Двадцать лет одного лета. Дело № 48

Глава 4

Он снял трубку телефона внутренней связи с дежурной частью и попросил помощника дежурного поднять к нему в кабинет задержанную. Через пять минут в дверь тихо постучали.

– Войдите, – громко сказал он, продолжая ещё несколько секунд внимательно изучать протокол изъятия.

Дверь открылась и раздался голос постового:

– Разрешите?

Карецкий медленно повернул голову. На пороге кабинета, опустив голову вниз, застыла не высокая, худощавая и хрупкая девушка, в легкой, вполне приличной и не дешёвой чёрной куртке из кожзаменителя, с воротником стоечкой и в светло-голубых джинсах. Из-под расстёгнутой куртки он разглядел нелепый, абсолютно не сочетающийся с верхней одеждой голубой свитер крупной вязки с длинными рукавами, по центру которого был ещё более нелепый рисунок в виде зайчика кремового цвета, сжимавшего в своих лапах ярко-красное сердце. Этот свитер выдавал в ней совсем ещё ребенка, у которого только-только начинал формироваться вкус к выбору правильной одежды, но достичь женственности и изящества ему ещё пока мешали яркие и красочные герои мультфильмов и плюшевые игрушки.

Её обувь заставила его удивиться и слегка приподнять бровь: Полина была обута почему-то в домашние тапочки нежно-розового цвета с обрезанными мысами, из которых высовывались наружу маленькие сжатые пальчики с ярко красным педикюром под цвет сердца в лапках зайчика на свитере.

Она стояла на пороге его кабинета, боясь сделать лишнее неразрешённое движение. При первом же взгляде на неё в памяти Карецкого почему-то всплыл музыкальный клип на песню JOE LE TAXI в исполнении совсем ещё юной Ванессы Паради, но перед ним стояла вовсе не она, а всего лишь подозреваемая по уголовному делу – Белинская Полина Андреевна.

Если бы он несколькими минутами ранее не вычитал из материалов проверки, что стоящему перед ним созданию уже исполнилось восемнадцать лет, он мог бы поспорить с кем угодно и на что угодно, что перед ним стоял совсем ещё ребёнок, которому с трудом можно было дать и пятнадцать. Он вспомнил слова потерпевшей о том, что Полина давно ведёт не совсем правильный образ жизни, злоупотребляет крепкими алкогольными напитками, однако внешне ничто не выдавало в этой с виду доброй и милой девчушке пристрастия к зеленому змею. Её лицо выглядело более, чем безупречно, безгранично свежо и ухоженно. Её светлые густые и шелковистые волосы струились тонкими ручейками до самых плеч и спадали ниже по спине, а левый глаз был слегка прикрыт чёлкой, концы которой были заведены за ухо. Её острые и удивительной красоты тонкие черты лица одновременно говорили Карецкому о том, что перед ним стояло совсем ещё юное создание, но в тоже время весь её облик являл перед ним уже вполне зрелую и знающую себе цену молодую девушку. На её совсем ещё юном личике был лёгкий, практически незаметный, но умело нанесённый макияж, подчеркивающий её юность и весеннюю свежесть, который дополняли большие, лазурно-голубого цвета глаза с поистине небывалой длины ресницами, подаренными ей самой природой. На щеках, рядом с уголками губ можно было разглядеть две едва заметные маленькие ямочки, которые, как показалось Карецкому, могли становиться просто сногсшибательными, если бы это милое дитя улыбалось или смеялось, обнажая два ряда ровных, белоснежных жемчужных зубок.

Как только Полина впервые появилась на пороге его кабинета, в его голову тут же закрались сомнения: а того ли человека ему привели. То прекрасное создание, которое сейчас стояло перед ним с виновато опущенной головкой и шмыгающим носом абсолютно не соответствовало тому образу, который мог бы проживать в Заводском районе, алкоголизироваться по наркотическому типу и совершать квартирные налёты. Он никогда не перестанет думать и искать ответа на вопрос, как, по какой причине всевышний наградил это милое дитя столь неземной красотой, одновременно забросив её на окраину города фактически в трущобы, ко всякому сброду – алкоголикам, наркоманам и уголовникам. Этот милый и наивный ребёнок никак не ассоциировался в голове у Карецкого с пьянчугой и воровкой. Здесь должно быть закралась чудовищная ошибка. Это и предстояло ему выяснить, причём в максимально короткие сроки.

– Другой обуви не нашлось? – Он попытался сразу начать разговор с шутки и сгладить её испуг. Она проследила за его взглядом.

– Опер не дал обуться, – робко проговорила она, при этом он уловил в её голосе едва скрываемую агрессию, адресованную уж точно не в его адрес.

– Понятно. Присаживайся.

Карецкий жестом указал на стул, стоящий боком к его рабочему столу. Этика следователя требует ко всем участникам уголовного процесса обращение строго на «Вы», но его язык сам, вопреки сигналам мозга, выбрал такую тактику общения. Возможно, это было сделано интуитивно и с целью снять внутренние зажимы и убрать страх у этого юного создания при общении с представителем власти. Да и для более доверительного общения этот метод подходил как нельзя лучше.

– Спасибо, Вы можете идти, – обратился Карецкий к постовому, продолжавшего всё это время неподвижно стоять на пороге и откровенно пялиться на безупречную пятую точку задержанной. Тот вздрогнул, поморгал глазами, пытаясь снять с себя наваждение и прикрыл дверь снаружи. Затем из коридора послышались удаляющиеся шаги.

Кабинет стал медленно наполняться ароматом её лёгкого весеннего парфюма. «Не успела обуться, но успела надушиться», – промелькнула в его голове мысль, которая вызвала у него лёгкую улыбку. Повисла неловкая пауза. Он словно утратил контроль над собой и не знал с чего начать. Внезапно до него дошло, что весь его мозг устремил всю свою энергию на выработку плана помощи этой девочке. Но он себя одернул и, наконец, собравшись, внезапно охрипшим голосом произнёс:

– Итак, меня зовут Вениамин Сергеевич Карецкий. Представьтесь пожалуйста.

– Белинская Полина Андреевна, – ответила она тихо и вновь шмыгнула носом, уставив взгляд на свои кисти рук, которые пыталась втянуть в растянутые рукава вязанного голубого свитера.

– Простите, я слегка простудилась, – вновь еле слышно, чуть с хрипотцой в голосе проговорила она и провела торчащим из-под куртки рукавом кофты под своим носом. – Не заразить бы Вас.

– Как же так ты умудрилась летом простудиться? – спросил он, абсолютно без фальши в голосе, вкладывая в свой вопрос искреннюю заботу и беспокойство. Она ничего не ответила, лишь подозрительно посмотрела на него и поёжилась, от пробежавшего внезапно озноба. В эту секунду ему по-отечески захотелось просто обнять её, прижать к себе и сказать: «Всё будет хорошо, не переживай». Но, взяв себя в руки, он вышел из-за стола и включил электрический чайник, стоящий на маленьком деревянном столике в углу кабинета. Он смотрел на её спину и заметил, что она вся дрожит. «Видать действительно простудилась», – подумал он про себя, взял бушлат, который лежал на диване, свёрнутый им в виде подушки, расправил и накинул ей на плечи. Она вздрогнула, обернулась и пристально посмотрела ему в глаза.

– Не надо.

Полина привстала со стула, чтобы скинуть бушлат.

– Оставь, – твёрдо сказал Карецкий и положил свою руку ей на плечо, после чего вернулся за своё рабочее место.

– Спасибо, – еле слышно ответила она и плотнее укуталась в него. – Меня закроют?

– Да, – не пытаясь смягчить удар, ответил он. – На двое суток точно, а там будет видно. Всё будет зависеть от того, как ты будешь себя вести и что рассказывать.

– Спрашивайте. Отвечу – как есть, но Вы пожалуйста, запишите в протокол как нужно Вам, я не хочу доставлять проблем.

Он положил шариковую ручку на стол, которую до этого вертел в руках и твёрдо, но как можно спокойнее проговорил:

– Значит так, уважаемая! – От нарастающего в нём гнева, он внезапно перешёл на «Вы». – Если Вы ещё не поняли, где оказались и что за это Вам грозит, объясняю: сейчас Вы будете задержаны за кражу имущества, принадлежащего гражданке Голощенковой. Я не знаю, какие у вас там с ней отношения и что произошло на самом деле, но ближайшие сорок восемь часов Вы проведёте здесь в отделе в камере изолятора временного содержания, а в просторечье «ИВС». Мне не нужно записывать то, что нужно мне. Я хочу услышать, как всё было на самом деле, и Вы мне сейчас это расскажете. Дальше я сам решу, что писать в протокол, а что нет. Вам это понятно?

Видимо он проявил излишнюю жёсткость, потому что Полина вся сжалась в комок и практически полностью скрылась в толще накинутого на её хрупкие плечи бушлата, как черепаха, прячущая своё тело в панцире. Внезапно он понял, что перегнул палку, ведь перед ним сидел совсем ещё ребёнок. Вообще, он не любил проявлять жесткость в подобных ситуациях, уж удовольствия ему это точно не доставляло. И сейчас ему стало противно от чувства превосходства над этим маленьким испуганным зверьком. Более того он ощущал себя здоровенным мужиком, замахивающегося палкой на младенца, беспомощно лежащего на земле. Но этим он лишь преследовал единственную цель – узнать, что же там, чёрт возьми, произошло на самом деле.

– Понятно, – чуть слышно произнесла Полина. – Я сидела дома и ждала Лёшу с работы…

– Секундочку, – прервал он её для одной не большой формальности. – Всё, что Вы сейчас скажете, я запишу в протокол допроса подозреваемой. Однако перед началом допросом я обязан спросить, нуждаетесь ли Вы в услугах адвоката? Если нуждаетесь, но у Вас нет денег, адвокат будет предоставлен Вам бесплатно.

Полина уставилась на него широко раскрытыми глазами, будто не понимая, о чём он сейчас говорит. Затем произнесла:

– Я не знаю. Я впервые в такой ситуации.

– Вы понимаете, что Вам светит до шести лет лишения свободы. Вы совершали это преступление?

– Я не понимаю, о чём Вы говорите. Я ничего не воровала!

Голос Полины сорвался почти на крик и всхлип одновременно, но она взяла себя в руки и сказала ещё раз, только тише:

– Я ничего не воровала, она сама отдала. Точнее он так мне сказал.

– Успокойся. – Его тон к ней изменился и теперь его одолевало желание успокоить её и избавить от страха, который так или иначе будет присутствовать у любого, кто окажется в подобной ситуации. – Давай поступим следующим образом. Хочу, чтоб ты поняла: я тебе не враг, поэтому предлагаю на данном этапе от услуг адвоката отказаться, а там будет видно.

Он не знал, как сделать так, чтобы она поверила ему, а уж тем более доверилась. Для неё он был лишь представителем власти, который выполнял свою работу. Но ему чётко было ясно лишь одно: её жестоко подставили. Карецкий искренне желал ей помочь, но не мог это сказать на прямую, а она не понимала, почему она должна ему поверить. Но она сделала это. Полина молча кивнула своей маленькой белокурой головкой. Он протянул ей бланк уведомления о предоставлении защитника, указал галочкой, где ей нужно расписаться и продиктовал, как написать отказ от услуг адвоката. Она написала необходимый текст и поставила свою подпись в бланке, после чего передала его Карецкому.

– Хорошо, теперь давай расскажи, как всё было, после чего я запишу твои показания в протокол.

– Так вот. Я ждала Лёшу, он задерживался, – начала она, но он снова её перебил.

– Кто такой Лёша?

– Муж мой, точнее парень, мы с ним живём вместе, но не расписаны.

– Ясно, дальше.

– Потом раздался телефонный звонок. Мама меня позвала к телефону и сказала, что это Алексей. Он был у Голощенковой дома, сказал, что я должна прийти к ней в квартиру, тут кое-что нужно было забрать. Я оделась и пошла. Где живёт Голощенкова я знала, так как много раз была там.

Полина робко посмотрела на Карецкого и в его пытливом взгляде прочла немой вопрос, после чего пояснила:

– Выпивали у неё в квартире часто. Когда я пришла, дверь в квартиру оказалась открыта. Я нажала на кнопку звонка и не дожидаясь, когда кто-нибудь выйдет, зашла внутрь и тут же из кухни мне навстречу вышел Лёша. Он был пьян, но не очень сильно. Сказал, что договорился с Голощенковой и та отдаёт нам свои вещи, якобы я могу идти в комнату и брать всё, что захочу. Мне ещё показалось это странным, но я полностью ему доверяю.

Она сделала паузу, затем продолжила:

– Вернее доверяла.

Полина внезапно закашляла. Карецкий поднялся из-за стола, подошёл к закипевшему чайнику и, достав из коробочки пакетик чёрного чая, положил его в свою кружку и налил туда кипятка.

– На, попей. – Он протянул кружку Полине. Она протянула свои ладошки к кружке, но в самый последний момент резко одёрнула их.

– Горячо, – проговорила она. Он, едва не выпустив кружку из рук, всё же удержал её и аккуратно поставил рядом с ней, а сам сел обратно за стол. Достав из пачки сигарету, он закурил.

– А мне можно? – Полина вопросительно посмотрела на пачку сигарет. Он положил сигареты с зажигалкой перед ней. Она достала из неё одну сигарету и прикурила. Сделав глубокую затяжку и выпустив в сторону от Карецкого тонкую струйку сизого дыма, она повернулась и пристально посмотрела на него. Он не смог понять этого взгляда, но на сколько смог его трактовать, он был просящим. Но просящим чего? Она молча смотрела на него, будто находясь в каком-то гипнотическом состоянии: не моргая, её глаза нашли его и теперь впились в него своим жадным взором, как будто телепатически пытались передать какую-то информацию. Он не выдержал этого взгляда и попытался вернуть её обратно на землю:

– И что было дальше?

Она встрепенулась, как будто внезапно отойдя от сна и ответила:

– Простите, мне на секунду показалось, что мы с Вами знакомы очень давно. Я просто пыталась вспомнить, где я могла Вас раньше видеть.

– Мы раньше не встречались, – не много грубо оборвал он полёт её девичей фантазии. – Дальше, что было?

– Леша вернулся на кухню.

– Кто там был ещё?

– Не знаю, кроме него я больше никого не видела. Но голосов было несколько: мужские и один пьяный голос Голощенковой.

– Хорошо, продолжай.

Карецкий достал из ящика стола бланк протокола допроса подозреваемого и стал заполнять анкетные данные, параллельно продолжая слушать Полину, дабы ничего не упустить. Он давно для себя открыл этот приём запоминания: слушая допрашиваемого, ему необходимо было чем-то параллельно заниматься, чтобы чётко и близко к тексту формулировать корректную фразу для протокола.

– Леша вернулся обратно в кухню, а я зашла в комнату. На диване в беспорядке лежали различные детские вещи. У меня у самой детей пока ещё нет, но есть у моих подруг. Я решила взять эти вещи и раздать им, мне то они не нужны. Тут же валялся какой-то пакет, в который я начала их складывать.

– Ты помнишь, что там лежало? Можешь перечислить?

– Нет, конечно, не помню. Я клала в пакет всё подряд. Там были какие-то чепчики, ползунки, кофточки, ничего крупного и запоминающегося не было.

– Так, дальше. – Он записывал всё, что говорила Белинская в протокол допроса подозреваемой.

– Сложив все детские вещи в пакет, я огляделась в поисках того, что бы можно было взять ещё.

– А Лёша разве не указал конкретно, что можно, а что нельзя брать? – задал уточняющий вопрос Карецкий.

– Нет, – ответила Полина. – Он сказал, чтобы я шла в комнату и брала всё, что нужно. Поэтому, сложив детские вещи в пакет, я выдвинула один из ящиков из мебельной стенки, в котором лежало женское бельё. Оно всё было ношенное и я уже хотела его закрыть, как вдруг увидела в пакете абсолютно новый комплект белого кружевного белья. Я его достала, расправила и поняла, что размер довольно большой, мне он точно не подойдёт, поэтому решила взять его для мамы.

Она перестала рассказывать и взяла кружку с чаем. Карецкий дописал фразу и вновь посмотрел на неё. Она молча пила чай и смотрела неподвижными глазами на стену прямо перед собой.

– И ты считаешь нормальным приходить в чужой дом, копаться в чужом белье и брать оттуда что-то для себя?

– Я не для себя.

– Да не важно, – не дал ей договорить Карецкий. – Я к тому, что ты копалась в чужих вещах и брала чужое.

Полина замолчала и опустила голову.

– Выходит, он меня подставил, – тихо проговорила она, продолжая смотреть на стену не моргая, из-за чего у Карецкого сложилось ощущение, что вопрос адресован скорее стене, нежели ему.

– Оба хороши. Ладно, что было дальше?

– Это был не вопрос, – она вышла из задумчивого состояния и продолжила:

– А дальше ничего особенного. Я уже собралась уходить и стояла в прихожей, а Леша продолжал сидеть на кухне. Я его не громко позвала, чтобы он вышел. Когда он подошёл, то посмотрел в сумку и спросил, что я взяла. Я ему ответила, что взяла только детскую одежду. Он внезапно разозлился, стал ходить из стороны в сторону и полушёпотом сказал: «Какая ты никчёмная, что ничего не можешь сделать, даже украсть толком и то не можешь». Я очень удивилась его словам, ведь речь шла о том, что вещи Голощенкова сама отдаёт. Я поставила пакет в угол прихожей и сказала, что я брать ничего не буду. Он рассвирепел ещё больше: замахнулся на меня и сказал заткнуться и держать язык за зубами, иначе…

Полина резко замолчала.

– Что «иначе»?

Карецкий попытался ухватиться за нечаянно обронённое слово и слегка надавить на неё.

– Ничего.

– Рассказывай, не тяни. Он бы тебя ударил?

– Нет, он меня никогда не бил.

– Тогда что «иначе»? Это важно! Это может иметь отношение к делу.

– Пожалуйста, не нужно это записывать. Ничего такого, это не имеет отношения к делу, честно, – взмолилась она. – Я всё сама украла, пишите так.

– Я сам решу, что имеет отношение, а что нет, – грубо оборвал он её, хотя видел, как она в очередной раз вся сжалась в комочек и из её глаз потекли слёзы.

– Я беременна.

Она замолчала и беззвучно заплакала. Карецкий замешкался, так как не знал, что следует говорить в таких ситуациях. Нужно признать, что, услышав эти слова, он облегчённо выдохнул: беременность в данном случае могла бы сыграть положительную роль при избрании меры пресечения, то есть, несомненно, прокурор и судья примут эти сведения во внимание. Не ходя вокруг да около, он спросил:

– Чего же ты ревешь? Радоваться надо. У тебя есть справка от врача?

Эта справка была ему крайне необходима в материалах дела. Он же не переставал радоваться, что ситуация повернулась именно в эту сторону, в противном случае имелись все основания для её ареста. А ему этого очень не хотелось. Он проникся всей душой к этой маленькой беззащитной девочке, и понимал, что этот её Лёша ловко манипулирует её нынешнем положением, хотя до конца ещё не понимал как.

– Справки нет. Вернее, она была где-то, но боюсь, что он её выкинул. Он специально это делает.

– Он не хочет ребёнка?

– Ему не до детей. Проблема в другом: я этого очень хочу, но мне нельзя.

– Это почему же? – его удивляла её рассудительность и правильность мышления, несмотря на свой столь юный возраст.

– У меня серьёзное заболевание, которое может передаться от матери к плоду, так, по крайней мере, мне сказал врач.

– И что это за заболевание?

Карецкий был крайне далёк от всех этих медицинских познаний и задать такой не тактичный вопрос было скорее желанием узнать что-то новое для себя, нежели сделать ей больно. Видимо она это поняла и тихо проговорила:

– Гепатит «Б».

Она не стала ждать какой-то реакции от него и продолжила:

– Я очень хочу ребёнка, а он против и при каждом удобном случае грозится рассказать об этом своей матери. Она у него работает главврачом в нашей поликлинике и найдёт способы и методы убедить меня сделать аборт. Я же хочу выносить этого ребёнка.

Услышанное не произвело на Карецкого абсолютно никакого впечатления. И не потому, что он был чёрствый или бесчувственный, нет. Он просто понятия не имел, что это за болезнь и как с нею живут люди. Он аккуратно сделал на маленьком листочке, лежащем возле подставки для ручек пометку для себя: «изучить заболевание гепатит Б», а сам, в протоколе, в графе «семейное положение» указал: не замужем, беременна. И тонким простым карандашом приписал: «нужна справка».

– Хорошо, я записал, что нужно. Продолжай.

– А дальше… Дальше он быстрым шагом ушёл в комнату, откуда я взяла детские вещи и через минуту вернулся. Он нёс в руке сумку-пакет, в котором лежало что-то прямоугольное. Я спросила у него, что это, на что он ответил, что это картина, которую мы повесим у себя в квартире, когда она будет. Затем он грубо приказал, чтобы я брала пакеты в зубы и валила отсюда. Вслед он добавил, что вернётся через час. – Она остановила свой рассказ, и спросила: – Вы можете это не записывать?

– Что именно?

– Ну то, что Лёша вынес и передал мне картину. Я хоть и молодая, но прекрасно понимаю: если я такое скажу под протокол, вы подтяните Лёшу как соучастника, а я этого не хочу. К тому же тогда у меня будет уже «группа лиц».

Карецкий был поражён её знаниями в области уголовного права.

– А куда же я теперь дену эту картину и твоего Лёшу? – по-отечески спросил Карецкий, пытаясь немного разрядить обстановку. Он взглянул на неё сочувственно и ему стало искренне жаль этого ещё совсем маленького человечка, который вляпался в такую скверную ситуацию «благодаря» своему близкому. В нём буквально начинало закипать чувство ненависти к этому Лёше, и он понял, что сейчас она будет брать всё на себя.

– Укажите в протоколе, что я взяла эту картину. Про Лёшу ничего не пишите. Пожалуйста.

Карецкий в уме стал быстро анализировать дальнейшее развитие событий по принципу «что будет, если…». И ключевым был вопрос: что будет, если он запишет в протокол её показания, где Алексей является соучастником? Он представил, как вызовет его на допрос. Тот естественно станет всё отрицать. На очной ставке сама Полина откажется от своих показаний, потому как даже сейчас она не желает его в это втягивать. Всё! Подозрения с Лёши снимутся, и Полина пойдёт по делу одна, как и сейчас. А иных доказательств причастности к краже Алексея не найти однозначно.

– Хорошо, я не буду это записывать, но тогда что я должен написать про картину?

– Напишите, что я сама взяла её, когда собрала детские вещи в пакет.

Он записал в протокол данные слова и дальше у него возник ещё один не менее важный вопрос:

– А как тебя задержали? Как ты оказалась здесь, в отделе, с вещами Голощенковой? Расскажи мне подробно про то, кто, где и как тебя поймал.

Полина на минуту задумалась, решая говорить ей правду или нет. Карецкий уже научился распознавать, когда человек собирается ему соврать, поэтому сухо сказал:

– И не нужно ничего придумывать. Я всё равно узнаю, как было на самом деле.

В этом она уже перестала сомневаться. Полина опустила голову, разглядывая пальцы рук, затем сказала:

– Прусов. Он давно хочет, чтобы я с ним стала встречаться. Сегодня, когда я шла с вещами от Голощенковой, у самого подъезда ко мне подъехал Прусов на своей машине. Он перегородил мне дорогу к подъезду и просил, чтобы я села к нему для серьёзного разговора. Я понимала, что он хочет, поэтому отказалась. Тогда он выскочил из машины, схватил меня рукой за локоть и сказал, что даёт мне последний шанс, а если я откажусь, то сильно об этом пожалею. Я не хотела быть с ним, но не знала, как это обернётся для меня. Я ему сказала, чтобы он оставил меня в покое и больше не приезжал сюда. Тогда он вырвал у меня из рук пакеты и спросил, что это. Я ему сказала как есть, что эти вещи мне отдала Голощенкова, что тут в основном детские вещи. Он в ярости бросил пакеты на землю и уехал, а я подобрала с земли раскиданное и пошла к себе домой. А примерно через час в квартиру позвонили. Дверь открыла мама. Я не знала, кто там пришёл, поскольку сидела в своей комнате, смотрела телевизор и ждала Лёшу. Через мгновение дверь в комнату открылась и на пороге я увидела Прусова Сергея, который буквально в охапку собрал пакеты с вещами Голощенковой и сказал, чтобы я поехала с ним. Сначала я отказывалась, но потом увидела на пороге двух сотрудников милиции в форме и поняла, что он что-то задумал. Уже тогда до меня дошло, как он это всё вывернул, но ничего поделать уже не могла. Да и не хотела, мне было плевать, в тюрьму или на расстрел он меня повезёт. Но с ним я быть не хотела.

Его догадки подтвердились. Прусов был в своём амплуа. Карецкий, на сколько себя помнил, всего лишь по одному взгляду на человека всегда мог сказать с вероятностью ошибки в один процент, хороший перед ним стоит человек или плохой. И чуйка его в отношении Прусова Сергея в очередной раз не подвела. Он ему не нравился ещё с первых дней работы, когда Карецкий проходил стажировку. Но самое не приятное во всей этой истории – это то, что он не в силах был ничего исправить. Да и не должен, по сути. Прусов – опер, у него свои методы работы, Карецкий – следователь. Он обязан беспристрастно подходить к расследованию, а сейчас он заметил, что стал занимать сторону подозреваемой, что в его профессии было просто не допустимо, поскольку он не адвокат. Да к тому же он до конца ещё сам не убедился, что в действиях Полины отсутствует состав преступления, а именно хищение имущества Голощенковой. Скорее наоборот, вот только злодея Прусов ловко подменил.