…Но Буря Придёт

Бессчётные столетия минули с той давней кровавой поры, но события седых времён века вождей и героев и досель прочно жили в памяти что одних, что других…

Век назад – когда завершились длившиеся целое десятилетие кровопролитные сражения и выправы Великой Распри, и опустошенные долгим раздором уделы обоих народов прекратили пылать гаром пожарищ разорённых и спаленных городов, селищ и укрепей, а сами начавшие её, как и продолжившие следом за ними следующие непримиримые правители а́рвейрнов и дейвóнов погибли в жестоких сражениях друг против друга – лишь тогда наступил долгожданный, уже невозможным казавшийся мир. Гибель грозного и безжалостного Уйра из Бранн так и не смогла даровать дейвóнам столь желанной и казавшейся близкой победы – равно как и у их измождённых противников уже не было сил продолжать ту жестокую бойню в полях их раздора.

В этот вот час на втором десятке лет шедшей войны на престол своих предков под сводами Красной Палаты воссел новый ёрл дома Скъервиров. После павшего в кровопролитной битве при Горном Камне вместе со всеми пятью сыновьями, братьями и иными прямыми наследниками Въёрна Острозубого за древний Стол Ёрлов вступил юный сын его вдовой сестры Хлиге, шестнадцатилетний Хъярульв Свейрсон, прозванный позже Тяжёлой Пятой. И при поддержке владетельных родичей и самогó Эрхи сына Гаттира, уже тогда ставшего первым среди мужей Дейнова рода и бывшего вышним над всем воинством Дейвóналáрды – нежданно для многих с зелёными венками мира на копьях новый владетель Хатхáлле прибыл к всего полгода как обрётшему власть áрвенниду Эйрэ, опытному и осмотрительному Хугу Дорхэ – Тёмному – прозванному так не за цвет волос или слабую силу очей, а за хитрый и скрытный нрав.

И вопреки многим воителям с обеих сторон, желавшим и далее продолжать затянувшееся на второе десятилетие побоище, их внемлившие наконец словам друг друга вместо голоса стали правители положили конец долгой Распре между владетельными домами, подписав и скрепив клятвами и печатями установившийся мир. А обильные жертвы во славу богов, принесённые в святилищах Вотина и Каитéамн-а-гвáйэлла их служителями, утолили гнев давно не знавших покоя небесных праотцов обоих народов.

Правда – как рассказывали правнукам памятовавшие ту пору ещё несмышлёными чадами седоволосые и беззубые теперь старики в краях Эйрэ – был один знак, что остался лишь мрачною тенью, позабытый за радостью мира.

В лето завершения долгой кровопролитной распри с народом дейвóнов сам владетельный Хуг собственноручно принёс в дар жизнедавцам мясо заколотого им лесного вепря в священный колодец у корней могучего дуба среди древнего святилища Трёх средь ардкатраха Эйрэ, и щедрой дланью следом отправил туда чашу с жертвенной кровью в обложенную деревянными брёвнами глубь – ожидая знамения. Приношение было принято богами, и чёрная бездна воды поглотила предложенный дар. Но ответный их знак, который явили они ожидавшему воли Трёх áрвенниду, заставил его насторожиться.

Несколько мгновений спустя из мрака заколыхавшегося отражения вод нежданно всплыло наверх густое пятно, растёкшееся от края до края священного колодца – словно не одну, а целых сто чаш багрового тёплого сока он выплеснул в бездну.

Áрвенниду этот знак показался дурным, и он окликнул стоявшего подле себя старого дэирви́ддэ – главного служителя святилища – указав тому протянутым перстом на узретое им в колодце зловещее знамение-ши́нью.

– Неужели опять в этот год Эйрэ ждут мор иль голод, почтеннейший? – осторожно спросил его Дорхэ.

Увидев этот встревоживший áрвеннида знак жизнедавцев, прозревавший их волю седоусый дэирви́ддэ в долгом белом одеянии нахмурился, и его иссохшее лицо избороздили точно прорезанные плугом в земле борозды глубоких морщин.

– Гаэ́йлин – это сам Пламенеющий кажет тебе, что кровь снова прольётся… – несогласно покрутив головой истолковал он правителю увиденное ими знамение, опершись на резной посох и пристально вглядываясь в темноту колодца, где колыхалось багровое свечение от медленно истаивавшего и растворявшегося на воде зловещего алого следа.

– Когда? – спустя миг сурового молчания негромко и твёрдо спросил áрвеннид, рождённый воителем и привыкший немедля и чётко оценивать все недобрые вести – не так давно ещё сам сжимавший ненасытимый алым двуручный меч-клайомх на полях многих битв, чья омертвевшая, загруднелая в камень земля вот уже долгие десять лет не знала живящих её сохи и ноги хлéбаря.

– Случится это не в твоё правление, владетельный, – успокоил его седоголовый дэирви́ддэ, вглядываясь во мрак бездонного тёмного колодца.

– Но когда же?

– Отец Клинков не дал мне познать того срока. Я зрю лишь суровое предвестие богов для тебя, áрвеннид, что и потомкам твоим, и всем детям Бури Несущего грядёт новая жатва – и будет она страшна словно вихрь из бездны морской, и…

Его пророческие слова внезапно прервало истошное карканье десятков чёрных воронов, гнездившихся в замшелых ветвях древних дубов вкруг святилища. Тёмные вестники богов вспорхнули с почерневших сучьев священной рощи дэ́ир-á-гáррана, и кружа над огромными деревьями с громким граем взмыли ввысь. Хлопанье их крыльев и зловещий вопль голосов заставили даже бывалого и видавшего всякого лиха áрвеннида вздрогнуть, шепча присказку-оберег от недоброго.

Стая воронов исчезла в вышине, кружась где-то в вечереющем небе над ардкáтрахом, точно скрываясь от взора людей в мрачной тени ворот в недра Эйле – Иного – в тайном мире, незримом для смертных, чьи врата были рядом, ощущаясь зловещим присутствием бездны. И лишь четыре как смоль чёрных долгих пера из их крыльев упали поблизости наземь, оседая сквозь сучья огромных корявых дубов. Бывший неподалёку от владетеля с почтеннейшим прорицателем одетый в бурые одеяния нижайшего чина служителей святилища мальчик-служка лет двенадцати, воспитанный тут сирота из сожжённых войною уделов Помежий, торопливо подбежал туда, хватая застрявшие в ветках смоля́ные ле́пести.

– Вот, почтеннейший… – робко протянул он старейшему павшие с неба одежды чернокрылых вестников Пламенеющего.

– Благодарение тебе, юный Ллу́гнамар. Ступай…

Старый дэирви́ддэ осторожно принял перья из рук взволнованного юного помощника и поднёс к своим подслеповатым глазам, словно пытаясь вычитать некие начертанные на сплетениях остей незримые знамения-ши́нью.

– Так когда же, почтеннейший Гве́нбранн? – переспросил его Хуг, глядя прямо в глаза взволнованному прорицателю воли богов, – когда это случится – чтобы мы были готовы встретить врага?

– Не нынче, владетель… – тот мотнул седой словно снег головой, держа перья в морщинистой длани и точно возвесив незримую тяжесть той вести-предвидения, уготованной им жизнедавцами, – не на моей и твоей жизни то станется, что предчертано… Верно, не один зим десяток мину́ет, и могучими станут дубы, что теперь спят в земле желудями, и другие воссядут за стол твоих предков… но буря придёт – и война с детьми Вотина вновь повторится однажды – так вырекли этим суровым знамением боги. Сокрушительней трижды, неистовей трижды… кровавей. И быть может та мера багряного, которая в нынешней распре меж нами пролилась, ещё покажется малой в сравнении с ней – некогда тенью грядущей из бездны…

С той страшной поры ратной жатвы миновал почти век, как был положен конец десятилетней войне между двумя народами Севера, недаром прозванной и в обоих домах их владетелей, и в ветхих свитках летописаний, и в народной молве трижды едино – Великой. Не случалось ещё в бытии ни дейвóнов, ни а́рвейрнов столь долгого и упорного кровопролития. И хотя стяги воинств обоих владетелей больше не трепетали на ветру в их уделах, и по-прежнему меж родами правящих в Винге и Аг-Слéйбхе семейств стоял нерушимый и заверенный клятвами их предшественников мир – но многие знали, сколь он на деле непрочен, и лишь на словах с тех часи́н не было звона железа и буйства огня на едва отошедших от пепелищ и порухи войны исстрадавшихся истощённых Помежьях.

Почти весь миновавший с завершения Великой Распри век продолжалась неприметная лишь ленивому глазу кровавая грызня – сосед на соседа, удел на удел. В тот час долгих Помежных Раздоров никто не объявлял войны, а продолжал втихую резать друг друга, призывая на помощь соседей с союзниками. Неприметно переходя малыми и большими ватагами через дикие малолюдные земли межи́, выжигая селища и редкие тверди владетелей, разоряя и грабя нескончаемыми набегами – лето за летом, зима за зимой, год за годом творилось убийство с насилием в этих краях. Потому как никто не забыл прежней лютости, никто не простил бывшим недругам про́литой крови и до срока ушедших из жизни сородичей… не желал то прощать, с седой древности и доселе следуя страшному обычаю кровной мести – жизнь за жизнь, смерть за смерть – род за род до последнего человека.

Казалось, с тех пор миновал целый век, и давно ушли к праотцам все те жившие, кто воочию видел кровавую усобицу двух стародавних могучих народов, кто сам держал оружие или был очевидцем той сокрушительной жатвы – а будто вчера это выдалось, не давая огню прежней ненависти истлеть и угаснуть под спудом столь давних времён. Ибо не было, верно, ни одного орна и кийна средь дейвóнов и а́рвейрнов, в котором не было бы погибших предков – чья кровь не взывала бы их потомков к отмщению – ибо кровь не прощают…

Правда иные более прозорливые мужи подмечали, что находились в избытке и те средь обоих народов, кто за алканием богатой добычи, обильных земель и сокровищ не смирился с ушедшей из рук их сражавшихся предков казалось столь близкой победой над недругом, потерянной после заключённого меж молодым Хъярульвом Тяжёлой Пятой и Хугом Тёмным мира, не принесшего ни одной из сторон долгожданных плодов – пусть часть а́рвейрнских земель и осталась с тех пор во владении ёрлов. Те, кто сами исподволь разжигали этот таившийся в сердцах гордых северян огонь прежней вражды, некогда опустошившей их земли столь долгой кровавой усобицей. Ибо трижды права поговорка, что когда после долгого затишья среди людей вырастает новое поколение не видевших прежней сокрушительной распри, то лишь хмельной вкус крови утолит у них жажду обоюдной погибельной ненависти, упоив многих из них алым соком до смерти – снова притишив её до тех пор, пока не взрастёт на земле следующее колено слепых и беспамятных.

Тот наполненный многочисленными знаками приближавшихся бедствий год выдался непростым трижды более против обычного… трижды алее от той человеческой крови, что была пролита́. Нечто недоброе творилось по помнящим прежние обиды Помежьям, точно круги по воде от упавшего камня отдаваясь незримым и грозным тревожащим эхом по всем прочим уделам обоих народов.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 2

Прошедшая трескучими морозами с малоснежьем зима и последовавшая за ней сырая весна принесли в том году запустение на незазеленевшие пастбища и поля во многих краях по восточным уделам дейвóнских владений, неминуемо предвещая грядущие голод и бедствия. Все знаки богов предрекали о том, что не быть изобилию в закромах – лишь усилив людские тревоги и страх. Скотина и женщины в доме и землепашцев, и свердсманов, и купцов, и владетелей даже во всех здешних орнах приносили уродцев и мертворождённых детей. Множились корчи, кровавые язвы и бредни с видениями. Появились провидцы и странники, бродившие между селениями и предвещавшие беды и мор, страх и гибель.

Горячее лето тем более выдалось сильно засушливым, не даруя ни капли дождя мёртвым пашням и за сырую весну почерневшим в колосьях злотворными ро́жками хлебным полям. Солнце зияло кровавым багрянцем от раздуваемой жарким поветрием с юга до самых небес горькой пыли, обрушив многочисленные пожары на селища и гарь на леса в этот бедственный край. Вслед за этим закипали и так не склонные к трезвомыслию людские сердца. Сосед лишь соседа всегда обвинял в своих бедах и напастях – и по оба бока от иссушенных жаром Помежий с союзными землями немало уже находилось роптавших и недовольных, искавших вины уж скорее в чужой злой руке, а вовсе не в суровой же воле богов и дарованной ими непогоде, или же не взирая на бедствия не умалившихся податях их же владетелей, в чьи зерновницы и схо́роны шли выращенные с тяжким трудом хлеб со скотом.

Среди дейвóнских селений день за днём лишь усиливались разносимые кем попало зловещие слухи, что это-де а́рвейрны – жившие по Помежьям что в самих землях ёрла, что за перевалами кряжей в союзных владетелю Эйрэ уделах – будто это бы их рук всё творящееся. Мол, у самих тех и во владениях áрвеннида к востоку огня полыхает немного, а здесь же они жгут те мирные селища со всем нажитым и истребляют леса с отсеянными полями.

Впрочем, и обратное утверждалось в тех слухах – что то сами дейвóны творят беззакония эти, желая напрасно возвесть всю вину на соседей. Но кто же желает искать ту колючую горькую правду, когда оправдывавшая каждого спорящего ложь много приятней и слаще?

Так это было или нет – а только где полыхает огонь распалившихся гневом и злобой сердец, там подле всегда проливается кровь…

По и так неспокойным Помежьям в тот год как грибы после ливня стали множиться и так многочисленные ватаги разбойников из числа разорившихся поселян – порой столь отчаянных и свирепых в их дезрости, что жители селищ в трепете боялись да что там ночами – и среди белого дня уж порой! – выходить за пределы домов. Там эти душегубы воровали и угоняли весь скот, там поджигали дома, сеновалы и схо́роны, там обирали до нитки и резали всех подорожных людей, не щадя даже жён и детей. Хлебопашец, купец или храбрый воитель с владетелем – все в страшных муках встречали ужасный конец от голодных и хищных убойцев. Претерпевали от них множество зла и дейвóны, и а́рвейрны, что издавна жили на тамошних землях уже под владычеством ёрлов, и на доставшихся тем после Великой Распри и присягнувших владетелям Винги уделах в обширном и богатом солеварнями и рудниками владении Нодклохслéйбха – Каменный Узел – что на дейвóнский лад звался Сте́йндо́ттурфъя́ллерне. Вклиниваясь глубоко в самое подбрюшье полуденной части Эйрэ, этот гористый край тревожил владетелей Бейлхэ тем угрожающе близким соседством ныне верных извечному недругу соплеменников и многих числом возведённых по перевалам стерквéггах их недругов.

Снаряжённые для отпора насилию люди помежных владетелей ватагу за ватагой искореняли скрывавшихся в чащах и скалах воров с душегубами, но так и не могли извести всех тревоживших эти пылавшие земли злодеев, множившихся точно болотная мошкара в сырой год и растворявшихся словно роса поутру после наглых и страшных своих беззаконий с убийствами. Даже присланные ёрлом в подмогу владетелям края загоны воителей были бессильны вернуть прежний твёрдый порядок.

Кое-кто из старейшин и свердсманов многих помежных селений порой уже смело кидал свои дерзкие речи, что-де лапа владетеля Бейлхэ во всём неспокое здесь чуется. Не иначе это соседи из-за межи вновь тревожат дейвóнские земли ночными набегами, так же умело скрываясь за взгорьями в Эйрэ в недосягаемости от преследователей – как прежде бывало в разгар полыхавших Помежных Раздоров. Не иначе сам áрвеннид поощряет такие злодейства, не в силах в открытую взнять свои слабые ратные силы против воинства Дейвóналáрды. И следом за словом в своих частых писаных грамотах жалоб уже требовали от ёрла не мешкать за нынче пустыми речами, дав право голоса их мечам и секирам.

Однако арвеннид Эйрэ ответствовал на лившиеся ему обильные упрёки соседей, что тем больше и сами его присягавшие люди и данники больше страдают от чинимых бед и злодейств. Прежде спокойно дорожничавшие обозами по большакам и купцы, и умельцы-ремесленники сейчас не могут проехать без опасения за свою уже жизнь, а не за скарб и кошель, кой нажить можно снова – а вот новую голову к шее не сможешь приставить никак, не вернёшь из мглы мёртвых. И так столь немало неправедных притеснений от ёрла претерпевают его подданные в землях властителя Винги – и обильные подати за дороги с ночлегом в постоялых дворах, и поборы любого немирного к ним землевладетеля, чьи края, большаки и мосты они минают по пути в ходагейрд и иные их тверди. Мало того ли, что сами встревоженные жители здешних дейвóнских и ве́ршимых ёрловыми хондмáктэ а́рвейрнских селищ и городищ не дают им ночлега и гонят тех прочь как чураемых язвоношей, порой избивая и отнимая все деньги с товаром, калеча и убивая без всякой вины? Так нынче и видно того уже мало узрить благородному Къёхвару! Разве прежде кто видывал, чтобы всех, кто не Всеотца почитает, обложили податями и унижениями, побивая порой за один лишь их вид. В чём винах его подданных – разве что есть они тех потомки, с кем их гонителей предки век назад вновь сошлись в кровавейшем из раздоров? И что творится сейчас по восточным уделам дейвóнов, когда разбойничавшие там неведомые злодеи не пропускают без крови ни одного переката и конника, а порою и сами заходят с ночными набегами прямо в союзные земли и даже до самых лежащих за ними к восходу владений áрвеннида – вырезая там спящие мирные селища вплоть до старух и детей?

Но дейвóнский владетель, к кому старый хозяин Высокого Кресла отослал не одно уж послание с жалобами, прося прочной защиты его людей и единоверцев в Дейвóнала́рде от притеснений и расправы не по суду – сам он словно был глух, в ответах твердя лишь, что не может унять столько дерзких умов, кои в нынешний час всполошились в Помежьях среди здешних жителей, и досель до́бро помнивших кровь и все прежние зло и обиды Великой Распри и долгих Помежных Раздоров. И мол, пусть сам арвеннид хорошенько поищет злодеев меж собственных данников, фе́йнагов и их слуг. Не оттого ли он – ёрл всей Дейвоналарды – и не способен вдруг отыскать ту злодейскую нáволочь – когда те без боязни надёжно скрываются в Эйрэ?

Тогда как владетельные мужи дейвóнов и а́рвейрнов через конных гонцов и скорокрылых вестовых голубей менялись увешанными воском печатей обидливыми грамотами многочисленных посланий друг другу, в тот час долго терпящий бедство с насилием люд – землепашцы, ремесленники, купцы и небогатые свердсманы – со страхом опять вспоминал времена тех последних лет жизни владетеля Хъярульва больше двадцати зим назад. Тогда в час межвластия подобное уже творилось в этих неспокойных краях, как и в загоревшихся восстаниями закатных и южных уделах и охваченном смутою севере – когда прежде жёсткая длань Тяжёлой Пяты ослабла перед его затяжною кончиной от почечной хвори, и тамошние владетели почуяли вольность, насмерть сцепившись друг с другом в ещё жарче вспыхнувших Помежных Раздорах.

Но сейчас-то воссевший за Стол Ёрлов Къёхвар казалось бы прочно удерживал власть, и мир с могущественным соседом как прежде был в силе. Вот только в последние годы тревога и страх вновь объяли все земли восхода Дейвóнала́рды, и без того расшатывая нарушенный хрупкий покой в землях орнов могучих хранителей здешних земель домов Ёрвар, Фрекир и иных их союзников. И жар лившейся в то лето крови был горячее обильно пылавших в помежных краях тех пожаров в лесах и селениях.

А где падает прóлитой кровь – там неслышно для смертных звучит тихо грозная поступь Матери Костей, чьи пустые глазницы зрят слепо во мрак бездонных ям Ормхал, где в предвкушении обильной добычи великий змей Хвёгг вековечно свивается в страшные кольца, содрогая весь мир шевелением исполинского тела, точащего ледяными чешуями гниющие трупы бессчётно ушедших холодной тропой в свет далёкий от жизни…

И вот в самом конце того в край неспокойного лета старый áрвеннид Дэйгрэ Медвежья Рубаха был вынужден отправить ко двору владетельного Къёхвара посланников из ближайшей родни, чтобы на месте решить все те накопившиеся и требовавшие решения миром непростые дела меж двумя владетельными домами и их подданными, что давно омрачали правление кийна потомков великого Бейлхэ и властвовавших вот уже три века над домами дейвóнов могущественных Скъервиров.

Прежде во все посольства ко Столу Ёрлов вот уже не один десяток лет ездил старый и проницательный Сегда Лисий Хвост из западного дома Конналов – хранителей союзных земель и Помежий. Троюродный брат владетеля Дэйгрэ, сын его тётки Ольвейн Кривой – опытный и умелый в речах, когда нужно бывший и мягко-угодливым, и столь же непреклонным и твёрдым – не раз сохранил он тот мир меж далёким дейвонским ходагéйрдом и ардкатрахом у горы. Но годы не были милостивы к старику, да и здоровье у родича Дэйгрэ надломилось. Минувшей зимой он попал на охоте в ненастную снежную бурю, и едва живой был отыскан замёрзшим средь горных чащоб в своих землях, когда отчаявшиеся сыновья и их слуги прочесали леса в его поисках. С той поры старый Сегда – прежде крепкий и статный – с трудом держась на ногах еле вставал с печной лежанки, иссохший и исхудавший как будто костяк, потерявший все зубы во рту с заплетавшимся на словах непослушным уже языком.

И посему старый владетель не желая измучить их родича тяжкой дорогой в далёкую Вингу, а тем больше трудом вести утомительные посольские дела при Высоком Чертоге – отнюдь не простые и мирные, как гряло им на этот раз – вместо него решил отправить собственного племянника Уи́ннаха Тарб-ар-Áисэ – Бычью Ногу. Пусть духом тот вышел скорее воитель, нежели посланец, но умел излагать складно и уверенно. И как считал старый áрвеннид, был способен уговорить обычно твёрдого и непроницаемо скрытного Къёхвара уладить все давние споры и разногласия, так остро вознявшиеся между державами а́рвейрнов и дейвóнов в последние столь неспокойные годы.

Сам старый Сегда не раз отговаривал Дэйгрэ от этой затеи, упрашивая погодить ещё, пока он не обретёт вновь здоровье и прежние силы – если даруют то боги ему, на жертвы которым хворающий Сьóннах-á-балл не поскупился – чтобы вернуться к делам посла арвеннида перед дейвонским владетелем. Лисий Хвост полагал, что не по плечам Тарб-ар-Áисэ такая задача, какая стояла теперь – непростая трёхкратно. Слишком уж был тот неопытен, что для посла перед лицом такого непростого и своенравного правителя как Къёхвар было совсем неразумно. Слишком был молод, не ведая при Хатхáлле никого из близких к Столу Ёрлов влиятельных мужей, чьё рассудительное мудрое слово могло бы способствовать им в деле мира с дейвонским владетелем и его домом. Слишком горяч, чтобы быть хладнокровным и дважды прозрящим вперёд.

Но жаркие летние дни и скоротечные роковые события на искровавленных землях Помежий и союзных владетелю Эйрэ земель неумолимо бежали одно за другим, всё копясь и копясь точно мутные воды в закрытом запрудой ручье в час обильного ливня. А сам áрвеннид ждать не мог долго – да и не желал лишь затягивать время, решив уладить разгоравшееся пламя раздора немедля. Успокоив старого друга тем, что Уи́ннаха он отправит в Дейвóналáрду не одного, а с целым посольством из лучших людей среди близких к роду Бейлхэ фе́йнагов и прочих знатных людей – мудрых и осмотрительных, мужей учёных и толковых в речах и законах, чтобы сообща вести столь непростые переговоры с ёрлом, как повелел им исполнить владетель – и так он и сделал.

Перед самым отъездом посольства в далёкую Вингу старый Сегда долго толковал один-на-один с прибывшим к нему в чертог Уи́ннахом, рассказывая тому о всяческих чтимых у дейвóнов обычаях и писаных законах, о творившихся при Столе Ёрлов и среди родни нынешнего правителя Дейвóналáрды делах – и тем больше о нём самом. А закончив советы и наущения со вздохом добавил, невнятно бормоча непослушными впалыми губами над беззубым ртом, что и сам он, бывалый и острый умом Лисий Хвост, в последние годы перестал понимать правившего западными соседями внука упокойного Хъярульва, не в силах подчас предугадать, что же на уме у Къёхвара из Скъервиров, хозяина Высокого Чертога.

– Словно не дела Дейвóналáрды и её слава милее ему, а лишь благо единокровных ему Скъервиров – будто они единственные и есть весь огромный народ дейвóнов. Запомни это, Уи́ннах… С виду ёрл милостив и в обхождении прям, но на уме сам себе есть – лишь с орном своим он толкует, и ничьих больше советов не принимает. Къёхвар – Скъервир из Скъервиров… – сказал он на прощание племяннику áрвеннида, желая удачи тому в непростом деле переговоров с чужим правителем.

На другой день посольство áрвеннида отправилось в путь, покинув пределы Аг-Слéйбхе и направившись к Воротному перевалу. А немощный Сегда стиснув впалые губы от терзавшей его иссохшую грудь острой боли с трудом подобрался к проёму растворённой настежь резной оконицы, выходившей на подзакатную сторону чертога-тéаха. Сьóннах-á-балл пристально, неотрывно высматривал что-то в темневшей предутренним мраком черте небокрая, уходившего вдаль за проезжую седловину Глвидд-ог-слейббóтха в сторону Дейвóналáрды, хрупкий мир с которой он так упорно и долго хранил в эти непростые кровавые годы для потомков великого Бейлхэ и их народа.

Там его и отыскал к полудню явившийся с обеденной трапезой для хозяина служка – осевшего на оконный косяк и всё так же упорно взиравшего в подёрнутую маревом зноя закатную даль – уже мёртвым…