Полная версия
Мелодии порванных струн
Мобильник сутки пролежал под стойкой в том злосчастном баре под охраной моего бармена-приятеля, и ни разу не зазвонил, не пискнул сообщением.
– О, дружище! Ты вернулся! – Похоже, кроме этого короля бутылки и бокала никто в целом мире не рад был меня видеть. – Налить стаканчик?
Но я не был настроен напиваться, по крайней мере, так рано. Забрав телефон, я бросил на стойку солидные чаевые за его хранение и за заботу по доставке моей бесчувственной туши на дом со всеми привилегиями. Бармен замахал руками, то ли отгоняя шмеля, то ли отнекиваясь от заслуженной оплаты, но я никогда не оставался в долгу. Ни в десять лет, когда выпрашивал у Бенни конфеты, потому что свою кучку давно уже съел. Ни в шестнадцать, когда упросил Блейка дать погонять его коньки, потому что мои задерживались в ремонте. Ни в прошлом году, когда проставлялся парням из своей новой команды, потому что так принято – притворяться своим среди чужих, иначе никогда таким не станешь.
Внешность обманчива. Чем дальше и дальше тикали часики, тем сильнее я это понимал. Вэлери с самого появления в моей жизни носила корону и титул самой красивой девчонки школы Блэйна, и куда нас это привело? Завоевав её сердце, я лишился своего. Бармен же походил скорее на самого отталкивающего парня на планете – наверняка от него отмагничивались все девчонки в школе и друзей завести ему было не так-то просто, но я видел его второй раз, а чувствовал, что под сальными волосами и безобразной щетиной скрывалось нечто большее. Но я не искал себе новых приятелей. Когда столько раз обжигался, больше не захочешь пробовать огонь на ощупь. Потому я просто поблагодарил его за опеку, расплатился по вчерашнему счёту и за такси, и, не соблазнившись манящими ароматами алкоголя, вышел на свежий воздух.
На черта мне вспомнился Блейк? Ещё одна глава из прошлого, что закончилась совсем не хэппи-эндом. Выражение: два сапога – пара, придумали явно про нас, ведь мы с начальной школы всё делали вместе. Шагали рука об руку, конёк к коньку, клюшка к клюшке, пока я не поступил как последний ублюдок и не свалил в «Монреаль Канадиенс». Я ведь сбежал не только от болезни мамы, но и от него. Блейк Мэддокс оставался в моей жизни столько, сколько я позволял ему остаться, пока его присутствие окончательно не стёрлось из моей жизни. Словно кто-то провёл ластиком по странице и оставил за собой чистый лист.
Наша встреча с Блейком – то стечение обстоятельств, о котором говорят «судьба». Когда отец привёл меня за ручку в секцию по хоккею, пугливого и неспособного на коньках стоять ровно мальчишку, Блейк уже вовсю рассекал по катку. Птица в небе, что наслаждается свободой полёта. Пока отец улаживал свои взрослые вопросы с тренером, я прижался к бортику и наблюдал за тем, как самый старший паренёк в моей будущей команде объезжает конусы с ловкостью гепарда, которой мне только предстояло обучиться. Он казался таким взрослым и большим в хоккейной экипировке, точно гладиатор в латах, против которого боятся выпустить даже львов. Я хотел быть таким же ловким, быстрым и свободным. Хотел стать Блейком Мэддоксом. Впервые кто-то вытеснил Бенни с пьедестала и отобрал у него звание моего кумира.
Когда же тренер Хэтчерсон впервые вывел меня к ребятам на лёд, придерживая широкой ладонью за плечо, Блейк улыбнулся мне своей кривоватой, беззубой улыбкой, которой лишь предстояло носить брекеты, а потом осыпаться от ударов локтями и клюшками. Я трясся осенним листочком, сорванным с дерева, пока тренер представлял меня моей будущей команде, но желание играть, сливаться воедино с коньками и льдом обыграло мои страхи тогда, в далёком детстве, как и теперь, когда я сбежал от семейной трагедии.
– Блейк, не присмотришь за Дэвисом? – Окликнул тренер Хэтчерсон паренька, движениями которого я залюбовался двадцать минут назад.
И его пухловатые щёки снова растянулись, показав щербатые дёсны. Так и началась наша дружба. С наивных, ещё беззубых улыбок. А закончилась взаимным молчанием. Мы созванивались время от времени, пока не перестали друг другу звонить. С некоторых пор я стал персоной нон-грата для Блейка и парней.
Блейк сдержал своё слово тренеру и взял меня под своё крыло. Стал вторым старшим братом, хотя был старше всего на два года. Впервые я попробовал лёд на вкус в четыре, и уже к десяти понял, что у человека может быть две семьи: в которой он рождается, и которую обретает с годами. Ривз, Тим, Гордон, Майлз, Блейк и я царапали коньками один и тот же лёд на протяжении пятнадцати лет. Знали, в какие созвездия соединяются родинки на спинах. Сводили наших родителей с ума ночёвками друг у друга. Чтили братский кодекс и никогда не влюблялись в одних и тех же девчонок. Нас сплачивала одна мечта – хоккей. А именно: попасть в «Чикаго Блэкхокс». Шестикратный обладатель кубка Стенли. Звезда с неба, которую никому из нас не удалось поймать.
После молодёжной лиги пятеро из нас вытянули не золотой, но всё же позолоченный билет. Только Майлз остался за бортом и в конце концов забросил хоккей, променяв его на вещи более приземлённые: семью и работу с восьми до шести в рекламе. Он первым из нас остепенился и первым отложил мечту на полку, туда, где должны были стоять завоёванные золотые кубки.
Остальных раскидало по свету, как пылинки на ветру. Гордона пригласили в «Бирменгем Буллз», и он укатил в Алабаму, пожав нам руки в аэропорту как в последний раз. Нашу же четвёрку прибило к берегам поближе и все четыре года мы бегали в составе «Дэнвилл Дэшерз». Мы остались в Иллинойсе, хоть и мотались из Чикаго в Дэнвилл ради тренировок и домашних матчей весь сезон. Могли месяцами жить в том захолустье, вдали от родных и близких, лишь бы не забывать, какова клюшка на ощупь.
Когда метишь слишком высоко, рискуешь не долететь. Национальная хоккейная лига осталась для всех нас лишь миражем в пустыне – мы моргнули, и шансы попасть туда рассеялись. Все мы, ребята со школьного катка, так и остались в низшей лиге, получали свои смехотворные гонорары и видели поистине великий хоккей лишь по телевизору.
А потом меня заметил Рикки Мэллоун. Какими-то ветрами его занесло в Нью-Йорк, где мы тягались силами с «Брюстер Буллдогз» на выездном матче – навещал кузину или что-то вроде того. У него выдался свободный вечерок, он купил билет на игру, и карты, что называется, легли в идеальную комбинацию. В том матче я был как никогда в ударе. Тогда ещё я не знал о болезни матери, мы съехались с Вэлери, жизнь казалась почти идеальной. Я блестяще отработал в защите, запулил две шайбы в третьем периоде, да ещё и спас вратаря от глупого гола. Мелочь, которую не заприметили бы пустующие трибуны. Но которую заприметил Рикки Мэллоун.
Назавтра он позвонил и предложил встретиться. Угостил обедом, который может себе позволить разве что менеджер «Монреаль Канадиенс». Рикки сложил пальцы домиком, сверкнув золотыми часами, и предложил контракт на миллион долларов сроком на год.
– А там посмотрим. – Улыбнулся он, пока я вспоминал, как дышать.
Он мог бы не стараться впечатлить меня мраморной говядиной в соусе из чего-то не менее переоценённого и бутылочкой «Шато Латур». С этим неплохо справились его «Ролексы». С тем же успехом Рикки мог отвезти меня к фургончику с тако и предложить играть за бесплатно. Мне светила НХЛ, канадская команда, большой куш. Я взял двое суток на раздумья, хотя решил всё за одну секунду.
Сидя в машине перед «Юнайтед-Центром», я перелистывал страницы прошлого и только сейчас понимал, каким эгоистичным ублюдком оказался. Меня поманили перспективой выбраться из Дэнвилла, из Иллинойса, махнуть в Канаду, на родину хоккея. Бульдог, истекающий слюнями, так же набрасывается на брошенную кость, как бросился я, хотя даже не посоветовался с Вэлери, с которой начинал новую жизнь, с семьёй, которую бросал в Чикаго, с командой, которая вложила в меня время и деньги.
– А как же мы? – Спросила Вэл, когда я сообщил ей радостную новость.
– А как же мы? – Потухли родители и Бенни, когда я пришёл попрощаться, потому что Рикки ждал меня в аэропорту.
– А как же мы? – Обалдели парни, когда я поставил их перед фактом, что ухожу из «Дэнвилл Дэшерз» и лишаю их доброго друга и неплохого защитника.
– Ты можешь переехать со мной. – Ответил я Вэлери с энтузиазмом.
– Я буду постоянно летать домой. – Заверил я родных с бесконечной убеждённостью.
– Я попробую выбить местечко и вам. – Пообещал я ребятам, обнимаясь на прощание.
Но Вэлери не могла переехать из-за учёбы, мама заболела, а ребятам не досталось ничего. Я бросил всех. Оправдывался тем, что гонюсь за мечтой, а в погоне всегда кто-то остаётся позади. Вот только полтора года и убитое колено спустя я понимал, что никакой спорт не стоит таких жертв.
Долгое время я жертвовал всем, что любил, и строил жертву из себя. Злился на Вэл, что ради меня она не может поступиться будущей карьерой юриста и переехать за мной в Квебек. Сторонился матери, за трагическим спектаклем увядания которой не желал наблюдать. Отмахивался от друзей, что тетрисом выстраивали обиды, заполняя все ячейки между нами. Расстояние всё увеличивалось, хотя мы оставались на тех же местах. За две тысячи лет люди научились плавать на подлодках, летать на «Боигнах», преодолевать расстояния в световые года, но так и не придумали, как добраться до чужого сердца, когда все дороги пропали из вида.
Через полгода я почти не общался ни с кем из Чикаго. За это время мама растеряла волосы от химиотерапии, Бенни переехал в родительский дом, Тим сделал предложение своей девушке, а Блейка переманили контрактом в «Чикаго Блэкхокс». Команду, о которой мы грезили во снах и наяву. Сомневаюсь, что ребята послали его так же, как и меня, и списали со всех счетов.
«Юнайтед-Центр» походил на громадную коробку, которую великан обронил по дороге. Крытая арена в западной части города – приют и дом родной для местных звёзд. «Чикаго Буллз» и «Чикаго Блэкхокс» разминали здесь свои косточки и встречали противников во всеоружии. Любой из тех пареньков, с которыми мы играли в детстве на крошечных уличных катках у школы и с которыми росли щиток к щитку, мечтал однажды назвать это место и своим домом. Но путь к вершине неблизкий. Скользкий и опасный, особенно, когда ты на коньках.
Судя по расписанию «Юнайтед-Центра», размещённому на сайте, с трёх до пяти проходила тренировка «Чикаго Блэкхокс». Тело заныло под тёплой курткой, разошлось фантомной болью. Обычно такую испытывают, когда теряют ногу. Моя кожа скучала по прикосновению формы. По капелькам пота, собирающихся на лопатках от стремительной пробежки. Колено выстрелило, как напоминание о том, что не бегать мне теперь по ледовым стадионам, не надевать хоккейную форму и не выслеживать шайбу между коньков.
Я мог бы просто позвонить Блейку. Приехать к его дому на окраине Брайтона вечерком, на банку пива и кусок зажаристого стейка. Черкнуть пару слов в сообщении, в конце концов. Но я постоянно делаю неправильный выбор, потому припёрся к стадиону в надежде подкараулить нападающего второго звена «Чикаго Блэкхокс» и… И сам не знаю, что дальше.
Тренировка десять минут как закончилась. Руки вгрызлись в руль, глаза – в стеклянные двери главного входа. Раз двадцать я передумывал и заводил «форд», чтобы снова сбежать, и тот каждый раз оставался всё в более недовольных чувствах. Но пора наладить хоть что-то в своей жизни. Хватит бегать. На всякий случай я достал ключи из замка зажигания, хлопнул дверцей за собой и поковылял по ступеням вверх. Прислонился к перилам и стал ждать.
Но Блейк не появлялся. Ещё полтора часа я прождал у «Юнайтед-Центра», подмерзая на мартовском ветру. Если бы я уехал с мыслью вернуться в другой раз, то уже бы не вернулся, потому остался. В кои-то веки остался, потому что больше некуда было бежать.
В колено словно воткнули ледышку, пальцы на руках покраснели до цвета заката, а уши походили на два перезрелых персика. Не рассчитывал я проторчать на улице два часа, потому замёрз так, словно свалился в прорубь. Но когда Блейк показался на горизонте, мне стало жарко. Вот и заветные капельки пота на лопатках! Только проступили они от страха.
Блейк Мэддокс ничуть не изменился. Ни за этот год, ни за всю жизнь. Пока он шёл мне навстречу, уткнувшись носом в телефон, представлялся мне всё тем же шестилетним мальчишкой в шапке с помпоном и беззубой улыбкой. С тех пор он не носил шапки, потерянные зубы ставил у лучших дантистов, и больше не казался таким счастливым. Почему каждый год взросления отнимает у нас проценты счастья?
Я ожидал увидеть Блейка в брендовом спортивном костюме, со спортивной сумкой «Найк» или – бери круче – «Луи Виттон», с «Ролексами», как у Рикки Мэллоуна, ведь именно так выглядят игроки Национальной лиги. Но его старые джинсы и короткая куртка – всё те же, что он носил лет пять назад. На руках – ни золотых часов, ни перстней, лишь какая-то разноцветная резинка, которую надевают на запястье подростки. За ушами протоптались первые опушки – почти незаметные проплешины, которых не было при нашей последней встрече. А ведь Блейку всего-то двадцать семь…
Он не видел меня, написывая кому-то. Я преградил дорогу, бросив всего себя на амбразуру.
– Блейк. – Если бы я прошептал, мой голос всё равно прозвучал бы криком. – Привет.
Взгляд вверх. Знакомый блеск узнавания. И такой же знакомый гнев.
– Дэвис. Какого хрена ты здесь делаешь?
– Я вернулся.
Мой старый приятель огляделся по сторонам, точно спрашивая: куда или зачем?
– Я ждал тебя с тренировки.
– Тренировки? – Опешил Блейк, не зная, как себя вести со мной.
– Ну, «Чикаго Блэкхокс». – Неловко усмехнулся я, точно можно забыть, за какую элиту ты играешь. – Вы отлично показали себя в начале сезона.
Лживый мерзавец, вот я кто. Я следил за Блейком лишь до ноября, пока не выбыл из гонки. Потом я болел не за команду друга, а просто болел. И до сих пор не выздоровел, поэтому даже не знал, на каком «Чикаго Блэкхокс» свете.
Но Блейк не оценил мою попытку. Только раздражённо засмеялся:
– Ты в своём репертуаре, Дэвис. Не видишь ничего кругом, кроме своей задницы.
– Какого чёрта, приятель?
– Я больше не играю за «Блэкхокс». – Вперился он в меня карими глазами, будто выпрашивая: давай, скажи, какой я неудачник. – Я тренирую детскую команду. Если бы ты не свалил, если бы хотя бы звонил иногда, то ты бы знал об этом.
Он прошёл мимо, задев меня плечом. Точно сквозь меня. И напоследок скривился:
– Приятель!
Во мне сто восемьдесят четыре сантиметра росту, и каждый этот сантиметр испепелился коктейлем Молотова из эмоций. Обида, разочарование, злость и чувство несправедливости. Сколько чувств одновременно может испытывать человек?
Я даже не успел ответить как следует, как Блейк забросил сумку на плечо и скрылся среди машин на парковке. Как я когда-то скрылся из его жизни. Ударить бы сейчас что-нибудь, или кого-нибудь… Закричать во всё горло, спугнув стайку ребятишек, что собиралась в нескольких метрах от меня. Сбежать снова, но на этот раз не возвращаться. Только один человек мог устроить мне побег, ведь однажды уже предлагал билет в один конец.
После трёх гудков Рикки Мэллоун ответил:
– Дэвис. – В голосе – опасливое ожидание, что я снова накинусь на него с обвинениями. – Ты остыл?
С каждым днём я всё больше воспламенялся, но сжигать мосты во второй раз было бы глупо.
– Привет, Рикки. Прости за тот раз… Я вспылил. Не должен был срываться на тебя…
– Проехали.
Мы оба словно выдохнули на расстоянии в несколько тысяч миль.
– Ты звонишь по поводу денег? – Спросил Рикки. – Перевод должен был поступить ещё…
– Нет, деньги я получил. И они меня мало сейчас волнуют, если честно.
– Тогда что же?
– Рикки, я могу просить тебя об одолжении? Об услуге, за которую не смогу расплатиться?
Я физически ощутил себя кожаным стулом в его кабинете над катком, в котором он только что нервно поёрзал.
– Ты всегда мне нравился, Дэвис, поэтому постараюсь сделать всё возможное.
– Если в «Монреаль Канадиенс» мне больше не попасть. – Я вдохнул побольше бодрящего холода, чтобы не сгореть от волнения изнутри. – Может, ты мог бы подыскать мне что-то другое?
– Дэвис, я…
– Любое место, в любой команде. На скамейке запасных, в низшей лиге, могу первое время толчки драить, если это поможет мне вернуться на лёд.
– Я менеджер «Монреаль Канадиенс», а не твой агент.
– Да, я понимаю, просто… Мне некуда больше идти, Рикки.
В какого жалкого типа я превратился! Самого от себя тошнит. Не думал, что когда-нибудь опущусь до того, чтобы вымаливать работу. Рикки напряжённо молчал, и все звуки сконцентрировались до его дыхания в трубке.
– Не знаю, Дэвис, смогу ли я что-нибудь для тебя найти.
Фитиль облегчения загорелся в груди.
– Но я попытаюсь. Поспрашиваю по знакомым.
– Спасибо, Рикки! Я буду должен.
– Пока ты должен подумать о своём колене, парень. – Наставническим тоном посоветовал он. – Если ты не сможешь показать хотя бы половину того, что мог Дэвис Джексон, которого я видел в тот день на матче против «Брюстер Буллдогз», то ни одна даже дворовая команда не возьмёт тебя.
Как назло, резь в колене напомнила о том, что я пропустил сеанс физиотерапии у доктора Шепарда.
– Ты уяснил?
– Уяснил, Рикки. Ещё раз спасибо.
– Буду держать тебя в курсе. Не испорти всё окончательно.
Рикки Мэллоун поверил в меня во второй раз, но он-то не знал, что я всё давно уже испортил. Окончательно и бесповоротно. Именно поэтому я запрыгнул в машину, температура в которой сравнялась с температурой снаружи, и покатил в места, где каждый уважающий себя неудачник топит неудачи.
В горле давно пересохло. Пора промочить свои печали и заново скроенные суставы хорошим виски. Не зря же «Монреаль Канадиенс» откупились от меня солидным бонусом. Нехилый процент гонораров я отсылал домой, на лечение мамы, оплату счетов, коммунальные платежи за дом. Себе оставлял столько, чтобы хватало на аренду квартиры в Квебеке, минимальные нужды и поход в бар раз в неделю. Только в самом начале позволил себе слетать на Гавайи с парнями и прикупить дизайнерские шмотки, хотя ни то, ни другое не особенно мне было нужно.
В кои-то веки я мог насладиться бонусами хоккейной жизни, превратить банкноты в выпивку и вливать в себя, пока не лопну. Пока не утонет горечь и боль.
Тесса
– Это Шон. Меня нет дома или я просто не хочу отвечать. Оставьте сообщение после сигнала, и, может быть, я вам перезвоню.
– Два года. За такой срок люди влюбляются, женятся и заводят детей. Записывают по два альбома и покоряют сцену. А я не могу выкинуть тебя из головы.
Все твердят мне, что пора двигаться вперёд, но я не хочу никуда двигаться. Хочу сидеть и болтать с тобой, слышишь? Я так скучаю.
И я должна тебе кое-что рассказать…
Сегодня я столкнулась с Сойером. Вот так просто, на улице. Он не сразу узнал меня и промолчал о том, как сильно я похудела. Зато он всё такой же. Мы немного пообщались, как в старые добрые времена, и он пригласил меня в «Марко Поло». Можешь поверить, что они всё ещё играют по вечерам пятницы, как раньше? Куда бы не неслась жизнь, некоторые вещи совсем не меняются.
Я обещала подумать, милый, но я не хочу тебя обидеть. Как думаешь, может, мне уже пора? Не вернуться к музыке, но хотя бы её послушать? Может, ты оказался прав, и музыка действительно меня спасёт.
Дэвис
– Парень, может, с тебя уже хватит?
С меня точно было хватит – скорее жизни, чем выпивки – но я лишь покачал головой и постучал пальцем по стакану, чтобы излишне сочувствующий бармен подлил ещё «Гленфарклас». Тот пожал плечами и плеснул жидкий янтарь почти до самых краёв, не жалея ни моей печени, ни кошелька.
Похожая картина, что и тря дня назад. Бар, бутылка, я. Только вот бармен сменился, как и обстановка. Забрав телефон у типа со скользкими патлами, я возрадовался, что не совершил ошибку всех пропойц и не позвонил бывшей. И с тех пор меняю бары и тех самых бывших, как погода меняет градусы – с каждым днём всё на повышение.
Пора завязывать. И с выпивкой, и тем более с выпивкой по сто долларов за бутылку. Но прожив целый год среди любителей виски, я позабыл о своей любви к дешёвкам и теперь травился только отборным пойлом. Правда, дешёвки всё же присутствовали в моём окружении, но уже в виде случайных девушек на одну ночь. Неплохой способ спустить последние деньги из кармана. Как только Рикки переслал мне бонусы, с прелестями жизни защитника «Монреаль Канадиенс» я распрощался. Как и с «Уистл Пиг», с рубашками «Армани» и уик-эндами на Гавайях. Хотя первым я злоупотреблял почаще, чем остальным.
Уже третий день я просиживал свои «Левайсы» в барах Энглвуда и Юг Сайда, пытаясь вернуть вкус если не к жизни, то хотя бы к спиртному. По правилам клуба мы должны были вести здоровый образ жизни, так что подобные эскапады удавались нечасто. Я решил воспользоваться прелестями свободы хотя бы сегодня. Хотя это «сегодня» затянулось на третий день подряд.
Я нацепил форменную футболку, чтобы заносить её до дыр напоследок, но даже в спорт-барах смотрелся не вполне уместно, хотя девушки бросали на меня взгляды, горячительнее всех жидкостей в помещении. Хоккейная форма всегда работала. Прошлые вечера заканчивались бурными ночами на необъезженной постели в новой квартире. Два из трёх, и сегодня я собирался довести счёт до идеального попадания. Блондинка на три часа слишком сильно хотела казаться безразличной, отчего её заинтересованность ещё сильнее бросалась в глаза. Её не такая симпатичная подружка умудряла её болтовнёй и даже не замечала, что всё внимание адресовано мне. Ещё немного доберу до нужной кондиции и можно начинать доводить до кондиции её.
Меня затошнило от того, в какого урода я превратился. Мама вырастила из меня однолюба и показала, чего стоит женщина, которую любишь. У игрока НХЛ много соблазнов, но я не поддался ни на одно искушение. Пока ребята изменяли своим девушкам и жёнам со слишком верными фанатками, но неверными женщинами, я выпивал стаканчик-другой и ехал домой. Вернее, в квартирку, которую называл домом. Временное пристанище, пока Вэлери наконец не закончит учёбу и не переедет ко мне в Квебек. Каким наивным идиотом я был! Отношения на расстоянии ещё никому не удавались, отчего же я решил, что мы двое – какие-то особенные? Что у нас космическая любовь, которую не разорвать ни расстоянием, ни разницей во времени, ни очередью из соблазнительниц?
Я сдержался перед очередью из длинноногих красоток, а моя любимая девушка не удержалась от одного единственного парня. Сразу видно, чья любовь была сильнее. В конце концов, её сумел разорвать всего один человек. Порой ты можешь победить любые обстоятельства, но тебя сломает сущая мелочь. Пустяк с голым торсом и прилизанной шевелюрой.
Вэлери была первой, кого я искренне полюбил. Первой, кому я позвонил, когда меня пригласили в «Монреаль Канадиенс». Первой – и единственной – кому я рассказал о травме. За эти три месяца, что я тюфяком провалялся на диване с задранной выше головы ногой, она прилетела ко мне всего раз. В остальное время сама валялась с задранными выше головы ногами, думая о другом.
Вспомнив её напуганные, но всё такие же прекрасные голубые глаза, я не сдержался и сдавил стакан. Идиот. Припёрся из аэропорта сразу к ней… Вернее, к нам, ведь это была наша квартира, которую я оплачивал последние полтора года. Сбежал с трапа быстрее спринтера, хотя кого я обманываю… Прохромал до такси и понёсся к ней с полупустой дорожной сумкой и с полным надежды сердцем. Постучал и заулыбался как дурак, когда она распахнула дверь. Эти глаза. Скорее две голубые планеты уставились на меня в немом ужасе, а я по доброте душевной принял такую реакцию за радостный шок.
Я понял, что шок был совсем не радостным, когда заметил такой же на лице полуголого Ривза за спиной Вэлери.
Пальцы ещё сильнее сдавили стакан и со всей мочи треснули им о барную стойку. Стекло песком рассыпалось в руках. Виски смешалось с кровью, хлынувшей из маленьких порезов. Все головы в баре обернулись на звук удара, но тут же снова вернулись к своим занятиям, когда поняли – драки не будет. Всего лишь какой-то идиот разбил стакан и изрезал ладонь.
Бармен снял полотенце с плеча и укоризненно взглянул на меня из-под своих густых бровей.
– Не обязательно портить чужое имущество, если хочешь выпустить пар, приятель. – Ни капли укора в голосе. Он стал вытирать столешницу и выкидывать осколки в мусор.
– Прости. Не рассчитал силы. Я всё оплачу.
Когда-то я мог бросаться подобными фразами на каждом шагу, но теперь пора быть поосторожнее с языком.
– Девушка? – Со знанием дела спросил бармен.
– Как ты догадался?
– Половина тех, кто разбивает мои бокалы, приходит сюда из-за разбитого сердца.
– И часто такое происходит? – Хмыкнул я. Не бармены, а мудрецы стоят за стойками чикагских баров.