Беркутчи и украденные тени

Сразу после школы многоэтажные дома снова сменились частными. В каждом, что они проезжали, Рат пытался увидеть тот самый, который должен был стать его домом. Вот потрясающее двухэтажное строение с синей крышей и верандой из тёмного дерева, но нет, автомобиль проехал дальше. А вот следующий дом со светло-жёлтыми стенами, который мог принадлежать Громовым, но и он остался позади. Они доехали до самого конца улицы. Впереди путь перерезала заледенелая река, а за ней возвышались леса и холмы, выбеленные зимой.

Машина затормозила у двухэтажного дома с тёмно-зелёной черепичной крышей и тянущейся из неё кирпичной трубой. Он был так обильно освещён золотистым солнцем, что, казалось, на улице потеплело. Лучи играли в разноцветных стёклах окошка на чердаке. Оно было круглым, маленьким и, скорее всего, не слишком освещало помещение под крышей. Остальные окна были тоже небольшие, но вытянутые, с сохранившимся ещё с прошлого века обрамлением в виде белой лепнины. Палисадник перед входом ограждён низеньким заборчиком. Сейчас он завален снегом, но, как сказала Лиза, она выращивает здесь нежно-розовые и белые пионы, которыми любуется вся Приречная улица.

– Добро пожаловать домой, – ласково сказала тётя.

Мальчик прошёл вперёд по убранной каменной дорожке и остановился у порога. Над его головой нависли ветки рябины. Среди белых снегов гроздья, покрытые тоненькой корочкой льда, так и алели. Он сорвал одну ягодку, покатал её большим и указательным пальцами – лёд сразу же растаял, и в январский мороз брызнул тонкий кисловатый аромат с примесью благородной горечи.

Пока Лиза копалась в сумочке в поисках ключей, Рат прошёл на веранду и теперь рассматривал дверь. Его внимание особенно привлекла серебряная ручка с вырезанным на ней угловатым символом и иностранной надписью по кругу. И хотя чудные буквы не были ему знакомы, Рат обнаружил, что с лёгкостью может их прочесть.

– Маалу ан идит ту азм ханом, – произнёс вслух Громов.

– Да не проникнет зло в наш дом, – кивнула тётя. – Значит, читаешь на рахманском?

– Каком? – переспросил подросток.

– На рахманском, – повторила тётя. – Древнем языке духов.

– Я никогда не слышал о таком языке.

– Не думаю, – звонко рассмеялась Лиза. – Ты только что совершенно чётко прочитал символы и даже ударение расставил в нужных местах, а потому смею утверждать, что рахманский всё же тебе знаком, и хорошо знаком, – затем она указала на дверную ручку: – А этот оберег ты уже видел когда-нибудь?

Ратмир поджал губы и замотал головой. Он понятия не имел ни об этих символах, ни о языке каких-то там рахманов, а тот факт, что тётя знала и говорила об этом как о само собой разумеющемся, совершенно не радовал его. Неужели она, как и Майя Александровна, верит во всю эту чушь? Этого только не хватало. В его жизни странностей и без того было больше, чем нужно.

– Это рубежник, оберег для защиты дома, – пояснила Лиза.

– Э-э-э, для защиты от воров, хочешь сказать?

– Хм, ну-у и от них, пожалуй, тоже, – ухмыльнулась девушка.

Они вошли внутрь и оказались в прихожей. Окон, через которые мог бы попасть свет в холл, не было, к тому же отделка и лестница, ведущая наверх, изготовлены из тёмного дерева, что и придавало ему мрачной загадочности, которая пробуждает воображение и любопытство, как в тех книгах, которые он любил. Комната преобразилась, как только Лиза нажала на выключатель и зажглась большая красивая люстра. Теперь стали видны красочные растяжки «С днём рождения!» и «Добро пожаловать домой!», повсюду пестрели шарики. Тётя подготовилась не только к приезду племянника, но и к его дню рождения. Громов застыл. Он не мог произнести ни слова от удивления. С тех пор как не стало родителей, никто и никогда не устраивал для него праздники, не вешал гирлянды, не надувал шары, не пёк и даже не покупал торт. Рат уже и забыл, каково это – чувствовать себя нужным.

Справа из прихожей тянулся коридор, вдоль которого висели портреты в золочёных рамах, иногда украшенные янтарём или яшмой цвета дикого мёда. Чаще всего на портретах изображался один взрослый человек, в основном мужчина, но обязательно с птицей, сидящей на предплечье. Птицы были разные – совы, орлы, ястребы, сычи, – но всегда хищники. Всего мальчик насчитал одиннадцать таких картин.

– Вы что, приручаете хищных птиц? – спросил Рат.

– Что-то вроде того, – улыбнулась тётя. – Рассмотри внимательнее эти портреты, Ратмир, это всё наши предки – Громовы. Мы обязательно должны помнить их. Ты знаешь, что самую великую силу, которую можно только вообразить, даёт связь с родом. Как дерево питает своё могущество от корней, так и человек с момента рождения наследует все знания, умения и достижения своих отцов. Самое главное – не потерять это. Нужно стремиться укрепить в себе эту силу, привнести в неё что-то своё, ценное, и передать следующему поколению, как если бы ты передал нажитое богатство. Пока ты находился в детском доме, сила фамилии в тебе постепенно угасала. Много лет ты был оторван от рода, но я хочу помочь тебе восстановить связь с предками и наверстать упущенное. Очень хочу.

Мальчик всмотрелся в портрет Игоря Громова-старшего, его дедушку. Дед смотрел на мальчика точь-в-точь такими же тёмно-карими упрямыми глазами, как у самого Рата, да и у Лизы тоже. Как же было необычно видеть свой взгляд у человека уже умершего, когда сам он только начинал жить. В груди мальчика встрепенулось сердце, и приятное волнение охватило его. Но каким бы ни было это волнение, оно не могло сравниться с тем, что почувствовал Рат Громов, увидев портрет своего отца. Молодой человек, светлый, с мальчишеским озорным блеском в глазах и родинкой на мочке левого уха, глядел прямо на него с полотна. Он был как живой – присмотрись, и кажется, что написанный образ вот-вот шелохнётся. Подросток не мог оторваться от картины, пока Лиза, устав ждать, сама не потянула его дальше.

Коридор заканчивался кухней, но осматривать её Рат пока не стал. Он вместе с тётей поднялся по лестнице на второй этаж. Там было целых пять дверей, и, потянувшись к ручке одной из них, девушка открыла её. Перед ними предстало светлое, уютное помещение, хотя и немного пустоватое. Стены выкрашены в молочный цвет, на двух больших окнах висели сине-зелёные портьеры, а кровать и комод сделаны из светлого дерева.

– Это твоя комната, – произнесла тётя.

«Моя комната», – повторил про себя Рат. Впервые за многие годы что-то принадлежало только ему! И пусть здесь почти не было мебели, но это была его территория, которую Рат мог со временем наполнить своими вещами. На лице мальчика появилась улыбка.

Лиза неловко обняла его и сказала:

– Хоть стены крась в черный цвет, твоё дело.

– Ну уж нет, – весело сказал Рат. – Хотя, пожалуй, у меня есть пара идей.

Тётя оставила его, а сама ушла накрывать на стол. Мальчик ещё некоторое время рассматривал комнату, а затем приступил к разбору вещей, привезённых из детского дома. На это ушло от силы три минуты. Бросив спортивную сумку в шкаф, Рат спустился в гостиную, где его уже ждал синий торт и заваренный чай.

За окном стемнело. В камине жарко дрожали языки алого пламени, а перед ним, в старом выцветшем кресле-качалке, лежал пушистый зверёк. Рат подошёл поближе, и животное тут же с любопытством навострило уши и уставилось на него ярко-зелёными глазами. Это была… кошка? Только уж совсем какая-то оригинальная. Шерсть сочного сиреневого цвета, уши округлые, раздвоенные так, что создавалось впечатление, будто их не два, а целых четыре! А что за хвост! Слишком длинный, короткошёрстный, с пушистым шариком на конце, похожим на помпон. Мальчик не мог отвести взгляда от чудного создания.

– Это что за порода такая? – спросил он.

– Ах, это… ну, в общем, это коргоруши, – рассеянно проговорила тётя, наливая чай в белые фарфоровые чашки.

Подросток пожал плечами и решил, что, скорее всего, это название породы, о которой раньше он просто не слышал, что неудивительно: в детском доме мало рассказывали о питомцах.

Рат положил в рот кусочек шоколадно-вишнёвого торта и тут же прикрыл глаза от удовольствия. Кажется, он в жизни ничего вкуснее не пробовал. Не будь Лиза врачом, кондитер из неё вышел бы тоже отличный.

– На самом деле я совершенно не умею готовить, если не считать простых бутербродов, – сказала тётя.

– Врёшь, – уплетая торт, засомневался Ратмир.

– Я серьёзно, даже овсянка на завтрак получается то слишком густая, что ложку не повернёшь, то недоваренная, то ещё какая-нибудь. А что касается тортов и пирожных, тут я профи. Вот такой парадокс. – Она развела руками.

– Что ж, тогда я абсолютно не против каждый день есть на завтрак торт.

Громов отпил ароматный травяной чай. Усталость после долгого пути и насыщенного дня так и разморила его. Мальчик откинулся на мягкую спинку кресла и почувствовал, как всё его тело расслабилось. Всё было как надо. Возможно, даже слишком хорошо. В это мгновение Ратмир всей душой ощущал крепкую незримую связь с этим местом, словно прожил здесь всю жизнь, он будто бы наконец вернулся домой после долгого отсутствия.

Когда глаза стали сами собой закрываться, Рат всё же заставил себя подняться в свою комнату, и когда голова коснулась подушки, он утонул в глубоком спокойном сне.

Ночь убаюкала город. За окном жалобно выл ветер, а дрова в камине задорно подыгрывали ему, то и дело издавая треск. Лиза налила себе ещё одну чашку чая. В затуманенных глазах мелькали красные языки пламени, и они же бросали огненные тени на лиловую шерсть коргоруши, которая дремала на коленях хозяйки. Со стороны могло бы показаться, что девушка ни о чём особенно важном не думает, но это было не так. На самом деле она должна была принять решение, от которого многое зависело. С одной стороны, Лиза считала, что ритуал необходим, поскольку не могла положиться на чай из чабреца и корня ладоцветника, а с другой – для неподготовленного мальчишки такие вещи имеют последствия. Что, если он не справится? Нет, Рат Громов должен. Раз он читает на рахманском, значит, Игорь всё же готовил его, хотя и говорил, что сделает всё, чтобы его сын никогда не встал на этот путь и жил обычной жизнью, как обычные люди. И всё же проклятие Громовых тяжёлым камнем повисло на плечах мальчика. Вот только он пока ни о чём не догадывался.

Лиза отнесла на кухню пустые чашки и, открыв один из выдвижных ящиков, вынула большие кухонные ножницы с чёрной ручкой. Она зажала ножницы в кулаке и на цыпочках поднялась на второй этаж. Она остановилась у комнаты Ратмира. Прислушалась – тишина. Наверняка он уже давно и крепко спит. Девушка аккуратно нажала на ручку – раздался короткий щелчок, и дверь отворилась. В своей постели безмятежно спал подросток. Он лежал на правом боку, уткнувшись лицом в подушку и совсем ничего не почувствовал, когда тётя склонилась над ним и отрезала завиток русых волос.

Дверь между комнатами Ратмира и Лизы вела на чердак. Девушка несколько секунд переминалась с ноги на ногу подле неё, прежде чем поднялась наверх. Сколько времени она не была тут… С того самого момента, когда дом опустел и она осталась здесь одна, девушка решила просто забыть об этом месте, будто его и не было. Это ей удалось. Она проходила мимо двери и даже ни разу не задумалась над тем, чтобы подняться туда, где она часами любила пропадать в детстве. А сейчас ей вновь приходится стоять тут, посреди чердака, заросшего паутиной, и дышать затхлыми запахами старой ткани и отсыревшего дерева.

Лиза плавно прошла против часовой стрелки и зажгла одну за другой десятки свечей, разбросанных в разных местах помещения. Всё вокруг осветилось множеством жёлтых огоньков. Чердак вдохнул пламя свечей и очнулся от долгого сна. Затем Лиза подожгла высушенный пучок расковника, листья которого были такими тонкими и острыми, что напоминали саблю, и тут же задула его, чтобы он не горел, а дымился. Теперь пространство заполнял насыщенный сладковатый запах.

Девушка остановилась посреди комнаты и обвела её взглядом: тёмные шкафы с книгами, сундуки, древо жизни и оно – старинное зеркало, накрытое тонкой чёрной тканью. Зеркало касалось пола и тянулось вверх на целых два метра. Ширина его тоже была солидной. Оно стало той единственной вещью, которую Алексей Громов, предок Лизы и Ратмира, взял с собой из родительского дома на необжитую землю, где построил первый дом в теперешнем городе Грувске. Он наказывал беречь зеркало. Наказ этот строго исполнялся каждым поколением. Хотя, в общем-то, это было не так трудно, поскольку, как ни странно, зеркало было довольно крепким. Или, может, его хранила особая магия, ведь даже когда в начале двадцатого века случился пожар, огонь не навредил ему.

Лиза стянула чёрную вуаль и обнажила серебристую гладь. Из-за толстого слоя пыли огоньки свечей отражались мутными пятнами, но это придавало лишь ещё большую атмосферу колдовства, витающую в комнате. В каждом углу витиеватой рамы зеркала был сплетён древний славянский символ – родимич. Он устанавливал связь между поколениями рода.

Хозяйка дома смахнула пыль с зеркала, и пламя свечей в нём засияло ярче. Повсюду клубился призрачный дым от тлеющего расковника, разносился сладковато-терпкий аромат, который успешно маскировал затхлый запах чердака. В свете жёлтых огней сверкнула цыганская игла. Её кончик уколол тонкий безымянный палец и выпустил каплю рубиновой крови, которой девушка тут же окрасила каждый из четырёх углов рамы. Лиза склонила голову, и волнистые пряди слегка заслонили лицо. Губы неразборчиво бормотали. Слова одно за другим слетали с уст девушки и будто касались зеркала, оставляя на нём туманный след. С каждым мгновением этот самый туман разрастался и становился всё гуще, пока не заполнил собой всю зеркальную плоскость.

– Кар-р! – прорезал воздух на чердаке крик ворона.

Рат дёрнулся во сне.

В зеркале стали проявляться белые человеческие фигуры. Мужчины и женщины, пожилые и юные, образовали собой коридор, уходящий в далёкий, недоступный живущим мир духов и снов – Сакту.

Глава 5

Учитель истории

Проснувшись утром, первое, что увидел Рат, – это раскосые глаза коргоруши цвета весенней зелени. Кошка смотрела на него не моргая и как-то своеобразно мурчала.

– Чароит, – мальчик прочитал имя на тонком чёрном ошейнике с висящим на нём фиолетовым камушком. – Чара. Ты как сюда попала? Дверь-то закрыта.

В ответ кошка выгнула спину и потянулась, а после, сверкнув глазами, спрыгнула с постели. Рат хотел было выпустить её из комнаты, но, когда встал, Чара вдруг пропала. Он заглянул под кровать, отодвинул портьеры, позвал её, но кошки словно тут и не было. Ну не могла же она увильнуть сквозь стену?

Окна его комнаты выходили прямо на местную речку – Хелетту. Вид открывался дивный, если не брать в расчёт виднеющиеся далеко за подвесным мостом кресты и тёмные памятники, торчащие по всему большому городскому кладбищу. Во всём же остальном окраина города не могла не вызывать восхищения снежными холмами, над которыми сейчас поднималось солнце, рекой, несущей под толщей льда хрустальные воды, и многочисленными соснами. Рат открыл окно и впустил холодный воздух. Он был до того насыщен ароматом чистого снега и хвои, что если закрыть глаза и несколько раз глубоко вдохнуть, то можно было бы всерьёз решить, что вовсе не находишься в комнате, а стоишь посреди бора.

Вблизи моста, со стороны жилых домов и набережного парка, возвышалась на холме круглая смотровая башня, которая выглядела так, словно отделилась от средневекового замка и стояла тут задолго до возникновения Грувска. На следующий день после приезда в город Рат прогуливался по окрестностям и хотел побывать в ней, но безуспешно. Мальчик несколько минут ходил вокруг башни, но так и не обнаружил входа – каменная стена была сплошной.

За прошедшие выходные – первые проведённые в доме Громовых – подросток поменял облик своей комнаты. Вместе с тётей они побывали в центре города и приобрели всё необходимое: письменный стол, шкаф для учебников, новую одежду и первый телефон Рата. Мальчику было неудобно, что Лизе приходится так много тратиться, но тётя убедила его, что она заранее подготовилась к расходам, а помогать племяннику освоиться на новом месте для неё только в радость.

Теперь одна из стен комнаты была выкрашена в сине-зелёный, в тон портьер, на потолке висела необычная лампа из дюжины треугольников, а напротив кровати стоял учебный стол с ноутбуком и висели полки для книг. Конечно, здесь по-прежнему не хватало некоторых вещей, но Рат надеялся со временем это исправить. Возможно даже, ему самому удастся что-то заработать для этого летом.

Мальчик спустился вниз. Из кухни доносился запах пригоревшей еды: видимо, Лиза не оставляла попыток накормить племянника полноценным завтраком. Ратмир неслышно прошёл по коридору и встал в дверном проёме, облокотившись на тёмную раму. Тётя не заметила его и продолжала метаться возле плиты, без конца бормоча что-то себе под нос. Рат прислушался и понял, что она нещадно ругает себя за сгоревшие сырники кривой формы.

– Не нужно так сильно стараться угодить мне, – улыбнулся мальчик. – И вообще-то, забыл тебе сказать: я кое-что и сам умею, например кашу сварить или даже испечь блинчики. Нас этому учили в детском доме. Ну, типа, готовили к самостоятельной жизни.

– Просто я хочу позаботиться о тебе, понимаешь? Я ведь так много пропустила, – печально сказала Лиза.

Она опустила глаза и казалась такой расстроенной, что Ратмиру стало её жаль. Он вспомнил, как не хотел ехать в Грувск и злился на Лизу за то, что провёл столько лет в приюте. Но теперь, когда видел, как сильно тётя горевала и старалась наверстать упущенное, вся злость куда-то исчезла.

Тут девушка спохватилась, взглянула на часы и испуганно округлила глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Борик – традиционный головной убор, обычно выполненный из мягкой ткани или меха, часто с округлой макушкой и низкими полями.