ДАО ДЭ цзин Лао-цзы Растолкования Великого Пекинеса

В чудесной Татхате нет привычных домохозяйкам пространства и времени – это иное, сто двадцать пятое измерение (гл.41), где относительное движение ни в каком виде не присутствует. «Перемещаться» там можно лишь из ниоткуда в никуда, что, собственно, Великий Будда в Алмазной Сутре и декларирует. «Здесь и сейчас» – изощренная попытка эго-сознания прильнуть к недвойственной Дхарме, обманывая самого себя с важным видом и тихим удовольствием. Как ни подпрыгивай, налицо эго-субъект, усердно фильтрующий свои фантазии о тотальном настоящем сквозь свои же условные представления о пространстве и времени. Это сметана из пальмового масла или «несъедобная фигня», по сочному выражению мудрокотика. Фи! Татхату нельзя отфильтровать из мира иллюзорного восприятия Реальности никаким хитровыпуклым способом.

Заключительный аккорд в размышлениях Лао-цзы на тему созерцания Дао легко услышать в главе 52 (見цзянь 小сяо 曰юэ 明мин): «Видеть мельчайшее называется Ясность». Поскольку в главе 16 «Ясность» (мин) – это знание Великого Постоянства (知чжи 常чан 明мин 也е), все это ничем не отличается от того, что в буддизме величают «ануттара самъяк самбодхи».

(2). Строка во всех текстах выглядит почти одинаково, возвещая следующую печальную неожиданность: услышать Дао не удастся точно так же, как и увидеть. Какова же на этот раз причина сей огорчительной невозможности? Оказывается, расслышать Одно-единое не получается из-за иероглифа «希си» (редкий, разреженный, неплотный и беззвучный). Роберт Хенрикс: «We listen to it but do not hear it; We name this «the rarefied»». Lau Din-cheuk: «What cannot be heard is called rarefied». Артур Уэйли: «Because the ear listens but cannot hear it, It is called the rarefied». Нетрудно заметить, что здесь иероглиф «си» равен английскому «rarefied». «Rarefied» – это нечто редко-удаленное, эзотерически оккультное и эксклюзивно возвышенное, никаким образом на слух граждан не влияющее, либо что-то разреженное, например, высокогорный воздух или какой-нибудь газ. Безусловно, звуковые колебания не желали распространяться в разреженных слоях древнекитайской атмосферы, но были ли мудрокитайцы знакомы со столь «углубленной» физикой начальных классов? Доверчиво полагая, что нет, мы предпочтем взирать на иероглиф «си», как на нечто «беззвучное», а не «редко-разреженное».

Почему же Дао беззвучно и нельзя расслышать его звонкое журчание на пленэре в часы меланхолического отдохновения? Ах! С одной стороны Дао не похоже ни на одну из десяти тысяч вещей, а с другой – все они от Дао ничем не отличаются. Необычное в обычном и колоссальное в мельчайшем! Вот как еще воспеть бесформенное Дао неуклюжими языковыми формами? Так домохозяйка, взирая на Дао, не видит его потому, что оно ничем не выделяется на повседневном фоне окружающих ее вещей и наполненных ими событий. Когда же она вслушивается в Дао, напрягая свои барабанные перепонки и не получая от этого напряжения никаких ощутимых результатов, в ее пушистую голову закрадывается тревожная задумчивость. Дело в том, что услышать недуальность нельзя, но вот десять тысяч вещей в силу их гордой обособленности в пространственно-временном континууме всегда способны издавать какие-то звуки. И хотя «пять звуков» нередко оглушают и нервируют двуногую зверюшку, слышать их она может, лишь «действуя как глаза» (гл.12), строго на «границе» Дао (гл.1), в пределах дуалистического ощущения Реальности. Как известно из главы 55, младенец, вереща весь день напролет, не хрипнет, не сипнет и собственные повизгивания его не оглушают. Почему он ведет себя столь вызывающим образом? Да потому, что его новорожденное сознание функционирует «как желудок» (гл.12), не различая и, соответственно, не беспокоя себя многообразием цветов, звуков и вкусных ароматов. Дао, по заявлению главы 37 (道дао 常чан 無у 為вэй), тоже «действует как желудок» в волшебном стиле «У-вэй», поддерживая всю тьму вещей изнутри их самих, беззвучно и ненавязчиво.

(3). Эта очаровательная строка, хладнокровно декларирующая невозможность ухватить Дао из-за его гладкой равномерности, ясна и понятна даже вздорным соседским курам. Дао-тождество слишком уж тождественно в своей божественной недуальности, чтобы предоставлять нервному обывателю удовольствие сформировать о себе условные представления. Почему? Потому, что эго-сознание двуногой зверюшки способно схватывать и фиксировать лишь контрастное, шершавое и выпуклое – то, что хоть как-нибудь, да обусловлено. Причем, Совершенномудрый, живописуя свои пронзительные прозрения, всегда использует примеры обыденные и хорошо знакомые всем домохозяйкам. Вот возжелай хранительница очага взять в передние лапы ровную и гладкую поверхность своего любимого кухонного стола, ей бы сразу удалось испытать те же ощущения, что посещали Лао-цзы при попытках ухватить Бесформенную Форму того, что Не Вещь.

(4). (5). Строка (4), резюмируя бесплодные попытки мудрокитайца проникнуть в окончательную Реальность с помощью зрения, слуха и осязания, сообщает, что «эти три» (此цы 三сань 者чжэ) не поддаются научно-техническому анализу, поскольку расспрашивать органы чувств, в принципе, бесполезно («不бу 可кэ 致чжи 詰цзе» – Невозможно, нельзя (бу кэ); Довести до конца, осуществить полностью (чжи); Распрашивать, допытываться (цзе)). Следующая строка («故гу 混хунь 而эр 為вэй 一и» – Поэтому, из-за того, что; Смешиваться, сливаться-соединяться; И; Действовать как; Одно) уже называет причину, по которой чувственное восприятие мгновенно испаряется при соприкосновении с Дао-реальностью – «потому, что сливаются и действуют как Одно». Wing-tsit Chan: «These three cannot be further inquired into, And hence merge into one» (Эти три невозможно расспрашивать дальше, и, следовательно, они сливаются в одно). Роберт Хенрикс при переводе второго мавантуйского текста слышит эти строки чуть иначе: «These three cannot be examined to the limit. Thus they merge together as one» (Эти три не могут быть исследованы до предела. Поэтому они сливаются вместе как одно). Мы осмелимся уточнить последовательность происходящих событий: «эти три» сливаются в качестве аперитива, а уж на десерт их бесполезно расспрашивать из-за невозможности различения дискретных ощущений.

(6). В стандартном тексте строка говорит, что у Дао «верх не светлый, а низ не темный» (其ци 上шан 不бу 曒цяо 其ци 下ся 不бу 昧мэй). В мавантуйском варианте «В» вслед за последним иероглифом предыдущей строки «一и» (один, единый) стоит знак повтора (в тексте «А» знак повтора сохранился, но перед ним отсутствует «為вэй 一и»). На наш вегетарианский нюх, от монотонного повторения этого иероглифа строка приобретает откровенно драматическое звучание, за которым мы в восторге и следуем: «一и 者чжэ 其ци 上шан 不бу 曒цяо 其ци 下ся 不бу 昧мэй» – «Одно – его верх не светлый; его низ не темный».

Интерпретация этой строки на мавантуйских свитках неоднозначна и вызывает разногласия даже у таких честных профессоров, как Роберт Хенрикс и Сюй Кан-шэн. Роберт Хенрикс: «The standart text has «ch’i shang pu-chiao, ch’i hsia pu-mei». I read both characters in the fourth position in line 9 (у нас строка 6) in Mavang-tui texts as «chiu» (to band or to bind together); Boltz (Boltz, 1984, pp. 200-202) reaches the same conclusion but interprets the meaning differently. Hsu K’ang-sheng (Hsu, 1985, pp. 94-95) reads the character in Text A as «yu» (distant) and the character in Text B as «miu» (false) and translates these lines «Its top is not unreal its bottom is also not extinguished». Chou Tz’u-chi (Chou, 1984, p.88) reads the «miu» in B as «liao» (clear and deep)» Невзирая на такую турбулентность, его перевод выглядит просто потрясающе: «One – there is nothing more encompassing above it, and nothing smaller below it» (Одно – над ним ничего нет больше; под ним ничего нет меньше). Сюй Кан-шэн видит строку витиевато, но загадочно: «Его верх не нереальный. Его низ также не прекращается».

(7). (8). Сии строки, продолжая описание экстремальных переживаний Дао-философа от знакомства с Дао-реальностью, радуют нас новыми подробностями. Строка (7) «繩шэн 繩шэн 下бу 可кэ 名мин» знаменует конец бесплодных попыток узреть, расслышать и ущипнуть Великое Тождество. Теперь углубленное обнюхивание Дао благополучно перемещаются из сферы чувственного восприятия в ментально-вербальную плоскость. Иероглиф «шэн» обозначает веревку, шнур или канат, а также прямую линию и все что ни есть правильно-прямолинейное. Сочетание двух знаков «шэн» уже намекает на нечто бесконечно-непрерывное, вымолвить о котором что-нибудь определенное крайне затруднительно. «下бу 可кэ 名мин» (нельзя и даже невозможно назвать) – в изумлении восклицает Лао-цзы, прекрасно видя, что процесс наименования тут же разрывает волшебное постоянство Дао-реальности на мелкие лоскутки обусловленных умопостроений. Променять Дао-ум на «разбитое корыто» двойственного восприятия – поступок никчемный и даже неталантливый. Поэтому глава 32 и предупреждает всех легкомысленных домохозяек: «Как только есть имя, знай, о беспечная, здесь-то и следует остановиться». Как говорят соседские куры, беспечность наказуема: успел проскочить сквозь дырку в заборе – беду не встретишь, а как нанюхался условных представлений – шансы угодить в бульон в качестве его основного ингредиента резко возрастают. В мавантуйских текстах строка (7) записана иначе: «尋сюнь 尋сюнь 呵хэ 下бу 可кэ 名(命)мин», где сочетание «сюнь сюнь» мы бы перевели как нечто длинно-глубокое и нескончаемо непрерывное. Роберт Хенрикс: «Boundless, formless!» (безграничное, бесформенное!). Кстати, восклицательный знак наблюдается только в мавантуйских копиях (呵хэ) и тексте Фу И (兮си).

Относительно пяти иероглифов строки (8) «復фу 歸гуй 於юй 無у 物у», мы вынуждены снова взвизгнуть, что «фу гуй» обозначает регрессивные передвижения – отступление, возвращение and so on. «Юй» – универсальный предлог (в, на, из, по направлению к), а «у у» – отсутствие вещи или «не вещь». Отечественный производитель, как обычно, толкует «фу гуй юй у у» в важнозадумчивом стиле, который вислоухий кролик Пи-Пу называет «задней лапкой в синее небо»: «И вновь возвращается туда, где нет вещей» (Малявин В.В.); «Оно снова возвращается к небытию» (Ян Хин-шун); «Оно возвращается к тому, что не имеет сущности» (Маслов А.А.). Заслышав таку лирику, нам, с Великим Пекинесом, не терпится поскорее всплакнуть. Какое, к китайскому Аллаху, небытие без вещей и сущности? Куда и откуда может возвращаться Великое Одно? Вот ведь Роберт Хенрикс, переводя те же иероглифы, не впускает себе в мысли подобные фантасмагории: «And returns to the state of no-thing» (И возвращается к состоянию не вещи). Ох-ох.

Дао можно легко сравнивать с «Black Hole», поскольку внутренности этого астрономического объекта так же недосягаемы для понимания граждан, как и Дао. Последняя информация о «Черной Дыре» способна поступать с ее «поверхности» или «горизонта событий». Так в первой главе Лао-цзы, еще не догадываясь о существовании «Черных Дыр», уже извещает домохозяек о «границе» Дао (徼цяо 道дао). Вот промеж чего мог пролегать сей неприступный Рубикон? Осмелимся возмечтать, что с его «внешней» стороны мирно паслись проименованные заботливыми китайцами десять тысяч вещей и зверюшек. Внутри же пряталась безымянная (下бу 可кэ 名мин), но непрерывная сингулярность (繩шэн 繩шэн) того, что Не Вещь (無у 物у), о содержании которой знать что-либо было уже нельзя. Квантовая неопределенность Дао-ума запрещает его лучезарному носителю окунаться всей своей пушистой головой в недра Дао-реальности. Сознание хомоособи, донырнувшей до этаких «глубин», будто пульсирует на «границе» Дао, то прикасаясь к божественной Недуальности, то вновь отступая во «внешнюю сферу» ее двойственного восприятия, откуда ему и кажется, что отступает (復фу 歸гуй) от него именно Дао. Куды Дао отступает? Да туды, вдаль, за «горизонт событий», в то, что «Не Вещь» (於юй 無у 物у).

В следующей главе Лао-цзы без всякой квантовой физики уверенно заявляет, что проникновение в Дао-глубины находится под строгим запретом (深шэнь 不бу 可кэ 識ши) – глубину Дао знать нельзя. Почему? Потому, что у Дао нет никаких глубин: Дао непрерывно и постоянно в своей мистической непроницаемости точно так же, как сингулярность «Black Hole». Причем, если вернуться к началу главы, то всматриваться и вслушиваться в Дао способны многие восприимчивые домохозяйки. Однако Совершенномудрый в строке (3) уже прикасается к Дао, правда, не успевая его ухватить и трепетно осмыслить. Так не пульсируй Дао-ум на «горизонте событий» фундаментальной Реальности, появиться «пяти тысячам иероглифов» и всем Сутрам Праджняпарамиты было бы просто неоткуда.

(9). (10). Характеристика Дао «無у 状чжуан 之чжи 状чжуан» и «無у 物у 之чжи 象сян», представленная Лао-цзы в этих грандиозных строчках, дословно выглядит как «Не иметь (отсутствие); Форма (состояние); Его; Форма (состояние); Не иметь (отсутствие); Вещь; Его; Образ». Поэтому Дао с равным успехом может быть, как «бесформенной формой» или «формой бесформенного», так и «состоянием вне состояний». Разумеется, если Дао не является вещью, то и не пребывает в каком-либо состоянии, о котором сознание домохозяйки формирует условное представление как о «состоянии». По этой простой причине Праджня и зовется мышлением вне мыслей или абсолютной мудростью, свободно-текущей за пределами какого угодно содержания. Честно взвизгнуть, в «Дао Дэ цзин» нет ничего более мощного, чем глава 14 и глава 25 в первой ее части. Причем, роднит их именно наличие иероглифа «чжуан», неожиданно появляющегося в первой строке главы 25 годянской версии текста. Вслед за этим «чжуан» там следует иероглиф «混хунь» – нечто хаотически беспорядочное, что дословно выливается в «форму хаотического» или «хаотическую форму». По нам, сие звучит хоть и многозначительно, но уж очень по-дурацки. (В конце концов, или хаос, или форма). Так принимая в невнимание, что все мутно-хаотическое бесструктурно и бесформенно, мы из соображений смысловой и поэтической целесообразности поспешим приравнять «無у 状чжуан 之чжи 状чжуан» (гл.14) к «状чжуан 混хунь» (гл.25), получая в обоих случаях «форму бесформенного».

(12). (13). В текстах Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И строки говорят, что, идя навстречу или приветствуя Дао, не видно его головы (首шоу). Следуя же за ним, не видно его задне-филейной части (後хоу). Мы, с Великопушистым, застенчиво уклоняясь от «филейной части», послушно следуем за товарищем Ян Хин-шуном: «Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его». В мавантуйских текстах строки стоят в обратном порядке.

(14). (15). Cтрока (14) в своем стандартном варианте (執чжи 古гу 之чжи 道дао 以и 御юй 今цзинь 之чжи 有ю) советует держаться древнего Дао (古гу 之чжи 道дао), а мавантуйские шелковые свитки предпочитают Дао настоящее, сегодняшнее (今цзинь 之чжи 道дао). Строка (15) также записана по-разному. В стандартном исполнении наблюдается «能нэн 知чжи 古гу 始ши 是ши 謂вэй 道дао 紀цзи» – способность знать древнее начало называется «нить Дао». В мавантуйских текстах нет иероглифа «нэн» (способность, быть способным) – «以и 知чжи 古гу 始ши 是ши 謂вэй 道дао 紀цзи» или «знание древнего начала зовется «нить Дао»». Lau Din-cheuk (стандартный текст): «Hold fast to the way of antiquity in order to keep in control the realm of today. The ability to know the beginning of antiquity is called the thread running through the way» (Держись пути древности, чтобы контролировать настоящее. Способность знать начало древности называется нить, бегущая сквозь путь). Иероглиф «紀цзи» кроме прочего означал шелковую нить, снующую за челноком в процессе производства ткани. Поэтому и «the thread running through the way».

Иероглиф «御юй» из строки (14), переводимый как «управлять, повелевать» (Малявин В.В.) или «владеть» (Ян Хин-шун) в древнекитайские времена означал как управление колесницей, так и приручение сварливой домохозяйки. Править колесницей – искусство, требующее от возницы быть одним целым с тем, чем он управляет. Приручать нудно-спесивую женщину значит любить ее столь интенсивно, чтобы, в принципе, утруждать себя ее воспитанием. Это кухонное «дзюдо» способно привести к положительным результатам лишь при полном непротивлении сторон, по меткому выражению измученного нарзаном мудромонтера из бессмертного творения Евгения Петрова и Ильи Ильфа. Вот и глава 59 намекает всем любителям восточных единоборств, что «заранее подчиниться значит вдвойне запасти Дэ». А уж как запасся им, так и нет ничего, что не смог бы преодолеть. Ух!

Что касается «нити Дао» (道дао 紀цзи) из строки (15), то философствовать вокруг нее можно аж до третьего англосаксонского завтрака. А схимникам-огородникам завтра спозаранку картошку палкой-копалкой выкапывать. Так накануне любознательные вкрапления соседских кур обнаружили причастность Дао-нити к мудрокосмическим вопросам, рассматриваемым Лао-цзы в максимально потрясающей главе 43. Поэтому, учитывая, что дождливая осень у всех на носу, мудропушистые схимники решили отложить всестороннее обнюхивание этой загадочной Нити куда-нибудь в дальнюю даль.

На фоне всего вышесказанного, прочтение стандартного текста Артуром Уэйли привело Великого Пекинеса в совершенно не свойственное ему щенячье восхищение: «Yet by seizing on the Way that was, you can ride the things that are now» (Ухватив Дао прошлого, ты можешь ехать верхом на вещах, что есть сейчас). Разве можно сравнить его потрясающее «to ride the things» с «to keep in control» в исполнении Lau Din-cheuk или «to manage» в переводе Роберта Хенрикса? Уй?

P. S.

Если не полениться и взять в передние лапы Сутру Сердца Праджняпарамиты, то сразу становится понятно, что Бодхисаттва Арья Авалокитешвара изучал Буддизм не только по веселым книжным картинкам. А, что в итоге? «Нет страдания, нет причины, нет прекращения, нет Пути» (Buddist Wisdom Books, The Diamond Sutra and The Heart Sutra, Translated and explained by Edward Conze, Harper Torchbooks, New York, 1972). Все Благородные Истины коту под хвост? Ай?

Почему вершиной буддийской мудрости провозглашаются столь экстремальные взгляды? Именно потому, что отдельные граждане буддизм знают, а иногда и любят. Но Арья Авалокита его реализует, причем, не в плюшевых мечтах, а на собственной непушистой шкурке. Реализация же истинного Буддизма предполагает избавление от всего относительно-обусловленного, включая и сам буддизм как учебное пособие и религиозную дисциплину. Почему? Да Дхарма Великого Тождества не поддается фиксации сознанием, и даже самое совершенное учение не более чем утлое плавсредство для гипотетической переправы на «другой берег». Праджняпарамита – это не математика, и обучить ей возможным не представляется. Опять, почему? Потому, что мудрорыцарь всегда действует как «желудок», а гордый обыватель, сколько бы умных книжек он ни прочитал, всегда действует как «глаза» (гл.12).

Все просто и ясно! Пока мы на «этом» берегу, мы всматриваемся, вслушиваемся, медитируем, поем псалмы и молитвы, преспокойно продолжая различать пять цветов, звуков и вкусных ароматов (шашлык, цыпленок табака, французский коньяк и более того). Только весь коньяк не выпьешь, а цыпленок с шашлыком рано или поздно наградят целым букетом отвратительных болезней. Мечты же о «другом береге» тихо поблекнут в повседневной суете, оставив в сердце лишь горьковатый привкус собственной никчемности.

Но, прочь уныние! Всем, кому наплевать на коньяк; всем, кому безразличен шашлык; всем, кому «другой берег», что дом родной – вам, и только вам адресованы «Дао Дэ цзин» и все без исключения Сутры Буддизма. Это ради вас Победитель Смерти решился на проповедь Дхармы,* а Лао-цзы уступил просьбе хранителя пограничного перевала, оставив ему бессмертную книгу в пять тысяч иероглифов.

Всматриваться и вслушиваться в Дао, концентрируя собственную сосредоточенность, можно хоть до заговенья на свекольной ботве. Но, если ты счастливчик! Если, о чудо из чудес, легкий ветерок с «другого берега» вдруг донесет до тебя божественный аромат не имеющий запаха, ты непременно Увидишь (с большой буквы), как привычное восприятие трансформируется в нечто волшебно-Единое, чему уже никогда не найти названия.

* По преданию, Будда Шакьямуни, оказавшись темной ночью под древовидным фикусом глубоко в «ануттара самъяк самбодхи», наутро испытал приступ сострадательной растерянности. Он отчетливо осознал, что беспокоить озабоченных домохозяек рассказами про недуальную Дхарму – дело бесполезное и в высшей степени неблагодарное. Ужаснувшись такому развитию событий, четырехголовый Бог Брахма Сахампати предстал пред Победителем Смерти в образе отшельника и трижды кряду, пуская горячую слезу, обильно сморкаясь и жалобно всхлипывая, уговаривал его, ради тех «белых ворон», что способны воспринять светоносную Дхарму, идти в народ и проповедовать без сомнений и устали. Спасибо Брахме Сахампати.

ГЛАВА 15

(1) Те, древние, в делании Дао искусные,

(古 гу 之 чжи 善 шань 為 вэй 道 дао 者 чжэ)

(2) Несомненно, проницали «тончайше-непостижимое».

(必 би 微 вэй 妙 мяо 玄 сюань 通 тун)

(3) Глубина [Дао] не может быть познана.

(深 шэнь 不 бу 可 кэ 識 ши)

(4) Именно потому, что не может быть познана,

(夫 фу 唯 вэй 不 бу 可 кэ 識 ши)

(5) Вынужден описать ее внешние проявления:

(故 гу 強 цян 為 вэй 之 чжи 容 жун)

(6) Нерешительные! Будто реку зимой вброд переходили.

(豫 юй 兮 си 若 жо 冬 дун 涉 шэ 川 чуань)

(7) Бдительные! Будто бы с четырех [сторон] опасались [своих] соседей.

(猶 ю 兮 си 若 жо 畏 вэй 四 сы 鄰 линь)

(8) Торжественные! Будто [важные] гости.

(儼 янь 兮 си 其 ци 若 жо 容 жун)

(9) Уступчивые! Будто тающий лед.

(渙 хуань 兮 си 其 ци 若 жо 冰 бин 之 чжи 將 цзян 釋 ши)

(10) Искренние! Будто целое древо.

(敦 дунь 兮 си 其 ци 若 жо 樸 пу)

(11) Открытые! Будто долина.

(曠 куан 兮 си 其 ци 若 жо 谷 гу)

(12) Непроницаемые! Будто мутные [воды].

(混 хунь 兮 си 其 ци 若 жо 濁 чжо)

(13) Что же способно посредством покоя мутное мало-помалу очистить?

(孰 шу 能 нэн 濁 чжо 以 и 靜 цзин 之 чжи 徐 сюй 清 цин)

(14) Что же способно то, что в покое, посредством движения медленно оживить?

(孰 шу 能 нэн 安 ань 以 и 久 цзю 動 дун 之 чжи 徐 сюй 生 шэн)

(15) Тот, кто хранит это Дао, не желает [себя] наполнить.

(保 бао 此 сы 道 дао 者 чжэ 不 бу 欲 юй 盈 ин)

(16) Человек лишь [ничем] не наполнен –

(夫 фу 唯 вэй 不 бу 盈 ин)

(17) Вот и может [одно и то же] изнашивать без успехов и достижений.

(是 ши 以 и 能 нэн 敝 би 而 эр 不 бу 成 чэн)

«SUPERIOR PEOPLE TRANSFORM,

INFERIOR PEOPLE CHANGE ON THE SURFACE»

Liu I-ming, «The Taoist I-ching», translated by Thomas Cleary, (49, Revolution, top yin)

Возможно, на заре «Дао Дэ цзин» главы 14, 15, 16 составляли единое целое, и мы, с Великим Пекинесом, не первые в этом смелом предположении. Рихард Вильгельм еще в 1910 году отмечал смысловое единство первых строк главы 15 с заключительной частью главы 14. Ведь именно «знание» древнего Дао позволяло мудрым китайцам жить в абсолютной гармонии с изменчивым многообразием феноменального Сущего, передавая бессмертную Дао-нить из рук в руки богоизбранным представителям следующего поколения.

(1). В мавантуйском тексте «А» две первые строки не сохранились. В версии «В» и у Фу И мы видим «古гу 之чжи 善шань 為вэй 道дао 者чжэ» – тот, кто в древности хорошо делал Дао. В текстах Ван Би и Хэшан-гуна – «古гу 之чжи 善шань 為вэй 士ши 者чжэ» – тот, кто в древнекитайские времена был хорош и искусен как правитель, воин, ученый или служилый муж. Примечательно, что «шань вэй ши чжэ» присутствует и на годянских бамбуковых дощечках, отчетливо указывая на древнейшее происхождение этого разночтения.

Первая строка стандартного текста в переводе Лукьянова А.Е.: «В древности те, кто, воплощая доброту (шань), стали учеными мужами (ши)…» Маслов А.А.: «С древности искушённый муж видел…» Ян Хин-шун: «В древности те, кто был способен к учености, знали…» Конечно, иероглиф «ши» можно понимать разнообразно, но откуда в этих переводах появляются такие глаголы, как «знать», «видеть» и «воплощать», остается большой пионерской тайной. Не испытывая желания ее разгадывать, мы бодрой рысью проследуем за вторым мавантуйским текстом с его кристально однозначным «善шань 為вэй 道дао 者чжэ».

(2). Только на годянском бамбуке строка имеет пять иероглифов, начинаясь со знака «必би» (конечно, несомненно, обязательно). Следующие четыре иероглифа «微вэй 妙мяо 玄сюань 通тун» представляют собой крайне любопытное сочетание. В главе 14 «微вэй» – это нечто крошечно малое, нежно ничтожное и тайно неощутимое. Иероглиф «妙мяо» обозначает все тончайше очаровательное и восхитительно чудесное (гл.1). Причем, «вэй мяо» в виде идиоматического бинома, обычно, символизирует что-либо в высшей степени изящное, а иероглиф «玄сюань» привносит в этот утонченный пейзаж зыбкий аромат мистической неопределенности, сокрытой от посторонних глаз в таинственных глубинах фундаментальной Реальности. Так наличие на китайских просторах «искусных в делании Дао» субъектов в первых двух строчках и зафиксировано. Иероглиф «通тун» (в мавантуйских вариантах – «達да», в годянском – «造цзао»), имеющий значения «проходить сквозь, to go through, penetrate, comprehend, to know well» прямо указывает на тот факт, что отдельные китайские товарищи были способны проницать окончательную Реальность до самого ее бездонного дна. Уж ежели Лао-цзы воспевает им хвалу, то, похоже, эти человеческие существа представляли собой совершенно удивительное явление на общем древнекитайском фоне.