Я – есть Я. «Я-концепция»: творческие, философские, литературно-философские, логико-философские контексты (Книга 2)

Следует учесть, что трансгуманизм, как, впрочем, и карианство представляет разум и здравый смысл, как универсальные, ничем и никак не ограниченные в своих возможностях, инструменты исследования и преобразования всего сущего, включая и самих носителей разума. Важно то, что они свободны от потенциальных последствий футурошока и готовы к выработке практической этики, пригодной для общества, преобразованного любыми новыми технологиями. Находим нужным акцентировать внимание на такие свойства этого научного мировоззрения – динамичность, непредвзятость, допускающая априори тех возможностей, которые не противоречат принципу конструктивности моделей. Именно на основе модели можно предсказать суть и будущие пересадки головного мозга.

Следует отметить, что против развития трансгуманизма и карианства имеются два фактора: во-первых, нравственный, суть которого в том, что борьба против «неэтичных научных исследований» (в том числе пересадки головного мозга) ведется невзирая на то, что сами люди и общество нуждаются в таких технологиях; во-вторых, практический, суть которого заключается в том, что исследования, которые востребованы обществом практически невозможно остановить никакими законами и нормативами. Постулируя морально-этические проблемы пересадки головного мозга, зачастую ученые, которые, являясь атеистами, тем не менее, ссылаются на религию и ее людей по гуманитарным вопросам (мораль, общечеловеческие ценности и пр.), искренне полагая, что в области этики и гуманизма, позиция науки и позиция религии будто бы совпадают. Это один из наиболее распространенных методов формирования этико-социальных иллюзий – метод подмены базовой информации. В этой связи, важно, чтобы философ при осмыслении проблем гуманитарного качества должен строить модели, не размывающие грани науки и антинауки и в этом заключается самоценность философского мировоззрения. Я, безусловно, горд тем, что мне посчастливилось разрабатывать такие кардинальные вопросы философии.

В свое время на страницах своего научно-фантастического романа «Пересотворить человека (2012) изложил результаты осмысления философского эксперимента «Кто где?». Между тем, это не первый философский эксперимент в моей практике. А что касается экспериментов медико-физиологического характеры, то они продолжаются до сих пор. Причем, несмотря на то, что сейчас стали появляться зоозащитные движения, требующие, чтобы наука отказалась от экспериментов на животных. «Лучше смириться с гибелью животных, чем позволить умереть людям» – таков девиз нашей научной школы экспериментальной хирургии. Мы с самого начала в экспериментах придерживаемся концепции «трех R»: Reduction – строгая регламентация экспериментов; Refinement – щадящее отношение к животным; Replacement – по возможности использование альтернативного моделирования.

В науке я так и не достиг своей меры. Хотя сделал научное открытие, доказав научную гипотезу за исходно выдвинутую научную идею. За заслуги и выдающейся вклад в науку страны избран академиком Академии наук, а за научные труды в области философии по совокупности тридцати монографий под общим названием «Теория формирования и развития научно-мировоззренческой культуры» мне присуждена Государственная премия страны в области науки и техники (2021). На фоне того, что большинство ученых ни разу в жизни не испытывали настоящего чувства прорыва и торжества своей интуиции. Я, в какой-то мере, доволен, что мне такие вещи удавались.

Было время, когда я считал, что все несовершенства медицинской науки и несовершенства хирургии, как сферы практической деятельности от людей, от уровня их профессиональной подготовки, последипломного дообразования, а потому старался пройти последовательно весь путь от рядового хирурга, до заместителя директора Национального центра хирургии по науке, а также от ассистента до проректора по науке Института переподготовки и повышения квалификации. Причем, полагаясь лишь на свои силы и способности. Потом понял, что дело в характере самого занятия – оно творчество в редкие минуты, а в остальное время ремесло и несение эстафетной палочки, с ожиданием, что ее вот-вот вырвут у тебя из рук. Вот почему считаю, что кардинальным в моей судьбе был переход, во-первых, в «большую науку», то есть в фундаментальную, академическую, а, во-вторых, переход на философскую стезю. А потом уже по меткому выражению какого-то мудреца – «Ученый должен умереть писателем», приобщился к писательству. В этом плане, я, как мне кажется, ушел далеко, на высокий уровень и это мне интересно. Однако, это вовсе не означало то, что я этого хотел. А разве можно получить в жизни безграничность и бесконечность? Приведу такой пример из моей жизни и работы.

В 2006 году был избран членом-корреспондентом Национальной академии наук по специальности «Патологическая физиология». Тогда я работал заведующим кафедрой хирургии для усовершенствования врачей Кыргызского государственного медицинского института переподготовки и повышения квалификации, активно оперировал. Так случилось, что на очередной годичной сессии Академии в 2008 году меня избрали главным ученым секретарем Президиума. В первые полгода работы на этой должности урывками удавалось оперировать в Национальном хирургическом центре. Однако, в силу загруженности академическими делами мне пришлось оставить хирургическую деятельность. Отработав положенные пять лет, я в 2013 году вернулся на кафедру. Не скрою, за прошедший пятилетний период изрядно соскучился по хирургической работе. Предстояла операция по резекции желудка у пациента с язвой луковицы двенадцатиперстной кишки. Операция типичная, коих выполнял многие годы. Но, что это. Подойдя к операционному столу, взглянув на пациента и своих помощников испытал непривычную растерянность. Я стоял как будто передо мной абсолютно новое и неизвестное дело. Мне нужно было начать операцию, сделать разрез, а я все не решался. Что-то не пускало изнутри, то ли сомнение, то ли страх, беспокойство, тревога. Я стоял в нерешительности, будучи не в состоянии сконцентрироваться. Расстроенный, я передал скальпель своему ассистенту и вернулся в кабинет. Таким я не знал себя никогда. В голове крутились мысли, что со мной происходит что-то непонятное. В голове все больше раскручивалась карусель мыслей: почему такое происходит? Пройдет ли оно у меня? Я так и не смог сконцентрироваться, уйдя с операционной опустошенным и опечаленным. Карусели мыслей не давали мне заснуть, сон стал поверхностным, прерывистым, сопровождающийся неприятными сновидениями.

Вот тогда я и решил навсегда оставить хирургическую деятельность. Образно говоря, мне тогда так и не удалось, образно говоря, «вынуть» на время упрятанную в рукаве «краплёную карту». До сих пор удивляюсь, как я мог без малого сорок лет свободно оперировать, будучи хирургом высшей категории, прошедшим тяжелую школу районной хирургии, будучи сам преподавателем, на протяжении трех десятилетий успешно обучающим хирургов со всех уголков страны. А тут какой-то страх! В период своего невольного отлучения от хирургии, мне думалось о том, что она – хирургия остается «паровозом на запасном пути». Анализируя мое состояние я подумал о том, что, возможно, легкая тревожность перед началом операции после длительного перерыва в хирургической деятельности, вызвала лавину душевных переживаний, страха и тревоги, отражаясь на моем совладании со своими профессиональными задачами и навыками. Очевидно, различные виды тревоги, страха, высокой ответственности за жизнь пациента на операционном столе, перетекают один в другой, усиливая друг друга и сочетаясь друг с другом. Думается, что на первом этапе я имел дело именно с тревогой свободы, не в состоянии совладать с нерешительностью. Осмысление этой проблемы мною не раз осмысливалась в связке с проблемой свободы в самом первом приближении. Я понял, что с таким настроем – страхом и нерешительностью больше не стоит подходить к операционному столу, и, соответственно, сделал свой окончательный выбор.

Вообще, в девяностые годы прошлого века, в период явного упадка нравственности и морали в нашем обществе мы наблюдали, как средства массовой информации, пытаясь подогреть общественный интерес, «вытаскивали» на свет неприглядные истории из жизни выдающихся людей, даже после их смерти. Ведь при необходимости всегда можно отыскать у них какого-либо «скелета в шкафу». А с другой стороны, такая тенденция была и раньше, а потому такая судьба была уделом чуть-ли не каждой знаменитости. Если раньше и допускал в мыслях, что нужно получить публичную известность, чтобы о тебе и твоих достижениях говорили, признавали, гордились и восхищались, то именно в те годы у меня появилась обратная мысль, что не стоит афишировать себя, свои заслуги и достижения.

С той поры мне осознанно не стали нужны дотошные заботы, усиленное внимание, преувеличенные страсти вокруг моей персоны. Мне не нужны и сочувствия, что невозможно без внимания и прикованности взгляда. С той поры был уверен в том, что от неизвестности страдает тот, кто хочет повышенного внимания, восторга и очевидного признания, глубокого сочувствия окружающих. Нет, я не страдал. Я переживал жизнь, которую устроил себе сам – тихую, малозаметную, неизвестную. А зачем мне то, что даже после моей смерти люди будут «промывать мои косточки?» Я переживаю многие вещи в себе, заранее представляя их, как они могут быть «позже», а когда подступает реальность, для меня уже все произошло, а это уже «история», о чем окружающие не могут вспомнить ни одного эпизода. Так моя «история» останется нетронутой и моей навсегда. Для меня было важным оставаться свободным, а это настоящая награда, в том числе и в конце славного пути. Такая моя жизненная позиция, позволило, как мне кажется, впервые в жизни жить легко, спокойно и интересно.

Выше я уже говорил о том, что по итогам многолетних исследований в 2017 году мною была выдвинута научная идея «Триадный синтез научно-мировоззренческой культуры индивида» (2017), а также совершено научное открытие «Закономерность формирования и изменения состояния научно-мировоззренческой культуры индивида» (2018). Дипломы и свидетельство, выданные нам Российской академии естественных наук, Международной академией авторов научного открытия и Международной ассоциацией авторов научного открытия были вручены нам на Общем собрании Национальной академии наук. Однако, к сожалению, церемония прошла в обстановке замалчивания значимости нашего открытия, в атмосфере откровенной формальности, равнодушия и зависти. Естественно, адекватно такому отношению, согласно логике: «если до вашей планки не дотягиваются, не повод, чтобы ее занижать», я был вынужден публично произнесли саркастическую реплику: «Первое. Не стоило бы так демонстрировать свою невысокую научно-мировоззренческую культуру. Ваше право проигнорировать нас – авторов, но вряд ли вы обременены правом игнорировать сам факт научного открытия. Ведь еще Исаак Ньютон (1643—1727) говорил о том, что „научное открытие – это высшая форма познания и выдающейся научное достижение фундаментального и концептуального характера“. Второе. Что побудило нас к исследованию проблемы формирования научно-мировоззренческой культуры? Наверное, недоумение тем, что многие ученые, оказывается, одновременно верят и своему разуму, и Богу, и судьбе, и черт его знает еще чему. Очевидно, прав П.К.Гольдмарк (1906—1977), который считал: „Раздражение – мать открытия“. Третье. Признаемся в том, что, возможно, мы оказались более усидчивыми, чем многие наши коллеги. Пожалуй, прав Г. Лихтенберг (1742—1799), который говорил: „Научное достижение обеспечивает не только верхние полушария, но и нижние“. Однако, считает он, „Чтобы увидеть что-то новое, нужно совершить что-то новое“. Четвертое. А. Эйнштейн (1879—1955) как-то сказал: „Все должно быть изложено так просто, как только возможно, но не проще“. В этом аспекте, открытый нами закон, как бы он ни был бы простым, заслуживает непростой своей теории. Помнится, Р. Фейнман (1918—1988) писал: „Если бы я мог разъяснить суть своего открытия каждому, оно бы не стоило Нобелевской премии“. Разумеется, наша теория не ответить на все вопросы даже в кабинете следователя».

Жаль, что наше научное открытие и теорию, научное сообщество проигнорировало, хотя о другом научном открытии, откровенно идеалистического толка, а также автора, олицетворяющего собой носителя идей субъективного идеализма, оно проявило редкое единодушие в восхвалении (событие 2021 года). Между тем, это не только и не столько двойной стандарт в оценке значимости работ, сколько внесение раскола между естественно-научной и гуманитарной культуры, а также дефицит научно-мировоззренческой культуры научного сообщества в целом. Жаль, конечно, что мне приходится возвращаться к этому с осознанием, что, оказывается, необходимо еще и прокомментировать свою же реплику: «Первое. Понятно, что можно быть культурным ученым, в обычном понимании, но, в то же время, отличится низким уровнем личной научно-мировоззренческой культуры. Между тем, проявить упорство в непонимании его актуализма – это равнозначно дискредитации гуманитарной науки в эпоху всеобщей гуманитаризации. Понятно, что еще никому не удавалось свести все воззрения о научно-мировоззренческой культуре в единую формулу или подвести их под некий ярлык с несколькими именами классиков. Максимум, что можно, то это вычленить ключевые моменты своих философских воззрений, создав, таким образом, новую конструкцию или некую логическую параллель обычному его пониманию. Мы говорим, что научно-познавательную стратегию нужно сместить в сферу субъективности познания, стимулируя научное сознание, культуру мышления и волевых действий индивида. Гуманитаризация, диалектизация и синергетизация познания позволит реализовать широкий круг задач по повышению качественного уровня не только «стратегии», но и «культуры». Весь вопрос в том, что размышления или действия, являющиеся сами по себе разумными, разве не могут оказаться глупыми в кругу непонимания, игнора и зависти?

Второе. Так что же меня так сильно раздражало? Прежде всего, либеральный консенсус наших ученых с религией и с субъективным идеализмом. На мой взгляд, лишь ученым-материалистам нужно предоставлять возможность говорить, действовать, поучать, а не богоискателям и идеалистам от науки, которые занимаются только ограничением и отлучением людей от истины, думая во многом узко и нелогично, тогда как ученые-материалисты действуют в поле строгой логики, аргументов и истины. В этом аспекте, эффективная, то есть адекватная научно-мировоззренческая культура является, по сути, мощным заслоном против узколобого мышления и мракобесия. Весь вопрос в том, есть ли у нас ресурсы, традиции, философские подходы, чтобы понять эту ситуацию и что-то с ней сделать?

Третье. Чего или кого мне не хватало на научном пути? «Нам не хватало талантливых научных оппонентов. Я шел по пути, которую сам и начертил, пробивал идею, которую никто серьезным образом не анализировал, доказывал научную гипотезу, которую никто не толковал и не контролировал. Наконец, сделал научное открытие, сформировал научную теорию, а их же никто серьезным образом у нас здесь не поняли и не приняли». Между тем, на сегодня, именно проблема гуманизма и научной рациональности являются наиболее злободневными. Постнеклассическая наука возникла в семидесятые годы XX века и до сих пор ее игнорируют. А ведь именно она способствует существенному повышению уровня научно-мировоззренческой ориентации индивида в пользу рационального мировосприятия.

Во дворе XXI век, когда возникла необходимость парадигмального, системного и диалогичного подходов по устранению последствий научно-мировоззренческого кризиса. Между тем, постнеклассика пропагандирует плюрализм мнений, суждений, умозаключений. «Философизация науки» – это смыслоформирующая категория постнеклассики», а потому является основополагающим компонентом научно-мировоззренческой культуры. Приобретенное знание с комбинированным значением, инкорпорируясь во внутренний мир индивида, обличается в новые формы репрезентации – теоретизация, прагматизация, конкретизация, категоризация, концептуализация, методологизация, этизация, философизация. Высокая частота межтематического переключения и насыщения индивида абстрактными понятиями приводит к устойчивости его познавательной структуры, способствующий развитию у него адекватной научно-мировоззренческой культуры. Весь вопрос в том, до каких пор, ученые будут игнорировать новую научную рациональность, адекватную сложному миру и времени?

Четвертое. Действительно, гуманитарии обожают абстрактные рассуждения, а их труды иногда вычурны, непонятны, расплывчаты, в отличие от естественников и технарей, которые обожают логику. Но, а что делать, если сам мир нелогичен, что живой мир не укладывается в логические построения? Понимая это, я описал свою теорию языком логики, принятым у естественников и технарей. Более того, я попытался выразить найденную мною закономерность математическим уравнением. А потому, одно дело просто игнорировать теорию, другое дело попытаться вникнуть, но не понять. Так, что научное открытие – это не только и столько усидчивость, а это что-то еще результат более существенных свойств авторов. Весь вопрос в том, до каких пор, сами ученые будут способствовать расколу между естественно-научной и гуманитарной культур, вопреки общемировой тенденции их обязательного сближения?

Моя теория – это результат огромного труда по выискиванию и сопоставлению свыше ста двадцати триадных элементов, выявления трех новых парадигм, четырех научных принципов, пяти механизмов, а в совокупности открытие одного нового научного закона. Научная идея, гипотеза и открытие – это всегда новая ступень, новое качество накопившегося знания, а потому значимость их как уникального результата творческой деятельности для человечества всегда была великой. Научные открытия возникают не сразу, им вначале предшествует, как правило, выдвижение научной идеи. В области гуманитарных наук – это обобщенный теоретический принцип, объясняющая сущность неизвестной ранее связи между понятиями и/или концепциями. Затем, на этой основе формируется научная гипотеза – научно обоснованное предположение о неизвестной ранее связи между понятиями и/или концепциями. Лишь после доказательства научной гипотезы, она может стать научной теорией, то есть научным открытием – установление интеллектуальных связей между понятиями и/или концепциями, которые воспринимались ранее несвязанными.

Таковы этапы и сама логика научного открытия. Весь вопрос в том, до каких пор, ученые намерены полагаться на внезапное озарение, а не на системный научный поиск согласно вышеприведенного алгоритма? Исходным было то, что наука – это социокультурный феномен, выполняющий функцию единственно устойчивого фундамента научно-мировоззренческой культуры, так как именно ее культурно-мировоззренческая функция является одной из важнейших каналов взаимодействия науки на общество. В настоящее время человечество переживает время непростого диалога естественно-научной и гуманитарной культур.

По мнению Бернарда Шоу (1856—1950), «обилие завистников пугает, но их отсутствие – настораживает». По И. Канту (1724—1804), зависть представляет собой злонравный образ мыслей, а именно досаду от того, что мы видим у других [Кант И. Критика чистого разума, 1781]. Словом, справиться с чьей-то завистью едва ли возможно, разве что поселиться на необитаемом острове, никому об этом не сказав. Зная характер человека, мы понимали, что вряд ли он одолеет собственную печаль о нашем достижении, обошедшего его самого стороной? Мог ли он принудить себя радоваться тому, что инстинктивно он отвергает? Я не желаю своей коллеге зла и понимаю, что такое зависть, как она может менять человека до неузнаваемости и толкать на ужасные поступки. Также я понимаю, что мы с ней обе заражены тщеславием. В противоположном случае я бы так болезненно не реагировала на ее выпады в моею сторону, продиктованные желанием умалить мой вклад в работу и уничтожить все мои достижения. Этот опыт, скорее всего, нужен мне для врачевания души от тщеславия, но в то же время понимаю, что обижаясь на него признаю в то же время в себе тщеславие. Понимаю, конечно же, что лучше средство против тщеславия – это смирение, то есть спокойный и очень простой взгляд на себя и происходящее вокруг, когда человек воспринимает происходящее адекватно. Ан нет! Как человеку тщеславному важно, чтобы и другие непременно говорили бы обо мне и моем открытии. Хотя, всю жизнь я позиционировал себя человеком скромным, застенчивым и не тщеславным.

Завистливые коллеги могут нанести серьезный удар по карьере, испортить отношения с другими сослуживцами, стать причиной серьезных неприятностей, связанных с работой. Завидующий, как правило, не уверен в том, что может добиться тех же достижений. Завидовать может и большая часть коллектива. Однако, не следует путать с недоброжелательным отношением, недопониманием и конфликтами, продиктованными иными мотивами. Иногда это носит печать злопыхательства, критиканства и перехода на личности. Такое бывало не редко, если не постоянно. В этой связи, я давно осознал, что не следует провоцировать зависть в коллективе, нужно постараться оставаться всегда в тени. Между тем, это не всегда удается. Я не обладал таким качеством, которое я бы назвал пониманием устройства жизни и аппаратных игр, не обладал и административными способностями, иногда совершенно не понимая пружины непростой общественной жизни Академии наук. Вот почему, мне приходилось далеко непросто работать в самом Президиуме Академии наук на таких должностях, как Главный ученый секретарь, Председатель отраслевого отделения, требующих способностей безошибочно находить правильный тон общения с сотрудниками множества академических институтов, обладать умением слушать, управлять, приказывать, заставлять. Меня спасала моя готовность работать, мое упорство и терпение. Я понимал, что в борьбе за справедливость нужно научится отстаивать свои взгляды и суждения. Всегда молчаливый на Общих собраниях Академии наук, я однажды эмоционально выступил вопреки моим убеждениям вести себя сдержанно. Речь шла о сохранении нынешнего статуса русского языка в стране. Я всегда был уверен, что в Академии наук безоглядный переход на кыргызский язык обозначает конец фундаментальной науки в Кыргызстане, учитывая, что это вызовет неимоверные сложности использования научных и информационных ресурсов, прежде всего, на постсоветском мире.

Вообще, русский язык – это средство приобщения нашего народа к мировой культуре, литературе, науке, новым технологиям. Можно запросто спрогнозировать, что существенно пострадает научный, образовательный и культурный процесс в республике, который опирается на огромную соответствующую базу русского языка. Сохранение и развитие русского языка необходимо для становления и самовыражения кыргызской интеллигенции и, прежде всего, ученых. Надо исходить из того, что замкнутость в своей языковой среде закрывает доступ отечественной науки на мировой уровень. Научная мысль не может развиваться изолированно, а потому новые результаты и разработки кыргызских ученых, опубликованные исключительно на кыргызском языке, останутся закрытыми для мирового научного сообщества. Вот почему, на постсоветском пространстве русский язык является полноправным языком научной и академической коммуникации. Поддерживая публикации на русском языке, мы вносим свой вклад в формирование глобальной исследовательской повестки. Русский язык – язык науки, культуры, коммуникации. Вот-так пафосно пришлось выступить. Сразу же после моего выступления, ряд членов Академии наук накинулись на меня, обвинив меня в не патриотизме, перейдя на личность и указав на то, что я, как главный ученый секретарь должен был стать чуть-ли главным проводником процесса перехода на государственный язык в научной сфере.

Сейчас мы стоим на берегу реки, в которую войти дважды, к сожалению, никому не суждено, наступило время собирать камни, разбросанные в течение полувека нашей жизни. Согласно моей теории смерть человека не укладывается в привычные рамки биологического измерения. Когда человека настигает смерть, то он становится бесформенной онтологической массой с утратой будущего навсегда, тогда как любая болезнь лишь сужает у человека горизонты будущего, хотя, постепенно ведет к постоянной его утрате. В этом аспекте, оппозицию «жизнь» / «смерть» нужно сменить на оппозицию «Жизнь» / «антиЖизнь». Так логичнее, ведь когда биологическая смерть у человека уже наступила, тогда все шансы категорически утрачены. Это тотальный конец человека, когда даже реаниматологам делать нечего. Вероятно, потому правы мыслители, которые говорили «Зачем бояться смерти? Когда наступит смерть, то нас уже нет!». Так вот миссия врачей – это борьба с «антиЖизнью», а то, что с такой миссией врачи справляются, безусловно, составляет законную нашу гордость. Чем не утешение?

Самое большое мое желание сейчас – пусть еще продлится жизнь. На мой взгляд, нужно отрешится от жизненных негативов, как говорил Фома Аквинский (1225—1274), «…отдаться тяготению к счастью и смыслу…», то есть постараться жить в согласии с сами собой, не обращая серьезного внимания на негативы вокруг. Однако, при этом категорически не надо уповать на Бога! – утверждаю я, обращаясь к своим коллегам, детям. Мы же медики особой закваски, не признающие суеверия и идолопоклонства, то есть прошедшие строгую школу научного атеизма. В этом плане, не следует забывать об эстафетном принципе нашей эволюции, как медиков и мировоззренчески состоятельных личностей. Верить в Бога в XXI веке – в веке атомов и кватового мышления – все же аут! Уже тогда, полвека тому назад я все же преодолел в себя мракобесие, а сейчас я уверен в том, что в народе наступило время засилья религии всех мастей в мозгах и особенно прискорбно, религиозное мракобесие «процветает» в головах нового поколения медиков. Абсурд, когда современный человек, а тем более медик, вдруг поверит в то, что человек – это существо, скомканная из грязи. А ведь лукавят в этом даже маститые ученые-медики, которые так сказать «ползком пробирались по всем закоулкам человеческого организма, исправляя их по ходу как ошибку природы». Самое обидное то, что сами ученые-мозговеды долдонят о промыслах Бога, вычисляя «параметры» этого промысла в нумерологии. Все это не что иное, как откровенное предательство морали, смысла, ценностей нашего научно-медицинского братства.