Таинственный сад

– Ты в своем уме? – сказала она ей однажды, когда Мэри стояла и ждала, чтобы Марта надела ей перчатки. – Наша Сьюзен-Энн вдвое сообразительней тебя, хотя ей всего четыре года. Иногда кажется, что у тебя мозги набекрень.

После этого Мэри целый час хранила недовольную мину, но это заставило ее взглянуть на некоторые вещи по-новому.

Тем утром, после того как Марта последний раз раздула угли в камине и ушла вниз, она, минут десять глядя в окно, размышляла над новой идеей, которая пришла ей в голову, когда она услышала о библиотеке. Сама по себе библиотека не очень ее интересовала, потому что она не была большой любительницей чтения, но упоминание о ней снова навело ее на мысль о сотне комнат, запертых на ключ. Интересно, действительно ли они заперты и что она обнаружит, если ей удастся проникнуть в какую-нибудь из них? Неужели их действительно сто? Почему бы ей не пройтись и не проверить, сколько дверей она насчитает? В такой день, когда на улицу не выйдешь из-за дождя, это будет каким-никаким занятием. Ее никогда не учили спрашивать разрешения что-либо сделать, и для нее не существовало никаких авторитетов, поэтому ей бы и в голову не пришло спросить у миссис Медлок, можно ли походить по дому, даже если бы она с ней встретилась.

Открыв дверь, Мэри вышла в коридор и пустилась в странствие. От этого длинного коридора отходило много других, в конце концов он привел ее к короткому лестничному маршу; поднявшись по ступенькам, девочка очутилась в еще одном коридоре, тоже заканчивавшемся лесенкой. И повсюду – двери, двери, двери… А на стенах – картины. На некоторых были изображены темные странные пейзажи, но чаще всего встречались портреты мужчин и женщин в причудливых величественных костюмах из шелка и бархата. В одной галерее все стены занимали такие портреты. Мэри и представить себе не могла, что в доме их может быть так много. Медленно двигаясь вдоль этой галереи, она разглядывала лица, которые как будто тоже глазели на нее. Ей казалось, что все эти люди недоумевали: что делает в их доме маленькая девочка из Индии? На некоторых портретах были изображены дети – маленькие девочки в пышных шелковых платьях, доходивших до пола и колоколом стоявших на своих кринолинах, и мальчики с длинными волосами, в костюмах с рукавами-буфами, кружевными воротниками или нарядными рюшами вокруг шеи. У детских портретов она всегда задерживалась, ей доставляло удовольствие гадать, как звали этих детей, куда они подевались и почему так странно одеты. Была среди них одна чопорная некрасивая девочка, чем-то похожая на нее. Одетая в зеленое парчовое платье, на пальце она держала зеленого попугая, а в ее остром взгляде сквозило любопытство.

– Где ты теперь? – вслух обратилась к ней Мэри. – Вот бы ты оказалась здесь.

Наверняка ни одной другой девочке не доводилось так странно проводить утро. Казалось, что во всем этом необъятном замысловато построенном доме нет никого, кроме нее самой, маленькой девочки, бродящей вверх-вниз по лестницам, по широким и узким коридорам, по которым, как ей казалось, до нее никто не ходил. Раз в доме столько комнат, кто-то должен был когда-то в них жить, но кругом царила такая пустота, что в это не верилось.

Только поднявшись на второй этаж, Мэри попробовала поворачивать дверные ручки. Все двери оказались заперты, как и говорила миссис Медлок, но после многих безуспешных попыток одна из них поддалась. В первый момент Мэри даже испугалась, почувствовав, что ручка поворачивается без труда, а когда она толкнула саму дверь, та медленно и тяжело отворилась. Массивная дверь вела в просторную спальню. Ее стены были украшены расшитыми драпировками, повсюду стояла инкрустированная мебель, какую она видела в Индии. Широкое окно с освинцованными стеклянными панелями выходило на пустошь, а над каминной полкой висел еще один портрет той самой чопорной некрасивой девочки, которая смотрела на Мэри с еще большим любопытством.

«Может, она когда-то спала здесь? – подумала Мэри. – Она на меня так смотрит, что делается не по себе».

После этого Мэри открывала другие двери, еще и еще, насмотрелась на такое количество комнат, что даже устала, и, хотя не считала их, начала верить, что их действительно сто. Во всех висели старинные портреты или ковры, на которых были вытканы чудные сцены. Почти в каждой она находила необычные предметы мебели и диковенные орнаменты.

В одной комнате, которая выглядела, как дамская гостиная, висели портьеры из вышитого бархата, а в застекленном шкафу стояло около сотни маленьких слонов из слоновой кости. Они различались по размеру, у некоторых на спинах высились паланкины и сидели погонщики. Были довольно большие слоны и совсем маленькие, которые казались слонятами. Мэри видела резные фигурки из слоновой кости в Индии и знала о слонах все. Открыв шкаф, она встала на ножную скамеечку и довольно долго играла со слониками, пока ей в голову не стукнуло, что она ушла далеко от собственной комнаты и точно не знает, где находится.

– Боюсь, я опять повернула не туда, – сказала она, остановившись в конце короткого коридора с ковром на стене, – и теперь не знаю, куда идти. Как тут тихо!

Как только она это произнесла, тишину нарушил какой-то звук. Он походил на плач, но не совсем такой, как тот, что она слышала накануне вечером; это было капризное детское нытье, которое скрадывали стены.

– Сейчас он ближе, чем вчера, – сказала Мэри, сердце ее учащенно забилось. – И это действительно плач.

Она случайно оперлась о ковер, возле которого стояла, и отскочила в испуге назад: ковер прикрывал дверь, та открылась от ее прикосновения, и Мэри увидела за ней еще один коридор, по которому шла миссис Медлок со связкой ключей в руке, вид у нее был очень сердитый.

– Ты что тут делаешь? – грозно спросила она и, схватив Мэри за руку, потащила ее прочь. – Что я тебе говорила?

– Я свернула не за тот угол, – объяснила Мэри. – Не знала, куда идти, и услышала чей-то плач.

В этот момент она почти ненавидела миссис Медлок, но в следующий возненавидела ее еще больше.

– Ничего подобного ты не слышала, – заявила экономка. – Сейчас же отправляйся в свою детскую, или я надеру тебе уши.

Продолжая держать девочку за руку, она потащила ее, подталкивая, по одному коридору, затем по другому и втолкнула в детскую.

– А теперь сиди там, где тебе велено сидеть, иначе я тебя запру. Лучше бы хозяин нанял тебе гувернантку, как собирался. За тобой нужен глаз да глаз. У меня других забот полон рот.

Она вышла, громко хлопнув дверью, а Мэри, побледнев от гнева, подошла к камину и уселась на коврик. Она не плакала, она скрежетала зубами.

– Там кто-то плакал…плакал…плакал! – повторяла девочка.

Она дважды слышала его и твердо вознамерилась все выяснить. Этим утром она уже много выяснила. Ей казалось, что она совершила долгое путешествие, по крайней мере, было чем занять себя: она поиграла со слониками и увидела серую мышь с ее выводком в гнезде, устроенном в бархатной подушке.

Глава VII. Ключ от сада

Два дня спустя Мэри, открыв глаза, тут же села в постели и окликнула Марту:

– Посмотри на пустошь! Посмотри на пустошь!

Ночью ливень прекратился, ветер разогнал серый туман и облака и сам стих – сверкающее темно-синее небо высокой аркой накрывало пустошь. Никогда, никогда в жизни Мэри даже во сне не видела такого синего неба. В Индии небо было раскаленным и резало глаз, а прохладная синева этого неба искрилась, как вода прекрасного бездонного озера, и далеко-далеко вверху под куполом его синевы плыли маленькие облачка, напоминающие белоснежное овечье руно. Далеко расстилавшийся простор самой пустоши был уже не мрачным фиолетово-черным и не тоскливо-серым, а нежно-голубым.

– Знамо! – с радостной улыбкой ответила Марта. – Ураган стих покуда. В это время года тут завсегда так. В одну ночь от него и следа не остается, как будто и не было его, и он не собирается возвращаться. Это потому что скоро весна. До нее еще далеко, но она уже идет.

– А я думала, что в Англии всегда дождь и пасмурно, – сказала Мэри.

– Да ты чо! Не-а! – заверила ее Марта, усевшись на пятки посреди своих разбросанных щеток и кистей. – Да ни сродясь!

– Что это значит? – серьезно спросила Мэри. В Индии туземные слуги говорили на разных диалектах, иные из которых порой понимало всего несколько человек, поэтому она не удивлялась, когда Марта употребляла слова, ей неизвестные.

Марта рассмеялась так, как в то, первое утро, и ответила:

– Эва, опять я забалакала по-йоркширски, как не велит миссис Медлок. «Да ни сродясь» значит «да ничего подобного, никогда в жизни», только это проговаривать больно долго. Йоркшир – самое солнечное место на земле, когда солнце светит. Я ж тебе говорила, что пустошь тебе понравится, когда чуток пообвыкнешь. А вот погоди чо будет, когда золотой дрок да ракитник, да вереск зацветут! Везде лиловые колокольцы и тьма-тьмущая бабочек порхает, и пчелы жужжат, и жаворонки летают и заливаются. Как пить дать тебе захочется бежать туда на рассвете и целый день там околачиваться – как нашему Дикону.

– Доберусь ли я туда когда-нибудь? – мечтательно сказала Мэри, глядя в окно на голубую даль. Вид был таким новым для нее, таким необозримым и чудесным, раскрашенным в такие божественные цвета!

– Уж не знаю, – ответила Марта. – По моему разумению, так ты ногами не работала с самого рождения. Так пять миль не пройдешь. А дотуда, как до нашего дома – аккурат пять миль.

– Я хотела бы посмотреть на ваш дом.

Марта с любопытством взглянула на нее, потом вернулась к своим щеткам и кистям и снова принялась драить каминную решетку. Она отметила, что маленькое некрасивое личико девочки уже не такое кислое, как в то утро, когда она увидела его впервые. Оно чуть-чуть напоминало ей лицо сестренки Сьюзен-Энн, когда той чего-нибудь до смерти хочется.

– Я спрошу у мамы, – сказала она. – Мама почти всегда знает, как все устроить. У меня выходной сегодня, пойду домой. Ох! Я так рада. Миссис Медлок высоко ставит мою маму. Может, маме удастся ее уговорить.

– Мне нравится твоя мама, – сказала Мэри.

– Она не может не понравиться, – согласилась Марта, не переставая работать.

– Хоть я ее никогда не видела, – добавила Мэри.

– Ну да, не видела, – ответила Марта. Она снова села на пятки, озадаченно потерла кончик носа тыльной стороной ладони, но закончила уверенно: – Знаешь, она такая добрая, такая работящая и чистоплотная, что ее нельзя не полюбить, видел ты ее или нет. Я когда иду домой в выходной день и перехожу через пустошь, мне прямо скакать от радости хочется.

– И Дикон мне нравится, – сказала Мэри. – Хотя его я тоже никогда не видела.

– Ну, – спокойно ответила Марта, – я ж тебе говорила, что его и птицы любят, и кролики, и дикие овцы, и даже лисы. Интересно, – она задумчиво посмотрела на Мэри, – что Дикон подумает о тебе?

– Я ему не понравлюсь, – предположила Мэри в своей чопорной холодной манере. – Я никому не нравлюсь.

Марта снова задумчиво посмотрела на нее.

– А сама-то ты себе нравишься? – поинтересовалась она так, словно действительно хотела это узнать.

Мэри замялась и, поразмыслив, ответила:

– Ничуть. Правда. Но я об этом никогда прежде не задумывалась.

Марта усмехнулась, словно ей пришло на ум какое-то домашнее воспоминание.

– Однажды матенька мне кое-что сказала. Она стирала белье в лохани, а у меня было смурное настроение, и я плохо говорила про всех подряд. Тогда она повернулась ко мне и сказала: «Ты прям как маленькая ведьмочка! Стоишь тут и ворчишь: этот тебе не нравится, тот не нравится. А сама ты себе нравишься?» Я рассмеялась, и это меня вмиг растормошило.

Накормив Мэри завтраком, она удалилась в хорошем настроении. Ей предстояло пройти пять миль через пустошь до своего дома, помочь своей маме со стиркой, потом напечь хлеба на целую неделю, но она собиралась получить от всего этого удовольствие.

Зная, что Марты нет в доме, Мэри чувствовала себя еще более одинокой. Она поскорее собралась, вышла в сад и первым делом десять раз обежала цветник вокруг фонтана, добросовестно считая круги. Закончив пробежку, она почувствовала себя гораздо лучше. В солнечном свете вся окрестность выглядела по-другому. Высокое синее небо выгибалось аркой над Мисслтуэйт-Мэнором так же, как над пустошью. Запрокинув голову, Мэри пыталась представить, каково было бы лежать на одном из маленьких белоснежных облаков и плыть по небу. Отправившись в первый огород, она застала работавших там Бена Уизерстаффа и еще двух садовников. Перемена погоды, похоже, оказала на Бена благотворное влияние. Он по собственной инициативе заговорил с ней.

– Весна на подходе. Чуешь, как ею запахло? – спросил он.

Мэри глубоко вдохнула и действительно что-то учуяла.

– Пахнет чем-то приятным – свежим и влажным, – сказала она.

– Это добрая жирная земля, – ответил он, продолжая копать. – У ней хорошее настроение, она готовится дать жизни растеньям. Она завсегда возвеселяется, ковды настает время посадок. А зимой, ковды ей неча делать, горюнится. Тамотка, в цветочном саду, в глубине земли семена уже прочкнуться готовы. Солнце их согревает. Невдо́лги увидишь, как из черной земли острые зеленые ростки проклюнутся.

– А что это будут за цветы? – спросила Мэри.

– Крокусы, подснежники, желтые нарциссы. Видала их когда-нить?

– Нет, – ответила Мэри. – В Индии после дождей сразу становится жарко, влажно, и все вокруг зеленое. Я думала, что растения вырастают за одну ночь.

– Энти за ночь не вырастают, – сказал Уизерстафф. – Придется тебе подождать. Они потихоньку становятся чуть выше тут, выбрасывают новый побег там, сегодня один листок развернется, завтра другой. Ты понаблюдай.

– Обязательно, – ответила Мэри.

Вскоре она услышала тихий шорох крыльев и сразу поняла, что робин прилетел снова. Он был очень бойкий, жизнерадостный, прыгал совсем рядом с ее ногами, склонял головку набок и так хитро поглядывал на нее, что Мэри спросила Бена Уизерстаффа:

– Думаете, он меня узнал?

– Узнал ли он тебя? – возмущенно воскликнул садовник. – Да он помнит каждую капустную кочерыжку на огороде, чо уж говорить о людях. Он отродясь не видал тут девчонки, так что желает все о тебе разведать. И от него ажно[4] не пытайся ничо скрыть.

– А в том саду, где он живет, растения тоже под землей просыпаются? – поинтересовалась Мэри.

– В каком саду? – проворчал Уизерстафф и снова сделался угрюмым.

– В том, где растут старые розовые деревья. – Мэри так хотелось узнать что-нибудь о том саде, что она не сдержалась и все-таки задала вопрос. – Там все цветы умерли или некоторые из них оживут летом? А розы там еще есть?

– У него спроси. – Бен дернул плечом в сторону робина. – Это знает только он. Никто другой в тот сад не заглядывал уже десять лет.

Десять лет – это долго, подумала Мэри. Десять лет назад она родилась.

Продолжая размышлять, она медленно направилась прочь. Этот сад начинал ей нравиться так же, как начинали нравиться робин, и Дикон, и мама Марты. И Марта ей тоже начинала нравиться. Оказывается, людей, которые могут нравиться, очень много – особенно, если ты не привык испытывать симпатию к кому бы то ни было. В число людей Мэри, не задумываясь, включила и робина. Она вышла на дорожку, окружавшую увитую плющом стену, над которой виднелись верхушки деревьев, и, когда проходила по ней второй раз, случилось нечто в высшей степени интересное и волнующее – и все благодаря робину.

Услышав чириканье, Мэри взглянула на голый цветочный бордюр слева от себя и увидела прыгавшего по нему робина, который притворялся, будто выклевывает что-то из земли, чтобы она не заподозрила, что он за ней следит. Но она поняла, что именно это он и делает, и ее охватил такой восторг, что она даже задрожала.

– Так ты меня помнишь! – воскликнула она. – Помнишь! Ты – самое милое существо на свете!

Она стала чирикать, говорить с ним, приманивать, а он скакал, кокетливо махал хвостиком и щебетал. Создавалось впечатление, что он с ней разговаривает. Его красная жилетка казалась шелковой, он раздувал грудку и выглядел таким красивым, таким великолепным и таким милым, что и впрямь казалось, будто он демонстрирует ей, каким важным и похожим на человека может быть робин. Госпожа Мэри напрочь забыла о том, что еще недавно была капризной и несговорчивой, когда он позволил ей подойти ближе, потом еще ближе, наклониться и попытаться «заговорить» с ним на его языке.

О, подумать только, что он позволил ей так к себе приблизиться! Он знал, что ни за что на свете она не протянет к нему руку и никоим образом не напугает его. Он знал это, потому что был совсем как человек, только милее любого человека. Мэри чувствовала себя такой счастливой, что едва дышала.

Цветочный бордюр оказался не совсем голым. На нем не осталось цветов, потому что многолетние растения срéзали на зиму, чтобы дать им отдых, но за бордюром росли смыкающиеся высокие и низкие кустики; робин прыгал под ними, и Мэри увидела, как он вскочил на маленькую кучку свежевырытой земли, остановился и стал искать червячка. Землю разрыли довольно глубоко – видимо, собака пыталась откопать крота.

Мэри заглянула в ямку, не зная, откуда она тут взялась, и увидела, что в глубине ее что-то поблескивает. Это было нечто вроде ржавого железного или медного колечка, и, когда робин взлетел на ближайшее дерево, она протянула руку и подняла железку. Однако это оказалось не просто колечко: на нем висел старый ключ, который, судя по всему, пролежал в земле очень долго.

Госпожа Мэри распрямилась и стала разглядывать его почти с испугом.

– Может, это его закопали десять лет назад? – шепотом сказала она. – Может, это и есть ключ от того самого сада?!

Глава VIII. Робин показывает дорогу

Она довольно долго разглядывала ключ, вертела его так и эдак и размышляла. Как уже говорилось, Мэри не учили спрашивать разрешения или советоваться о чем-нибудь со взрослыми. Она думала лишь о том, что, если это действительно ключ от запертого сада и ей удастся найти дверь, вероятно, она сможет открыть ее и увидеть, что там, за стеной и что случилось со старым розовым деревом. Именно потому, что сад был так долго недоступен, ей хотелось увидеть его. Наверняка он не такой, как другие сады, за десять лет в нем, должно быть, произошло что-нибудь необычное. А кроме того, если ей там понравится, она сможет ходить туда каждый день, запирать за собой дверь, придумает какую-нибудь игру, чтобы играть в нее сама с собой, потому что никто никогда не узнает, где она, все будут считать, что дверь по-прежнему заперта и ключ зарыт в землю. Эта идея ей очень понравилась.

Жизнь, какую она вела – в полном одиночестве, в доме с сотней загадочных запертых комнат, – и отсутствие занятий, которые могли бы ее развлечь, расшевелили ее пассивный до той поры мозг и заставили работать воображение. Не приходилось сомневаться, что свежий, бодрящий чистый воздух пустошей сыграл в этом большую роль. Так же, как он пробудил в ней аппетит, так же как бег против ветра разогнал ее кровь, так же все это вместе взятое всколыхнуло мысли. В Индии всегда стояла жара, Мэри была слишком вялой и слабой, чтобы вообще о чем-то думать, но здесь она начала размышлять, и ей захотелось делать что-нибудь новое. А еще она стала не такой «наперекор», как прежде, хотя сама не знала почему.

Спрятав ключ в карман, она принялась ходить по дорожке взад-вперед. Судя по всему, никто, кроме нее, сюда не заглядывал, поэтому она могла идти медленно, внимательно всматриваясь в стену, а точнее, в оплетавший ее плющ. Этот плющ сильно усложнял дело. Как пристально она его ни изучала, ничего, кроме гущи блестящих темно-зеленых листьев, видно не было. Это очень расстраивало Мэри. Она даже почувствовала, что к ней отчасти возвращается ее капризность. В который уж раз проходя по дорожке и видя верхушки деревьев над стеной, она говорила себе: как глупо быть так близко и не иметь возможности проникнуть внутрь. Она вернулась домой с ключом в кармане и решила, что всегда будет носить его с собой, выходя на прогулку, чтобы быть наготове, если когда-нибудь ей все же повстречается заветная дверь.

Миссис Медлок позволила Марте переночевать дома, но велела утром быть на работе с румянцем во всю щеку и в наилучшем настроении.

– Я встала в четыре часа утра, – рассказывала Марта. – Ох, как же расчудесно в пустоши на рассвете: птицы просыпаются, кролики шныряют туда-сюда. И не пришлось всю дорогу топать на своих двоих: какой-то человек подвез меня на телеге. Ой, я прям балдела от удовольствия!

Истории о том, как она провела выходной, так и сыпались из нее. Мама была очень рада ее видеть, и они перестирали все что можно и напекли хлеба, и Марта даже испекла каждому из своих сестер и братьев по пирожку с начинкой из коричневого сахара.

– Они были с пылу с жару, когда ребята прибежали с пустоши, где играли. И в доме так приятно пахло пирогами, и огонь в очаге хорошо горел – они аж завопили от радости. А Дикон сказал, что в таком доме, как наш, сам король мог бы жить.

Вечером они все расселись вокруг очага, Марта и ее мама ставили заплатки на порванную одежду и штопали чулки, и Марта рассказывала им о девочке, которая приехала из Индии и которой там всю жизнь прислуживали те, кого Марта называла «черными», и поэтому девочка не умела сама даже чулки надевать.

– Знаешь, им понравилось про тебя слушать, – сказала Марта. – Они хотели узнать все про черных и про корабль, на котором ты приплыла. Я всего и не знала, про что они спрашивали.

Мэри немного подумала.

– До твоего следующего выходного, – сказала она, – я расскажу тебе много нового, чтобы тебе было о чем им поведать. Думаю, им будет интересно узнать, как ездят на слонах и верблюдах, и о том, как офицеры охотятся на тигров.

– Господи помилуй! – с восторгом воскликнула Марта. – Да у них бóшки снесет. А что, они и вправду это делают, мисс? Это ж будет почище зверинца, который, говорят, один раз привозили в Йорк.

– Индия совсем не похожа на Йоркшир, – медленно, в раздумье произнесла Мэри. – Я никогда об этом не думала. А Дикону и твоей маме тоже было интересно, когда ты про меня рассказывала?

– Еще как! У нашего Дикона прям чуть глаза на лоб не повылазили, такие они стали круглые, – ответила Марта. – А мама, та ужасно расстроилась из-за того, что ты живешь сама по себе. Она так и сказала: «Неужели мистер Крейвен не нанял для нее ни гувернантку, ни няню?» А я ответила: «Не-а, не нанял, хотя миссис Медлок говорит, что наймет, если вспомнит, только он может не вспомнить про это еще два или три года».

– Не нужна мне никакая гувернантка! – резко вставила Мэри.

– Но мама говорит, что в твоем возрасте уже надо учиться по книжкам и что должна быть женщина, которая присматривала бы за тобой, и еще она сказала: «Вот представь себе, Марта, как бы ты себя чувствовала в таком огромном доме, без мамы, совсем одна. Ты уж постарайся ее подбадривать». Я обещала.

Мэри посмотрела на нее долгим серьезным взглядом.

– А ты меня и подбадриваешь, – сказала она. – Я люблю слушать твои рассказы.

Под конец Марта вышла из комнаты и вскоре вернулась, пряча что-то под фартуком.

– А теперь посмотри, что я тебе принесла, – сказала она с веселой улыбкой. – Подарок.

– Подарок! – воскликнула госпожа Мэри, а про себя подумала: как семья, в которой четырнадцать голодных ртов, может еще кому-то делать подарки?!

– Через пустошь ехал торговец мелочовкой, и он остановил свою телегу возле наших дверей, – объяснила Марта. – Он вез кастрюли, сковородки и всякую всячину, но у мамы ни на что не было денег. Он уже собирался уезжать, как наша Лизабет-Эллен крикнула: «Мама, у него там скакалки с полосатыми красно-синими ручками!» И мама вдруг снова окликнула разносчика: «Послушайте, мистер, вернитесь! Сколько они стоят?» Он: «Два пенса». И мама начала шарить в карманах, а потом и говорит мне: «Марта, ты как хорошая девочка принесла мне свое жалованье. У меня каждый пенни на счету, но я хочу взять из этих денег два пенса, чтобы купить скакалку для ребенка, про которого ты рассказывала». И купила. Вот она, эта скакалка.

Она достала ее из-под фартука и с гордостью продемонстрировала. Это была крепкая гибкая веревка с полосатыми красно-синими ручками на обоих концах, но Мэри Леннокс никогда прежде скакалки не видела, поэтому смотрела на нее с недоумением.

– А это для чего? – с любопытством спросила она.

– Для чего?! – воскликнула Марта. – Ты хочешь сказать, что в Индии нету скакалок? Слоны есть, верблюды и тигры есть, а скакалок нету? Неудивительно, что большинство людей там черные. Вот для чего она – смотри!

Она выбежала на середину комнаты, взяла одну ручку скакалки в одну руку, другую – в другую и принялась прыгать, прыгать, прыгать. Развернувшись к ней лицом, Мэри неотрывно следила за ней, и люди на старых портретах, казалось, тоже наблюдали за Мартой, недоумевая: что эта простая служанка имеет наглость делать в их доме, прямо у них под носом? Но Марта их даже не замечала. Ее радовали удивление и любопытство, отражавшиеся на лице Мэри, и она продолжала скакать, считая вслух, пока не досчитала до ста.