Бубен нижнего Мира

Мира не видела зал, ей чудилось, что она бежит на перегонки с ветром по бескрайнему зеленому полю. Ярко светит солнце, ветвистые оленьи рога задевают голубое небо. И Звенит-звенит бубен.

И вдруг солнце погасло. Земля пошатнулась. Кто-то кричал.

«В здании пожар! Всем немедленно покинуть помещение!» – загудела сирена.

Актовый зал школы заполнился едким дымом. Мира слышала вдалеке шум, топот, выкрики. Пол снова зашатался, что-то с грохотом обвалилось. Ноги ослабели. Мира хватала ртом воздух, пытаясь проснуться. Но вокруг нее оживала темнота.

–Тэн-дэн-дэн – кружились звуки, вырастая в огромные серые тени.

– Пожар! – ликовал невидимый маленький мальчик.

– Наводнение! – хохотала женщина.

– Землетрясение! – шептал старик.

Глава 2

6

Темнота кружилась, множество голосов что-то шептали, выкрикивали, причитали. Невыносимая боль клевала виски. Мира открыла глаза и сразу зажмурилась от приступа дурноты.

– Ой, очнулась, очнулась! – Бронислава Павловна положила горячую руку Мире на лоб. – Водички хочешь?

Мира слабо мотнула головой. Алая вспышка боли тут жеударила по затылку.

– Потерпи, деточка, сейчас скорая приедет. – Бронислава Павловна сидела рядом, не выпуская тонкое запястье Миры из своей руки. В воздухе парил запах прелой осенней листвы, спину обдавало идущим от земли холодком – значит они где-то на улице, скорее всего во дворе школы.

Мира сделала еще одно усилие открыть глаза: земля качнулась, закрутилась как карусель, пятнами поплыла перед глазами. Миру затошнило и вырвало.

– Давай, давай, – приговаривала классная, помогая Мире лечь обратно. Она обтерла ей лицо мокрым платком и снова спросила – Легчает?

Мира утвердительно промычала. Боль чуть-чуть уменьшалась и земля наконец перестала вращаться.

– Сюда! Сюда! – Завопила Бронислава Павловна, резко подскочив. – Доктор идёт. Слава тебе Господи!

Мира попыталась сесть, но тело не слушалось. Руки и ноги будто весили тонну. Ну хоть голова не кружится.

–Лежи! – приказала Броня, махая изо всех сил скорой.

Парень в синей спецовке, с оранжевым чемоданчиком быстрым шагом направлялся в их сторону.

Мира на него: доктор был молодой, улыбчивый, в круглых очках, с длинным кудрявым хвостом и как будто светится весь. Точно за спиной у него гирлянда новогодняя горит. Мира моргнула и сияние исчезло.

Доктор присел рядом на корточки, взял Мирину руку, нащупывая пульс.

– Долго пробыла без сознания?

– Минут пять или десять. Школу тряхануло, свет вырубило, а потом дым пошел. Мы давай учеников эвакуировать быстро, – сбивчиво рассказывала Бронислава Павловна, что произошло, – Все выбежали уже, а я смотрю – кто-то лежит. Видно, упала и головой стукнулась. Подхватили с мальчишками её и на воздух. Вот только в себя пришла.

Доктор измерил давление, покачал головой.

– Голова не кружится?

– Вырвало ее только что, – поспешила сообщить Броня.

– Со мной всё в порядке. – твердо сказала Мира и опираясь на еще слабые руки кое-как села, прислонившись к дереву. На ней было всё то же белое короткое платье, только кто-то снял с нее сапоги. Рогов, слава богу, тоже не было. Боль разливалась горячей лавой по затылку, но была уже скорее ноющей, чем режущей.

Доктор внимательно осмотрел Миру и принялся, что-то строчить на бумажке.

– Родителей вызвали?

– Я здесь! – услышала Мира мамин взволнованный, запыхавшийся голос.

Мама подбежала, ледяные тонкие пальцы коснулись плеча Миры.

– Я здесь, доча, – повторила мама, с тревогой глядя на Миру.

– Сотрясение есть, но ничего критичного. – успокоил доктор, протягивая маме листочек. – Соблюдайте постельный режим пару дней и проконсультируйтесь у невролога.

– Господи, никогда ж такого не было, чтоб в Москве да землетрясение! – Бронислава Павловна схватилась за сердце. – Ой и мне давление смерьте пожалуйста, доктор, голову аж повело.

Броня захватила внимание молодого доктора. А Миру словно холодной водой окатило от её слов.

–Землетрясение? А папа где?

– Машину паркует, сейчас подойдет., – сказала мама, махнув рукой в сторону паркинга, – Мы дома были, когда толчки начались. Люстра ходуном ходила. Жутко, конечно. Но сейчас уже всё успокоилось.

Мама гладила Мирину руку. Ее пальцы уже не были такими ледяными.

– Ты как?

– Нормально, только затылок болит, – ответила Мира, возвращаясь к своим мыслям: землетрясение, пожар… – А наводнения не было?

– Этого еще не хватало, – охнула Бронислава Павловна, рассасывая Валидол, который дал ей доктор, – Трубу в туалете только прорвало. Проклятье какое-то.

Проклятье… Миру снова замутило. Она глубоко вдохнула холодный воздух и прикрыла глаза.

– Мам, поехали уже домой.

7

Папа отнес Миру в машину и они направились к дому. Москва была похожа на банку с муравьями, которую только что хорошенько потрясли. Все суетились, сигналили, спешили.

По радио сообщили, что землетрясение магнитудой шесть баллов в Москве – это отголоски подземных колебаний в море Лаптевых. Пострадавших и раненых нет.

– Шесть баллов, – покачал головой папа.

Мира смотрела в окно. В груди металось тяжелое чувство, которому сложно было придумать название: смесь страха, вины и тревоги. Разве можно вызвать землетрясение по желанию? Одной мыслью?

Да ладно! Совпадение. Так не бывает.

– А море Лаптевых – это где-то рядом с Якутией? – спросила Мира с надеждой, что папа сейчас начнет смеяться над ее познаниями в географии. И ни Якутия, ни Мира не имеют никакого отношения к этому землетрясению.

– Да, в Заполярье. Там же твои родичи живут? – Папа повернулся к маме. Он был за рулем, а мама перебирала содержимое сумочки.

– Да, Усть-Янские по отцу.

– А по матери? – Эти названия ни о чем Мире не говорили, но что-то внутри кольнуло – спроси.

– Из Вилюйска. – ответила мама коротко.

– Это где знаменитая Удаганка жила?

От папиных слов у Миры по спине полезли мурашки.

– Удаганка? – переспросила она, вдруг послышалось.

– Это так женщин-шаманок называли. Раньше они лечили людей, могли вызвать дождь, засуху. – Папа любил всякие истории, особенно связанные с мистикой и загадками. – Говорят, и сейчас встречаются такие люди. Ань, твоя же тетка рассказывала про какого-то шамана в вашем роду?

Мама нахмурилась.

– Не забивай ребенку голову. Мало ли кто, что говорил.

Маленькая морщинка, похожая на птичку села ей на лоб. Мира знала, что птичка-морщинка – это знак, что дальше разговаривать с мамой бесполезно.

– Интересно просто, это же как-то наследуется, – папа птичку-морщинку похоже не заметил.

Мира на заднем сиденье ловила каждое слово. Однако мама молча смотрела куда-то в сторону.

– У нас вот точно ничего подобного не было в роду, – продолжал папа.

Он родился в Заречье. А его мать из Ростовской области по распределению в Якутск приехала, там и встретила деда. Наверное, это от нее у Миры кожа белая как фарфор.

– Ну и Слава Богу, – отозвалась мрачно мама и вдруг добавила сердито, – Быть шаманом – это не дар, а ноша, нести которую приходится в одиночестве. Никому такого не пожелаешь.

Папа наконец увидел птичку-морщинку на мамином лице и, озабоченно крякнув, переключил свое внимание на дорогу.

В машине повисла тишина. Только где-то в далеке позвякивали маленькие колокольчики. «Тень-Дзень, Тень-Дзень». Настойчиво с каждым разом всё громче и ближе. Мира взглянула в окно, между машин прямо по дороге шла женщина в старинном якутском длинном платье в цветочек. В черных заплетенных в длинную косу волосах звенели колокольчики и бубенцы. «Тень-Дзень», —пропели они. Женщина обернулась, и протянула Мире руку, будто звала к себе.

В ужасе Мира отпрянула от окна. Руки дрожали, будто тонкие пальцы женщины все таки коснулись её.

– Ты чего дёргаешься? – спросил папа в недоумении.

– Там женщина какая-то странная, – быстро проговорила Мира показывая на ряд машин где-только что её видела.

Папа повернулся. На обочине и правда была женщина, но выглядела она иначе: в грязной футболке, рваных штанах, с короткими всклокоченными волосами. Женщина что-то бормотала и показывала кулаки водителям.

– Сумасшедшая, наверно. – кивнул на женщину папа. . – Тут таких полно.

Мира вжалась в кресло, ей еще слышался звон колокольчиков где-то далеко.

«Видимо, я сильно головой ударилась», – сказала себе Мира, но дрожь внутри не поддалась уговорам.

8

Папа сдержал обещание, на ужин заказали пиццу. Аппетита у Миры не было. Голова болела и от запаха еды тошнило. Поэтому она закрыла шторы и легла. Сон не шел. В голову лезли разные мысли. Мира взяла телефон, чтоб отвлечься. Чат класса бурлил сообщениями про пожар и землетрясение, а до него фотками и видео с конкурса. К счастью, выступления Миры никто не успел заснять. Интересно сильно ужасно она пела?

– Кюнней Кардашевская, – написала в поисковике Мира. Гугл выдал несколько видео с выступлениями. «Талантливая певица, Маленькая Мисс мира» – гласили заголовки статей. И в самом низу Мира обнаружила уже знакомое слово: Кюнней Кардашевская была удаганкой.

Пройдя по ссылке, Мира увидела фото: красивая девушка с выразительными карими глазами, широко улыбалась. Прочитав статью несколько раз, Мира задумалась. Девушка, которая выглядела как самый обычный подросток, лечила людей и творила невероятные вещи типа левитации. В это сложно поверить.

А что тогда сегодня случилось в школе? Если не считать прорыв канализации наводнением, а небольшое замыкание пожаром, то все это можно списать на совпадение.

Или это песня Кюнней? Сама Мира точно не могла сделать подобное.

«Это не дар, а тяжелая ноша», – вспомнила Мира слова мамы. С экрана телефона на нее смотрела озорная девчушка, ушедшая из жизни совсем юной.

–Просто совпадение. Так бывает. – Мира сделала глубокий вдох, а потом медленно выдохнула, как советовали психологи в интернете, и выключила телефон. – Меньше знаешь, крепче спишь.

Но уснуть так и не удлось. Поворочавшись, Мира встала и пошла попить воды.

На кухне горел свет, мама сидела за столом и вышивала двух белых танцующих птиц. Птицы получались совсем как живые, стежки ложились ровно и аккуратно.

– Красиво, – сказала Мира, поглядев на мамину вышивку.

– Это стерхи. Говорят, увидеть танец стерхов – к счастью.

Когда мама вышивала, все морщинки на ее лице разглаживались. Пальцы ловко управлялись с иголкой и рисунок вышивки проявлялся как по волшебству.

– Кыталык. – слово само сорвалось с губ Миры, будто это не она произнесла, а кто-то другой.

– Что? – Мама подняла растерянный взгляд, – А, да, Кыталык – стерхи по-якутски.

Мира отхлебнула воды, с каких пор она говорит по-якутски? Что это вообще было?

– Мам, а это правда, что в твоем роду были шаманы? —неожиданно спросила Мира вопрос, который так волновал.

Иголка в маминых руках замерла на мгновение, а затем сделала три быстрых стежка. И у танцующей птицы на крыльях стало появляться черное оперение.

– Я не знаю, бабушка не любила рассказывать о своих родственниках. Её маленькой на воспитание в другую семью отдали.

– Зачем?

– Да, кто же знает. Семья у них была не бедная, может от болезни прятали или еще по каким своим причинам. Потом, конечно, забрали, когда ей уже четырнадцать было. А она школу как закончила, замуж вышла и уехала в другое село. С семьей общалась мало. И меня однажды сильно выругала, когда я фотографию пра-прадеда взяла.

Мама говорила не отвлекаясь от рукоделья. Она вышивала гладью, словно рисовала кисточкой масляными красками по холсту. И при этом светилась, совсем как тот доктор сегодня. И почему раньше Мира этого не замечала?

–Я совсем маленькая была, помню спала и вдруг проснулась резко, словно окликнул кто-то. Я давай маму, бабушку звать, а в доме никого. Дом старый, половицы скрипят, точно ходит кто-то и вздыхает тяжело. Мне страшно стало. Смотрю, на комоде фотография стоит: сухонький старичок, седой весь, а глаза добрые-добрые. Я фотографию схватила и разговаривать с ней начала, как будто не одна я в доме, а с дедом. И что интересно, он мне отвечал. Приснилось, наверное. Бабушка меня спящую с этой фотографией нашла и как давай ругать, даже мама испугалась.

– А деда как звали? Что он тебе говорил? – Мире старик из сна сразу вспомнился.

– Миттерей деда звали – Дмитрий по-русски. Что говорил – не помню. Только потом, когда уже в университете училась, к бабушке приезжала в старый дом и там мне дед приснился. Во сне сказал скоро дочка у меня родится и мир принесет. Мне так слово «мир» запомнилось, так тебя и назвали. На твое рождение действительно все родственники собрались, бабушка даже сестер позвала, а потом мы к ним в Вилюйск ездили. Помнишь?

– Нет, когда это было? —Мира нахмурилась. Она правда мало что помнила про Якутск, а про эту поездку вообще впервые слышала.

– Тебе четыре года было, – Мама замолчала, будто раздумывая рассказывать ли дальше. Она разгладила вышивку рукой и продолжила:

– Бабушка тогда отказалась ехать и нас всё отговаривала. А я давно в Вилюйск хотела, с родственниками познакомиться, да и вообще тянуло что ли. А надо было бабку послушаться.

– Почему? Там что-то случилось?

Мама зажмурилась. Уголка уколола палец. Красным бисером на коже выступила кровь.

– Там старый бревенчатый дом, да? А рядом с ним огромная лиственница? – Спросила Мира, перед глазами у нее стоял дом, что столько раз видела во сне про старика.

– Ты помнишь что ли? – Мама посмотрела на Миру настороженно, как будто увидела в Мире что-то иное, непривычное.

– Да, нет, кажется на фотографии в альбоме видела, – поспешила ответить Мира как можно более равнодушно, боясь, что мама как раковина, снова резко захлопнется.

– Да, наверное, у нас где-то лежат старые фотографии, – Мама склонилась над вышивкой. Яркая нитка цвета спелой рябины легла на белую канву, превращаясь в красивый изгиб птичьих лап.

– Мам, ты не дорассказала про поездку в Вилюйск.

Мама вздохнула, завязала нитку в узелок и свернула вышивку. – Поздно уже, спать пора. Как-нибудь в другой раз.

Этот другой раз может и не случится никогда. Раковина захлопнулась. Мама редко рассказывала что-то про своих родственников, как будто вспоминать Якутск ей сложно или больно.

Свет на кухне погас. Мама ушла в спальню. Мира зажгла фонарик на телефоне и развернула вышивку. Две изящные птицы замерли в танце. У одной было черное оперенье на крыльях, а другая полностью белоснежная.

Глава 3

9

Неделю Мира провела не снимая пижамы. Смотрела телевизор, играла в Роблокс. объедалась маминой выпечкой.

Оленьи рога, костюм и все воспоминания о недавних школьных событиях Мира убрала подальше в шкаф. «Ничего такого не случилось. Просто совпадения», – сказала Мира, заправив поглубже торчащие в разные стороны мысли про удаганок.

В пятницу невролог не нашел никаких отклонений и выписал её со справкой «Здорова». В школу совсем не хотелось. И даже не из-за учебы, с которой у Миры тоже были натянутые отношения, особенно по литературе. Дело было в другом. Дома ей удалось спрятать позор своего выступления, а в школе Антипин, и Крис, и Броня – они-то вряд ли так легко забудут. Поныв немного и изобразив головную боль, Мира выиграла-таки несколько дней свободы. Но что дадут три дня? Нужно как минимум недели две, чтоб память Антипина заполнилась чем-то другим.

Вот бы заболеть. Простыть – слишком очевидно Да и не получался такой номер у Миры никогда. Сколько бы она ни стояла под открытой форточкой перед контрольной, иммунитет побеждал все возможные болячки.

Нужно что-то такое, чтобы никто не заподозрил, что Мира это нарочно. Какой-нибудь внезапный приступ. Астма например или отек Квинке. У мамы такое было однажды: во время уборки в бабушкиной квартире: у нее заслезились глаза, начался удушающий кашель, а потом ее лицо раздулось как шарик. Потом мама неделю пила лекарства от аллергии и спала как сурок. Идеально. Одна проблема, где найти пыль в их квартире?

Дома никого не было. Родители ушли на работу. Мира прошлась по комнатам в поисках пыльного угла, но в выходные мама как на зло «прогенералила» всё. Единственное место куда она редко заглядывала – это кладовка.

Мира порылась в ключнице и, найдя нужную связку, отперла кладовку в надежде найти там свое пыльное спасение. Внутри было тесно. По середине стоял стеллаж с верху донизу набитый вещами. Мира обвела глазами кладовку, стащила с полки первую попавшуюся коробку и принялась изучать содержимое.

В коробке лежали старые папины книги по программированию, конспекты и прочие пылесборники. Мира вдохнула поглубже, приступ аллергии сам себя не заработает. В следующей коробке она обнаружила оленьи рога и поспешила убрать их обратно. Рога теперь стойко ассоциировались со школьным позором. Рядом с рогами в толстой черной папке Мира увидела свои старые рисунки. В детстве она очень любила лошадей и изрисовывала ими все альбомы. Сейчас на ее рисунках больше герои и сюжеты из любимых аниме-сериалов. Она погладила ладонью нарисованную лошадку.

«Джесегей» – пронеслось в голове непонятное слово. Мира аж поперхнулась и закашлялась. Может у нее аллергия начинается? Но нет, кашель прекратился а всплывающие в памяти якутские слова уже начинали порядком пугать. Ведь Мира не учила якутский.

– Наверное, когда-то услышала от мамы. – Такое объяснение Мире показалось логичным.

Надо будет потом спросить, что значит это «Джесегей». А сейчас найти бы что-то очень старое, где пыль еще с прошлых времен затаилась. На верхней полке хранились вещи из бабушкиной квартиры – пойдет.

Мира принесла табуретку и из самого дальнего угла достала пакет. Там оказались альбомы с фотографиями.

«Пять лет» прочитала Мира на обороте фото, где сидела счастливая девочка с пухлыми щечками, аккуратно заплетенными косичками, озорные черные глаза сияли, а брови и ресницы были как у всех нормальных людей одного цвета. Мира отложила карточку. Вот была же она когда-то как все! А теперь как корова пегая!

В другом альбоме были старые открытки с изображением Якутска и куча черно-белых фото. Люди сурово смотрели с фотографий, почти не улыбаясь. Наверное, это были каки-то родственники, но Мира никого из них не знала.

Она пролистала фотографии и собиралась уже убрать их обратно в пакет, как вдруг из какого-то альбома выпал старый почтовый конверт. Странно, как Мира его пропустила, ведь она внимательно всё просмотрела.

Конверт был запечатан, но не подписан. Внутри что-то лежало. Немного поколебавшись, Мира осторожно оторвала край конверта. Две пожелтевших фотографии легли ей ладони.

Огромная лиственница возвышалась над бревенчатым трапециевидной формы домом, крыша которого как париком поросла травой. Это был тот самый дом из ее сна.

У Миры перехватило дыхание. На другой расплывчатой фотографии сидел сухонький старик, которого она столько раз видела во сне. Лицо его покрывали морщины, глубоко засевшие на лбу и вокруг глаз. Тонкие губы спрятались под густыми закрученными кверху усами, переходившими в узкую короткую бородку. Волосы непослушным ежиком топорщились по сторонам. И цепкий взгляд внимательных глаз изучал Миру. Словно не она смотрит на фото, а старик с фотографии ее разглядывает. «Дед Митрий» – подписал кто-то красивым ровным подчерком.

– Мит-те-рей, – шепотом произнесла Мира. Старик кивнул.

Мира выронила от неожиданности фотографии. В кладовке горела всего одна лампочка, тусклый свет едва пробивался сквозь царивший там полумрак.

– Показалось. – успокаивала себя Мира.

– В который раз. – проскользнули по задворкам в голове мысли.

Мира подняла фотографии. Старик сидел на скамейке возле дома. На нем была светлая рубаха, темные штаны, заправленные в высокие сапоги. Старик больше не кивал, но смотрел так, будто готов был ответить на все её вопросы.

Мира собрала альбомы в пакет и закинула на полку. А конверт оставила себе. Идея с аллергией явно провалилась, но Мире уже было не до того. Мысленно она возвращалась к большой лиственнице, мохнатому домику и пронзительному взгляду старика Миттерея.

Мира зашла в свою комнату. На стенах застыли в разных позах нарисованные ею мультяшными глазами герои. И вдруг ей неистово захотелось их сорвать. Один за другим она отрывала листочки со стен. Черно-белые, карандашные наброски, разукрашенные маркерами – Мира не успокоилась пока не остались недоумевающие голые стены. Затем она села за стол, взяла лист бумаги и, не задумываясь, начала рисовать.

Лошади с буйными гривами, высокой холкой, мощным крупом били копытами по белым альбомным листам.

– Дьесегей. – услышала уже знакомое слово Мира.

Мира обернулась, рядом с письменным столом стоял Миттерей. Точно такой же как на фотографии: в рубахе, штанах и сапогах.

Воздух отчего-то стал плотный, будто комната наполнилась водой, а звуки существовали только в Мириной голове. Не было ни страха, ни беспокойства, ни каких других чувств.

– Дьесегей – покровитель лошадей, – Миттерей провел ладонью по рисунку в альбоме и Мира услышала звонское конское ржание.

– Пойдем, – Миттерей протянул Мире руку, – Здесь у тебя есть дверь.

Теплая, невесомая ладонь деда коснулась плеча Миры. Мысли словно рыбы проплывали рядом, будто сами по себе, существующие отдельно от Миры.

«Это всего лишь сон, – шептались они. —А может быть и не сон. Определенно не сон.»

Обитая черным дерматином неизвестно откуда взявшаяся дверь в межкомнатной стене, скрипнула. Повеяло сыростью. Мира встала из-за стола и в след за дедом вошла в открывшийся проход. Если это сон, то можно всё. А если не сон, значит такого просто не может быть. Это галлюцинация.

Сначала было темно. Темнота необычно, живая, шевелилась, издавала звуки и украдкой касалась колючим холодком Мириных ног. Затем они летели, как на карусели, по кругу вверх. И наконец темнота осталась позади, зеленый луг распростерся перед глазами Миры. По лугу гуляли лошади: белые, черные, пегие. Свободные, не оседланные, дикий табун.

Если б Мира встретила табун лошадей в городе, её непременно б одолел страх. Сильное животное, с диким непредсказуемым нравом пугало. Здесь всё было иначе.

Мира казалось будто она маленькая. Ей пять лет, а трава в поле выше головы и хочется бежать по этому зеленому морю, захлебываясь радостью. Небо огромное голубое, глаза деда добрые, ласковые.

– Хочешь погладить лошадку?

Лошадь была теплая, с гладкая и пахла свежим сеном. Мира прижалась щекой к мощной шее, обняла руками. Грубый конский волос защекотал нос, Мира громко чихнула и засмеялась. Смех вместе с трепетным чувством счастья разливался теплом внутри.

А потом они шли по дороге: Мира, дед, лошади. А сверху на них глядело, улыбаясь солнце.

–Дальше – сама. – Миттерей остановился

Дорога обогнула широкое поле и поднималась в верх, на пригорке виднелась знакомая красная крыша родного дома.

Мира кивнула, путь был ей хорошо известен.

– Мимо старого балагана не ходи! – крикнул старик вслед.

Мира взбежала на пригорок, вприпрыжку обогнала соседский коровник и пролезла под забором во двор.

Во дворе никого не было. День клонился к концу, вся семья наверняка уже собралась на веранде за большим дубовым столом ужинать.

Мира спешила к ужину, к маме, домой, совсем не ожидая подлой подножки от непонятно откуда взявшегося камня. Она споткнулась и полетела вперед головой, больно ободрав коленки.

Старый балаган тревожно глядел на Миру темными заколоченными окошками. На крыше что-то шевелилось. Черная тень взметнулась в воздух, закружилась и обернувшись вороной полетела прямо на маленькую Миру.

– Мама! – заорала Мира и кое-как встав, опрометью бросилась прочь от балагана.

– Кёр! Кёр! – вопила ворона, хлопая тяжелыми крыльями у Миры над головой. Железные когти царапнули спину.

– Мама! – кричала Мира, задыхаясь от боли и ужаса, – Мама!

Ворона, сделав небольшой круг, снова набросилась. Мира упала. И гадкая птица, улучив момент, больно клюнула в левую бровь.

Глава 4

10

Перед глазами расплывалась комната, в ушах звенело. Мира лежала на полу у себя дома. Вокруг были разбросаны листочки изрисованные лошадьми. Как будто Мира рисовала их несколько часов подряд, а потом устала и заснула.

Дед. Лошади. Ворона. Мира коснулась пальцами левой брови: ей что, всё приснилось?

Она резко вскочила и подошла к зеркалу висевшему на двери. Лицо было бледным, слегка отекшим как после сна, но больше ничего необычного. Никаких царапин или других отметин, хотя бровь отчего-то саднила.

– Окей, гугл, как понять, что у меня галлюцинации? – Мира вернулась в комнату и взяла телефон со стола.

Поисковик услужливо выдал список ссылок, кликнув по первой попавшейся Мира прочла: «Галлюцинации – это когда человек видит то, чего нет на самом деле, часто появляются на фоне психического расстройства». Последние слова камнем упали и внутри Миры словно дыра образовалась, из которой потянуло холодом.