Бунт марионеток. Руководство по контрэволюционной психологии

Ключевую роль в формировании нашего настроения играют серотонин, допамин и норадреналин. С ростом концентрации серотонина настроение у человека поднимается, а его недостаток вызывает состояние депрессии. Тщательные исследования мозга самоубийц, которые покончили с собой в состоянии депрессии, показали, что он обеднен как норадреналином, так и серотонином. Причем дефицит норадреналина, как правило, проявляется депрессией тоски, а недостаток серотонина – депрессией тревоги.

Состояние агрессивности зависит от соотношения активности холинергической и норадренергической систем. Повышение агрессивности объясняется ростом концентрации норадреналина и ослаблением тормозного влияния серотонина.

Норадреналин связан с побуждающим, мотивирующим компонентом в реакции самораздражения, а уже известный нам допамин – с подкрепляющим, «награждающим» эффектом, сопровождающимся положительным эмоциональным переживанием [7].

Так вот, современные данные указывают на абсолютную зависимость наших настроений и переживаний от биохимического состава внутренней среды мозга. Он располагает специальной системой – биохимическим анализатором эмоций. Этот анализатор имеет свои рецепторы, он анализирует внутреннюю «химию» и интерпретирует её в категориях чувств, эмоций и настроения.

Возможно, пока звучит как-то странно: неужели вся палитра чувственных оттенков и эмоциональных состояний имеет в основе всего лишь химические реакции? Но это именно так, друзья! И осознание этого простого факта порой помогает намного больше, чем длительные сеансы психоанализа.

Вспомните, что происходит, когда мы погружены в тоску, раздражение или тревогу? Поток эмоций влечет нас, как река спичку, мы ощущаем, как мы слабы и бессильны что-то изменить. Но попробуйте осознать в этот момент, что весь ощущаемый негатив – это не что-то независимое от вас и непреодолимое, а всего-навсего набор некой нейрохимии в голове. Сейчас он такой, но ведь всегда быть таким не обязан!

Чувствуете разницу? В одном случае мы имеем дело с чем-то непонятным, всеобъемлющим и неподвластным, а во втором – всего-то с неоптимальным содержанием химических соединений в мозге. А это уже не так тотально и безнадежно, согласитесь. И задачу можно поставить себе совсем другую – такую, которая вам точно по плечу: всего-навсего изменить баланс ваших собственных нейропептидов.

Это возможно прямо сейчас, сию секунду. Мы ведь знаем, что есть вещества, которые улучшают настроение, увеличивают содержание норадреналина и допамина в нервных окончаниях. Поэтому одним из способов ситуацию изменить будет – правильно! – что-нибудь этакое выпить или съесть!

Возможно, вы уже имели опыт употребления алкоголя, одного из самых распространенных на Земле психотропов, и определенно замечали, как радикально порой может преобразиться ваше восприятие обстоятельств после рюмочки-другой.

Проблема в том, что такое вот относительно быстрое изменение химии мозга за счет стимуляторов влечёт за собой негативные последствия, в значительной степени нивелирующие приятный временный эффект.

Во-первых, это неиллюзорный шанс возникновения стойкой зависимости – количество хронических наркоманов и алкоголиков исчисляется сотнями миллионов, угу.

Во-вторых, временное улучшение эмоционального состояния после приема наркотиков или алкоголя, увы, очень кратковременно. Потом качели неизбежно сдвигаются в противоположную фазу мучительного постинтоксикационного похмелья. О том, почему такой «химический бумеранг» неизбежен, мы поговорим с вами чуть дальше.

К счастью, психофармакология не стоит на месте и может предложить варианты значительно интереснее алкоголя. Современные антидепрессанты имеют довольно немного побочных эффектов. Да, побочки возможны, но польза от приема правильно подобранного препарата в варианте с хронической депрессией, например, значительно превышает возможный вред. Многократно превышает.

Тем более что иногда, как при той же выраженной клинической депрессии, самостоятельно выбраться из угнетенного состояния почти невозможно. Медикаментозная терапия прямо показана и для множества других болезненных состояний психики, и в большинстве случаев оказывает выраженный позитивный эффект.

Увы, применяемая в психиатрии фармакология: транквилизаторы, нейролептики, антидепрессанты и нормотимики – до сих пор часто воспринимаются в качестве опасных «колес», на которые легко «подсаживаются» и с которых потом невозможно соскочить. Да и само посещение психиатра для среднестатистического гражданина часто носит стигматизирующий характер, и рискнуть «сдаваться в дурку» готов далеко не каждый.

Если вы психолог, одной из ваших важнейших задач будет грамотное информирование клиента о возможностях и плюсах современной медикаментозной терапии. В тех случаях, когда это нужно, разумеется. Я часто сталкивался с ситуациями, когда после моих рекомендациях к посещению психиатра люди потом возвращались ко мне с заключением… невролога! Я терпеливо уточнял, что им нужен не невролог, а психиатр. Клиенты понимающе кивали и возвращались через неделю с заключением… другого невролога!

Похоже на анекдот, но с подобным я встречался десятки раз. Неприятие психиатрии с ее фармакологией носит пугающе тотальный характер, поэтому иногда приходиться немного хитрить, чтобы переключить стрелки на нужную колею. Со временем я научился подбирать для этой рекомендации действенные аргументы, и пациенты стали намного чаще доходить куда следует.

Психологи, держите лайфхак: когда вы понимаете, что пациенту необходим психиатр, начинайте сначала рассказывать о химии мозга! Как раз самое время поведать о том, что мозг отчасти напоминает компьютер, только не электрический, а химический. Нейроны активируются и тормозятся за счет реакций с определенными химическими соединениями, и часто проблемы возникают из-за нарушения оптимального баланса этих самых соединений.

А специалист, который как сможет определить, нет ли у вас каких-то нарушений на уровне этой самой химии, – как раз и есть психиатр! Для самых пугливых я даже для пущей убедительности вещаю, что выработка нейрохимии не всегда связана только с мозгом, и рассказываю, например, про серотонин, который в значительной степени синтезируется желудком, но оказывает огромное воздействие на наше мышление [8].

Таким образом можно пошатнуть порочную установку «Обратился к психиатру – значит, я ненормальный» даже у самых боязливых пациентов. Если проблема в химии, а не в моей голове, значит все не так уж и страшно, почему бы и не сходить!

Теперь вернемся немного назад. Все-таки разговоры про «что-нибудь этакое психоактивное выпить или съесть» – это не совсем про психологию. А вот что точно про психологию: эмоции – это единственный мотивационный регулятор нашего поведения!

Та самая нейрохимия, которая стоит за чувствами и эмоциями, в конечном итоге и заставляет нейроны мозга срабатывать по каким-либо определенным алгоритмам, выбирая их из всего множества возможных. Все, что мы делаем, все решения, принимаемые мозгом, направлены на достижение желательного химического баланса.

Помните, что мы уже знаем о работе нейронов-транзисторов? Они выстреливают в данной конфигурации, основываясь на имеющихся данных. Нейромедиаторы, гормоны и нейропептиды можно рассматривать как эквивалент внутренних параметров системы. Именно по их составу и соотношению мозг определяет, что для него «хорошо» и что «плохо», другого механизма просто нет.

Нам может казаться, что, взвешивая варианты поведения, мы производим холодный расчёт, но нет, решение всегда принимается в пользу более благоприятного эмоционального состояния. Мозг как бы пытается представить себе наперед то, что мы будем чувствовать в результате того или иного поступка, и это «чувствовать» как раз и будет химическим вознаграждением, к которому мы стремимся.

Ирония в том, что вознаграждение не всегда является смакованием «хорошей» химии. Частенько мотивом для суеты выступает стремление избежать шипов и ожогов химии «плохой». Эволюция бессердечно сконструировала нас так, что мы чаще имеем дело с намерением избежать боли, чем с возможностью наслаждаться чем-то приятным. Причем намного чаще [9].

Плохая новость заключается в том, что на самом деле люди (как и все животные), не созданы природой для того, чтобы постоянно испытывать радость и счастье просто так, по умолчанию, без веских к тому внешних стимулов. Увы, но пессимистичная, и слегка депрессивная оценка ситуации является эволюционно более выгодной, чем оптимистичная. Дело в том, что на сто процентов реалистичная оценка ситуации потребовала бы слишком больших аналитических ресурсов мозга и непомерно много времени на принятие решения.

Травоядные, например, уходят на новое пастбище немного раньше, чем на старом подъедена вся травка, проявляя пессимизм в оценке ресурсов. Если бы они думали: «Чего суетиться, и тут все норм, травы еще валом, разуйте глаза!» – то тусовались бы на привычной лужайке до конца, пока не пощипали бы все и не начали всерьез голодать.

Такая эволюционная стратегия приведет к тому, что копытным придется пуститься в путь на пустой желудок, да еще потом долго голодать в пути, и в результате доберутся до нетронутых лугов «не только лишь все». Так вот и сложилось мало-помалу, что состояние «небольшого пессимизма» или лёгкой депрессии, скорее, является эволюционной нормой для нашего вида, а не патологией (патологией принято считать только лишь серьёзные, тяжёлые, дезадаптивные формы депрессий).

Вот эта укоренившаяся в нас тенденция к преобладанию плохих эмоций и приводит нас сегодня к тем самым «качелям» эмоциональных взлетов и падений после неосторожного изменения нейрохимии чем-то извне. Почему после эйфории от вечеринки наступает закономерный упадок? Дело в гомеостазе. Это стремление организма поддерживать некое оптимальное состояние внутренней среды, при котором ему комфортно функционировать: постоянную температуру тела, кровяное давление, число клеток в тканях и органах, количество жидкости в организме, количество глюкозы, жиров, и прочего.

И химия мозга тоже стремится к балансу: обычно допамин и кортизол работают в комплексе и влияют друг на друга. Например, повышенный уровень кортизола может привести к снижению уровня допамина и наоборот. (Про допамин мы уже кое-что знаем, а кортизол в некотором смысле его антипод – «гормон стресса», который вырабатывается как ответ на неприятности.) Точную их разблюдовку посчитать пока не удается: в мозг для этого специально не полезешь, а в анализах крови концентрация этих веществ скачет слишком быстро, чтобы делать какие-то выводы.

Чтобы пояснить, о чем речь можно обратиться к аналогии с балансом мужских и женских гормонов в организме: их научились замерять довольно точно. Уровень «мужского» тестостерона у мужчин обычно около 700 нанограмм на децилитр, а вот «женского» эстрадиола намного меньше: всего 0,04 нг/дл.

Такое соотношение оптимально, и в норме наши системы поддерживают его относительно стабильным. Когда-нибудь видели монструозных бодибилдеров, которые бугрятся невероятными узлами мышц? Такого не добиться самыми изнуряющими тренировками и протеиновыми коктейлями. Тут нужно жахнуть максимальным калибром. В ход идут анаболические стероиды, которые подбрасывают планку тестостерона на невероятные тысячу процентов.

Мужские гормоны поступают извне, но организму по-прежнему нужен их оптимальный баланс с женскими. Чтобы избежать несоответствия, выработка женских гормонов подскакивает в те же самые десять раз. И вот после завершения курса анаболиков наступает момент, когда их лошадиные дозы перестают поступать и тело выдает то, что может: свою естественную дозу мужских гормонов. И все бы ничего, если бы не один досадный нюанс: производство женских уже перенастроено на уровень в десять раз больше обычного.

Да, есть хитрые схемы минимизации побочных эффектов, но если что-то идет не по плану, то ряды стероидных качков пополняет еще один мускулистый красавец с женской грудью [10].

Примерно то же самое (хотя и не с такими визуальными эффектами, но, порой, с не менее драматическим последствиями), происходит и с комбинацией «хорошей»-«плохой» нейрохимии. Только попробуй поднять уровень эндорфинов экспонатами домашнего бара, как тут же по окончании демоверсии интерактивного шоу «Жизнь прекрасна, а проблемы неважны», в дверь настойчиво трезвонит служба доставки утроенной партии кортизола. И чем больше эндорфинов ты получил со стороны, тем тяжелее последующая расплата по счетам стресса и тревоги [11].

Неестественная сила синтетического удовольствия вызывает неестественно сильную степень опустошения после [12].

Химические качели не остановить, и бумеранг реакции всегда прилетает в ответ. Тут как и с деньгами: если берешь счастье у психотропов в долг, то оно ненадолго и чужое, а вот возвращать приходится свое и насовсем.

Вероятно, поэтому множество упорных и последовательных исследователей собственного сознания со временем переходят на так называемый «чистяк» – трезвый и достаточно дисциплинированный образ жизни, рассчитывая только на свою внутреннюю естественную систему стимуляции.

Мне кажется, что в свете написанного выше не слишком уж пафосным будет звучать утверждение о безраздельной власти нейрохимии эмоций над поведением человека, и все более насущной будет становиться потребность понимания логики действия ее механизмов.

Что ж, копнем еще немного глубже, пришло время обратить внимание на один, крайне важный для нас момент. Люди заточены естественным отбором на некоторые типовые действия, которые помогали социальным приматам передавать гены следующим поколениям: размножаться, есть, поднимать свой статус в племени и делать пакости конкурентам. Процесс случайного отбора во многом ограничен, ведь он не может планировать ничего на отдалённую перспективу. Но для текущего момента он создает организмы, которые – без дураков – являются максимально эффективными передатчиками генов.

Роберт Райт предложил провести остроумный мысленный эксперимент —представить естественный отбор как некоего «инженера-конструктора» и спросить себя: будь вы на его месте, как бы вы проектировали существ, которые должны эффективно размножаться? Как бы вы мотивировали их делать то, что будет способствовать решению этой задачи?

Техзадание будет таким: продумать, как именно нужно запрограммировать работу мозга, чтобы мы могли успешно питаться, заниматься сексом, быть в авторитете у соплеменников и побеждать врагов. Вариантов может быть много, но если мы начнем исключать наименее реалистичные и оставлять максимально правдоподобные сценарии, то со временем неизбежно придём к трем основным принципам:

1. Достижение этих целей должно быть связано с ощущением радости, иначе к ним просто никто не будет стремиться.

2. Наслаждение не должно быть слишком продолжительным. Ведь если оно не закончится, не будет смысла и впредь к нему стремиться. Первая победа над конкурентом станет и последней – а дальше просто почивай на лаврах. То же и с сексом: первый же раз закончится вечным удовольствием. Зачем тогда напрягаться и дальше!

3. Мозг должен всегда сосредоточиваться на пункте 1, то есть на желании быстрее отхватить награду за достижение цели, и игнорировать пункт 2 – о том, что радость будет мимолетной.

И это все настолько же логично, насколько цинично, ведь, если вы сфокусированы на пункте 1, вы будете исправно делать то, что нужно от вас природе. А вот осознание пункта 2 заставит вас задуматься: а в самом ли деле мне нужно так рваться вперед, чтобы испытать весьма краткосрочную радость?

И много времени не потребуется: скоро в сердце поселится безнадега и рука сама потянется на книжную полку за «Мифом о Сизифе» Камю.

Совмещая вместе эти три принципа, мы получаем естественную модель химического управления психикой человека. Удовольствие скоротечно и постоянно оставляет нас неудовлетворенными. Эволюция выстроила все таким образом, чтобы мы вновь и вновь желали его ощутить. Естественному отбору стабильная радость будет досадной помехой, ему нужно, чтобы мы стали успешными, причем только в смысле передачи генов. А достичь этого можно, сделав стремление к удовольствию очень сильным, а само удовольствие не слишком долгим [13].

Чем больше начинаешь узнавать об механизмах, управляющих психикой, тем меньше нам остается пространства для маневра, для сознательного принятия решений.

Возможно, у вас уже начинает появляться ощущение, что не на все в нашей жизни мы влияем сами, что нас все время как будто что-то-подталкивает в нужную сторону, словно марионеток? Подождите, все еще впереди, это только начало!

Анализируя специфику того, как мы обрабатываем поступающие извне и изнутри данные, Томас Метцингер буквально на пальцах доказывает, что в каком-то смысле наш управляющий модуль находится в виртуальной среде. Действительно, мозг напрямую не связан с окружающим миром, вся информация в это вычислительное устройство доставляется опосредованно от системы анализаторов. А значит, что, по сути, мы стремимся не к достижению неких целей вовне. Чем бы мы ни занимались: перепиской на сайте знакомств, покраской забора или подсчетом торговой прибыли, – на самом деле все это делается исключительно ради получения внутренней химической награды [14].

Звучит экстравагантно, но на самом деле все еще более странно: чувства управляют не только поведением, но и вниманием и памятью. Поток входящей информации делится на две категории еще на начальной бессознательной стадии. Все нейтральное отфильтровывается, и до сознания не доходит в принципе, а вот то, что эмоционально окрашено, имеет шанс попасть в фокус произвольного внимания [5].

Если вдуматься, то по-другому быть и не может. Справочные данные утверждают, что на сетчатку человеческого глаза ежесекундно падает до ста триллионов (!) фотонов. Конечно же, глаз реагирует на комплексное воздействие, а не на каждый фотон в отдельности, но все равно на наши сенсорные входы валится столько данных, что переварить их все невозможно физически. Каким бы совершенным инструментом ни был мозг, его ресурсов не хватит на обработку всего, и он автоматически отбирает лишь самое важное. Остается то, что полезно для размножения и выживания, то, что затрагивает наши чувства.

До сознания доходит немногое, и то, что доходит, имеет эмоциональную окраску. Мы видим не просто женщину, но сексуальную женщину, не просто машину, но опасную для нас машину. Внимания хватает лишь на то, с чем связаны наши чувства, на то, что активирует внутреннюю химическую систему оценки. На первый взгляд, не очень похоже на правду, ведь не всегда окружающие объекты становятся источниками удовольствия или угрозы. Нам может казаться, что большая часть видимого чаще всего не затрагивает эмоции, но нет! При восприятии чувства включены всегда, просто они могут быть не настолько яркими, чтобы взбудоражить всерьез.

Попытка вдумчиво анализировать то (на первый взгляд нейтральное), что мы видим или слышим, неизбежно выведет нас на чувственный компонент. Мы видим не просто собаку, но смешную собаку, не просто стол, но красивый стол, не просто тротуар, но неровный тротуар, слышим не просто стук молотка, но раздражающий стук молотка. Оценки, а значит, и чувства, не всегда бывают радикальными, возможно они лишь слегка ощутимы, но они будут присутствовать всегда.

И на нашу способность запоминать чувства влияют особенно сильно, без них в этом вопросе буквально никуда. Оно и логично: коль скоро мы просто не воспринимаем все неважное – значит, и запоминать просто нечего. Память всегда связана с эмоциями – чем более сильными они были, тем более важной становится для нас связанная с ними информация, тем крепче она сохраняется. Точность и суть того, что мы запоминаем, отфильтрованы эмоциями [15].

Один из наиболее популярных приемов мнемотехники использует именно эту особенность памяти: нужно что-то запомнить – свяжите эти данные с чувствами. Придумайте какую-нибудь ассоциацию или историю, но только придумайте ее так, чтобы мозг удивился. Пусть это будет смешным или нелепым, отлично сработает что-нибудь страшное. Сгодится даже и что-нибудь мерзкое – не принципиально. Не важен знак – важна сила вызванных эмоций; чем сильнее мы встряхнем чувства, тем прочнее будут следы памяти.

Во время всех этих рассуждений о роли эмоций важно не упускать из виду, что мы являемся химически обусловленными существами. Мы производные нашей биохимической деятельности, от клеточного уровня, где происходят миллионы миллионов химических реакций, пока мы дышим, перевариваем пищу, боремся с микробами, двигаемся, думаем и чувствуем, до нашего настроения, действий, убеждений, чувственного восприятия. И так далее, вплоть до опыта и обучения.

В то время как бихевиористы когда-то спорили с коллегами о том, наследственность или внешняя среда прежде всего ответственны за наше поведение, новые научные исследования все больше сдвигают фокус в сторону химического основания мотивации человека.

Что ж, совокупность последних данных о нейронных механизмах принятия решений может однозначно свидетельствовать, что мы гораздо менее рациональные создания, чем сами о себе думаем. Наши мысли, поведение и поступки обусловлены эмоциональными реакциями и являются производными чувственных процессов.

И вот он следующий тезис контрэволюционной психологии: все, к чему мы на самом деле стремимся, находится внутри нас – это химия чувств и эмоций.

Глава 3. Наши мысли: билеты на уже уехавший поезд

Какие бы мысли ни возникали, не имея в своей основе никакой субстанции, они быстро исчезают сами по себе, если они не принимаются и не рассматриваются в качестве имеющей действительную силу реальности.

Рамеш Балсекар

Из предыдущих глав мы кое-что усвоили об основных принципах работы нейронного компьютера в нашей голове. Он создает нашу внутреннюю психическую активность, запуская каскады сигналов по сцеплениям типовых исполнительных элементов. При этом выбор возможных вариантов активации основан на стремлении к оптимальному химическому балансу внутри самого мозга.

Для живых организмов простейшие акты поведения просчитываются так же, как и при программировании электронных гаджетов. Особенно если мы имеем дело с относительно несложными нервными системами.

Науке пока по плечу подробное описание структур, по сложности не превосходящим мозг комара, а это ни много ни мало двести тысяч нейронов в изощренном сочетании внутренних связей [16]. Что же до создания действующих аналогов биологических систем, то тут успехи намного скромнее. Объединенными усилиями исследователей смоделирована система управления червячка-нематоды, у которого всего 302 нейрона, соединенных пятью тысячами синапсов [17].

Само собой, существование нематоды довольно механистично: зверушка не блещет интеллектом. Во время движения ей просто нечем подумать: «Повернуть влево или продолжить движение прямо – что будет полезнее для меня?» Тем не менее выживать и размножаться без промежуточных мыслительных операций получается не только у первичноротых. Биокомпьютеры успешно регулируют поведение и намного более сложных созданий.

Все многообразие поведения высших животных базируется на трех "китах": безусловных рефлексах, или инстинктах, условных рефлексах, или обучении, и элементарной рассудочной деятельности. Более сильная мотивация включает механизм, который соединяет воспоминания об объектах внешней среды и приводит к действиям. Ну а что же стоит за механизмами мотивации? Верно – та самая внутренняя нейрохимия, интерпретируемая мозгом как «поощрение» или «наказание».

Голодная кошка отправляется на охоту за мышкой или начинает в 4 утра бить лапкой по лицам сладко спящих хозяев, выпрашивая у них корм. Так она проявляет целенаправленное действие. Инстинкт – это память вида, развившаяся в ходе эволюции. Отдернуть от огня лапу или начать хватать маленький шевелящийся предмет, похожий на мышь, является для мелкого хищника инстинктивным поведением, которому ее не надо учить. Оно дано ей от рождения и сохраняется до самой смерти.

Раньше ученые любили задаваться вопросом – мудр или слеп инстинкт? В самом деле, привязанная на веревочку бумажка мышкой не является, но кошка ее ловит! Сам по себе инстинкт не мудр и не глуп. Он ориентирован на одни и те же условия среды, стереотипен в своих проявлениях и приводится в действие очень простыми стимулами. Иногда он поспевает за изменениями среды, а иногда – нет. То, что годилось в природе, не срабатывает, скажем, в доме, и наоборот.

Братья наши меньшие способны решать довольно сложные задачи, у них часто проявляется нечто подобное инсайт-обучению, или «озарению». Животное для решения какой-либо задачи объединяет в одно действие две реакции на разные стимулы. Считается, что домашние кошки обучаются открывать двери, засовывая под них передние лапы и подтягивая дверь на себя. Это потому, что помощью похожих движений они манипулируют мелкими предметами – от бумажки до дохлой мыши. А ведь дверь на них совсем не похожа!