Полная версия
Последний анархист
– Павел Дмитриевич, послушайте, ведь в Вашем возрасте давно пора научиться держать себя в руках. Конечно, я буду на Вашей стороне и не оставлю в Вашем положении, ведь ручаюсь за Вас со всей ответственностью не перед отцом Вашим, а перед Вами и Вашим доверием. Понимаю Ваши растерянность и страх, но ведь Вы были не правы. Согласна, этот вечер мог казаться маскарадом, маски чьих гостей скрывали за собой криводушие и жестокость, однако Вы слишком молоды, чтобы понимать, каковы их причины и слишком рано накинулись с обвинениями.
– Так расскажите мне, за что такая участь постигла всех этих людей? Разве их это заслуги? Вы открыли мне глаза на многие вещи, почему я не могу этого понять? Молю Вас, Ваше Сиятельство!
Но этого Виктория объяснить не могла. Ещё никогда ей не было так сложно скрывать под манерами, красивым обманчивым слогом и строгостью взгляда все свои чувства. Всё в ней противилось – она не готова разрушать чьё-то доброе и чистое мировоззрение, чтобы заменить его чем-то чуждым, тёмным и совсем бесчеловечным, как то случилось с ней пару веков назад. За всю её жизнь намного проще было принять те рассказы, что ей выдавали за истину и принять как свои собственные.
– Поймите, это опыт многих веков. Если что-то заведено было очень давно, значит оно непременно нужно. Значит в этой стране должна существовать одна единственная династия и одни и те же люди должны стоять рядом с властью, забирая десятки душ, но сохраняя жизни ещё тысячи – вся суть секрета бессмертия. Этот выход для нас – самый верный. Без крови не могут жить вампиры и чтобы не допустить пустой её от мирных граждан, они встают у власти и сами определяют самым честным судом, как должна оборваться та или иная судьба.
– Но… прошу меня простить, я не понимаю! Можно ведь, можно обойтись без чьей-либо крови.
– Но за столько лет не нашли более верного выхода. И Вы не ищите ни выхода, ни проблем. Держите «лицо», но оставайтесь верным своим убеждением, это всё, что могу я Вам сказать.
Высказывания её потрясли Павла Дмитриевича до глубины души. Он никак не хотел верить такому выходу и от бессилия готов был провалиться на месте или разрыдаться. Всё в нём сейчас рушилось и кричало о несправедливости, которую таили от него столько лет и теперь просят творить. Княжна положила на его плечо руку и хотела бы его утешить словом, но все фразы застыли на языке и никак не хотели быть услышанными.
– Вы не правы, простите, Виктория Станиславовна, Вы будто… сейчас будто мне не знакомы. Потому Вы мне не отвечали? Не утешайте меня, я не способен что-либо понять и буду готов думать сколько угодно над этими словами, но они не Ваши. Прошу меня простить, – вновь произнёс он и бережно поцеловал тоненькую ручку, а затем совсем от неё отвернулся и набрал немного воздуха в лёгкие. В последний год каждый вдох, каждый день приносили ему нестерпимую боль. Не в силах говорить, он бросился по улице обратно к дому, скорее бы скрыться и себя не видеть.
Княжна долго не могла поверить, что отпустила его, так ничего толком и не объяснив. Вернувшись в особняк чуть пошатываясь, Виктория Станиславовна встретилась с тем же приветливым садовником, который также молчаливо забрал у неё парасоль и вместо этого вложил в руки письмо.
– Ваше Сиятельство, из дома Овчинниковых. Доставили сегодня ранним утром.
– Благодарю, – чуть слышным хриплым голосом произнесла она и взяла письмо. Не помня, как добралась до своей комнаты, Виктория медленно опустилась в кресло и, ещё раз обдумав прошлый разговор, взглянула на конверт у себя в руках и бережно вскрыла его, достав письмо на старой красивой бумаге, сразу заметив знакомое приветствие:
«Душа Виктория Станиславовна!
Просим Вас быть гостем на бракосочетании моём с Эдуардом Феодосьевичем.
Венчание имеет быть в церкви *** 20-го декабря 1901 года в 7 часов вечера.
Ваша Софья Денисовна».
Это не то, что сейчас было нужно и к месту в своей жизни, но на церемонии дорогой сердцу подруги надобно быть.
Глава 9. Кровь за кровь
Снова та тишина и мрак, сквозь который не видно собственных рук. Воздуха всё также катастрофически не хватает даже на один вдох, отчётливо слышен всё тот же едкий сладковатый запах, также ухудшающий положение. Да и сама атмосфера здесь душит и не даёт сказать хоть слово, от страха не проснуться чувствуется дрожь в теле. Один и тот же сон: Глеб Дмитриевич посреди тёмного коридора совсем один, впереди него только слабый огонёк, до которого невозможно добраться, а где-то в самом конце его ждёт незнакомый гул голосов. Он уже пытался стоять на месте, кричать, ускорять шаг, переходить на бег, затыкать уши, но они всё равно настигают его. Голоса словно вбиваются ему в голову и каждый из них шипит: «Умри». Похоже, огонь в конце комнаты и есть спасение. Сможет ли он когда-то пересилить себя и добраться до него? Запыхаясь и наконец решившись, граф бросился за ним, спотыкаясь обо что-то холодное и длинное, но не теряя темп.
Горящую свечу держала в тонкой руке будто бы знакомая фигура, вернее ей тень. Она вовсе не друг, нет. Это самый злейший его враг, вдруг накрывший ладонью последний огонёк, что мог осветить эту комнату. И тогда голоса будто сорвались и стали окружать его со всех сторон, сливаясь в какофонию. Это сводило с ума, вызывало панику. Упав на колени во что-то липкое и непонятное на каменном полу, он закрыл уши руками, не в силах говорить ещё слово.
Проснулся Глеб весь в поту. Мгновенно он вскочил и понял, что вновь оказался в своей мягкой постели. В попытках отдышаться, он приложил ладонь к груди и заметил на ней бинты, скрывающие под собой, как оказалось, настоящий короткий след от ножа, неимоверно его напугавший. Ещё немного придя в себя, он стал отрывками вспоминать продолжение собрания анархистов: бессмысленные разговоры, наглая коротковолосая девушка, задорный смех доброго паренька, что приволок его туда, и что-то ещё, что-то очень важное и объясняющее всё происходящее с ним. Став рыться в обрывках своей памяти, наконец он стал слабо вспоминать.
Да, вечером они вышли на лесную поляну и вытащили на неё несколько брёвен. Один из братьев Дерябиных (так звучала фамилия этих амбалов) достал из кармана спички и поджёг одну из них, а затем кинул прямо в импровизированное кострище. Пришлось долго ждать, пока языки пламени как следует поднимутся. Глеб уже был не так уверен в том, что хочет в этом участвовать, но пути назад нет – только пройдя через этот огонь он сможет ступить одной ногой в новую жизнь. Однако, страх овладел им, и он ступил одной ногой назад, будто собирается сбежать.
– Если ты всерьёз собираешься остаться с нами и понимаешь, на какие жертвы идёшь, оставить небольшой шрам на своей ладони тебе будет совсем не страшно, так ты докажешь нам свою верность и готовность на всё ради нашей Великой цели. Только знай, что тогда обратного пути уже не будет, – тихо произнёс Владимир и подошёл совсем близко к нему так, что между ними оставалась пара сантиметров. Говоря это, он улыбался и протянул ему свою левую ладонь, показав длинный шрам, тянущийся от большого пальца до самого запястья. Будто оцепенев, граф долго смотрел на протянутую руку и наконец коснулся кончикам пальца давно затянувшейся раны. Как он не замечал этого раньше? Это ли есть условия их организации? Если сейчас он откажется, его бросят прямо в этот костёр?
– Я… я готов, – неожиданно для себя произнёс Глеб и испугался своих слов. Нет, он совсем не готов. Но думать было уже поздно. Тогда Дерябины подхватили его под руки и понесли к самому огню даже с каким-то энтузиазмом, а Владимир отошёл в сторону и достал из сумки небольшой старый кинжал. С восторгом в глазах он осмотрел своё орудие и подошёл к огню, подержав над ним совсем недолго чёрное на конце лезвие, но этого хватило, чтобы оно нагрелось.
Ангелина не в силах смотреть на эту процедуру вскрикнула и в испуге спрятала лицо за плечом Варвары, взяв её за руку и сильно зажмурив глаза в ожидании, что будет дальше.
Взгляд графа застыл на лезвии. Никто не верил, что человек вроде него готов к таким пожертвованиям – дать коснуться своей «царской» нежной кожи и оставить на ней длинный свет. Но Владимир не сомневался – он верил в него, как никто другой.
– Готовы ли Вы, Глеб Дмитриевич, несмотря ни на что держаться нашей Великой цели? – уже бойко спросил Владимир без всяких церемоний и приблизился к графу.
– Г… готов, – после толчка Дерябина произнёс граф. Всё это казалось ему сном.
– Анархия есть свобода, и мы это понимаем, а значит свобода есть наша ответственность, которую мы должны нести и бороться во имя того, чтобы дать её другим. В жизни Вашей не должно быть предрассудков, отголосков системы – это враги нашего свободного общества. Свобода есть главная ценность в нашей жизни. Больше нет своего статуса, а твоя «исключительность» не даёт тебе власти над другими. Мы принимаем одну веру – анархию и идём только за её единственно верными законами. Клянёшься служить Матери Анархии и делать всё только ей во благо?
Всё это резало слух, казалось такими чуждым и неправильным, но слово «свобода» творило с Глебом невероятные вещи. Пусть не будет статуса, не будет убеждений, но будет ОНА, ради которой он готов идти на всё.
– Клянусь, – наконец произнёс Глеб Дмитриевич и сразу понял, что клятву эту ему придётся закрепить кровью.
Рука будто онемела, он не мог её вытянуть, а потому Дерябины схватили его за левое запястье и вытянули его ладонь вперёд. Тогда Владимир торжественно опустил горячее лезвие на руку и сделал надрез, ощутимый, но гораздо меньше, чем тот, что украшал его собственную ладонь. Как бы граф не пытался стиснуть зубы и не произносить ни звука, с губ его сорвался крик, но не более того, ни единой слезы не упало с его щеки. Теперь никто его не держал, по руке медленно стекала красная струйка крови. Всё тот же Владимир взял его за руку и подвёл к костру, опустив чужую ладонь и дав красным каплям упасть прямо в огонь.
Ангелина смиренно тихонько подошла к ним и подала стакан со странной густой жидкостью Глебу, и он залпом выпил её, почувствовав горечь на языке. Чуть погодя, сознание его стало покидать, в глазах всё стало расплываться и исчезать во тьме, и сам он начал чувствовать как медленно падает, опускается на землю.
Больше он ничего не помнил. Мгновенно вскочив с кровати и, прямо в своём ночном платье, растрёпанным бросился прочь из комнаты, но не успел он добежать до входной двери и показаться свету, как к нему подбежала заботливая Анна и ухватила за здоровую руку.
– Глеб Дмитриевич, Сокол наш ясный! Постойте, куда же Вы? Совсем ещё не оправились. Что Вы снова задумали?
И граф стал смотреть на Анну несколько обезумевшим от ужаса взглядом. Схватив её за плечи, он стал трясти бедную старушку, спрашивая с неё внятных объяснений:
– Что со мной было?! Почему я оказался здесь?
– Прошу Вас, будьте спокойны и присядьте хоть на минутку, я сейчас принесу Вам стакан воды. Горе, не дитя!
– Нет-нет, Анна, мне нужно знать, почему я оказался здесь?
– Ваше Сиятельство, извольте! Откуда ж мне знать Ваших ночных похождений? Вас вчера вечером обнаружили спящим под воротами особняка и немедленно доставили сюда. Это с Вас мы должны спрашивать! Сейчас Вы находитесь дома и должны бы оставаться здесь хотя бы до прихода вашей матушки, она страшно за Вас переживала! Горе! – стала причитать Анна и ушла на кухню за водой, не переставая повторять про себя мольб.
И Глеб Дмитриевич растерянно опустился на диван, смотря на след на своей ладони и наконец успокоившись. Теперь он чувствовал себя частью чего-то важного и знает, что все воспоминания его верны и не были сном, но совсем не понимает, что теперь ему делать и куда идти. Этот дом словно стал ему чужим, скорее хотелось очутиться снова у того костра, в старой лесной хижине, вновь говорить на свободные темы с Владимиром. «Гостей здесь ждут всегда», – вдруг вспомнились ему слова друга, и сам он постепенно стал понимать и надеяться, что теперь каждый его вечер наполнится встречами с, вроде как, единомышленниками, и сердце его забилось чаще.
Глава 10. Она б
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.