Готамерон. Том I. Весна знамений

– Новость вчерашнего дня. У фермы Годвина видели гримлака! – прочитал следующее донесение мажордом и комично выпучил глаза, изобразив испуг плотвы перед карпом. – А Саргон с Октаном снова жалуются на засилье ополченцев.

– Что там с гримлаком? – переспросил Орвальд, прикидывая, сколько дровосеков погибнет, прежде чем какой-нибудь охотник пристрелит эту тварь.

– Да так… гулял на опушке. Наверное, любовался местными красотами.

– Какой же ты болван, Джагинс.

Мажордом отчаянно закивал. Из всех людей в долине только он был способен на подобные глупости. Мог бы за двадцать пять лет уже понять, что красота окружающего мира и жившие в нем люди интересовали его не больше, чем навозного жука происхождение дымящейся кучи.

– Пусть себе гуляет. В моих лесах какой только мерзости нет. Один склеп на фамильном кладбище чего стоит.

– Скелеты гоблинов там по ночам шастают, – согласился Джагинс, почесав бороду наконечником пера. – Ловкие бестии. Я как-то раз пошел за грибами. Встретил такого. Так он за мной потом добрый час по лесу носился.

– Жаль, не поймал.

– Да, жаль… То есть… Хм… – Мажордом ненадолго умолк, не сразу уловив суть ответа. – Сами знаете эту нечисть. Если кадавр прилипнет, просто так не отстанет. Нехорошо все это. Скоро настоящие покойники будут вылезать.

– Давно уже вылезают. Слышал, крестьяне поговаривают о каком-то рыцаре. Жуткий воин в доспехах по ночам из склепа выходит. Этого еще не хватало. Мои предки, вроде, латы не носили?

– Говорят, почтенный Болдер каждый правник изволил облачаться в боевой доспех. Не зря же его прозвали «Завоевателем».

– Чушь говорят. Мой дед сам никогда не воевал.

– А ну как после смерти захотел? С тех пор как вы продали склеп тому чужестранцу, там много недобрых дел творится. Кто знает, кем он был.

– Болваном! Таким же, как и ты.

Орвальд саданул кулаком по столу. Он хорошо помнил жутковатого старика с бледной кожей, пришедшего к нему пятнадцать лет назад с неким «особым предложением». Это был первый и последний раз, когда его – богатейшего ленника короля, простолюдин заставил сделать что-то против воли.

– А что мне оставалось? – пробормотал Орвальд, с удивлением обнаружив, что оправдывается перед слугой. – За кучу камней с костями он предложил золотые горы, а у отца сундуки стояли пустые.

– Но почему на исходе ночи нам пришлось тащить туда связки с оружием? Тайком, ваша милость! Для чего мертвецам дюжины добрых мечей?

Орвальд почернел лицом, но в последний миг совладал с собой и поднял указательный палец. Все-таки Джагинс имел право задавать подобные вопросы, поскольку был невольным соучастником святотатства.

– Забудь уже о склепе, болван, и Болдера забудь! Кому вообще нужен этот кошмарный погост в глухом лесу? Там и без призраков неспокойно было. Крестьяне давно на западе своих хоронят. К нам покойников больше не носят. Да и мы в предгорьях новое кладбище построили.

Бородатый понуро кивнул и, чуть подумав, спросил:

– А с Саргоном как поступим?

– Что там с Саргоном?

– В письме сказано, что с него, Элмера и Октана пытались собрать какой-то налог. Помните, ваш племянник тоже жаловался в прошлом месяце? Конечно, на высокогорных пастбищах земля мягче и скот здоровее, но это не дает право Мариусу…

Орвальд поднял палец.

– Отправим наемников покрепче. В следующий раз, когда появятся ополченцы, пусть объяснят, что налог фермеры платят исходя из величины наделов, установленной в Домениальном свитке, а не из прихоти губернатора. Откажутся – прирежьте, и делу конец.

– Прямо так, ваша милость?

– Прямо так, – передразнил он. – В городе их на бандитов спишут. Пару раз прикончим выродков и наглеть перестанут.

– А ну как отомстить решат? Вы же знаете, какие они все в Готфорде дружные. Отряд пошлют, окружат домен…

Он снова поднял палец, едва удержавшись от плевка.

– Отряд фигляров и сопляков. Ничего они нам не сделают. Мои наемники лютые убийцы. Вульфгард знает, что мы их как овец перережем.

– Ну а если они докажут, что появился налог?

– Плевать! Налоги каждый год растут. В конце концов, мы всегда можем сослаться на Ликвидную хартию, как это было во время засухи или с теми огнекрылами. Через месяц я соберу Стальную отару, тогда и решим, что делать дальше.

Болтовня Джагинса быстро ему надоела. Сидя в любимом кресле, напоминавшем трон, Орвальд и теперь думал только об одном – о золоте. Последнее время ему стало казаться, что монет в сокровищнице становится все меньше. Сундуки стояли в запертом подвале. Ключи от замков висели у пояса. Тем не менее беспокойство нарастало день ото дня. Позавчера он даже вспылил; обвинил в краже и приказал выпороть двух странников, выпивавших в его таверне. Он знал, что поступает глупо, что раньше их в глаза не видел, но вместе с тем понимал, что демонстративные наказания на свежем воздухе упрочняют власть похлеще любых милостей.

Вновь жестом заставив Джагинса умолкнуть, Орвальд приказал выплатить жалование наемникам, а затем распустить слух об издержках и пропаже золота. Подёнщики должны понимать, что денег у него практически нет, и войти в положение. Если назначенные на конец месяца торги скотом пройдут гладко, они обязательно получат жалование и даже небольшую прибавку.

– Есть еще прошение от вашего племянника.

– Довольно! Мой отец сделал тебя распорядителем, чтобы ты решал мелкие проблемы. Прошения и доносы разбирай сам. По вопросам торговли приходи в любое время.

– Все сделаю. Решу и приду. В любое время.

Орвальд шумно вздохнул. Живот уперся в длинный, палисандровый стол и чуть сдвинул его. Теперь предстояло решить самый важный вопрос, который не давал ему покоя уже две ночи. От него зависело, сколько золота будет в сундуках и как быстро в тарелках подёнщиков появится мясо.

– Позови мне Грога, – распорядился Орвальд.

– На дворе его нет, ваша милость.

– Как нет?

Он едва не встал с кресла, ухватившись за подлокотники.

– На дворе вообще никого нет, кроме кузнеца и дозорных.

– Мой домен никто не охраняет?

– Наши ратники на ферме Номара. Вы же лично распорядились, чтобы я послал их истреблять землегрызов.

– Да не всех, болван! Чем ты слушаешь? Пусть немедленно возвращаются!

Орвальд недовольно поморщился. От крестьян одни неприятности. Теперь, благодаря шести дохлым пьянчугам, под рукой не оказалось самого нужного человека. Приказав Джагинсу бежать навстречу Грогу, он жестом отослал мажордома, закрыл глаза и задремал.

***

Вращающаяся стрела со свистом вонзилась в янтарный глаз. Огромное насекомое противно заскрипело и завалилось на панцирь, беспорядочно размахивая лапками. Наемники вокруг работали не покладая рук, с хрустом и чавканьем добивая оставшихся жуков. Стоя по пояс в зеленой пшенице, воины рассекали хитиновые панцири, давя и разрезая шевелящиеся конечности. За молодняком пришлось побегать, но вскоре извели и его.

– Ух! Кажется, последний, – сообщил мускулистый воин с топором.

– У нас тоже! – донесся хриплый глас со стороны опушки.

Там группа молодчиков в доспехах все еще рубила полумертвых насекомых.

– Что так долго, Балдур? Теряешь хватку! – усмехнулся воин в изрытой бороздами кирасе. – Эй, пока вы топорами махали, я все вино выпил!

– Ублюдок, – прозвучал тот же хриплый голос. – Береги горло. Ночью зарежу!

Глава охраны домена слушал своих воинов, которые и прежде не славились вежливостью. Он был молод, высок и хорошо сложен. Короткие волосы сверкали на вспотевшей голове. Рукава хлопковой рубахи были по локоть испачканы слизью. Эта же мерзость покрывала серебристую кирасу и кожаные штаны с аккуратными заплатами.

Сейчас Грог стоял на краю пашни и лениво покалывал клинком гигантского жука. Прямое лезвие из лунной стали легко проходило под панцирь, усиливая агонию чудовища. Насекомое отчаянно шевелило усиками, зыркая по сторонам маленькими глазками, когда к нему подвалил молодой наемник в самодельной броне из железных пластин. Вспотевший и уставший, он замахнулся и раскроил топором то место, где у землегрыза была головка с клешнями.

– Люблю этот звук, – ухмыльнулся юноша. – Напоминает орехи. В детстве я часто колол их для маминого пирога.

Грог покосился на ухмыляющегося наемника, а затем осмотрел поле брани. В пшенице брюшком кверху лежало около пятидесяти таких «орехов» и от каждого разило тухлятиной. Вокруг ходили воины, со смехом вонзая клинки в тельца паразитов. Разминка была недолгой, но увлекательной.

Ухмыляющийся наемник вытер топор пучком соломы и посмотрел на груду камней неподалеку. Из норы у опушки валил густой дым. Во время облавы Кант, Брик и Майснер побросали туда связки хвороста, обмазанные смолой. Только так удавалось выкурить насекомых. Отныне до первого дождя крестьяне могли работать в безопасности. Потом в землю просочится влага и новые споры, отложенные тварями, станут вылезать из пашни, как пена из кипящего котла.

– Грог, мы закончили, – отрапортовал верзила с топором, второпях снимая броню.

Он делал то же самое, одну за другой разнимая пряжки. Крепыш управился со своей амуницией быстрее, а затем помог ему снять кирасу.

– Славно потрудились, – продолжал воин. – Теперь всю неделю буду спать со спокойной совестью.

– Не знал, что она у тебя есть.

– Помнишь, вчера на лесоповале крестьяне работали. Мы мимо шли. Они как нас заметили, сразу побросали топоры и стали кошельки зарывать. Ну так я же не стал те кошельки искать.

– Да ты настоящий герой, – выдохнул Грог, положив панцирь на землю.

– Мы все герои! – подхватил один из наемников, подоспевший к концу диалога. – За это барон нам должен!

Собравшиеся вокруг них воины радостно заголосили, потрясая оружием. Оказавшись в центре триумфального круга, Грог невольно улыбнулся. В такие минуты он гордился своими людьми, но отношение менялось, стоило только вернуться на двор. Те, кто сейчас так яро салютовали, в любой момент могли всадить ему нож в спину и занять его место.

О том, что приходится иметь дело с врагами, Грог понял давно и не жалел об этом. Жить в сарае с толпой головорезов было проще, чем с восхода до заката работать на ферме. Родители долго горевали, когда узнали, что их единственный сын променял плуг на меч. Рудольфу и Марии приятнее было пасти овец и возделывать почву. Они и сейчас это делали на одной из губернаторских ферм, а он навещал их, все реже и реже.

– Сквалыга заплатит нам сполна, – пробасил бородатый громила с блестящей лысиной. – Все видели, как я того жука разрубил? Он еще так смешно…

– Заглохни, Брик! – осадил его рыжебородый здоровяк, вытирая кривой тесак. – Все сегодня отличились. Вот только жук в гнезде за лесом не отвалит тебе больше за то, что ты выполнил свою работу.

– Точнехонько, Скиф! Тогда крестьяне нам заплатят. Они всегда платят. Да, Грог?

– Чаще, натурой, – добавил Балдур.

Наемники поддержали их дружным ревом, от которого кроны соседних деревьев тотчас опустели. Грог скупо улыбнулся, слушая испуганное карканье ворон. Он хорошо помнил времена, когда его семье приходилось терпеть поборы таких шутников, но хуже всего было то, что мерзавцы постарше тоже это помнили и частенько его подкалывали.

Вяло махнув рукой, Грог зашагал к роще. Барон рассчитал верно, три года назад сделав его главой охраны. Наемники на ферме нуждались в уверенном лидере, крестьяне принимали его за своего, Орвальд же получал защиту от тех и от других. Сам Грог недолюбливал землевладельца, но считал жадного толстяка вынужденным злом. Без его железного кулака фермерское хозяйство в долине пришло бы в упадок, развалившись под натиском бандитов, «муравьев» и голодных подёнщиков.

– Что нахохлился, брат? – послышался над ухом задорный глас.

– Размышляю.

– Снова начинается, – промямлил юноша, передразнив его меланхоличный тон. – Я такой правильный и благородный. Ниргал меня разорви, я же прирожденный рыцарь! Что я делаю среди этого немытого сброда? Все ради семьи… Ага?

– Заглохни Бод, а то зубами подавишься.

– Перестань! Все знают, зачем мы здесь. Где еще на этом дрянном острове ты получишь столько воли? – Внезапно Бод криво улыбнулся и продолжил вкрадчивым голоском: – Тут ведь каждый берет и глотает столько, сколько ему дают.

– О чем это ты?

Бод уже давился смехом, на ходу почесывая промежность.

– О том, что у каждого есть свое место… и поза. Я, конечно, не вагант, да и в «Каменной мачте» тебе лучше объяснят, но слушай. Нисмант и прислушник сосут у Вимана. Ополченец сосет на двоих у Вульфгарда и Мариуса. Бандит причмокивает у Ходда. Крестьянин обсасывает копье Орвальда… Чмок, чмок. Каждый на своем месте. Понимаешь? В своей бессменной позе. Только наш брат – наемник…

– Что?

– Сосет, но не глотает, – задохнулся со смеху парень.

Про Бода можно было сказать все что угодно, но занудой его назвать язык не поворачивался. Молодой наемник в свои семнадцать немногим отличался от других воинов, разве что крестьян бивал реже, а на просьбы о помощи отзывался чаще. Здесь на фермах Грог считал его лучшим другом, если их посиделки в «Дырявом кошеле» и совместную рубку хищников можно было назвать дружбой. Остальные воины его недолюбливали, так что у молодца просто не было выбора. Свободно общаться он мог только с ним, но лишь до тех пор, пока рядом не было Верфа, Кассии, Гримбальда или Фергуса.

– Ты здесь ради денег, – уже серьезно произнес Бод. – Ради звонких монет. Без них наша жизнь стала бы не лучше, чем у поганых крестьян.

Воин с негодованием плюнул на пыльные сапоги, всем своим видом дав понять, что одна мысль о батраках вызывает у него отвращение.

– Мои родители – йомены, – напомнил Грог, и весельчак тотчас присмирел. – Это ты родился у бандитов под боком, а я пахал и сеял, пока ты мечом овец рубил. Смотри, договоришься у меня! Возьмусь опять за плуг и сделаю по тебе две ходки.

Парень беспокойно оглянулся. У наемников существовал свод неписаных правил. Слабые уважают сильных, но и о себе не забывают. Страх или частые извинения и вовсе недопустимы. Бод как всегда неудачно пошутил и теперь надеялся сгладить резкие слова. Решив избавить болтуна от оправданий, Грог легонько саданул того кулаком в бок, дав понять, что долг уплачен. Парень обрадовался, схватил висевший на груди рог мирквихтта и подал сигнал.

Толпа в тридцать человек кое-как зашевелилась и последовала за ними вдоль опушки. Оттуда наемники направились в сторону пологого холма, возвышавшегося на краю леса. Это место считалось сердцем хозяйского домена. На дальней его стороне располагалась трехэтажная усадьба, в которой жила семья Орвальда, а вокруг возвышались десятки построек, большую часть из которых составляли склады, дома и хижины. Была там кузница и уютная таверна с говорящим названием «Дырявый кошель», а в роще по соседству высилась часовня Нисмасса.

Грог и Бод шли во главе отряда, растянувшегося на добрую сотню шагов. Оба несли тяжелую броню и оружие, поминутно бросая взгляды на хребты Рудных гор. Миркхолд был покрыт ими, словно спина диковинного чудовища, но в центре острова земля была ровной, как водная гладь. Поля и фермы располагались в плодородной долине, окруженной скалами. Грог насмотрелся на все это еще в детстве и давно мечтал убраться отсюда. Человеку при деньгах ничего не стоило пойти в Готфорд и заплатить любому капитану, либо отправиться с караваном через Змеиный виток, а дальше через горы прямиком к Майнриму, откуда на лодках к кораблям подвозили всех желающих.

– Опять размышляешь, – снова раздался над ухом насмешливый голос. – Хватит уже головой работать. Ты наемник. У тебя есть меч… даже два. Зачем вообще планы строить, если ночью тебе могут глотку вскрыть? Наша служба сродни войне.

– Только враги мы себе сами.

– В точку, брат! – согласился парень, достав из мешочка у пояса скрученный виноградный лист. После несложных манипуляций с фосфорным камнем, Бод запалил косяк рвотной травы и закурил. – Лучше не думай об этом. Возьми пример с меня. Я давно живу у Нигмы под мантией.

Воздух наполнил пряный аромат, похожий на запах жженой полыни. На предложение «улететь» Грог ответил отказом. Мерзкая трава, которую магорцы тайком выращивали по всему миру, была самым ходовым товаром на черном рынке и главным врагом трудолюбивого человека. Смолили ее, чтобы расслабиться. Уже после нескольких затяжек у курильщика появлялись диковинные видения. На Миркхолде она получила глупое название «рваротная» или просто «рваный рот», поскольку заставляла постоянно сплевывать слюну, а в тяжелых случаях отрыгивать ее вместе с содержимым желудка.

Грог оглянулся, заметив над головами воинов точно такие же черные столбики дыма. Траву курила половина отряда. Орвальд давно ужесточил наказания за прокур в дозоре и все же находилось немало парней вроде Бода, которым затяжка была дороже крыши над головой. Свистом привлекая внимание громилы Балдура, он ударил двумя пальцами по устам, тем самым дав понять, что число затяжек ограничено.

Шедший рядом Бод внезапно ткнул пальцем ему в грудь. Грог опустил взгляд, заметив, что талисман выскочил из-под рубахи. Поспешно спрятав деревянный меч обратно, он затянул шнуровку и благодарно кивнул товарищу. Воины редко носили подобные безделушки. Талисман не был похож на оберег и тем более на волшебный амулет. Грог всем говорил, что это подарок любимой девушки, которую много лет назад съели волки. Так его хотя бы считали сентиментальным простаком, а не дураком, верящим в клятву вечной дружбы.

Проследив за растерянным взглядом Бода, он лишь нескладно пожал плечами.

– На кой черт тебе эта деревяшка? – спросил наемник, пожевывая самокрутку. – Мог бы настоящий амулет носить. Хочешь, заберемся в какой-нибудь склеп или перетряхнем погребальную пещеру на севере? Там много добра можно нажить.

– И кое-что потерять. Умереть я всегда успею. – Грог бережно коснулся груди ладонью, почувствовав деревянный талисман. – Может он и впрямь волшебный. Я ведь тебе говорил, что тысячу раз порывался сорвать эту вещицу, но так и не смог.

– Дело поправимое.

Бод выбросил огарок косяка и потянулся к засаленной веревочке у него на шее. Грог поймал его руку и сжал пальцы так сильно, что тот зашипел от боли. Заметившие это Балдур и Кант дружно расхохотались.

– Меч Ниргала тебе в задницу! – сквозь зубы прорычал Бод, растирая пальцы. – Не надо мне руки ломать. Чем, по-твоему, я буду лапать шлюх, когда мы потянемся в город?

– Я бы пошел в город. Друзья меня, наверное, заждались, – вслух подумал он, поймав удивленный взгляд Бода.

Иногда Грог сам не понимал, что говорит. Талисман часто делал это за него. В гости к Гримбальду он ходил по вечерам. В лагере охотников они ужинали, а затем шли к ротонде мастера Тамадана, где их ждал Верф. Иногда Гримбальд сопровождал его в город. Там их встречали Кассия и Фергус. Сложнее всего было попасть в кеновию. Прислушникам Нисмасса не дозволялось беспричинно покидать обитель и болтать с прихожанами. Если бы Верф не водил дружбу с племянником нисманта, они и вовсе престали бы видеться.

– А ты, поди, соскучился? Мы ж давеча видели толстозадого ополченца, а две недели назад вы впятером в лесу пропадали. Может, распишешь уже, что вы там делали с той стриженой девкой?

– Пальцы прошли, Бод?

Грог покосился на юнца и тот мигом перестал скалиться. У Бода друзей вообще не было. Последнего он заколол копьем, за то, что тот стащил у него мошну с жалованием. Самому Боду тогда едва исполнилось пятнадцать, а убитый воришка и вовсе был сиротой на три года его младше. Это был дикий поступок даже для наемника, и роковой для самого Бода, на годы превратившегося в изгоя.

– Да что с тобой, брат? – удивился крепыш, пнув подвернувшийся под ногу камень. – С утра бросаешься на всех, как голодный снорлинг.

– Значит, проголодался!

– Знаешь, я тоже верил в святость дружбы, пока мой кошелек не пропал. На Миркхолде у нас нет друзей. Есть приятели и враги.

– А когда приятель становится врагом? Когда крадет золото или, когда за его голову дают золото?

Бод шумно вздохнул, смахнув со лба градины пота.

– Перестань, Грог. Я же обещал, что не предам тебя. Ты нужен Орвальду. Он не посмеет тебя сместить. Крестьяне, кроме домашних, все за тебя, да и наемники в большинстве поддерживают. Черт побери, даже муравьи тебе верят! До тех пор, пока ты не оступишься, барон будет беречь тебя, как сундуки.

– Рано или поздно оступлюсь.

– И тогда я тебя не предам. Клянусь!

– Потому что я не краду твои деньги?

– Потому что всегда говоришь мне правду.

– А ты мне?

Наемник скупо улыбнулся и стал задумчиво теребить подбородок.

– Даже не знаю. Я, наверное, все время лгу.

Наступило молчание. Грог внимательно посмотрел на приятеля. Бод недолго держался. Запрокинув голову, парень надул щеки и загоготал во всю мочь. На это Грог не нашел что ответить. Бод часто нес всякую околесицу, поэтому невозможно было понять, когда весельчак шутит, а когда говорит всерьез.

Коротко кивнув, он устремил взор на огородные хозяйства за рощей. Наемники тоже туда смотрели, выбрасывая недокуренные косяки и поминая законы Лендлорда крепкими словами. К концу марша большинство отошло от травы и прочистило желудки. В этот раз ругались меньше, а шутили больше, поскольку утром должны были выдать жалование. Когда впереди появился лесистый холм и обширная поляна, в центре которой располагалась усадьба, многие заспешили так, что вскоре стали наступать им на пятки. Пришлось Грогу остановить отряд и заставить наемников выстроиться в линию.

«Все равно глава охраны получает золото первым, – подумал он, и про себя добавил: – Наравне с тумаками».

***

Еще на подходе к домену он разглядел бегущую навстречу фигурку. Меж полей по дороге несся бородатый мужичок в зеленом джеркине, оставляя за собой пыльный шлейф. Грог и Бод сразу узнали правую руку Орвальда. Джагинс считался самым грамотным крестьянином в долине. Говаривали, что его отец был алхимиком в кеновии и обучил сына всему, что знал, кроме сакральных формул, поскольку тот был слишком беспечен и во время экспериментов с огнем спалил собственную мать. Грог в это не верил. Крестьянин был слишком глуп, чтобы проводить какие-то эксперименты, а умение читать и писать еще никого не делало мудрецом. От капитанов кораблей он слышал, что в джунглях водились диковинные птицы, способные подражать человеческому голосу. Алмеры и велинкронцы называли их «сулатами». Джагинс ничем не отличался от такой птицы. Обыкновенный исполнитель и притворщик, повторявший слово в слово приказы сюзерена.

– Эй! Вы что себе позволяете? Грог! Я с вами разговариваю! – вопил мажордом, сбавив ход.

– Тебе чего? – огрызнулся Бод.

– Кто разрешал вам уводить охрану со двора?! Балдур и Кант всегда должны быть в распоряжении его милости! Минимум десять ратников и половина двойников всегда должны быть на холме! Вы оставили домен без защиты. Знаете, что вас теперь за это ждет?

– Жалование? – с усмешкой предположил Скиф, шедший следом за Балдуром.

Джагинс выпучил на рыжебородого воина мутные глаза. Сейчас он пятился от них, повернувшись лицом к наемникам, при этом шаг за шагом возвращаясь к холму.

– Чего хотел, Джинглс? – еще раз спросил Бод.

– Джагинс. Его милость требует главу охраны домена к себе. Немедленно!

– Я буду, – произнес Грог, глядя в сторону.

– Не-мед-лен-но! Никакого жалования, пока не поговорите с его милостью.

Усмешка на широком лице Балдура погасла. Развернувшись, Грог плюнул мажордому под ноги, но тот ловко отскочил, продолжая пятиться.

– Что все это значит, Грог? Я потребую от вас объяснения в письменной форме и лично вручу их Орвальду!

– Я писать не умею.

– Тогда я напишу за вас.

Грог и Бод переглянулись. Джагинс как всегда многое себе позволял. Любой пахарь на его месте давно схлопотал бы по лицу, но трогать мажордома запрещал барон.

– Ну-ка подожди. – Бод запустил руку куда-то в штаны и извлек плоский предмет. – Смотри, что у меня есть? – Голос его прозвучал таинственно, как у отца, рассказывающего сказку ребенку на ночь. – Старинная монета. Сохранилась со времен Регара Почтенного. Символ народного единства и рухнувших надежд. Сокровище, ставшее свидетелем рассвета новой эпохи и заката Темных веков!

– Ар-р-р, – только и выдал крестьянин, потирая руки.

Глаза его загорелись драконьим огнем. Бод покрутил старую монету меж пальцев и подбросил в воздух. В тяжелые времена, когда истощились прииски и шахты с драгоценными металлами, только такие монеты и были в ходу. Люди называли их «ступками». Железные или оловянные, ступки считались единственной твердой валютой королевства, а время их использования по праву получило название «Золотой кризис».

Сейчас эти болванки попадались во всех частях Дунлага. Грог часто видел похожие безделушки на блошиных рынках Готфорда, находил на кладбищах и даже в пещерах. На аверсе монет были выгравированы меч и серп – символ воинов и крестьян, упорством и трудом положивших конец Темным векам. Взамен за спасение королевства Регар II пообещал подданным невиданную свободу, а когда началась чеканка золотых монет и подъем хозяйства, подло обманул их. С тех пор старые монеты служили скорее символом лживости королевской власти, нежели напоминанием о труде и мужестве. Справедливо, что в городе на них невозможно было купить и глоток вина.