Троя. Книга третья. Ахейцы

Кто бы мог подумать, когда они приехали сюда, что так все получится? Щупленький, болезненный Эврисфей пригласил их обоих – управлять Микенами, пока сам он будет воевать. Это был своего рода реверанс в пользу могущественного Пелопа – отца обоих братьев – уважал тщедушный микенский владыка своего соседа – вот и позвал его сыновей присмотреть за Микенами в свое отсутствие.

– Близнецы они – рассуждал Эврисфей – Куда один, туда и другой. Нет никого на свете дружнее близнецов.

Как же ошибался царь Микен – да разве мог знать он, сидя у себя во дворце, более похожем на крепость, о бесконечном соперничестве между братьями, начавшимся едва не с колыбели.

– Я первый – кричит Атрей – Я старше тебя на 5 минут.

– Ну и что? – чуть не плачет Фиест – Мы родились в один день.

– Все равно – я главный – лезет с кулаками на брата Атрей – и лишь своевременное появление матери спасает их обоих от новых синяков.

Так и росли два брата, постоянно выясняя между собой, кто из них лучше, воспринимая удачу другого, как личный проигрыш. Сегодня Фиесту удалось побить рекорд в беге – раздосадованный Атрей рвет и мечет, дальше брата запустил диск Атрей – Фиест от злости не находит себе места. Постепенно взрослея, они поняли наконец, что так открыто не стоит проявлять истинные чувства – и окружающие с облегчением вздохнули – подросли мальчики, образумились, забыли детские обиды – закончилось противоборство – увы, это было не так. Исподтишка наблюдая друг за другом, они старались на людях демонстрировать братскую привязанность и дружбу – им почти удалось обмануть всех, кто не особенно интересовался ими. И, тем не менее, затаенная злость время от времени выплескивается наружу.

– Какие красавчики эти близнецы – а похожи – прямо две капли воды – случайно оброненные слова следующим образом действуют на братьев:

Сразу Атрей, чтобы хоть чем-то отличаться от брата, остригся едва не на лысо – оставив лишь острый ежик каштановых волос. Фиест напротив, отращивает кудри – густые волосы вьются сами, живописно рассыпаясь по плечам. Атрей взял в жены критянку Аэропу – Фиест, в противоположность брату совсем не собирается жениться. А зачем? Брат остепенился, серьезным стал, а я, назло ему, погуляю еще – пусть завидует – и пускается во все тяжкие Фиест, зарабатывая репутацию шалопая и гуляки. Вот она-то, эта репутация, и подвела его по приезде в Микены. Навел-таки справки Эврисфей, прежде чем покинуть город. Нашептали ему пронырливые советники – у холостого Фиеста там дочь, а там – сыновья растут – нагулял, да бросил – можно ли такому доверять?

– Вот что я решил – заявил Эврисфей обоим братьям, представшим перед ним по приезде.

Маленькие серые глазки на скуластом лице царя так и бегают, переводя острый взгляд с одного брата на другого. Один явно старше – серьезное лицо, аккуратный, подтянутый – сразу видно, рассудительный, строгий, неторопливый, одет как подобает уважающему себя человеку – добротная ткань приятно сочетается со скромным покроем, а этот, ишь, лохмы распустил, нарядился, словно на танцы собрался – кто сказал, что они близнецы? Определенное сходство, вне всяких сомнений, присутствует, но до чего разные эти два брата.

– Атрей пусть замещает меня. А ты поможешь ему, если что – наконец решает Эврисфей.

Так и оказался Атрей на микенском троне, пусть и временно. На этот раз проиграл ему Фиест.

– Так и должно быть – спокойно воспринимает свое назначение Атрей – Я же первый.

Отголосок скрытого соперничества вырывается наружу, словно речь, как прежде, идет о детских обидах.

– Пусть не обижается Фиест – это серьезное дело – он не потянет.

Сразу забывает о брате Атрей, предоставив того самому себе – пусть развлекается в Микенах – он только это и умеет делать. В свою очередь Фиест, подождав немного, не призовет ли его брат, хотя бы приличия ради, спустя некоторое время убедился окончательно – нет, не призовет. Напрасно он, Фиест, околачивается здесь, в Микенах. Ничего не светит Фиесту – никаких перспектив – может, вернуться к отцу? Тем более, что Аэропа, жена Атрея, устав от постоянного равнодушия мужа, целиком погруженного в бесконечные дела, все настойчивее пристает к нему.

– Отстань от меня – огрызается Фиест, когда никто их не слышит – Ступай домой.

– Фу, какой ты противный – ничуть не смущается Аэропа, томно закатывая глазки. – Неужто твои тощие шлюхи лучше? Меня хоть ухватить есть за что

Это сущая правда, и Фиест невольно всякий раз скользит взглядом по пышной груди и округлым бедрам, однако есть приличия, в конце-то концов. Аэропа – жена моего брата – в сотый раз говорит сам себе Фиест. К тому же при его-то внешности у него нет проблем с противоположным полом – зачем наживать неприятности на ровном месте? Нет, пора ему убраться из Микен, пока не поздно – Аэропа, похоже, так и будет преследовать его – сплетни рано или поздно дойдут до брата

– Все равно здесь ничего мне не светит. Завтра собираю вещи. И домой. – в один прекрасный день принимает решение Фиест.

2 Легенды Микен

Но, до завтра нужно дожить – впереди добрая половина дня сегодняшнего, и Фиест, послонявшись без дела по мрачным покоям эврисфеевского дворца, надумал прогуляться по улицам Микен, тем более что из лабиринта залов доносится бойкий голосок Аэропы – не желая встречаться с ней, Фиест выскакивает на широкую лестницу.

– Жаль, плащ не прихватил – сокрушается по дороге Фиест, но возвращаться нельзя – того и гляди, наткнешься на нее – еще раз у самого выхода останавливается Фиест – Может, вернуться? Вечера в Микенах холодные – совсем рядом горы – оттуда постоянно тянет прохладным ветерком, лишь только садится солнце.

Пока он мнется в передней, тяжелая, потемневшая от времени дубовая дверь решительно распахивается чьей-то твердой рукой. Вошедший, могучего телосложения человек, крупный, высокий воин, потеснив Фиеста, устремляется вверх по лестнице. Фиест провожает его глазами – запыленная медь доспехов, запекшаяся кровь, тяжелый шаг, удрученный, даже злобный вид – это гонец, и, похоже, с плохими вестями – догадывается Фиест. Что-то недоброе случилось. А гонец, тем временем, оттолкнув разодетого пижона, спешит со своим донесением к нынешнему правителю Микен, и лицо его мрачно – мрачнее тучи, походный загар прочно въелся в огрубевшую кожу – выделяются лишь голубые глаза, окруженные сеточкой морщин и мохнатые выцветшие брови нависают над ними. Торопится гонец сообщить о гибели Эврисфея, о том, что война на этом, похоже, закончена и остатки войска направляются в сторону Микен – воины хотят домой, все устали от бессмысленной бойни, основанной на личной мести – а раз нет больше Эврисфея – что продолжать-то? По сути – для Микен это благо, но опытные воин, не раз прикрывавший Эврисфея от вражеских стрел и мечей, преданно служивший своему царю, опечален искренне, до слез. Погиб царь Микен, и город должен достойно почтить его память, какой бы она не была. Тем временем Фиест пока мнется в передней – невнятные звуки поднявшегося переполоха доносятся до него, Фиест делает шаг назад, любопытно ему узнать, что происходит – но, тут на верхней ступени лестницы возникает Аэропа – в песочного цвета коротенькой тунике.

– Вот ты где. – призывно улыбается Фиесту Аэропа. – Я тебя искала…

Полупрозрачная ткань будто сама собой сползает с округлого пухленького плеча, Аэропа вполне уверена, что Фиесту, зажатому между лестницей и дверью, деваться от ее чар некуда – потому она не торопясь, преодолевает ступеньку за ступенькой. И с каждой ступенькой Аэропа задирает ткань и без того короткого наряда все выше, будто подол мешается ей при спуске – да так, что видна вся стройная ножка и не только. У Фиеста от такой картинки захватывает дух. Он пятится назад, на ощупь отыскивая дверное кольцо, не в силах оторвать взгляда от обнаженных прелестей.

– Совсем сдурела. Вдруг кто увидит.

– Что испугался? Никто не увидит. Все побежали туда. – неопределенный взмах пухлой ручкой должно быть указывает в направлении тронного зала, где обычно решаются все важные для города дела – но от этого жеста съехавшая с плеча шелковистая ткань сползает окончательно, открывая полушарие левой груди.

– Эврисфея, кажись, убили. Так что до нас с тобой никому нет дела. Пойдем…

Она стоит рядом, протягивая руку, и бесстыдно улыбается ему. Если Аэропа сейчас дотронется до него – все, я пропал – Фиеста бросает в пот – она жена его брата, практически правителя Микен… Фиест резко поворачивается, влажными от пота руками дергает неподатливую дверь на себя и быстро выскакивает вон, по дороге переводя дух.

– Что за баба. Пристала, как репей.

И лишь спустя некоторое время, когда мысли вновь обрели стройный порядок, Фиест начинает понимать, что за новость привез тот самый гонец, что чуть не сбил его с ног – погиб Эврисфей, убили его где-то там, вдали от Микен, а значит Микенам придется выбирать нового царя.

– Они, конечно, предпочтут Атрея. Кто бы сомневался. – с досадой думает Фиест – но, делать нечего, он и сам понимает – здесь первенство за братом. Пока он сам куролесил в Микенах, Атрей успел показать себя с самой лучшей стороны – микенцы изберут его, это точно – никого другого у них на примете нет. Хотя, как знать? Какой у них тут порядок престолонаследия? Впрочем, в любом случае у Фиеста нет шансов – и, чтобы не смотреть на триумф брата, он все тверже укрепляется в мысли покинуть Микены.

А пока он бредет наугад, кривыми, плохо вымощенными улицами, мимо приземистых домов – Фиест специально свернул в сторону от центральных микенских площадей, чтобы не слышать, как глашатаи объявляют народу последнюю новость, подальше от суеты, что обязательно поднимется, лишь только граждане узнают о гибели своего царя. Да разве от этого сбежишь? Это ему, чужаку, все равно – погиб Эврисфей или нет, а жителям города совсем не безразлична эта новость – что, вообщем, не удивительно. Даже в маленьком кабачке на окраине Микен, куда загнала Фиеста вечерняя прохлада, вовсю обсуждают это известие – весть мигом облетела город, и всякий уважающий себя гражданин Микен поспешил в общественные места – будь то рыночная площадь или захудалая забегаловка – надо все обсудить на людях. По этой причине кабачок, в котором оказался Фиест, был заполнен до отказа – в спертом тяжелом воздухе, богато насыщенном винными парами, велась нескончаемая громкая беседа, весьма эмоциональная – зачастую с переходом на крик.

– Поделом ему – разоряется изрядно выпивший невзрачного вида старичок с редкой козлиной бородкой. – Ишь, поперся на старости лет воевать…

– Точно говоришь. Всю жизнь трусил, а тут на тебе – рьяно поддерживает его собеседник – вся в прорехах хламида едва прикрывает тощую грудь высокого парня – он вскочил, расплескивая вино, чтобы точнее выразить переполнявшее его возмущение – Натерпелись мы от него… Ничего хорошего при нем не видели

– Хорош или плох был Эврисфей – не тебе судить. Молод еще. – мощным басом вступает в разговор объемных размеров гражданин, с золотой цепью на шее. – Что ты вообще видел?

– Теперь конечно, теперь каждый может выступать – поддерживают его за соседним столиком, окончательно разбивая в пух и прах мнение молодого парня – Что угодно можно болтать, когда человека уже нет – что ты раньше то молчал? Боялся, небось? Выходит – ты сам такой же трус, как наш Эврисфей

Волна смеха проносится по залу, народ зубоскалит, покрасневший парнишка усаживается на место, явно раздосадованный, что его так осекли, а над столами звучит чья-то фраза:

– Какие сами – такой и царь.

– Что ему, Эврисфею нашему оставалось то, в окружении таких сильных соседей? Там спартанцы жмут, оттуда Пелоп наседает – того и гляди приберет к рукам Микены – он еще выкручивался как-то, независимость сохранял – говорит хозяин заведения, плотный, белобрысый мужчина лет 50-ти.

– Да, умел Эврисфей лавировать между соседями – соглашается грузный посетитель с окладистой бородой. – Только большей частью он заискивал перед всеми, всю жизнь боялся… И ведь, согласитесь – было чего бояться.

– Потому Микенам жилось до сих пор не сладко. – другой собеседник, более спокойный, потрезвее остальных, стряхивает хлебные крошки с курчавой бороды. – Силы нам не хватает, мощи… Всегда боятся сильного, а такому, как наш Эврисфей только и оставалось, что хитрить, да изворачиваться.

– Какой бы ни был Эврисфей – а почтить его надо по-людски… Умер человек, погиб достойно, на поле брани – неужто Микены не смогут отдать ему последнюю дань уважения – царь все-таки – звучит мнение за соседним столом.

Фиест, постояв на пороге, наконец, проходит в зал, устраивается на самом краешке скамейки. Не столько народ послушать, сколько согреться не мешало бы, и провести остаток вечера спокойно хочет уставший от скитаний по микенским улицам Фиест – удобнее всего это сделать здесь, среди простых людей, на окраине города, в маленьком убогом кабачке, где его никто не знает, куда занесло-то его случайно – в самом деле – никто не обращает внимания на Фиеста – разве только шустрый босоногий мальчишка, что подает вино посетителям. И вот кувшинчик молодого вина стоит перед ним, а кабачок, тем временем, продолжает жить своей жизнью – потемневшие от времени приземистые широкие столы уставлены кувшинами разбавленного вина, ячменные лепешки лежат горкой на широком, грубой работы, блюде, народ, то и дело опустошая чаши, обсуждает последнюю новость горячо, зачастую неистово, все более увлекаясь и споря.

– Не стоит он того, как хотите – не стоит – срывается парень в драной хламиде – Никудышный был царь

– Откуда ты взялся, такой злобный? Молодой, а вон какой неугомонный. Заруби себе на носу – любой человек стоит, чтобы его достойно проводили в последний путь. Тем более – царь Микен.

– Конечно. – со знанием дела вновь вступает в разговор бойкий старичок с козлиной бородкой, вполне уверенный, что он лучше всех присутствующих разбирается в микенских традициях. – Сначала, как водится, игры объявят в его честь. Целый день лучшие атлеты города будут состязаться в память о нем. Потом, вечером зажгут костер погребальный – торжественно наградят победителей, а на завтра, прямо с утра все граждане соберутся на площади перед дворцом – царя нового выбирать. Такой порядок в Микенах.

– Что ни говори, а мне жаль Эврисфея – сидел бы дома – жив бы остался. Понесла его нелегкая на войну – вздыхает невпопад разомлевший от вина гражданин с золотой цепочкой. – Был человек – и нет его…

– Что сокрушаться, по тому, кого нет? Дальше нужно смотреть. Новый царь нужен Микенам. Такой, как Атрей. – это мнение низенького лысого человечка с круглым лицом, до сих пор молчавшего.

– Он пришлый, как он может блюсти в полной мере интересы Микен? – набрасывается на него высокий парень.

– Так правит же. И довольно разумно. – парирует лысый человечек.

– Одно дело – исполнять обязанности, совсем другое – править самому. Откуда он может знать, в чем нуждаются микенцы? – возмущается парень в драной хламиде.

– О чем это ты? Сам, что ли метишь на микенский трон? Сиди уж… Атрей – как раз то, что нам надо, давно все об этом говорят. Он достаточно молод, энергичен…

– И город сможет защитить, случись что – подхватывают за соседним столом.

– И одной проблемой меньше – он сын Пелопа – а значит, не будут Микены бояться хотя бы одного своего соседа

– И узнать мы его вполне успели – даром, что молод – решительный, мудрый Я за Атрея. – заявляет тучный, хорошо одетый мужчина.

– Да никто не против – у любого в Микенах спроси – каждый ответит – Атрей пусть правит. – немедленно поддерживают его остальные.

– Это точно. Вот увидите – Микены выберут Атрея. – делает твердый вывод лысый человечек.

– Хорош Атрей, спору нет – звучит голос хозяина заведения. Коль скоро все сошлись во мнениях, того и гляди, по домам разойдутся – а ему это зачем? Пусть пьют да платят. – Только вы знаете предание – однажды явится человек в шкуре золотого барашка – он-то и станет настоящим правителем Микен. Только с ним город узнает истинный расцвет.

– Сказки все это. – машет рукой бородатый мужчина.

– Кто сказал, что явится он именно сейчас? Может еще сто лет пройдет, пока он соизволит пожаловать в Микены? – с пол оборота заводится круглолицый человечек.

– Но, это точно будет. Оракул Зевса каждый раз говорит об этом. – авторитетно заявляет владелец кабачка.

– Все в Микенах от мала до велика это знают, и все верят, что когда-нибудь так и будет – но это просто красивая сказка – вот однажды, в один прекрасный день заживут Микены богато. – разъясняет хорошо одетый толстяк – Это выдумка для лентяев, тех, кто надеется вдруг с неба заполучить сладкую жизнь. А такую жизнь надо строить самому, здесь и сейчас, а не ждать, пока кто-то явится и за всех все сделает.

– Сказка не сказка – а люди верят в нее. – отвечает хозяин.

– Вот когда это предсказание сбудется, тогда и посмотрим. А сейчас нам царя лучше Атрея не сыскать.

И хозяину заведения приходится отступить – столь редкое единодушие собравшихся за его столами случается не часто. Задумчиво потягивая вино, Фиест молча слушал, не вступая в разговор – даже, когда при нем нахваливали брата, он и бровью не повел – что поделаешь, если проиграл он на этот раз Атрею? И микенская легенда не слишком заинтересовала его – в каждом городе, в каждом поселке существуют подобные предания – явится кто-то из вне и все устроит – сказки все это, ухмыляется про себя Фиест – ясное дело, сказки и только.

3. Золотой барашек

Прохлада ночи заставляет согнуться калачиком на жестком ложе, с головой закутаться в теплый плед, лишь каштановые кудри робко выглядывают наружу – спит Фиест глубоким сном, почти не шевелится под мягким овечьим пледом. И снится ему, будто он совсем мальчишка – лет 10 ему – никак не больше, и бегает он босиком по зеленому лугу среди пасущихся овец – но тех не пугают его порывистые движения и звонкий смех – их флегматичные морды задумчивы, маленькие бусинки глаз опущены долу – овцы и не думают тронуться с места – спокойно щиплют траву, полностью поглощенные таким важным занятием. Лишь мельком, не переставая жевать, взглянут на расшалившегося мальчишку и вновь погружаются своими длинными мордами в траву. Знает Фиест – это отара отца – дивные тонкорунные овцы – белые – все до одной – шерсть так и струится мелкой волной едва не до земли, и мягче этой шерсти не сыскать – царская, все же отара. Идиллическая получается картинка из давно ушедшего детства – белые овцы на зеленом лугу и мальчик бегает между ними. Фиест слышит свой смех, видит свое довольное лицо – от избытка беззаботного счастья он падает в траву, он просто заливается смехом – яркое солнце слепит его, терпкие запахи летних трав окружили со всех сторон, влажное тепло исходит от земли – широко раскидывает руки и ноги Фиест, подставляя их жаркому солнышку, закрывает глаза, и лежит так, наслаждаясь отдыхом, и только мелкая букашка щекотливо бежит по коже, да в раскрытую ладонь тычется теплый влажный нос. Открывает глаза Фиест – прямо возле него стоит барашек и смотрит доверчивыми черными глазенками. Золотой волной струится шерсть и вокруг шеи и по бокам, белые пряди смешались с искрящимся золотом, солнечные лучи отражаются, преломляясь, яркие блестки играют, скользят вниз, к траве – словно блестящий ореол вокруг барашка – он весь в сиянии – как слепит солнышко – думает Фиест. Оттого барашек кажется золотым, как из сказки. Фиест не спеша опирается на локоть, поднимается, стараясь не спугнуть барашка – дотягивается рукой до шерсти – это не отблески, нет – ничего не кажется мальчику – золотые пряди сжимает пальцами Фиест – мягкие, волнистые, искрящиеся нити рассыпаются на ладони – настоящим золотым водопадом струится шерсть чудесного барашка – и солнце играет на ней ярким переливом.

– Мой, мой барашек – обнимает его за шею Фиест. – Красавец, весь из золота, прямо из сказки.

– Отпусти его, это мой барашек – грозный окрик запыхавшегося брата доносится до Фиеста. Атрей со всех ног бежит к ним. – Он мой.

– Это почему он твой? Я первый увидел его – защищается Фиест. Он и не думал выполнять приказ брата. Лишь сильнее вцепился в барашка Фиест – тот занервничал, замотал мордой. – Он сам ко мне пришел.

– Я весь день его сторожу. Как он может быть твоим? – возмущение Атрея не знает предела.

– Может ты и сторожил, а пришел он ко мне. – доказывает Фиест свою правоту.

– Ты и знать про него не знал. Хочешь все легко получить. Отдай, это мой барашек. – кричит Атрей.

– Нет, мой.

– Нет, мой.

Никто не собирается уступать, а барашек вырывается из рук Фиеста, и чуть не валится на бок, напуганный истошными криками мальчишек, Атрей налетает с кулаками на брата – вынужден защищаться Фиест – выпускает он барашка – тот опрометью кидается прочь, а братья, сцепившись, катаются по траве, дубасят друг друга что есть мочи:

– Мой барашек.

– Нет, мой…

Заметался во сне Фиест, защищаясь от брата – плед сброшен на пол – вертится Фиест с боку на бок, отражая невидимые удары, бьет соперника со всего маху – и так, и так, и еще раз так… Скатывается Фиест с постели на холодный каменный пол, больно ударяется он о дубовую ножку кровати.

– Ох – тяжело вздыхает спросонья Фиест, потирая ушибленное место. – И приснится такое – продирает наконец глаза. – Будь он неладен, его брат – даже во сне нет покоя.

Помнит прекрасно Фиест этого барашка – помнит драки и ссоры из-за него. Помнит хмурое лицо отца – тот, устав разнимать сыновей, приказал изловить барашка, и принес его в жертву Артемиде, одним махом положив конец бесконечным скандалам. Но, что ни говори, а умен их отец Пелоп – зачем сжигать такую красоту? Потому досталось богине лишь мясо того барашка, саму шкурку сохранил отец – поначалу запер ее в сундук, чтобы утихли страсти, а после отдал матери – любят женщины блестящие вещи. Это потом, спустя много лет, мать подарила золотую шкурку Аэропе – та умеет подлизаться к свекрови, когда ей надо, поди ж ты – все кругами ходила, пока не получила своего. Приглянулась молодой невестке блестящая мягкая шкурка – и надо же, ведь столько лет прошло, а она будто новая – все ей нипочем, и моль ее не ест.

– Что за сон? – вновь устраивается на кровати Фиест. – Не тот ли это барашек? То есть – не та ли шкурка? Что, если та самая?

От этой мысли сон отступил окончательно. Какой тут может быть сон, если с помощью этой шкурки можно стать во главе Микен? Ну что он – вернется сейчас к отцу, тот его спросит – что да как – придется признаться Фиесту – проиграл он на этот раз брату – напрасно только ездил в Микены. Хмуро взглянет на него Пелоп – может и не скажет ничего, но по одному лишь лицу отца будет понятно – разочаровал его сын, нигде не способен он проявить себя. Фиест вскочил с постели, заходил босыми ногами по холодному каменному полу. Он вдруг ясно представил себе свое возвращение домой, в Пису, как вся многочисленная семья владыки Пелопоннеса сбежится послушать об успехах Фиеста там, в Микенах – а что он им скажет? Что никак не может достойно устроиться в жизни? Вот если бы раздобыть ту шкурку… Да что это он? Остановился Фиест посреди комнаты – что он, в самом деле? Неужели поверил пустым бредням? Разве может какая-то шкурка стать решающим фактором в таком деле – повлиять на выбор взрослых серьезных граждан? Не сумасшедшие же они – отдать предпочтение коту в мешке, то есть в шкурке, пусть и золотой, когда перед ними заслуживший доверие Атрей. Но, ведь каждый в Микенах знает об этом – так кажется они говорили… И каждый верит… А что, если это правда? Ведь по преданию настоящий правитель Микен непременно должен предъявить народу эту шкурку. Так почему бы не попробовать? Впереди у него целый день, и даже целая ночь, чтобы раздобыть эту шкурку – если только Аэропа взяла ее с собой в Микены. Да что я – усмехнулся Фиест – конечно, она ее взяла. Женщина – она как сорока – что блестит, то и хватает – а тем более, такая как Аэропа – своего не упустит ни за что. Значит, нужно управиться за этот день – день игр в честь погибшего Эврисфея. А следующим утром… Фиест вдруг представил, как он выходит на залитую солнцем площадь – перед всем народом – а на плечах у него ослепительно сияет золотая шкурка. И граждане Микен, потрясенные сбывшимся на их глазах предсказанием, бросаются к нему, целуют Фиесту руки, кланяются чуть не до земли, плачут от счастья и умоляют править ими… Стены темной комнаты словно расступились перед Фиестом – он больше не чувствовал ночной прохлады, забыл, что стоит босой на холодных камнях – он был где-то там, на вершине славы – подумать только – он, Фиест – герой из микенской сказки. Честолюбивые мечты полностью поглотили Фиеста, запутались в длинных каштановых кудрях и окончательно утонули в карих глазах любителя легкой беззаботной жизни.

* * *

– Где она может быть, эта Аэропа?

Спозаранку Фиест оббегал все гулкие каменные залы эврисфеевского дворца в поисках жены своего брата, заглянул на кухню – бесполезно. Самая простая мысль, что та, должно быть еще спит сладким сном, с заметным опозданием все-таки пришла в его взбудораженную голову. Как в такой день можно спать? – рассуждает Фиест, а день-то между тем самый обычный – в Микенах все идет по давно расписанным правилам – лишь ближе к 11 утра начнутся игры – народ потянется на стадион, наблюдать схватки борцов, стрельбу из лука и состязания в беге. А сейчас восьми еще нет – только не выспавшиеся рабы вяло снуют по помещениям.