Беркутчи и украденные тени

Такая погода для сентября в Лирме не редкость. Дожди друг за дружкой заливали улицы, и особенно доставалось Берёзовой, поскольку та была крайней и находилась ниже остальных. Солнце время от времени пыталось пробиваться сквозь тяжёлую завесу туч. Иногда ему это даже удавалось, равно как вчера, но ненадолго, а потом город снова обдавало промозглым дождём.

Спустя несколько минут возле выхода показалась Алла Владимировна. Она была высокой худой женщиной средних лет, с затянутым пучком из каштановых волос. На тонком, вытянутом носу воспитательница всегда носила очки. Они совершенно ей не шли: стёкла были слишком толстыми и круглыми, а оправа – грубой, что выглядело до невозможности нелепо на узком лице женщины и делало её похожей на стрекозу.

Алла Владимировна вышла на порог, раскрыла серый зонт и велела следовать за ней к автобусу. Когда же дети расселись по местам, она не спеша окинула каждого взглядом и, убедившись, что все на месте, скомандовала водителю высоким, несколько визгливым голосом. Мужчина дёрнулся, как будто очнулся, и, послушно повернув ключ, завёл транспорт.

Путь занимал минут двадцать, но в такую погоду – все сорок, если не больше. Рат с удовольствием бы вздремнул, но дорога была слишком неровной, и автобус периодически довольно сильно встряхивало, отчего сон не складывался. Однако здоровенному подростку, который был старше Ратмира всего лишь на год, но при этом чуть ли не в полтора раза больше его, всё же удавалось коротать время в поездке, оглушая храпом всех остальных. Громов взглянул на него и покачал головой: бывают же люди, которым всё нипочём.

Музей располагался в одноэтажном кирпичном здании, находившемся в историческом центре города, но был абсолютно не примечательным, и если бы не табличка с названием, то и не подумаешь, что это место – обитель городской памяти. К тому же полуразбитые ступени у входа, вяз, закрывающий собой окна, и заросшая травой неухоженная территория в сочетании с нынешней непогодой придавали зданию жалкий вид. Музей существовал около двадцати лет, что немного для подобного учреждения, но достаточно, чтобы позаботиться о его внешнем виде, и Рат никак не мог взять в толк, почему никто этим до сих пор не занялся.

Как только мальчик ступил через порог, то тут же поморщился от тихого свиста и едкого химического запаха, скорее всего из-за смеси специальных средств для мытья стеклянных поверхностей и дерева. Видимо, уборка в музее была окончена совсем недавно. Остальные тоже скривили мины, а кто-то даже позволил себе протянуть недовольное: «Фу-у, ну и запах», но о раздражающем звуке никто не упомянул, будто его слышал только Рат.

Навстречу группе вышел музейный работник – мужчина под пятьдесят, статный, черноволосый, с высоким лбом и ястребиным носом, одетый в синий бархатный пиджак и классические брюки. Он любезно улыбнулся, прищурив глаза и обнажив неестественно белые, точно морской жемчуг, зубы. Мужчина представился Константином Романовичем Кочевым, сегодняшним экскурсоводом. Воспитательница растерянно поздоровалась.

– Скажите, а где же Борис Ефимович? Ведь он всегда проводит экскурсии для нас. Надеюсь, с ним всё в порядке?

– О да, не волнуйтесь, – неестественным голосом ответил Константин Романович. – Он слегка приболел, и только.

– Что ж, тогда передавайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления, – произнесла Алла Владимировна, вежливо улыбнувшись.

– Всенепременно.

От нового экскурсовода исходила сильная внутренняя энергия, которую невозможно было не почувствовать. Она буквально звенела вокруг него наравне с раздражающим глухим свистом, который по-прежнему замечал только Рат.

Группа замялась на месте. Ратмир оглянулся на воспитательницу – та несколько секунд изучала недоверчивым взглядом мужчину и о чём-то думала, но, очнувшись, прокашлялась и велела следовать за Константином Романовичем.

Экскурсовод провёл их в первый зал, который был оформлен в виде русской избы конца восемнадцатого века, и принялся рассказывать о традиции русского чаепития так, будто лично присутствовал на нём ещё в те далёкие времена. Он действительно оказался замечательным оратором. К какому бы экспонату ни подходила группа, Константин Романович рассказывал его историю с такой эмоциональностью и живым блеском в чёрных глазах, что у ребят не оставалось выбора, как погрузиться в экспозицию с головой.

Час пролетел незаметно. Благодаря юмору Константина Романовича большинство ребят внимательно слушали даже о таком скучном, по мнению подростков, как история основания Лирма и выдающиеся лирмчане. Зал, где висели картины местного художника, некоторые ребята быстро покинули, но Громов задержался. Он остановился возле одной из картин. На холсте маслом изображался рассвет над лугом, поросшим летними цветами. Рат видел уже подобные картины, но все они были слишком броские, а тут всё иначе. Нежный золотой свет наполовину выглянувшего солнца передавал почти ощутимый физически аромат утренних полевых цветов, тепло и, пожалуй, волшебство. Да, именно, волшебство! Доброе и светлое. Мальчик подошёл совсем близко и прочитал про себя латинское название: «Аврора». Он увидел здесь и другие прекрасные картины, но только «Аврора» запечатлелась в голове Рата, словно фотография в вечном альбоме его памяти.

Навязчивый свист не покидал мальчика и стал ещё громче. В какой-то момент Громов решил заговорить об этом звуке с Денисом, но быстро сообразил, что тот явно не понимает, о чём речь, а значит, свист и впрямь слышал только Ратмир, как если бы то был звон в ушах. Вместе с тем утренняя головная боль снова дала о себе знать. Теперь даже эмоциональная речь музейного работника не могла отвлечь его. К счастью, экскурсия подходила к концу.

Заключительным залом на сегодня стала выставка оружия, которое нашли на местных раскопках. Пули по соседству с пистолетами прошлого и позапрошлого веков, потемневшие наконечники стрел, старинные кинжалы и даже пара великолепных шпаг украшали стену, обтянутую красным бархатом. Несмотря на утрату поверхностного слоя, зазубрин на лезвии и сколов, шпаги всё равно вызывали восторженные возгласы мальчишек.

Отдельно от всего остального, прямо в центре зала, стояла витрина в форме куба на дубовом цоколе. Несколько подростков, и Рат в их числе, плотно облепили толстое стекло со всех сторон и жадно рассматривали те самые серебряные наконечники, лежащие в открытом ларце. Выглядели они великолепно. Основа была украшена завитками, линиями, углами, которые складывались в замысловатый рисунок, искусно заполненный чернью, и напоминали крошечные символы. Сами наконечники острые, тонкие, точно на конце – игла, и соединённые между собой. Мальчики восхищались красотой холодного оружия и перешёптывались о тех самых небылицах, что слышал сегодня утром Рат от Дениса.

Ратмир не мог оторвать глаз от блестящих предметов с четырьмя гранями. Он точно знал, что видел их в своём недавнем сне. Это одновременно приводило в восторг и пугало до жути.

Серебро завораживало. Оно отражало свет разбросанных по потолку ламп музея. Внезапно гладь металла стала темнеть, будто заливалась чернилами. Рат обернулся и посмотрел на остальных воспитанников, но те не замечали ничего особенно и по-прежнему как ни в чём не бывало рассматривали экспонаты, переговариваясь. В размытой же черни на серебре стали проявляться очертания людей, животных, птиц… Они двигались и безостановочно превращались из одного в другое. Мальчик смотрел на происходящее во все глаза. В конце концов чёрные фигуры на наконечниках приняли форму лица мужчины. Он открыл рот, и у самого уха Ратмира раздался тихий шёпот, который смешался со звенящим свистом. Вот только слышал это лишь Громов. Шёпот стал приобретать всё более чёткие и разные звуки, они стали складываться в слова. Мужской голос говорил прямо в голове у мальчика: «Возьми их, ну же… смелее… будь смелее, Рат Громов…»

Ратмир зажал уши руками и тряс головой, но слова зазвучали ещё громче вперемешку с нарастающим свистом. Виски пульсировали. Это сводило с ума. Алла Владимировна грозно сдвинула брови к переносице и смотрела на него с беспокойством и злостью. Её губы шевелились и не нужно было уметь читать по ним, чтобы понять вопросы, которые она задавала: «Что с тобой? Болит голова?» Воспитательница попыталась отнять руки Ратмира от его ушей, но мальчик не поддался. Взгляды остальных ребят также были прикованы к нему. Казалось, их широко распахнутые удивлённые глаза даже моргать перестали.

Кто-то открыл парадную дверь. Свежий воздух ворвался внутрь, и, вдохнув его, Рат почувствовал, как в голове немного прояснилось. Он решил, что это именно то, что ему сейчас нужно, – выбраться из помещения. Он надеялся, что на улице ему станет легче. Он обогнул воспитательницу и, не слушая её крики, сломя голову кинулся к выходу. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

На улице всё так же бушевала непогода. Дождь лил как из ведра, высоко в небе раздавались раскаты грома и сверкали тоненькие молнии. Мальчик, выскользнув на улицу, прислонился к влажной стене. Было довольно холодно, но почему-то всё тело Рата горело так, будто он стоял под палящим солнцем. Голос в голове смолк, а вот свист стал таким сильным, что походил на звук кипящего чайника, который был где-то совсем рядом, и продолжал усиливаться, пока не превратился в душераздирающий вопль. Сердце заколотилось диким ритмом, во рту пересохло. Мальчик даже перестал моргать и во все глаза пытался найти источник шума. Наконец он его нашёл – прямо перед ним мокрая земля стала вздыматься бугром, постепенно принимая вид ужасного существа с огромной головой, тонким вытянутым телом на коротких ножках и длиннющими руками. Этот монстр из земли и воды округлил безобразный рот и продолжил оглушительно кричать. Рат со всей силы зажимал уши, но это нисколько не помогало.

Ждать помощи было неоткуда. Мальчик не слышал, но видел, как входная дверь содрогается от стуков изнутри, но остаётся при этом закрытой. Сам же он прижался к стене, обхватив голову руками, и не мог пошевелиться. Все его мысли свелись к одному желанию – избавиться от дикого крика монстра, который буквально убивал его.

Вдруг мелькнуло что-то чёрное. Поджав лапки, знакомый ворон лихо рассекал крыльями пряди дождя и летел прямо на чудовище. Рат не мог поверить своим глазам: птица так уверенно неслась на монстра, будто была хорошо выдрессирована именно для таких случаев.

Ворон спикировал на огромную лысую голову существа, несколько раз клюнул железным клювом макушку и, хрипло каркая, снова поднялся. Тем самым птица отвлекла чудовище. Оно замолчало и тупо уставилось пустыми глазницами на пернатого.

Ратмир наконец убрал руки от ушей. Громкие звуки оглушили его, голова кружилась, а потому его качало из стороны в сторону. Но ждать было нельзя. Нужно срочно что-то предпринять, ведь ворону не удастся отвлечь монстра надолго.

Громов с трудом осознавал, что всё это действительно происходит на самом деле, ведь он давно не верил ни в сказки, ни в страшилки, но эти неистовые вопли убивали его очень даже по-настоящему. Как бороться с подобными существами, он не догадывался. Мальчик заметил длинную толстую палку поблизости. Он инстинктивно взял её, хотя что-то ему подсказывало, что толку будет мало. И правда – замахнувшись, он со всей силы ударил монстра в грудь, но палка лишь погрязла в ней, не причинив вреда.

Ворон продолжал летать вокруг чудовища, отвлекая его, а оно неуклюже размахивало руками, пытаясь поймать назойливую птицу. Пернатый был проворным, но тем не менее землистой лапе всё же удалось схватить его. Пальцы сжали горло птицы. Послышался хрип.

– Отпусти его, ты, тупое пугало! – закричал Рат.

Уродливая голова повернулась к мальчику. Сначала страшный рот оскалился, а потом растянулся, и из нутра чудовища снова раздался смертельный крик, но почти сразу же прервался.

– Гав, гав! – из-за поворота показался лающий пёс.

Громов готов был поклясться, что именно этой чёрно-белой дворняги и испугался монстр. Он решил не медлить и проверить свою догадку. Ратмир позвал собаку. Та, высунув язык, вприпрыжку бежала по лужам к мальчику, и чем ближе она была, тем сильнее в ужасе вытягивались глаза земляного монстра. Существо выпустило ворона и в страхе затряслось, а затем и вовсе растворилось в земле, откуда и пришло, не оставив после себя и следа.

Рат поднял ворона. Тот встрепенулся и быстро пришёл в себя. Мальчик пригладил взъерошенные жёсткие перья и почесал за ухом пса, который, похоже, даже понятия не имел, что одним своим появлением спас две жизни.

– Спасибо, – произнёс мальчик. Он всё ещё находился под впечатлением от произошедшего.

Ворон предпочёл не задерживаться и улетел прежде, чем заблокированная каким-то магическим образом дверь всё же открылась, а вот пёс продолжал сидеть возле ног Громова, пока женский голос из дома с синей крышей не позвал собаку. Тогда дворняга, снова радостно высунув язык, поскакала обратно к хозяевам.

– Что ты тут вытворяешь?! – прокричал высокий голос воспитательницы. – Зачем ты убежал и запер дверь?!

Мальчик понимал, что, расскажи он всю правду, его абсолютно точно сочтут психом. Он и сам не верил в то, что видел всего несколько минут назад. Всё происходящее чудилось ему не более чем жутким видением. Поэтому Рат ограничился следующим:

– У меня резко заболела голова, и я решил, что мне срочно нужен свежий воздух. А дверь я не трогал, наверное, её просто заклинило.

Алла Владимировна прищурилась и окинула его многозначительным язвительным взглядом.

– Вечно от тебя одни хлопоты и совершенно, совершенно никакой пользы, Рат Громов, – проворчала женщина. – Что ж, по приезде отведу тебя к медсестре, а пока садись в автобус и больше не смей выкидывать ничего подобного, иначе…

Она не стала заканчивать фразу, но подросток и без того понял, что, будь они здесь одни без пристального внимания Кочевого, на его голову тут же посыпались бы всевозможные угрозы.

Женщина важно выставила вперёд длинный подбородок и двинулась в сторону автобуса, жестом призывая детей следовать за ней. Рат занял место у окна. Сердце всё ещё часто стучало. Он будто бы до сих пор слышал свист, переходящий в крик.

Мальчик прижался лбом к стеклу. По нему текли струи воды, но даже сквозь них он видел стоящего на пороге музея Константина Романовича. Мужчина держал одной рукой большой чёрный зонт, а другую свободно опустил в карман брюк. Он провожал взглядом группу. Рат не мог точно разглядеть, но чувствовал, что чёрные глаза обратились именно на него. От этого ему стало не по себе ещё больше.

Двигатель рявкнул. Громов отвлёкся на звук лишь на секунду, но когда снова посмотрел в сторону здания, то экскурсовод уже скрылся. Автобус дёрнулся, и группа понеслась по извилистому асфальту обратно на Берёзовую улицу.

Глава 3

Гостья издалека

– Сорвал экскурсию по городскому музею, подорвал репутацию детского дома! Эта выходка может привлечь к нам внимание и внеплановые проверки! – почти визжала Алла Владимировна. От крика её бледное лицо порозовело, а круглые очки съехали к кончику носа. Она подтолкнула их вверх к переносице длинным указательным пальцем и снова вонзилась хищным взглядом в воспитанника. – Что ты на это скажешь, м?!

Громов обречённо вздохнул. В спальной комнате для мальчиков они были не одни: над ним нависли фигуры воспитательницы Аллы Владимировны и директора Людмилы Николаевны, поодаль стояли Дюжин со своим прихвостнем, которые с нескрываемым наслаждением наблюдали, как отчитывают Ратмира. Всё это время дверь в комнату была открыта настежь и любой, кто проходил мимо, слышал незаслуженную ругань. Это был такой метод воспитания, действующий здесь много лет, – отчитать при всех, чтобы ребёнок испытал стыд. Но всё, что чувствовал сейчас Рат Громов, – это раздражение, злость и усталость от несправедливости.

– Живо попросите прощения у Аллы Владимировны, молодой человек, – надменно прошипела директриса. Её маленькие глазки сузились и превратились в щёлочки, сквозь которые поблёскивали две голубые льдинки.

Рат сжал зубы. Дерзкий взгляд сначала метнулся в сторону Дюжина, и, увидев его самодовольный вид, Громов сжал зубы ещё сильнее, до неприятного скрипа, а потом высоко поднял подбородок и смело посмотрел Людмиле Николаевне прямо в глаза.

– Мне не за что извиняться, я ни в чём не виноват! У меня болела голова, а эта дурацкая дверь сама закрылась!

– Я жду извинений! – грозно повторила директриса, пропустив все слова мальчика мимо ушей.

Подросток нахмурил брови и ответил короткое, но упрямое «нет». Лица обеих одновременно побагровели. Глаза Людмилы Николаевны свирепо сверкнули, а вся последующая брань по звучанию была похожа на игру расстроенной скрипки. Мальчик почти не слушал её. Он думал лишь о том, как несправедливо быть ребёнком или подростком. Рядом со взрослым ребёнок всегда неправ, лжёт и ничего не понимает, хотя в действительности чаще бывает наоборот. Ещё хуже обстоят дела, когда твой дом – это приют и на одной стороне только ты сам, а на другой – весь остальной огромный мир. Свою длинную речь директриса закончила наказанием в виде недели дежурств на кухне, что было предсказуемо, а напоследок добавила: «Если бы твои родители не погибли во время пожара, то, вероятно, умерли бы от глубокого разочарования». К лицу Ратмира мгновенно прилила горячая, точно кипяток, кровь, перед глазами всё поплыло, и даже сознание на несколько секунд помутилось от злости. Он поднял взгляд на Людмилу Николаевну и увидел, как её маленькие глаза издевательски смеются. Подросток просто не мог промолчать.

– Мои родители любили друг друга и меня тоже, а ещё были очень счастливы, но вы никогда не узнаете, каково это, потому что злые люди счастливыми не бывают.

– Он ещё и огрызается! – вскипела директриса. – В дальнюю комнату, живо!

Под дальней комнатой подразумевался бывший кабинет директора детского дома, а ныне убогое помещение с серо-голубыми стенами, где имелись три запасные кровати и оставшиеся с представлений картонные декорации, сложенные стопкой. Эта комната была в самом деле дальней. Две смежные стороны её граничили с улицей, и поэтому она была ещё и самой холодной. Сюда и отправляли сильно провинившихся воспитанников. Как-то Громову уже приходилось проводить здесь время, и, честно говоря, это были не лучшие дни в его жизни, уж слишком жутко находиться среди голых стен и потрёпанных декораций.

Алла Владимировна выдала ему постельное бельё и отправила в дальнюю комнату. Рат со злостью кинул пододеяльник, наволочку и простынь на одну из кроватей, но это не помогло, слова директрисы по-прежнему ели его изнутри, точно черви – яблоко. Подросток со всей силы пнул ножку кровати. Он прекрасно знал, к чему это приведёт, но слишком поздно спохватился, поддавшись импульсу. Ножка громко хрустнула у основания, и этот треск эхом прокатился по комнате, а потом кровать уныло покосилась. Громов схватился за голову: опять ему влетит.

Рат заправил соседнюю кровать и улёгся прямо в одежде. За окном стояла безлунная ночь. Некоторое время мальчик надеялся, что его навестит ворон, но тот так и не объявился, и Громов сам не заметил, как провалился в тяжёлый сон.

Настойчивое скрипение заставило его проснуться. Подросток открыл глаза, и они в тот же миг утонули в непроглядной темноте. От окна шёл слабый свет, но его с трудом хватало, чтобы рассмотреть то, что находилось на расстоянии вытянутой руки, всё же остальное чернело, как перо того самого ворона. Как только Рат обрёл ясность мысли, скрип тут же прекратился. Может, он только приснился? Бывает же такое – спишь себе, видишь нелепые, бессвязные сны, а проснувшись, не сразу можешь понять, где всё ещё сон, а где уже явь. Но стоило лишь Громову снова откинуться на подушку и затихнуть, как противный звук возобновился. Шёл он со стороны декораций. Мальчик привстал и сделал ещё одну попытку рассмотреть предметы в темноте, и – невероятно! – каким-то чудом у него получилось различить картонные деревья, лежащие на боку возле стены, полутораметровый домик и вроде как гигантские цветы. А вот рядом с ними абсолютно точно находилось нечто живое. Силуэт волосатый, сгорбившийся, как у сидящей толстой крысы, вот только маленькие лапы уж очень были похожи на человеческие кисти с длинными пальцами, да и размеры для неё слишком велики. Существо ело. Оно поднимало с пола сахарные кубики, вероятно украденные в столовой, и скрипело зубами, когда жёсткий сахар оказывался между ними. Рат обомлел. После всего, что ему довелось увидеть в последнее время, – это было уже слишком! Нет, он должен был убедиться, что это всего лишь обычное животное и ничего сверхъестественного на самом деле не существует.

Поразмыслив, мальчик решил, что если он очень постарается, то сможет поймать нарушителя сна, сделав один-единственный, но длинный прыжок. Он слегка привстал и приготовился. Все движения Рат выполнял бесшумно, чему даже он сам сильно удивился. С силой оттолкнулся ногами и кинулся в сторону животного. Однако оно было юрким и тут же бросилось наутёк, так что Громов пролетел мимо, успев ухватиться лишь за длинный лысый хвост. Фу, каким же противным он был! Рат поморщился, но всё же не разжал рук, однако это не помогло, через секунду изворотливый хвост ловко выскользнул из его пальцев и вместе с хозяином скрылся в тёмном углу. Упустив зверька, мальчик поднялся и задумчиво потёр переносицу: да, это действительно была большая толстая крыса. Или всё же нет? Громов энергично помахал головой, будто пытаясь вытряхнуть из неё нежелательные мысли. Крыса. Точно.

Первое, что подросток сделал утром, едва открыв глаза, – подошёл к декорационным цветам. Небольшой горсткой возле них лежали остатки сахара, а чуть дальше – несколько коротких рыжих волосков, которые, скорее всего, выпали, когда зверёк убегал. Не приснилось. Надо же. Вот только что это за существо, оставалось лишь гадать, ведь поди найди рыжую крысу таких размеров – вряд ли удастся.

К счастью, следующие две ночи сон Ратмира больше никто не беспокоил. Мальчик снова вернулся в общую спальню и заметил, что Денис стал по-особенному зажатым, мрачным и часто озирался по сторонам. Он почти не разговаривал, а стоило Громову самому завести о чём-нибудь разговор, как он отводил глаза в сторону и бормотал что-то не вполне внятное. Рат решил, что, возможно, Дюжин запугал его, но Денис так и не признался в этом, продолжая сторониться всех, и особенно Ратмира.

Неделя дежурств подходила к концу: сегодня провинившийся воспитанник работал на кухне последний день. Он помогал Верочке чистить овощи, пока две другие работницы столовой пили чай. В их подсобке стоял древний телевизор, чуть больше коробки из-под обуви, и показывал один-единственный канал, по которому сейчас транслировали краевые новости.

– Ты гля, Маш, чё творится-то! Вирус, поди, новый ходит! Правда, пока одни дети его цепляют и впадают в спячку, знаешь, как лягушки.

– Почему как лягушки-то?

– А я с детства ещё помню, что если лягушка в спячке, то в жизнь её не добудишься, как мёртвая она, вот.

Рат прислушался к их разговору и слегка отклонился назад, чтобы увидеть экран телевизора. Там показывали одну из больниц – кажется, город назывался Грувском – и говорили, что неведомая болезнь постигла пятерых детей от десяти до пятнадцати лет. Новости о заболевших сменились другими. Как ни странно, из местного музея. Громов навострил уши. Брали интервью у таинственного Константина Романовича, который признался, что на днях похитили двойной наконечник из серебра, относящийся аж к тринадцатому веку. Воры не впечатлили аккуратностью, вдребезги разгромив витрину и оставив грязные следы на бордовом полу музея, и всё же обнаружить злоумышленников не удалось.

Новость о краже наконечника вновь всколыхнула воспоминания. К этому времени образ монстра из городского музея уже стал было меркнуть, и вот опять он возник перед Ратом, как в тот день. Неприятный холодок пробежал по спине мальчика. Рат до сих пор не знал, было ли существо реальным или только плодом его воображения. Наверняка головная боль здесь тоже сыграла не последнюю роль. Если подумать, то чудовище, восставшее из грязи, было настолько ужасным, что допустить его существование было просто нельзя, но и решить, что оно лишь галлюцинация, тоже невозможно. Не хватало только того, чтобы сойти с ума и переселиться из приюта прямиком в дом для умалишённых. О таком и думать было страшно. Потому-то Рат и старался всячески отвлечься и стереть из памяти то происшествие. Днём ему это вполне удавалось, но по ночам он ещё долго просыпался в холодном поту от кошмаров, в которых чудовище своим воплем парализует его, а затем уничтожает весь мир вокруг.

Толстый слой снега застелил Лирм. Бледно-жёлтое солнце светило мало и совсем не грело, но, когда оно поднималось высоко в небо, на заснеженную Берёзовую улицу попадали его прямые лучи и она сразу же преображалась: обычно хмурый, грязный город начинал искриться серебром. Дни стали совсем короткими, и оттого казалось, что время бежит быстрее. Мальчик и глазом не успел моргнуть, как в детском доме номер двадцать четыре скромно отметил свой приход новый год, притянувший следом за собой суровый январь.