Анестезия

«Те самые чудовища из бреда?» – подумала Вера, чувствуя как холодеют ее пальцы.

И тут в ее ухо ворвался живой и потому приятный голос:

– Вера?

– Иннокентий потерял в реанимации очки, – на одном дыхании произнесла анестезиолог.

– О нет! Только не дай этому вырваться наружу! – звонок оборвался.

Вера вложила руку в ладонь Иннокентия и почувствовала, как психиатр крепко стиснул ее запястье.

– Единственный способ избежать проблем – постоянно напоминать мне о том, что я человек, – произнес коллега. – Дар заработает в обратном направлении, а ты уж постарайся удерживать нас в гипнозе как можно дольше.

– Но как? – выдохнула Вера.

– Заставляй меня вспоминать. Что-нибудь о клиентах, работе, больнице. Если тебе не удастся, по стационару разбегутся все те чудовища, которых я годами забирал у других. Это место поглотит шизофренический бред и без стражей мы вряд ли выберемся наружу.

Вера перевела дыхание.

– Ты же хотела знать какого они на самом деле цвета, – прошипел психиатр. – Сейчас смотри мне в глаза, Вера!

Хранительнице показалось, что ее сердце пропустило удар, когда психиатр взглянул на нее. Глаза без очков у него были карие. Следом Вере показалось, что ее подхватило невероятной силой течением и повлекло в неизвестную ей реальность. Так уже было когда-то, когда психиатр залез ей в голову. Теперь Вера знала, что он способен заставить свой талант работать в обратном направлении.

Часть 6

Вдруг стало светло. Вера увидела себя в старом переулке.

– Скажите, за что вы злитесь на меня, Лиля? – донеслось из переулка. – Я всегда старался для вас.

– Гриша, вы растратили наше имущество, и практики у вас больше нету, – ответил мелодичный голос. – Я не могу жить так.

Действующих лиц Вера не видела, они были за стеной дома, где-то там, глубоко в воспоминаниях, но чувствовала, что все самое важное должно было произойти в том месте, где она стояла.

– Это чей-то злой умысел, Лиля, меня подставили! Я обязательно разберусь. Мне нужно, чтобы вы были рядом. Я… люблю вас.

– Гриша, вы же говорили, что у вас все друзья, – прозвучало насмешливо. – И плохих людей вы себе в спутники не выбираете.

– Значит, это не так.

– И как вы думаете, кто бы это мог быть?

– Не знаю, Лиля, но обязательно это выясню. Я верну свое честное имя, чтобы доказать вам… – дальнейшего Вера не слышала.

Хлопнула входная дверь, и из подъезда показался мужчина в длинном черном пальто старинного кроя. Он поднял воротник, защищаясь от дождя, и шагнул на улицу. Вера узнала Иннокентия и с удивлением поняла, что слышала его настоящее имя. В действительности его звали Григорием.

За нынешним хранителем из глубины двора двинулись несколько серых теней. Произошел короткий разговор, которого Вера толком не расслышала. То, что это уличные грабители она поняла, когда тени набросились на доктора. Вера выдохнула. Он умер так? Слишком просто для того, кто сошел от горя с ума.

Доктор пришел в себя на квартире у Лили. Выглядел он неважно – весь в кровопотеках, перевязана рука, нога в гипсе.

– Я вас спасла, – прошептала Лиля, склоняясь к изголовью кровати. – Хоть вы и поставили меня в неприятное положение своим банкротством.

Лиля была высокая худая и очень красивая блондинка. Русые волнистые волосы были уложены в аккуратную прическу, одета она была скромно. Вера содрогнулась оттого, что с Лилей они были очень походили друг на друга внешне.

Лиля схватила с прикроватного столика шприц и поднесла его к руке мужа.

– Заходил ваш друг профессор, – проговорила она. – И сказал, как мне о вас позаботиться.

Доктор попытался отодвинуться.

– Лилечка, мне надо в клинику. Вы не умеете делать инъекции и ни к чему вам такая морока.

– На что? – холодно сверкнули голубые глаза. – Я сама могу позаботиться о своем муже, и я рада, что нам пока помогают ваши друзья. Доверьтесь мне, ваш профессор дал мне это.

Лиля продемонстрировала шприц.

– Что это?

– Морфий, – ни одна мышца на хорошеньком личике Лили не дрогнула.

– Нет.

– У вас сломаны кости, – возразила Лиля. – Это облегчит боль.

Она довольно умело ввела вещество, и доктор на какое-то время выключился.

Он долго не приходил в себя. Кто-то что-то говорил в другой комнате. Временами спорил. "Иногда мне кажется, что ты настоящее чудовище, Лилечка", – долетало до него. Одни дни сменялись другими, наконец, за окном начал падать снег, а нога перестала болеть.

Он помнил, как выпрямился у треснувшего с одного угла зеркала. Скелет. Синие тени под глазами. Сухие растрескавшиеся губы. Он закатал рукав и тогда не испугался. Обе руки в следах от инъекций. Проклятый морфий. Лиля ничего не понимает в лечении! Она переусердствовала…

Он сделал шаг и повалился на пол. Нога срослась, да как-то не так. Если бы его лечили друзья, то никогда не допустили бы такого.

На звук вбежала Лиля и всплеснула руками.

– Как тебя угораздило? – причитала она, помогая мужу лечь обратно в постель. – Гриша, от вас только одни проблемы!

Вскоре она вернулась с очередным наполненным шприцем и села на постель.

– Не надо! – произнес больной, удерживая ее руку. – Морфий убивает. Прошу вас, больше не надо его колоть!

Лиля нахмурилась.

– Но так сказал ваш профессор.

– Который? – ему в голову уже давно закрались подозрения, но раньше, до того как попал на квартиру к жене, он не решался их озвучить.

– Какая разница? Дайте мне вылечить вас! – Лиля снова потянулась к руке.

Он не успел ничего возразить. В дверь постучали. Раздались смутно знакомые голоса. Лиля вскочила с кровати, и скорее чем обессиленный доктор сумел среагировать, выбежала из комнаты. Прогремел ключ в замке. Для чего она его запирала?

Издалека доносились голоса друзей. Доктор не мог их сейчас четко вспомнить. Но это были его коллеги, во главе с тем самым профессором, на которого ссылалась Лиля. Речь шла о нем. Поначалу он обрадовался тому, что все недоразумения решились. Но разговор в глубине квартиры принимал все более странный оборот. Лиля отнекивалась, заявляя, будто ничего уже довольно давно не слышала о муже. Она заявила, что та комната, в которой спал Григорий, была кладовой и заперта.

Он выпрямился перед дверью. Страшные мысли медленно оформлялись в расстроенном наркотиком сознании. Хлопнула входная дверь. Друзья уходили. Он упустил свой шанс остаться в живых. А хотел ли он дальше существовать, когда с ним вот так без жалости расправилось самое дорогое существо?

Какое-то время Григорий еще приходил в себя, пока страх смерти почти полностью не завладел им. Доктор рванулся к единственному маленькому окну, что было в его комнате, и сорвал занавеску. Окно смотрело в стену. Ручка была снята. Снаружи доносились голоса друзей. Они удалялись по переулку.

Григорий ударил в окно, предварительно обмотав предплечье занавеской. Так его и застала Лиля. Стекло посыпалось градом. Жена набросилась сзади и повисла на спине. За время болезни доктор так ослабел, что хрупкая девушка была для него уже внушительной ношей, и повалился назад.

– Сбежать задумал? – Лиля вцепилась ему в волосы, которые уже порядком успели отрасти.

Григорий отпихнул ее, но не посмел сделать большего, хоть в голове у него уже и прояснились истинные намерения жены. Он не смог бы ударить столь дорогое, столь любимое существо, женщину, которой посвятил последние шесть лет своей жизни, пусть даже и она…

Глаза Лили горели злобой.

– К друзьям захотел, да? – с этими словами жена снова бросилась на него.

На сей раз она сорвала рубашку, и Григорий с удивлением уставился на свое худое тело. Торчали ребра. Так вот почему он так ослаб! Лиля морит его голодом. Тем временем она швырнула одежду в окно.

– Голый пойдешь? По январскому морозу? – все с той же злобой выдохнула жена. – Я позову их к тебе, как только вылечишься. Ах, ты настоящее несчастье!

Лиля смотрела на предплечье мужа, на котором алела кровавая полоса – порезался, когда бил стекло. Девушка обмотала его собственным фартуком, сорвав его с себя.

– Не так, – отчего-то поправил Григорий.

Ему были приятны даже такие прикосновения жены. Она отступила, прочитав это в его глазах, затем встала и подошла к двери. Лиля пару мгновений стояла, не решаясь взяться за ручку. Ее, должно быть, терзало раскаяние.

– Ты… сумасшедший, Гриша, – сорвалось с ее губ. – Если бы ты не был таким хорошим, если бы не твои советчики…

– Ты хочешь убить меня? – спросил доктор.

Лиля резко выдохнула. Губы ее дрогнули, а щеки побледнели.

– Все потому, что ты погубишь нас! – с этими словами она выскочила за дверь.

Снова загремел ключ.

Григорий вернулся в кровать. В голове было пусто. Из треснувшего окна нещадно тянуло холодом. Он надеялся, что заболеет пневмонией и погибнет до того, как его начнет мучить морфинизм.

Вечером в комнате появился незнакомый мужчина. Он приподнял доктора за грудки и швырнул на пол, Григорий заскрипел зубами, он был так слаб, что не мог дать отпор обидчику. Повязка на предплечье потяжелела от крови.

– Чертов морфинист! – у мужчины был приятный бас, от него пахло дорогим одеколоном и сигарами.

Доктор его точно уже где-то видел, но не мог вспомнить, где.

– Он обижал тебя, Лили?

Лиля стояла в дверях. Из квартиры в темную коморку падал яркий свет. Ее силуэт казался Григорию вырезанным из черной бумаги. Девушка покачала головой.

– Нет, он только отказывается принимать морфий.

– Каков хитрец!

Доктор собрал последние силы, поднялся и попробовал ударить мужчину в живот. Но это не вышло. Григорий снова оказался на полу. Потом противник избил его ногами, без жалости, не опасаясь нанести вред, причинить боль… пока Лиля не закричала:

– Хватит! Не надо только убийства!

– А ты разве не это задумала, Лилечка?

Дальнейшего разговора он не помнил. Только распоряжение мужчины: "Ну раз не хочет морфия, не давай ему". Ярко вспыхнуло воспоминание. В театре, вот где доктор видел этого бугая! Это был холеный и явно знавший себе цену мужчина. Он восхищался тем, как играла Лиля, и подошел сказать об этом ей самой и ее мужу.

– А это мой супруг, – сказала жена, с нежностью обхватив ладонь Григория. – Он доктор. Работает акушером. У него своя практика. Мне приятно думать, что каждый день он помогает женщинам в самом важном их труде…

Григорий смотрел вслед странному господину тогда, припоминая, что про него ходили крайне неприятные слухи. Это было словно в другой жизни, а сейчас…

Вскоре началась ломка. Обостренный слух доносил до врача то, что творилось в соседней комнате. Лиля и этот господин, безусловно, были любовниками. На фоне физических страданий и душевной боли, что Григорий испытывал, рассудок его начал мутиться. Пережив неделю мучений, его ум, наконец, сдался животным порывам.

Вскоре доктор уже скребся в дверь, умоляя Лилю дать ему морфия. Спустя полдня уговоров она показалась на пороге и с отвращением посмотрела на тело, простертое на полу.

– Гриша, ты мне противен, – вдруг произнесла жена, но все же ввела дозу.

Так доктор продержался до тепла. Эти двое издевались над ним, отыгрываясь, должно быть, за решение уничтожить человека, никому в жизни не сделавшего зла. Лиля заставляла его целовать себе туфли и ползать в ногах за морфий, а ее сожитель время от времени избивал пленника. Они сводили доктора с ума, но тот уже не понимал этого. Зависимость от наркотика нарастала. И вот однажды Лиля передозировала средство. Доктор довольно долго провалялся без памяти и очнулся в луже рвоты.

Он поднялся, ощущая жажду и дернул за ручку. Дверь была не заперта, ни комнаты, ни входная. В квартире никого не было, и Григорий убежал, но на улице с ним стали твориться странные вещи. Реальность мешалась с бредом. Временами ему казалось, что он все еще уважаемый врач и идет из клиники домой к любимой жене. А потом Григорий вспоминал, что потерял ее. Он бросался на прохожих с вопросом, где его Лилечка. Его схватили.

Последнее из того дня, что доктор отчетливо помнил, это то как ехал в экипаже с Лилей и впервые за долгое время вдыхал не застоявшийся воздух собственной тюрьмы, а свежий ветер. Она везла его на кладбище – Григорий знал точно, но даже так он все еще не мог разозлиться на нее. Об этом он и сказал Лиле. Ее губы дрогнули, она отвернулась.

Потом он оказался за городом и с удивлением обнаружил, что его доставили в клинику. Сознание прояснялось, и доктор услышал, как все представила Лиля. Разорившись, ее муж бросил все и уехал к двоюродной сестре, которая жила у него в Казани. В действительности, Григорий не видел родственницу с десяти лет. Лиля сообщила, что там на работе он пристрастился к морфию. Она, как верная жена, вернулась за ним, но нашла почти обезумившим от наркотика.

После этого Григорий остался в приюте для душевнобольных. Какое-то время он вел себя тихо, снося те процедуры, что предписывала официальная медицина. Но вот услышал, что Лиля решила развестись. Она казалась ему одновременно и ангелом, и исчадием ада. Внешне спокойно приняв новости, он той же ночью придумал, как уйти из жизни. Вспоров себе вены, лег спать, и сознание стало кристально чистым впервые за все одиннадцать месяцев пристрастия к морфину.

Он искренне проклял себя за добродушие и слепоту, что вместе сыграли с ним такую жестокую шутку. Он верил женщине, которая погубила его. И даже умирая, он все еще любил ее.

– Вера! Очнитесь, Верочка! – ворвалось в сознание.

Кто-то тряс хранительницу за плечи. Вера все еще мучительно переживала то, что видела, но мир перед ее глазами уже становился нормальным. Прошлое отлепляло от нее свою паутину, скрываясь за гранью бытия.

Вера шумно вдохнула и разглядела перед собой патологоанатома. Потом она перевела взгляд на психиатра. Тот лежал на полу, очки на нем.

– На силу отыскал их, – пояснил Михаил Петрович. – Насколько я знаю, другой пары не было и нет. Хорошо, что вы все-таки сумели удержать его безумие под контролем!

Хранительница вырвалась и выскочила из палаты. Вера остановилась в туалете перед раковиной.

Ломка была такой реальной, словно Вера ощущала ее сама. Кто в здравом уме станет так издеваться над живым человеком? Она склонилась над раковиной, пустила холодную воду и с яростью несколько раз плеснула ей себе в лицо. "Интересно, насколько страшна ее собственная история?" – подумала Вера, растирая щеки.

Михаил Петрович не спешил узнать как у нее дела, и хранительница испугалась, что с Иннокентием что-то не то. Вера вернулась обратно и увидела, что психиатр свернулся на полу, притянув руками ноги к груди. Иннокентий выглядел так словно переживал приступ сильной боли.

Патологоанатом сидел рядом.

– Что вы там видели, Вера? – заговорил Михаил Петрович.

– Лилю… – Вера поперхнулась. – Его жену…

– Это очень плохо, Верочка, – нахмурился патологоанатом. – Теперь мы Иннокентия надолго потеряем.

Вера отпрянула и нечаянно задела ногой свободную кушетку. Мебель громко сдвинулась с места.

– Он не покинет нас в физическом смысле, – взглянул на нее профессор. – Иннокентий очень тяжело переживает столкновение со своим прошлым. Вы, быть может, слышали, что его сюда приняла прошлая Вера? Она превратила его душевную боль в физическую. Потому, что ее проще заглушить. Именно это с ним сейчас и творится!

– Черт! – Вера прижала руку ко рту.

– Насколько я понял, вас заинтриговали его тайны, – сказал профессор. – В некоторых вещах любопытство, ей богу, ни к чему! Теперь понадобится много обезболивающего и, пожалуй, снотворное.

Вера рванулась было, но патологоанатом остановил ее жестом.

– Лекарства я введу сам. Подготовьте свободную койку.

Михаил Петрович и Вера уложили психиатра в одиночной палате для инфекционных больных. Тем временем на шум сбежались проснувшиеся медсестры.

Путешествие в память Иннокентия заняло не больше пятнадцати минут. Хранители просто смотрели в глаза друг другу все то время пока патологоанатом добежал до реанимации и отыскал очки. Все прочие все это время спали.

Михаил Петрович и сейчас приказал им идти по кроватям. Патологоанатом уложил Иннокентия, Вера тем временем принесла все необходимое для лечения, засучила психиатру рукав и ужаснулась. Предплечье было изрезано шрамами, она попробовала другую руку – то же самое. Вены ему похоже зашили.

Михаил Петрович взглянул на Веру с осуждением. Словно она и сама должна была понимать. Вера перевела дыхание, стараясь совладать со стучавшим в висках пульсом.

Патологоанатом тем временем стянул с ноги больного ботинок, снял носок, обработал кожу и с легкостью установил катетер в вену ступни. Вскоре Иннокентий уже получил лекарство, его поза стала более расслабленной. Через пять минут его пульс уже не частил.

Михаил Петрович строго взглянул на Веру.

– Оставайся с ним. А я в обход, – сказал он хранительнице. – Больница ведь теперь осталась на произвол судьбы.

Вера кивнула. Она чувствовала себя нашкодившей девчонкой. Всем было очевидно ее противостояние с психиатром, происходившее из безотчетной симпатии. Уютный больничный мирок хранителей десятилетиями вращался по незыблемым правилам, защищавшим их всех от боли воспоминаний и жестокости жизни. "Но ведь если не рисковать, ничего не изменится", – могла бы сказать Вера, но знала, что ей ответят: некоторым перемены не нужны.

Хранительница сходила в ординаторскую за стулом и уселась на свой личный пост около психиатра. В любой момент ее внимания мог потребовать кто-то из пациентов отделения, и Вера мучительно вглядывалась в лицо Иннокентия, как ей понять, когда ему хоть немного полегчает, и можно будет отойти, не рискуя его благополучием? И что делать, если станет хуже?

Этот вопрос Вера решила задать Михаилу Петровичу, но побоявшись отвлекать патологоанатома от чего-то важного, открыла мессенджер, чтобы и набрала сообщение там.

"Если станет хуже, что ввести?" – отправила Вера и только тут обратила внимание на то, что у профессора и ее предшественницы была длинная переписка.

Вера мотнула назад. В глаза ей бросилось имя "Иннокентий".

"Когда я уйду, больница останется на тебя, профессор", – писала предшественница: – "Неопытная душа не управится со всей той болью, с которой мы ежедневно имеем дело. И я говорю не только о пациентах. Ты будешь ей опорой, я уверена в этом. Поэтому я должна именно тебе передать дела".

Сообщение было датировано 3 июня 2015 3:00. Это в тот день ведь прошлая глава хранителей, видимо, ушла. Вера принялась читать дальше. Как бы то ни было, это были те инструкции, которые должна была бы получить она сама, не случись все так странно.

"Первое и главное, про что я должна рассказать тебе, это Иннокентий", – продолжала прошлая Вера: – "История того как он здесь появился, даст тебе многие ответы на вопрос, как с ним дальше быть".

Далее следовал аудиофайл. Вера вернулась в ординаторскую и разыскала там наушники, которые один из докторов подсоединял к компьютеру, чтобы слушать музыку, когда заполнял дневники.

С замиранием сердца девушка щелкнула по файлу, и с ней ровным убаюкивающим голосом заговорила прошлая Вера. Была ли это особая магия, или просто талант прошлой главы хранителей – девушка не поняла, но она и отметить не успела, как ее мягкими лапами обнял сон. Вера провалилась в события более чем столетней давности.

Все было коричнево-желтым словно на потемневшей от времени фотографии. Вера видела свою предшественницу. Одета она была сестрой милосердия. Прошлая Вера действительно была довольно крепкой немолодой дамой. Темный с проседью локон падал из-под головного убора ей на лоб.

Вера стояла в воротах больницы. Еще и в помине не было новых корпусов, а самый старый из них, построенный в начале позапрошлого века, выглядел рабочим и обжитым. Перед больницей пестрело поле, пресеченное исхоженной дорогой.

Рядом с Верой стоял сухонький пожилой мужчина в белом халате, в его позе чувствовалось напряжение. Он сложил руки на груди и нервно теребил пальцами рукав халата на локтевом сгибе. Оба хранителя вглядывались вдаль.

– Пойдемте, Вера Павловна, – наконец сказал профессор. – Если вы, в самом деле, дождетесь тут чудовища, никому от этого не будет хорошо. Стражи велели вас предупредить.

Вера ответила взглядом, полным собственного достоинства и уверенности. Мужчина тяжело вздохнул.

– Сдается мне, вы знали еще до того как я отправился сообщить вам.

Вера кивнула.

– Чего вы добиваетесь? – всплеснул руками хранитель.

Вера лишь улыбнулась и не сочла нужным отвечать. Тогда мужчина с досадой развернулся.

– А вы что же, побежите, профессор, не попытавшись защитить место, которое подарило вам успокоение и кров? – насмешливо произнесла она. – Учтите только, что если мы его не защитим прямо сейчас, то бежать нам будет некуда!

Профессор развернулся. Ярко сверкнули стекла очков.

– Вы слишком большого мнения о себе, Вера…

– Я просто умею доверять своему сердцу.

– Что у вас в руке?

Вера снова загадочно улыбнулась.

– Это аномалия, которую не смогли остановить лучше из лучших, – сдавленно произнес он, глядя хранительнице в глаза. – Я боюсь представить, какой силы зло сосредоточено в этом существе.

– Это врач, – произнесла Вера, все так же напряженно глядя вперед.

– Ну и что? – всплеснул руками профессор. – Погодите, откуда вы знаете?

– Поговорила с привратником, – прежним менторским тоном сказала Вера.

– Зачем? – вздернул брови собеседник.

– Просто я, Михаил Петрович, решила, что раз целая орава таких искусных стражей ничего не может поделать с одной-единственной душой, значит, они в чем-то ошибаются, верно?

– Боже мой, Верочка, не хотите же вы сказать… – побледнел профессор.

На этом хранительница обернулась к нему.

– Именно это и хочу. Он уничтожил лишь тех, кто на него напал. Он защищался. Всех, кто хотел уйти, он отпустил невредимыми. Он здесь не затем чтобы приносить горе и боль, как другие. Но чем больше ему стараются навредить, тем сильнее он становится, так?

– Это же ужасно! – вновь взмахнул руками хранитель.

– Неверно! – прищурилась Вера. – Мы можем и дальше смотреть, как он бродит по Москве и до чертиков пугает бессмертных, можем дождаться, пока он превратится во что-то поистине могущественное. Или же можем попробовать другую тактику…

– Кто-нибудь найдет способ уничтожить это!

– И сколькие пострадают, пока вы будете его искать? – хмыкнула Вера. – Я предпочитаю довериться своему женскому сердцу, которое вы считаете беспечным. Пусть высшие силы рассудят нас.

Горизонт потемнел, и Вера шагнула за ограду.

– Вера! – крикнул ей вслед хранитель, но так и не решился ступить на улицу.

Та обернулась через плечо.

– Оставайтесь внутри, Михаил Петрович, если, как и сейчас вы не отважитесь на него нападать, вас он не тронет! – ее голос звучал насмешливо.

Вера уверенно пошла вперед и вскоре ее крепко сбитая фигура исчезла за порывами дождя и ветра. Надвигался ураган, каких в Москве отродясь не видели. Деревья клонило в земле, а в завываниях ветра слышались проклятия. Профессор крепко ухватился на прутья ограды, но так и не решился уйти с улицы.

– Ну и чертовщина! – сказал он сам себе, придерживая очки.

Наконец стало так темно, словно случилось затмение. Послышался треск, и профессор обернулся. Он был окружен черными тенями, которые явились за ним, должно быть, из преисподней. Странные демонические очертания переминались с ноги на ногу – становилось ясно отчего лучших из стражей бросили на то, чтобы покончить с этой аномалией. Выглядела она жутко.

– Что же ты, господи Иисусе, такое? – обратился хранитель к темноте, но тут, словно в ответ ему, клочья тумана разорвал ясный солнечный луч.

Удушливый дым оседал, и становилось ясно, что в воротах больницы стояла Вера. Профессор сорвался со своего места и бросился к коллеге. Добежав до нее, он отпрянул.

Вера прижимала к своей груди щуплого молодого человека, по виду еще юношу. Черные как смоль волосы торчали во все стороны. Вера нежно гладила его по голове. Рукава за спиной странного гостя были стянуты ремнями. Смирительная рубашка?

– Не надо тебе ее видеть, – проговорила Вера. – Это уничтожит в тебе то, что осталось человеческого. А пока небеса еще заступаются за тебя. Видишь, вот ты меня послушался и кошмар пропал. Не открывай глаз, пока я не скажу. В темноте, конечно, страшно, но я тебе скоро помогу.

Вера решительно протянула руку, словно знала, что профессор по-прежнему стоял рядом.

– Очки! – сказала она тоном, не терпевшим возражений.

– Но, – отступил хранитель. – Вы же сделаете меня слепцом, Вера Павловна! Они показывают истину! Как я узнаю, кому мне помогать, а кому нет?

– Ты и так слепец! – рявкнула Вера.

Трудно было до этого предполагать, что в голосе этой женщины могло быть сосредоточенно так много власти.