ДАО ДЭ цзин Лао-цзы Растолкования Великого Пекинеса

(3). (4). (5). В этих строчках мы, с Великим Пекинесом, предпочитаем их стандартный вариант, между прочим, полностью совпадающий с текстами Хэшан-гуна и Фу И. Строка (3) – «深шэнь 不бу 可кэ 識ши» говорит, что «глубина» (шэнь) не может быть познана (бу кэ ши). Что это за глубина в тексте не уточняется, но во множестве переводов утверждается, что это глубина мудрокитайцев: «Столь глубоки они были, что познать их нельзя» (Малявин В.В.); «[Они] сокрылись в такой глубине, что [их] невозможно постичь» (Лукьянов А.Е.); «Их глубины не различить» (Семененко И.И.); «Но другим их глубина неведома» (Ян Хин-шун). При всей высокопарности этаких заявлений в безразмерном богатстве как китайского, так и русского языка одинокая глубина не несет никакой смысловой нагрузки в качестве характеристики двуногой особи, требуя себе хоть какого-нибудь дополнения: глубина душевных качеств, вдумчивого чего-либо понимания или откровенной глупости. Да и знак «深шэнь» (радикалы – вода и пещера) в унисон с иероглифом «玄сюань» из строки (2) повествует о глубине, надежно сокрытой от меркантильных обывателей в густом тумане абсолютной неощутимости. Вот мы и осмелимся робко взвизгнуть, что в строке (3) речь идет о той же глубине Дао, что ветхозаветные китайцы пронзительно проницали (通тун) в строке (2). Знать Дао нельзя, но проницать, минуя все подвиды сансарического восприятия – запросто и con mucho gusto! Это и есть Ясное Видение Дао-реальности или Праджня как квинтэссенция истинного буддизма. Соответственно, в строках (4) и (5) Лао-цзы констатирует вполне очевидное, а именно то, что из-за невозможности сформировать условные представления о Дао (不бу 可кэ 識ши), он вынужден (強цян) ограничиться зарисовкой (為вэй) внешних проявлений (容жун) его бездонной глубины (深шэнь), видимых невооруженным глазом в повседневном поведении древнемудрых мудрокитайцев.

В строке (3) мавантуйских и годянской версий текста вместо знака «識ши» (знать, понимать) в «шэнь бу кэ ши» присутствует иероглиф «志чжи», обладающий в качестве глагола значениями «стремиться, записывать или запечатлеть (в сердце), to remember». То есть, строка в своих наидревнейших вариантах повествует либо о том, что «глубины Дао» нельзя зарисовать с помощью имен и иероглифов, или о том, что трепетно устремляться к Дао-реальности и сохранять в своей пушистой голове послевкусие от счастливого с ней знакомства крайне нежелательно. Как говорит вислоухий мудрокролик Пи-Пу, нет ничего более ботанически дурацкого, чем, съев рыжую морковку, на потеху соседским курам таскать по огороду ее бесполезную ботву.

В годянском тексте строка (4) «夫фу 唯вэй 不бу 可кэ 識ши» отсутствует, а на обоих мавантуйских шелковых свитках вместо «ши» снова заметен иероглиф «чжи». Что касается строки (5), то на годянском бамбуке вместо обычного «вынужденного описания» (故гу 強цян 為вэй 之чжи 容жун) наблюдается совершенно уникальное «воспевание хвалы» (是ши 以и 為вэй 之чжи 頌сун). Однако и здесь кроме иероглифа «сун», сообщающего о хвалебных песнопениях, никаких указаний, в каком направлении они звучат, не имеется. Строки (3) и (5) в переводе Роберта Хенрикса (годянский текст): «So deep that they can not be known. For this reason we praise them in the following way…» (Они столь глубоки, что не могут быть познаны. По этой причине мы восхваляем их следующим образом…) Мавантуйские копии и версия Фу И отличаются от остальных вариантов «Дао Дэ цзин» стоящим в конце пятой строки иероглифом «曰юэ» (говорить, сказать). Роберт Хенрикс: «That therefore were I forced to describe him I’d say…» (Поэтому, будь я вынужден описать его, я бы сказал…)

(6) – (12). Великий Пекинес, как прямой наследник древнекитайских идей поголовного просветления всех честных зверюшек, миролюбиво пасущихся на просторах планеты Земля, никогда и не скрывал своего восхищения этими строками. Не осмеливаясь перекладывать ответственность за их толкование на «презренную» прозу, он вдруг заговорил сочными стихами под бурные аплодисменты хоть и неустойчивых в вере, но иногда склонных к прогрессивному прогрессу соседских кур.

Grave.

Так коллеги, пора решительно разобраться

С этими странными господами.

Что это они все простые, да все пустые?

Какие-то нерешительные …

Может, они мало каши съели?

Так отправить им гуманитарную помощь!

Побольше тушенки и одеял, чтобы всем хватило.

Да пару братков, чтоб обучили их реальному существованию.

Вроде пока незаметно, чтоб крутость, наглость и сила

Вышли из моды у населения.

Так подтянем и тех – малохольных.

Пусть бодро шагают в ногу!

К сведению милых граждан, крутость, наглость и сила –

Стандартные признаки вырождения Духа;

Признаки его утомления и поражения тяжким недугом.

По-простому недуг сей зовется эгоцентризмом.

В буддизме – неведением и погружением в сансару.

В христианстве – гордыней и грехопадением.

Да мои дорогие, Небеса не штурмуются силой,

И по знакомству не выпустят вас из сансары,

Дух Святой уж точно за деньги с Небес не сходит.

В остальном все у всех просто великолепно.

Только старуха с ее корытом немного смущает.

Да ну ее к черту, старую ведьму!

Кому еще не надоело,

Предлагаю вернуться к тем, древним.

Вот с чего они нерешительны?

Что, в конце концов, это значит?

Нерешительны они потому, что насквозь пропитаны Дао:

Оно как детей ведет их «за ручку»,

Не позволяя заглядывать в следующее мгновение.

Вот они и не ведают, что им следует делать,

С радостью принимая все, что Дао им уготовит.

В Колее Дао нельзя принимать решений.

Ведь решение – это выбор,

А выбор раскалывает Дао-единство.

Осторожность? Вовсе она не от страха.

Это чуткая бдительность Вечного Духа,

Того, что пронзает все миры и пределы,

Сдвигает горы и на кресте не умирает.

Ну а торжественность? Это неясно…

Да, что вы, торжественность – это просто!

Обрести Дао – все равно, что стать центром вселенной.

Помните, Будда, едва родившись,

Вдруг объявил, что в мирах бесконечных,

Он лишь, один, почитания достоин.

Вот потому и торжественность на их лицах.

Уступчивые?

Потому, что им чуждо деление Сущего на себя и все остальное.

Пустые?

Потому, что любая наполненность – лишь иллюзия жалкого эго.

Бездонные?

Так ведь Великая Пустота не знает предела.

Непроницаемые?

Они же не обладают ничем, что проницаемо быть способно.

Про мутную воду и так все ясно.

Обрести окончательную завершенность

Уж очень напоминает забивание крышки гроба.

Даже глупость, и та беспредельна.

Дух Святой разве может быть чем-то заполнен?

Да и за пазухой пребывая у Бога, что же нового вам еще надо?

Этого, «одного и того же», вполне достаточно на целую Вечность.

(10). (11). (12). В стандартном варианте текста, а также у Хэшан-гуна и Фу И строка (11) про гостеприимную долину выглядит как «曠куан 兮си 其ци 若жо 谷гу», где иероглиф «куан» имеет значения «открытый, свободный, огромный и пустой». Столь широкий спектр его значений позволяет беспрепятственно сравнивать с долиной различные грани лучезарности мудрокитайского субъекта. Маслов А.А. полагает, что он был «пустотен, подобно долине». Ян Хин-шун уверен, что «они были необъятными подобно долине». Лично нам импонирует именно «открытость», поскольку это прекрасное качество Дао-ума предполагает и его бескрайнюю пустоту, и необъятную ширь, вместе взятые. Сие толкование строки не является чем-то особенным, и переводы Lau Din-cheuk, Wing-tsit Chan и Томаса Клири легко это подтверждают.

Что касается строки (12) «混хунь 兮си 其ци 若жо 濁чжо», то знак «хунь» означает нечто хаотически запутанное и как попало смешанное, в данном случае подобное мутным и грязным водам (чжо). Мы, с Великопушистым, уж рапортовали, что в монолитном тождестве Дао-реальности нет никаких точек отсчета, опираясь на которые, эго-субъекту удалось бы там что-то отфильтровать, зафиксировать и навести правильный порядок. Обычно, бытовые граждане обладают легко читаемыми, но разнообразными чертами характера. Остро торчащие выпуклости и вогнутости их гордой душевной конституции в первую очередь определяются их перекошенным восприятием Реальности и тем ослиным упрямством, с которым они преследуют собственные заблуждения. Мудрокитайцу, отхлебнувшему «эликсира бессмертия», хвастаться крутым нравом было не с руки. Ведь, согласно главе 4, Дао стачивает заносчивую остроту и смягчает индивидуальную яркость как мудрых, так и глупых двуногих хомоособей.

Честно заимствуя глубокомыслие у Льва Николаевича Толстого, мы поспешим скромно взвизгнуть, что все, плескающиеся в сансаре граждане, несчастливы по-своему, а светлые мудрорыцари счастливы одинаково. Короче, в соответствии с простейшей терминологией, принятой в «Дао Дэ цзин», Дао-философ был прост, искренен и мудронаивен как дикорастущее древо (пу), еще не знакомое с жестокими лесорубами и безжалостными плотниками (гл.19). Не желая себе выгоды и привилегий, он оставался открытым ко всему и каждому как гостеприимно цветущая долина (гу) посреди колючих и неплодородных горных эго-вершин. Для снующих туда-сюда домохозяек его внутренний мир казался им кромешными «потемками» или, как метко подметил Лао-цзы, «мутными водами» («метко подметил» – литературная находка вольнокота Кости после удачной ночной охоты на серых мышек). Роберт Хенрикс, анализируя особенности характера китайского мудрогероя изнутри мутной хаотичности сточных вод, слышит строку чуть иначе: «Merged, undifferentiated was he! Like muddy water». Про «undifferentiated» все ясно, но вот «merged» китаец, если честно, уже вызывает определенную степень медицинской задумчивости. Мы, с Великим Пекинесом, в переводе этой строки покорно следуем за товарищем Ян Хин-шуном: «Они были непроницаемыми подобно мутной воде».

В мавантуйском варианте «В» строки (11) и (12) про мутную воду и долину стоят в обратном порядке. В тексте «А» от них сохранилось лишь три иероглифа, но они указывают на тот же порядок строк, что и в тексте «В».

(13). (14). (15). Эти строки в текстах Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И записаны одинаково: «孰шу 能нэн 濁чжо 以и 靜цзин 之чжи 徐сюй 清цин» (13) и «孰шу 能нэн 安ань 以и 久цзю 動дун 之чжи 徐сюй 生шэн» (14). В годянской версии присутствуют незначительные отличия, на смысл повествования никак не влияющие (на шестой позиции вместо «чжи» стоит «чжэ», а на седьмой заметен знак «цзян», указывающий на будущее время следующего за ним глагола «цин» (очищать)). Сочетание «孰шу 能нэн» в этих текстах («шу» – кто, что; «нэн» – быть способным) придает строчкам ярко выраженный вопросительный характер, однако на мавантуйских свитках никакого «шу нэн» не наблюдается и, не попадись в руки китайским археологам годянские бамбуковые дощечки, можно было бы сердито заявить, что эти два иероглифа были добавлены в текст позже появления мавантуйских копий.