Холодная звезда Чолбон

– От природы своей, – Она улыбнулась, встала и пошла в сторону леса.

– Ты кто вообще? – эмоции внутри Миры закипали как вода в чайнике.

Девчонка обернулась. Глаза ее стали черными. И сама девчонка изменилась, если такое вообще возможно. Теперь она выглядела намного старше.

– Меня зовут Аан Алахчин, – Мира отчетливо услышала звон колокольчиков. Она смотрела на свою собеседницу и видела взрослую женщину с черными длинными волосами, в зеленом длинном платье, расшитом якутскими узорами. Наваждение какое-то.

Вдруг девчонка снова стала двенадцатилетней и, подмигнув Мире, сказала:

– Но ты можешь звать меня Аней!

Не успела Мира ничего ответить, как девчонка скрылась за деревьями. Только колокольчики всё еще звенели.

– Еще увидимся, Мира! – Пропел вместе с колокольчиками голос незнакомки.

8

«Бред какой-то!» – в который раз повторила про себя Мира, помешивая давно остывший кофе.

Она по привычке устроилась за самый дальний столик на веранде – там, где всегда безлюдно. Хотя с утра кафешка, итак, была пустой. Официантка скучала за свободной кассой: из посетителей только Мира да стая голубей, подбиравших упавшие крошки

«Что за имя Аан Алахчин? Татарка что ли?» – зелёная девчонка не выходила из головы. Откуда она Миру знает? Что за фокусы с превращением? Опять показалось? Вопросы топтались на месте без малейшего намека на простой и понятный ответ. Хотя…

– Я схожу с ума? – произнесла вслух Мира. Это было единственным логичным объяснением происходящего.

Голубь, сидевший на краешке стола, отрицательно замотал головой. Мира уставилась на птицу.

– Мне сейчас голубь ответил? Серьезно?

Голубь посмотрел внимательно на девочку черными ягодками глаз и утвердительно кивнул. «О нет, – Мира нервно сглотнула, – Насколько это ненормально говорить с голубями по шкале от одного до десяти?». Она взяла жареную палочку картошки фри и бросила птице – голубь сразу жадно накинулся на еду.

«Да ладно! Голуби просто так картошку выпрашивают!» – предположила Мира. Она ведь не принцесса диснеевская, чтоб с птичками шептаться. Но на всякий случай повторила шепотом:

– Кивни дважды, если я не спятила.

Голубь оторвался от картошки, заурчал как-то недовольно. Типа ответили же ей уже один раз, чего еще надо? И все-таки кивнул. А потом еще раз.

Мира ошарашенно хлопала глазами. Может этот голубь ей ещё и письмо из школы чародейства и волшебства принёс?

– Дурахова, ты с ума сошла? – резкий выкрик спугнул голубя и вернул Миру в реальность.

Конопатая физиономия Антипина довольно улыбалась. Поиздеваться над кем-нибудь – всё что нужно было этому придурку для счастья.

– Чего? Нет! – Мира сжала губы, скрывая испуг от внезапного появления Антипина. В школе покоя от него нет, даже здесь достал.

– Голуби – разносчики заразы. – Кир нагло расселся напротив Миры и придвинул к себе ее пачку картошки, – Ты на фига их подкармливаешь?

– Не твое дело! – Мира бросила раздраженный взгляд.

– Обгадят же, вон их тут сколько собралось.

Мира огляделась и правда голуби окружили со всех сторон: сидели на крыше и перилах веранды, расхаживали туда-сюда по полу, будто чего-то ждали. Было в этом что-то странное. Но Антипин раздражал больше. Может приказать голубям его обгадить? Мира улыбнулась.

– Чего ржешь, прогульщица?

– Что? Я не прогульщица! – выпалила Мира. Устные перепалки – точно не были её коньком. Остроумные ответы приходили на ум с опозданием, заставляя Миру беспомощно беситься. Поэтому она, схватив свой рюкзак, встала из-за стола и решила попросту сбежать.

– Про-гуль-щи-ца! – проскандировал Антипин, сложив руки рупором, так чтоб вся кафешка услышала.

– Да пошел ты! – буркнула себе под нос Мира, лавируя между столиками к выходу.

– Будешь у Брони прогулы отрабатывать, ты только больше не пой! Пощади школу! Лучше танцуй! – гоготал Антипин, заливаясь противным смехом.

Миру затрясло от гнева и бессилия. Выбежав на улицу, она шла вперед быстрым шагом, не разбирая дороги. Неважно куда, главное подальше от мерзких шуточек Антипина. А ведь он всё Броне расскажет завтра же, и головомойка со всеми вытекающими обеспечена. Мира мысленно простонала: «Достало всё!». Как бы ей хотелось кому-то пожаловаться, рассказать о голубях, страшных тенях в метро, зеленой девчонке и о дебиле – Антипине. Но друзей у Миры не было. А родители, да чего они вообще понимают? Мира зло пнула по камню и тот отлетел в сторону, едва не задев припаркованную возле тротуара машину. «Злость разрушительна» – говорил папа. Везёт ему – всегда спокоен как удав. Мире порой хотелось всё крушить, пусть даже это не помогало.

– Алло, – На экране высветилась надпись «Входящий вызов Папа»

– Чего звонила?

– Я не звонила.

– У меня четыре пропущенных вызова.

Мира посмотрела на экран. Телефон четыре раза набирал папу. Чего?

– Телефон в кармане был, само нажалось, наверное.

– Ясно. В школе?

Мира замялась. Надо соврать.

– Нет, – промямлила она. Папа не мама, может не станет пилить? – Можешь меня забрать?

Через двадцать минут папа подъехал к остановке. Он смотрел озабоченно. Мира молча села в машину и уставилась на свои пальцы – длинные и тонкие, как лапки паучка.

– Что-то случилось? – ожидаемо неудобный вопрос.

М-м-м. Такое дело, пап, у меня галлюцинации. Со мной голуби разговаривают. Не подвезешь к психиатру? Мира подняла глаза на папу. Прикусила губу.

– Нет. Ничего не случилось. Просто в школу не хотелось идти.

– Мальчики? – Папа широко улыбнулся. Ну конечно, о чем он ещё мог подумать.

– Типа того…– соврала Мира. Нет, он точно не поймет. – Только маме не рассказывай. Пожалуйста.

Папа заговорщицки подмигнул. Как в детстве, когда ловил Миру с конфетами за полчаса до обеда.

9

– Ох, уж эти мальчики, – приговаривал папа.

Их синяя хонда пристроилась в конце бесчисленного стада машин, скопившихся на светофоре. Время двигалось в сторону обеденных пробок и каждый неудобный разговор становился до тошноты неотвратим.

– Если тебя кто обижает в школе, скажи, – Папа посмотрел на Миру, ища в её глазах подтверждение, – Я им наваляю за воротник.

– Ты? – усомнилась Мира. Папа ботаник со стажем. Кому он наваляет?

– Ну или мама.

Мама может. И Мире в том числе. В их семье за плохого полицейского чаще играла мама. Не из вредности, а скорее от того, что в итоге ей приходилось разгребать все последствия: не спать ночью, когда у Миры разболелся живот от сладкого или краснеть под напором нотаций Брони по поводу двоек и вот теперь прогулов. Нет. Мира твердо решила ни маму, ни папу в это не впутывать.

– Ничего такого, честно, – Мира замотала головой для убедительности и снова соврала, – Там просто контрольная по истории, а я не готова.

Папа нахмурился. Мира виновато опустила голову. Пусть лучше думает, что дочь его глупая лентяйка. Всяко лучше, чем чокнутая.

– Обещай мне больше так не делать, – Сейчас папа поругается, но только для виду. А потом благополучно забудет с чего всё началось.

– Хорошо, – согласилась Мира, – Только маме не рассказывай.

Папа кивнул. Он постоянно пропадал на работе, и сейчас похоже отыгрывал не только доброго полицейского, но и хорошего папу. Грех было этим не воспользоваться.

– Может в зоопарк? – Мира состроила рожицу кота из Шрэка: ладошки лапками у подбородка, жалобно округлившиеся глаза и маленький грустный ротик.

– Чертовы пробки!

Машины еле плелись. Водители нервно сигналили. Папа ударил рукой по рулю и выругался.

– Мы в зоопарк только два часа ехать будем. Давай в другой раз.

– Ок, – Мира отвернулась. Не прокатило.

– Обиделась? – Папа шумно выдохнул, бросил короткий взгляд на Миру, потом на часы и снова сосредоточился на дороге, – Тут в Дарвиновский музей ближе. Он до скольки работает?

Мира достала телефон из рюкзака и быстро нашла на сайте режим работы музея.

– До шести, без обеда. И сейчас там идёт какая-то якутская выставка.

– Ну, поехали тогда, пробелы по истории ликвидировать. Все равно моя встреча сорвалась.

– Е-е! – просияла Мира. Сбежать в рабочее время в музей – это как устроить праздник без повода. Если повезет, после можно попытаться еще и в пиццерию папу затащить.

На перекрестке они свернули направо, оставив позади уныло застывшую в пробке магистраль. Кажется, их побег одобряли даже светофоры. Пролетев почти без остановок весь путь, вскоре они подъехали к музею.

Выставка называлась «Свет холодной звезды Чолбон» и, как гласила афиша, посвящалась культуре и верованиям народов Севера.

Папа купил билеты, и они поднялись на второй этаж, где расположился кусочек неведомой Мире Родины. Сердце отчего-то заколотилось. Мира вошла в зал, в мягком приглушенном свете стояли экспонаты. У самого входа – портрет женщины в высокой черной меховой шапке, шубе с массивным крестом на груди. Взглядом женщина прожигала насквозь. Казалось, вот-вот и она сойдет с фотографии. По рукам ледяными иголками выступили мурашки.

– Знаменитая удаганка, – кивнул на портрет папа.

От упоминания удаганок захотелось убежать из музея. Черт дернул сказать папе про эту выставку. Лучше б на динозавров пошли. Мира перевела взгляд на макет деревянного дома-балагана, где на широкой скамье сидела восковая фигура старушки в цветастом широком платье с платком на голове. В руках у нее была небольшая берестяная миска. По среди дома горел искусственной очаг в глиняной печи с табличкой-подписью – «камелек». Старик чем-то похожий на Миттэрэя, склонился над очагом с тарелкой оладий.

– Старик кормит духа огня, чтоб тот оберегал дом и домочадцев, – объяснил папа, – По якутским поверьям у всего есть душа. Даже у вещей. Духи-хозяева предметов, явлений природы называются – Иччи. Их обычно задабривали подарками и угощениями. Вон, смотри.

Папа перешел к другому экспонату. На лесной опушке Мира увидела статного старца с седыми до плеч волосами, густыми усами в богатой шубе. На плече у старца взгромоздился огромный черный ворон.

– Бай Байанай – хозяин леса, покровитель охотников, – продолжил папа свой экскурс в якутскую культуру, – Оладушкой с маслом или конфетой надо угостить дедушку Байаная, тогда охота удачная будет.

Мира внимательно слушала, страх от портрета удаганки отошел и каждое папино слово теперь вызывало живой интерес.

– А это кто? – она показала на фигуру высокой темноволосой женщины, одетой в длинное зеленое платье, украшенное якутскими узорами. Что-то в её облике показалось смутно знакомым. На земле, у ног женщины играли дети в смешных зеленых костюмчиках и шапочках с беличьими ушками.

– Это? – Папа поправил очки и подошел ближе, – Аан Алахчин Хотун – хозяйка земли.

– Кто? – Мира вздрогнула. Повернулась к папе. Ей верно послышалось.

– Аан Алахчын Хотун – повторил папа громко. —Дух природы, всего живого. Гляди, рядом ее детки – Эрэки-Джэрэки.

– Эрэки-джэрэки? – полушепотом переспросила Мира. Она ошарашенно смотрела на улыбающиеся мордочки малышей. Какого черта тут происходит? Что за глупые шутки? Хотелось закричать, найти того, кто затеял с Мирой эту игру и навалять, как выразился папа, за воротник. Это было, ну, совсем не смешно.

– Ага, маленькие духи цветов и трав. Как феи или эльфы, – Папа взглянул на Миру и нахмурился, – Ты чего побледнела? Плохо?

Мира слабо кивнула. Ноги стали ватными, в ушах звенело.

– Садись, – сказал папа и усадил Миру на стоящий рядом стул.

Голова кружилась, во рту пересохло, звон в ушах усилился. Папа растерянно вглядывался в лицо Миры.

– Что с тобой? Воды принести? – донесся из далека его взволнованный голос. Она снова кивнула. Прикрыла глаза. Комната перестала вращаться. Только перезвон, будто металлические побрякушки звякают, становился всё сильнее.

– Кёр бу***, – услышала Мира тоненький старушечий голосок.

– Тугуй, да***? – хрипло точно спросонья ответил другой пожилой мужской.

– Удаҕан кэллэ***.

– Ханнык удаҕан? Хана?***

Веки Миры потяжелели. Тело онемело. Невозможно было пошевелиться, ответить или открыть глаза. Оставалось только слушать странные голоса, которые перешептывались по-якутски. А Мира к своему удивлению, как во сне, где привычные законы жизни работают иначе, без труда понимала якутскую речь.

– Манна баар. Устуулга олорор,*** – пропищала старуха.

– Оксе! Наha мощнай!*** – старик цокнул языком и Мира почувствовала кожей его горячее дыхание.

– Ди! Кини өссө эдэр,*** . – запричитала старая.

– Буолар-буолар, улаатыа өссө,*** – прохрипел в ответ старик.

Вдруг громкий надменный женский возглас ворвался в тихую беседу: «Дверь откроется, они войдут. Они возьмут своё, когда дверь откроется. Они выбрали, они всё знают.»

Миру словно холодной водой окатили, вырвав из полуобморока Она, схватила ртом воздух, открыла глаза. В зале никого не было: ни старухи, ни старика, ни женщины с ледяным голосом.

Только папа с пластиковым стаканчиком быстрым шагом шел из коридора в зал. Он протянул Мире воду и присел на корточки рядом.

– На первый этаж пришлось бежать за водой. Ты как?

Мира сделала глоток и сморщилась. Вода отдавала ржавчиной.

– Норм. Голова закружилась, – Она обернулась назад, – Я слышала голоса, тут кто-то был?

– Да вроде никого. – Папа встал, оглянулся и случайно задел рукой манекен, на котором висел шаманский кафтан, сплошь увешанный металлическими подвесками. Подвески зазвенели недовольно и Мире снова послышался старушечий голос: «Кёр бу, кёр бу».

– Вот сейчас, слышал?

Папа прислушался.

– Не-ет. Может радио?

«Радио у меня в голове. Шизофрения FM называется» – хмыкнула Мира, потом заставила себя вяло улыбнутся и вслух произнесла:

– Ага, видимо радио. Может в пиццерию зайдем?

– Суп надо есть и мамины котлеты, чтоб голова не кружилась, – включил режим «Мистера правильность» папа, но, как всегда, ненадолго, – Какую? Которая возле дома?

– Ага, – Мира кивнула. Вся надежда теперь была на Пепперони. Или этот дурацкий день уже ничего не спасёт.

***Перевод

– Кёр бу – Смотри ка.

– Тугуй, да? – Что такое?

– Удаҕан кэллэ. – Удаганка пришла.

– Ханнык удаҕан? Хана? – Какая удаганка? Где?

– Манна баар. Устуулга олорор, – Тут. На стуле сидит.

– Оксе! Наha мощнай! – Ого, какая сильная!

– Ди! Кини өссө эдэр,. – Да, только зелёная еще совсем.

– Буолар-буолар, улаатыа өссө, – Ничего, бывает, созреет еще.

10

Мама естественно всё узнала. Сначала ненавязчивыми вопросами о количестве уроков, домашнем задании и «чего новенького в школе» она по неуверенному выражению лица Миры быстро нащупала ложь. А потом прицельно запустив в папу пару контрольных, расколола их заговор под орех. Папа честно пытался сдержать обещание. Как и пепперони пыталась спасти вечер. Но всё бесполезно, когда у вашей мамы особый нюх на враньё.

Узнав о прогуле, мама закатила глаза, вздохнула, будто на ее плечи опустилась тяжесть всего мира, нахмурилась, так что брови чуть друг с другом не столкнулись и наконец выдала свою классическую тираду о безответственности и безалаберности. Безалаберность была особо подчеркнута дважды. Потому как, видимо, относилась не только к Мире, но и к папе.

Мира зло огрызалась, хоть и была не права. Разве только маме позволено злиться? У Миры тоже не мало поводов для ядерного взрыва накопилось. Легко ли быть подростком? Который к тому же, похоже, окончательно свихнулся. Вложив всю злость, Мира захлопнула дверь в свою комнату так сильно, что дверной косяк застонал, едва выдерживая выброс подростковой агрессии. Бывают же, наверное, на свете родители, которые понимают своих детей? Или это утопия?

И как в таком случае рассказывать о всем том кошмаре, что происходит в сейчас в жизни Миры? Если из какого-то несчастного прогула, мама устроила трагедию. Не то, чтоб она всегда такая была. Но чем старше становилась Мира, тем режем им удавалось находить общий язык. Мама будто не слышала Миру. Словно они говорили через стену и слова долетали искаженными, меняя смысл. Мама нервничала, Мира злилась. Вот и весь разговор.

Свернувшись на кровати в колючий клубок, Мира копала ногтем дырку в стене. Кусочек известки отвалился недавно, но с каждой ссорой дырка в стене росла и становилась похожей на тоннель, по которому можно было сбежать.

– Ужинать будешь? – крикнула мама через дверь. В ее голосе уже не было грома и молний, скорее усталость. Но это ничего не меняет.

Мира не ответила. Она представляла себе, как становится маленькой. Меньше собаки. Меньше жука. Меньше крохотной мушки. Залазит в дырку в стене и бежит по тоннелю вперед. По началу ноги вязнут в липкой, густой темноте. Идти тяжело. Но если остановиться, темнота засасывает. Поэтому Мира бежит. Задыхаясь. Напрягая все мышцы и связки, до рези в боку и боли в гортани. А потом яркий свет прорывается сквозь тьму и окатывает как холодная вода из шланга, освежая, очищая и остужая.

Когда свет рассеялся, Мира увидела огромную лиственницу. Ветвями дерево уходило высоко в небо, корни змеились по земле словно мощные сосуды на жилистом живом теле. Пахло хвоей, мхом и грибами. Мира стояла посреди поляны, оберегаемой ощетинившимися кустами шиповника и могучими вековыми соснами. Лес глядел темнотой, на поляне светило солнце.

– Привет! Я ж говорила, ещё увидимся.

Мира обернулась. Аня, та, что в зеленых колготках, выглядывала из-за лиственницы. Огненно-рыжие волосы были собраны в косички и повязаны лентами с кучей мелких колокольчиков. На этот раз на ней был надет широкий салатовый комбинезон, а запястья опутаны фенечками, цветочками, ягодными браслетами.

–Аня? – Мира запнулась, – Ты – Аан Алахчын Хотун?

Девчонка хихикнула и скрылась за деревом. И тут же с другой стороны лиственницы появилась женщина – высокая, в длинном зелёном платье из легкой невесомой ткани, черные густые волосы струились по плечам, а голову украшал переливающийся на солнце красивый серебряный обод. Это была Аня, с которой Мира говорила в парке, но другая. Они были схожи, будто одна из них осень, а другая – зима.

– Поможешь мне? – голос женщины звучал мягко, нежно, словно шелест деревьев.

Мира кивнула. Ей почему-то даже в голову не пришло возразить, спросить или отказаться. Женщина излучала спокойную уверенность – точно всё, что она делает или говорит -правильно. Женщина шла вперед, Мира следовала за ней. Деревья на их пути расступались, шиповник убирал свои острые когти, а солнце освещало путь. Вскоре показался склон невысокой горы. Внизу лежала удивительной красоты долина с голубеющим чистой водой озером и просторным зеленым лугом, где паслись лошади и коровы. Ветер гулял по склону горы, спутывая волосы и раздувая как парус Мирину футболку.

Женщина достала из кармана платья холщовую сумку и принялась собирать мусор, которым как сорняком заросла гора: крышки, фантики, окурки и прочие прелести цивилизации валялись повсюду. Мира нашла под одной из сосен пакет и тоже начала убираться.

– И почему люди такие свиньи? – возмущалась она, сгребая пластиковые бутылки в пакет. Неужели сложно забрать свой мусор с собой?

– Это их природа, – ответила женщина без тени упрёка.

– Свинячить?

– Не ценить того, что имеешь.

Мира фыркнула. Природа, природа. Человеческая натура это. Хотя тоже природа получается.

– Нет, ну я никогда мусор не бросаю в лесу.

– Молодец, – похвалила Аан Алахчин и улыбнулась, – Но ты уверена, что ценишь, всё то, что имеешь?

Мира пожала плечами. Конечно, она ценит. Это ж как мама выражается – «прописные истины».

Под горами мусора лежала голая, безжизненная, отравленная земля. Аан Алахчин Хотун касалась ладонью больных мест, земля благодарно вздыхала и покрывалась нежной молодой порослью.

– Всё ли ты ценишь, что имеешь? – повторила Аан Алахчин Хотун глядя Мире в глаза, – Свою природу? Лес, что внутри тебя? Нет ли там мусора, что ты сама бросила?

«Что?» – хотела возразить Мира. Какой еще внутренний лес?