще долгого времени.

В работе с подростками, которые наивно стремились как можно быстрее повзрослеть, Надежда отрабатывала своё терпение. Были те, кто ценил её труд, уважал её как преподавательницу, но без едких личностей никогда не обходилось в каждой группе учеников. Пока она ходила между рядами, проверяя, как идет работа, делая замечания и подправляя некоторые детали картин, она наткнулась на записку на полу, которая лежала прямо около постановки (видимо, кто-то специально уронил её подальше от рабочих мест). Содержимое записки значило:

«Надежда Владиславовна = Дура»

«Какая прелесть! – думала про себя Надежда. – Эти дети учатся писать картины для себя. Я лишь вектор, способный указать им путь в то русло жизни, которое считается более правильным и полезным».

Она подняла записку, смяла её и выкинула в мусорное ведро. Делать акцент на том, кто сотворил подобное, она не стала – обошлась многозначительным демонстративным жестом смятия этой записки.

Она уже находила что-то подобное на своём рабочем столе и на мольберте, поэтому для неё это не такая трагедия. Надежда наблюдала, как группа, содержащая в себе всего двух мальчиков и шести девочек, занимала свои места, переглядываясь между собой и бросая на неё косые взгляды. Она подозревала, что её недолюбливают ученицы постарше: двенадцать—четырнадцать лет. Сегодня им, видимо, пришлось не по вкусу то, что новая заколка появилась в волосах учительницы. Это вызвало некое осуждение, подкреплённое завистью. Поведение недовольного ребенка сразу можно заметить – он пытается привлечь к себе как можно больше внимания своими выходками, а иной раз и словами.

– Дарья, если вы будете такие слова говорить, – нравоучительно прервала брань Надежда, – вас вряд ли кто-либо будет уважать.

– Я имею право говорить всё, что хочу!

– Да, верно, но в рамках прав других людей. Что такого в том, что Глеб (мальчик лет одиннадцати, сидевший в самом последнем ряду) попросил у тебя тонкую кисточку?

– Я не хочу давать этому уроду кисточку. Пусть его родители сами ему купят!

– Дарья, пойми, что если ты продолжишь оскорблять Глеба, то мне придётся вывести тебя с занятия. Понимаешь, зло всегда порождает зло. Глеб не сделал ничего такого, а ты плохо отозвалась о нём. Ты можешь не давать ему кисточку – твоё право, но так обзываться нельзя!

Девочка нахмурилась и сделала вид, что не слышит наставление Надежды Владиславовны. Глебу всё-таки досталась тонкая кисть – её ему подала Света, которая сидела рядом с Дашей.

– Сейчас мне уже не нужна эта кисточка, поэтому вот, – объяснила Света и гордо улыбнулась, словно понимая, какой хороший поступок она сейчас сделала. Заслужив одобрения со стороны, Света посмотрела на Дашу с таким надменным лицом, что Надежда Владиславовна не могла сдерживать своей улыбки.

«Как еще малы эти дети, но уже в их коллективе существует соперничество и желание заполучить власть и всеобщее одобрение…»

Терпение и ещё раз терпение, Надежда. Тебе совсем скоро надо будет уже распускать группу – их рабочий день здесь близится к завершению. Даша – усердная ученица, но со своими недостатками, поэтому Надежда Владиславовна всегда пресекала её острый язык, ссылаясь на то, что таким же, хорошо отточенным, должно быть мастерство живописи!

Читатель, Надя – строгая учительница, но иной раз её доброта и сочувствие побеждали в ней. Её принцип работы с учениками таков: «Даже если вам не пригодится в жизни рисование, то вы развиваетесь всегда для себя».

Многие ученики прислушивались к ней и желали как можно лучше выполнять её поручения, поскольку Надежда Владиславовна в их глазах не просто занудная преподавательница, она в первую очередь понимающий человек.

Оставалось только прибрать рисовальный класс и проверить витрину – решила Надежда и приступила к сборке своего мольберта. Ученики покинули студию полностью в половине шестого, так что они ещё застали приход Любы, которая по просьбе Надежды принесла с собой ватман и пакет с искусственными цветами.

Люба – женщина с обычной, но запоминающейся внешностью. У неё русые волосы, которые могут варьироваться от светло-русого до темно-русого оттенка. Она немного выше своей подруги Нади, что придаёт ей уверенность в походке.

Любе почти уже тридцать, но её фигура выглядит вполне гармонично. Её лицо отличается длинным острым носом и тонкими чертами. Цвет её глаз – светло-серые, поэтому взгляд её кажется мудрым и глубоким. Глаза среднего размера, что делает её лицо ещё более гармоничным. Она легко заводит знакомства, но часто из-за этого и страдает.

– Ой, творческий беспорядок! Как же я скучаю по этой обстановке, – проходя в комнату, произнесла Люба.

– Собери мольберты другие. Опять девочки оставили их. Сколько раз повторяю-повторяю, все никак не могут усвоить – свои вещи (раз уж они называют их своими) надо за собой убирать.

Девушка сняла рыжее пальтишко и бросила его на диванчик рядом с окном, за ним же полетела пыжиковая шапка и перчатки.

– Видела у тебя цветы в прихожей. От кого такой шикарный подарок? Зимой цветы-то дорогие, слушай. Я вот когда решила коллеге на День рождения букетик простых хризантемочек подарить, так там цена такая взвинченная, ой ма-а-амочки!

– Подарила в итоге? – не отвлекаясь от сборки, спросила Надежда.

– Ой, нет. Мне было проще просто на общий подарок сдать копеечку и будет. Ну так, от кого цветы? Не поверю, если ты купила их сама.

– Возможно, и сама купила, – лукавя голосом, отвечала Надежда.

У нее никак почему-то не хотел сходиться мольберт, и она провозилась с ним еще минут пять.

– А вообще, мне, быть может, это родители моих учеников подарили…

– Кстати, ты закончила вид на Порт?

– Давно уже, и продала удачно.

– Как ты успеваешь-то? Я вот в бухгалтерии ничего не успеваю, хоть и работа кипит! Может, мне вместе с тобой картины начать писать? Вернутся так сказать к прекрасному далекому?

– Люба, твое время упущено, – вздохнула Надежда, наконец одолев упрямый болт, который заело, и тот мешал сходиться двум плоским площадям. – Я, конечно, всегда говорю, что никогда не поздно начать, но с таким жизнелюбием, как у тебя, профессия художника тебе не подойдет.

К слову, под «жизнелюбием» Надежда подразумевала чрезмерное желание обсуждения кого-то, чего-то и всего вообще, что движется и попадает в кругозор подруги.

– Моя работа довольно нестабильная, и требует больших усилий и постоянного продвижения. Я могла бы после учебы устроиться преподавательницей в какой-нибудь художественной школе, но разве много там заработаешь? Я еле-еле наскребла денег на аренду этой студии, но теперь я не беспокоюсь об этом, потому что дела мои идут куда лучше, чем в начале.

– Нестабильная? Ты, мне кажется, утроила здесь свою школу и стабильно обучаешь детей с понедельника по пятницу. Ну, если взять в учет то, что… Погоди, не пудри мне голову! Я спросила про букет. Кто тебе его подарил? Не верю, что родители расщедрились!

Девушки перешли к уборке.

– Есть один мой знакомый, которому мои картины понравились.

– Да ну? Какой-такой мужчина в наши дни за картины букеты роз присылает?

– Ну вот такой попался. Я же не могу решать за людей, что им делать.

– Мне кажется, что ты мне чего-то недоговариваешь, – Люба, улыбаясь, подошла к подруге.

Во взгляде ее уже было ясно, что та ни за что не отвяжется, пока не узнает всю историю в самых мелких подробностях.

Когда уборка была завершена, они перешли в личный кабинет Надежды, и там, за чашкой чая со сгущенкой (единственная сладость, найденная в нижнем шкафчике стола), они принялись обсуждать Николая во всех ракурсах. Когда Надя рассказала про их первую встречу, Люба не поверила, что такой элегантный мужчина способен «случайно» забрести в дешевую кофейню. Тем не менее, все сказанное – чистая правда. Надежда старалась не преукрашивать, но Люба сама накидывала любовных несуществующих фантазий, и обе дошли до того, что решили – Николай влюблен в Надежду!

– Да, хорошо, что твой Коля оказался щедрым. А то ты ведь в жизни никогда себе сама не позволишь съездить на каток. Ты даже не покупаешь себе новые колготки!

– Как не покупаю? А эти что? С помойки что ли?

Надежда вытянула ногу, обе посмотрели на худенькую лодыжку и засмеялись.

– Я про то, что ты жадная и никогда себе лишнего не позволишь. Вот даже хлеба не купила к сгущенке, а ведь знаешь, как я люблю хлеб в сгущенку макать и потом чаем запить.

– Люба, я экономлю сейчас.

– А Николай же не знает. Думает, у тебя денег нет, думает, ты такая вся бедная, а ты вон себе какую студию снимаешь. Я ведь знаю, у тебя всегда был тайник, в который ты откладывала деньги.

– Да, был и есть. Ограбить меня хочешь?

– И ограблю, только с целью, чтобы ты лучше относилась к своей личной жизни. Николай же не знает многое о тебе и делает вывод, что тебя нужно спасти, как бедную овечку, а ты вон какая… Как же это… Бизнес-леди, вот! Ладно ты еще тушь купила и глаза начала красить – это радует.

– Люб, ты всегда тратила деньги не задумываясь. Помню, когда мы еще в общежитии жили, ты всю стипендию спустила на кожаные сапоги. Девчонки тебе еще тогда сказали: «Ну и ешь свои сапоги!».

– Как же хорошо, что среди них была ты, Надя. Твою жареную картошку и пирожки с капустой я никогда не забуду!

– Ничего не изменилось с того времени: ты такая же транжира.

– А ты жадина.

– Говорят, противоположности притягиваются.

Повисла пауза. Обе отпили чай, а после Люба заговорила:

– Леопардовое платье купила вчера.

Надежда закатила глаза, но тем не менее поинтересовалась:

– Облегающее?

– Ага, – довольно ответила Люба.

– Еще с подвязочками на разрезах. Ну просто отпад! К ним еще красные босоножки можно присмотреть. Одолжить тебе могу. Будешь своего Коленьку завлекать.

– Вот еще. Мы с ним вообще просто друзья.

– Какая может быть дружба между мужчиной и женщиной, Надя! В твоей умной книжке и то сказано, что мы, женщины и мужчины, притягиваемся друг к другу.

– Ты про книгу Андрея Бояркина? Так это он писал про наши биологические потребности, мол как у животных, но мы-то существа социальные и можем сдерживаться.

– Ай, да ну тебя! Вот показала бы мне этого своего Николая, я бы сразу поняла, кто он и что. А так, тьфу, ничего не поймешь!

– Нет у меня фотографий его. Только знаю, что журналистом работает и разведен он. Он рассказал, что застал свою жену с другим мужчиной и всё.

– Кошмар какой. Вот ты бы вместо того, чтобы книжки про расставания покупать и мучать себя лишний раз, лучше бы телевизор купила! Там как раз Андрей Бояркин недавно интервью давал со своей клиники, говорил что-то про Посла из Нидерландов, типа этот Барурер какой-то у него теперь на сеансы ходит.

– Пока мне не до телевизоров… Мне теперь надо этого Барурера принимать у себя в студии. Мне Николай записку передал в букете.

– Ну-ка дай взглянуть.

Люба взяла записку из рук подруги и прочла.

– А он-то откуда знает, что к тебе посол собрался?

– Он же журналист, может, по связям узнал, может, сам лично говорил с ним, пока у Андрея Бояркина интервью брал. Не знаю, но как хорошо, что предупредил. А то у меня, видишь, как не прибрано бывает после занятий.

– А почему именно к тебе едет посол?

– Наверное, Николай порекомендовал меня как знающего специалиста в живописи. Это, конечно, мое предположение, но как еще?

– Думаю, пока не увижу твоего Колю, ничего сказать не смогу. Правильно сделал, что предупредил, а то бы действительно бегала здесь перед послом с веником и тряпкой. И вообще, ты бы детишек-то к труду приучала тоже, а не только кисточкой по холсту водить.

– Это уж не моя обязанность им морали о чистоте читать, хотя сама я ненавижу, когда грязно.

Надежда сама не ожидала, что за их чаепитием пройдет столько времени – на часах половина седьмого. Через полчаса уедет последняя возможность добраться домой. К счастью, обе подруги хорошо приноровились к подобным ситуациям еще в студенческие годы, и минут через двадцать оказались уже на станции метро.

Глава 7. Андрей Бояркин

– Какие у вас планы на вечер, Андрей Владимирович? – поинтересовался Серебряков, входя в личный кабинет доктора.

Андрей стоял возле зеркала, висевшего напротив входной двери, и, не отвлекаясь от причесывания своих черных волос под идеальный градус, он отвечал:

– Открыть в себе Сократа и убрать всю дурь и гнусь.

– Вот это правильно! А то, вот, посмотрите.

Серебряков хлопнул большой пачкой писем по столу, а сам вытянулся, как струна.

– Сегодня опять получил столько благодарностей, хоть ушами ешь.

Андрей повернулся и сделал такую кислую мину, что Серебряков растерянно пояснил:

– Ну в смысле, опять пациентки достают.

Лучше бы он не говорил об этом, ибо Бояркин любил читать лекции и давать рекомендации не только своим пациентам, но и злоупотреблял такой возможностью, чтобы проделывать то же самое с коллегами и подчиненными.

– Садитесь, товарищ Серебряков. Нет, вы садитесь. Вы же пришли ко мне с письмами, а значит, пришли по делу. – Он посмотрел на ручные часы и улыбнулся. – У нас как раз есть время. Пациентов у нас не наблюдается. Я все ваше расписание знаю, поэтому оставайтесь у меня на обед.

Серебряков скрестил руки на груди, сел на стул напротив своего шефа и тяжело протяжно вздохнул, готовясь принимать нравоучение о том, что их профессиональный долг – лечить пациентов, а не влюблять их в себя. В чем был виноват товарищ Серебряков, если к нему сами приходили эти женщины под полтинник и возносили его на уровень своего Спасителя? Сам доктор Серебряков добр и отзывчив, выражался зачастую бытовыми фразами, чем выделялся на фоне своих коллег, которые применяли «уместные» изречения. Одна из пациенток наладила ходить к нему с гостинцами – а он и не против поесть вкусных пирогов с картошкой. Другая, ну совсем еще студентка, неправильно его поняла, когда он выразился, что ей нужно найти опору в жизни – и она без памяти нашла опору в нем. Теперь хотя бы у нее есть мотивация жить, а то если перестанет принимать антидепрессанты и надеяться на отношения с доктором, то окончательно сведет себя в могилу. Еще одна представительница прекрасного пола, потерявшая своего мужа (он разбился в аварии), пришла к доктору на второй сеанс и заявила: «Вы так похожи на моего мужа!». Это и принудило её к «благодарственному письму», которое в ряде других лежало на столе и своим видом показывало, какой эффект производит на своих пациенток доктор Серебряков.

– Если хотите, можете меня направить в отделение, где поменьше женщин.

– Как же я вас перенаправлю? К вам, что, как к урологу, на прием будут ходить? Нет уж, учитесь объяснять своим пациентам, что вы лишь доктор, а не якорь, за который надо хвататься. Научите их искать опору и мотивацию в самих себе, пусть заглянут в себя и поймут, что жизнь после разводов, потерь и расставаний продолжается. И вообще, вы бы все эти вопросы оставляли в своем кабинете и не выносили их сюда.

– А как же… Ну, они же продолжат ходить.

– Выписали рецепт лекарства, и пусть идут себе. Вы провели сеанс, не соблазнились на вкусные пряности и подарки и деликатно отпустили этих бедных женщин из своего кабинета. Пусть не думают, что одной влюбленностью они зачеркнут все свои проблемы. Отказывайте им во всем, что не касается вашей помощи. Вы как врач обязаны их направлять к самостоятельному решению их проблем, а не становиться самим решением.

В кабинет вошла Узербацкая с весьма встревоженным лицом. Волосы её слегка растрепаны (явное последствие ношения шапки), а воротник белой рубашки небрежно поднят.

– Извините, Андрей Владимирович. Такси задержалось, опоздала.

– Ничего страшного, утром у вас пациентов все равно нет.

– А вы чего здесь, Александр Дмитриевич? Чай пришли выпить?

– Какой уж там чай с нашими беспокойными пациентами.

– Екатерина Владимировна, садитесь. У нас здесь, как раз очень увлекательный разговор ведется, – сказал Андрей и сам сел за свое рабочее место.

Узербацкая пододвинула стул, поправила воротник и юбку-карандаш, села напротив Серебрякова.

– У Веры в администрации опять букеты оставляют, – начал Серебряков.

– К вам один тут зачастил. Как же его по фамилии-то?

– Ах, это же Михаил Лукин. Он хороший человек, но опять направил свои чувства не туда. Букеты, конечно, красивые…

– По-моему, придется нам цветочный магазин здесь открывать, Екатерина Владимировна. Вы же прекрасно понимаете, что подобные знаки внимания не должны затрагивать вашу профессиональную нишу. Все отношения оставляйте за пределами клиники.

– Андрей Владимирович, ну разве вы сами не познакомились со своей бывшей супругой именно таким образом?

Уязвимая тема явно не проскочила мимо его сердца, и он снял очки, потер переносицу. Серебряков жестом показал Екатерине, что не следовало вновь заводить эту тему.

– Вот, – Андрей взял письма и передал их Екатерине, – полюбуйтесь на эти благодарности. Их пишут вашему коллеге.

– Как их много, – она особо не стала вчитываться в контекст, но удивленно улыбнулась.

– Я в вашу личную жизнь, – начал Андрей, глядя то на Серебрякова, то на Узербацкую, – никогда не лез и лезть не собирался, но когда мне в интервью задали вопрос относительно этой темы, я, честно сказать, был поставлен в тупик. Благо моя история, которая всем рассказана множество раз, – он многозначительно посмотрел на Узербацкую, – спасла меня из затруднительного положения. Я смог вполне доходчиво объяснить, что пациенты строят образ идеальных людей в лицах психотерапевтов и психологов, поэтому такое и происходит. Психотерапевты просто помогают современному человеку справляться с трудностями, которые выпали на наше время. Жизнь без испытаний – не жизнь вовсе.

– Ой, а это кажется вам, Андрей Владимирович, – она протянула конверт, и тот принял его с тоской в лице. Серебряков отвернулся, подавляя смех, который непроизвольно подступил к нему. Узербацкая же радостно заявила:

– Вот и у вас есть должные почитатели! Вы же написали столько книг, и я уверена, что именно от какой-нибудь благодарной читательницы вам пришло это письмо.

Андрей повертел в руках конверт; имени адресата нет – анонимка.

– И на старуху бывает проруха, – ответил Андрей, усмехнувшись и отложив письмо в ящик стола.

– Да. На личном все печально, – пробубнил Серебряков.

– Ну а что? – невозмутимо спросил он, когда Андрей покосился на него. – Вы ведь это… ну… (он развел руками) поэтому мы и беспокоимся, верно ведь, Екатерина Владимировна?

– Угу.

Серебряков разошелся в оправданиях и красивых словах, чем, впрочем, никого не удивил. Серебряков часто грешил тем, что мог брякнуть что-то неуместное, а затем пытался оправдаться, порой даже не осознавая, насколько его слова могли задеть других. Например, в разговоре с коллегами он мог без задней мысли произнести какую-нибудь колкость или шутку, которая воспринималась как неудачная.

Товарищ Нестеркин пожаловал как никогда кстати, принеся с собой поднос с ароматным чаем. Все трое приветливо заулыбались, благодаря парня за такую услугу, но как только дверь за ним закрылась, наши врачи погрузились в глубокое раздумье о том, как им лучше быть. Екатерина Владимировна – молодая, хорошенькая особа, но из-за работы, которую больше предпочитает, чем личные отношения; за все свои тридцать с небольшим лет она ни разу не была замужем.

Серебряков, как всегда, отличился: он женился еще в студенческие годы, родил двоих детей и гордился тем, что, несмотря на свой статус ответственного семьянина, может покорять женские сердца.

Андрей Бояркин однажды женился на собственной пациентке. Он испытывал к ней искренние чувства, пытался радовать её и делал всё, чтобы сохранить их брачный союз. Однако, к его великому сожалению, она предпочла уйти к другому мужчине, «более интересному», как она выразилась в их последнем разговоре. После этого Андрей больше не видел её и не знал, где она и с кем.

После расставания, он выиграл суд и забрал всё своё подаренное имущество, оставив её с пустыми руками. Она, полная гордости, ушла к новому избраннику, уверенная, что тот сможет обеспечить ей хорошую жизнь. Бывшая супруга Андрея не привыкла работать, и, получив образование учительницы математики, так и не пошла работать по профессии.

Андрей вычеркнул её из своей жизни, но воспоминания о ней продолжали причинять ему досаду. Ему было горько слышать, как люди, знающие так мало, громко судили его на всеобщее обозрение. Часто ему становилось жалко подобных личностей, ибо они совершенно не подозревали, что своим невежественным поведением делают хуже лишь себе.

После чая Андрей стал более снисходителен к коллегам, и, довольно радушно улыбаясь, он пожелал им хорошего дня и извинился, если был вдруг с кем-то из них нетактичен.

Вот-вот должен начаться прием у доктора Бояркина, но его отвлекает телефонный звонок – это товарищ Нестеркин звонит через администрацию и спешит сообщить, что вчера букет был успешно доставлен прямо к Надежде Владиславовне. Заслышав об этом, Андрей аж просиял, выразил огромную благодарность Нестеркину и пообещал щедро вознаградить его авансом. Еще раз заглянув в зеркало, Андрей поправил галстук и направился на битву с психологическими травмами и переживаниями людей.

Его насыщенная жизнь вбирала в себя множество различных судьбоносных поворотов, поэтому, если что-то происходило с ним или с его окружением, он старался как можно разумнее взглянуть на сложившиеся обстоятельства. Андрей не пытался оправдаться в чьем-либо обществе – будь то его рабочий коллектив, читатели, пациенты или слушатели. Его долго осуждали за то, что он, будучи опытным психотерапевтом, не смог построить гармоничные отношения со своей женой. Он честно признал этот факт и заявил, что человеческая натура и его профессиональная составляющая могут быть не связаны между собой. Да, он поддается влиянию своего дела и старается разумнее подходить к жизни, но это не значит, что он не будет сам ошибаться и испытывать депрессию или горькое разочарование.

Он прекрасно мог запланировать дело и совершить его ровно в то время и в том месте. В планировании он был истинным стратегом, которому поддавались даже время и нелепые обстоятельства в виде опозданий коллег или помощников. Весь день он мог терпеливо выслушивать довольно скудные на эмоции и чувства разговоры о политике и бизнесе, а потом прийти вечером с работы и уткнуться в любимую книгу, словно в спасительную гавань. Он писал книги, основываясь на своих глубоких знаниях и приобретенном жизненном опыте – эти два сочетания давали практически идеальную стратегию, как справляться с жизненными стрессами, страхами, переживаниями и расставаниями; его прогнозы неизменно сбывались, а способы планирования выглядели поистине великолепными.