Два колдующих дитя

– Я запомню ваши слова, король, – Элла усмехнулась. – Скажите мне вот что: неужели не нашлось принцессы более… подходящей?

Элла видела, как терпению короля приходит конец. Он расцепил руки, что держал за спиной, и нервно пошевелил пальцами, сжав челюсть.

– У вас достаточно дахманов на покупку алмазов, тем более, что отец делает долине хорошую скидку. – Элла все больше давила на Мали, оставаясь при этом внешне спокойной. – Так зачем вам еще и пятнадцатилетняя Ювэр?

Мали улыбнулся шире, словно хотел, чтобы его кожа треснула, шаль под порывом ветра слетела с головы и болталась на шее.

– Для такой юной принцессы вы очень умны.

– Я много читаю. – ответила Элла и остановилась. Стражники замерли, как и король Тхамара. – Я наследница этих земель, и мне положено знать о всех островах, с которыми мы ведем торговлю.

– И все же вам известно не все. – ответил Мали. – Когда вы будете навещать свою сестру в долине, у нас будет больше времени для разговоров.

Он взмахнул рукой и один из стражников подошел ближе.

– А пока, если вы не устали, не могли бы вы показать моему воину быков Митши? Их еще не убили? Он никогда не видел этих чудовищ и был бы вам очень благодарен.

Наследница Приама повернулась к мужчине, закованному в тяжелые доспехи и утопающему стопами в песке.

Элла молча двинулась в сторону города, не удостоив Мали последнего взгляда. Король долго смотрел ей вслед, оставаясь неподвижным, а затем с ненавистью сорвал с шеи шаль и бросил ее под ноги. Оставшийся стражник подошел к нему и снял шлем. К его лицу прилипли светлые волосы, большие разноцветные глаза уставились в ту же сторону, куда падал взгляд его короля.

– Знаешь, Баро, – произнес Мали, и высокий мужчина повернулся к нему. – Я давно понял, что не стоит бояться этого Бога Тавота. Если ты, совершив злодеяние, дашь ему равноценный откуп, то он простит тебя и, возможно, ты еще получишь какой-нибудь дар. Но вот от этой девчонки стоит ждать беды.

Бухта Приама была полна кораблей. Некоторые из них были огромными и качались на волнах, как бедра пышной девушки при ходьбе, некоторые, крохотные, чуть больше рыбацких лодок, плескались в воде чуть быстрее, словно голова старушки, машущей в такт музыке. Моряки расположились отдохнуть и растянулись по всему берегу: кто-то играл в карты, подставив вместо стола ящик с алмазами, кто-то лежал в тени пальмы, стараясь скрыться от солнца в ожидании приказа своего капитана, кто-то пытался уладить дела с распорядителем, и несколько бывалых моряков брели вслед за старым сухим мужичком с крючковатым носом и абсолютно седой головой.

Калеаб отправился в город раздобыть еды, пока у них еще было время – корабль на Виту должен был прибыть к двум часам пополудни. Пробираясь сквозь толпу людей, снующих по рынку, старик поднял голову на холм, где стояла вилла короля острова. Он сжал губы, отмахнулся от навязчивого запаха каких-то пряностей, что сунул ему под нос наглый торгаш, и прислонился спиной к столбу, поддерживающему палатку. Калеаб размышлял о том, не притащить ли ему Каро с ее девчонкой к королю сегодня. Он почесал грудь, на кучерявых седых волосках проступил пот и нахмурился, вспомнив о деньгах, что сулила госпожа Михиледжи. Старик снова уговорил себя не отступать от собственного плана. Все мысли Калеаба занимали монеты, что он получит от Каро, и награда от короля Самоса. Нужно было лишь продолжать путь.

Каро сидела в стороне ото всех, глядя на волны и горизонт, задрав платье до колен, и тихо перебирала песок тонкими пальцами. Она нежила его, сгребая песчинки и высыпая с ладони обратно к своим бедрам.

Литта скучала. Она посмотрела на мать, на людей, что были заняты своими делами, и развернулась лицом к городу. Девочка сидела под пальмой, набросив на голову желтую шаль, что заботливо предоставил Терим, и закрыв часть лица, чтобы никто ее не узнал. Жар от раскаленного песка поднимался вверх, размывая черты города, теплый ветер приносил знакомые с детства запахи. Она так и сидела почти неподвижно, обхватив колени руками и положив на них подбородок, пока не увидела вдали фигуры в белом. В этом одеянии она сразу узнала короля и движущихся следом стражников, а когда они подошли ближе и, повернувшись боком, прошли перед ней, в спутнице Мали Литта признала Эллу. О чем они беседовали, девочка не слышала, но при виде лица кузины сердце ее сжалось от тоски. Литта повернула голову, чтобы взглянуть на мать, полностью сосредоточенную на своих мыслях. Среди всей этой толпы дочь Воридера чувствовала себя одинокой. Ей хотелось встать, громко закричать, чтобы все знали, что она жива и здорова, но она не могла сделать над собой усилие. Тем временем Элла ушла, а чуть погодя король Мали двинулся к городу, и Литта вновь осталась одна.

Наваждение мгновенно пропало, и время, секунду назад замедлившее свой бег, понеслось с прежней скоростью. Впервые за свою недолгую жизнь Литта ощутила новое чувство, охватившее ее под жарким солнцем родного края. Охваченная злостью ко всему живому, девочка зажмурилась, стараясь выровнять свое дыхание.

Справа от города, в стороне дымили алмазные шахты. Она вспомнила, как они вместе с дочерями Самоса бегали туда. Люди, привезенные из Цве, к тому времени уже получили жилье и были более адаптированы к жизни в Приаме, но, несмотря на это, Ювэр продолжала им помогать. Она брала кувшинчик с водой и омывала руки каждого работяги, что выходил вечером на поверхность, оставив позади, глубоко внизу, часы своего труда. Литта вспомнила, как они улыбались, как были благодарны заботе маленькой принцессы.

Все воспоминания рассеялись, как дымка, и Литта вернулась в свою удручающую реальность, открыв глаза. Они с матерью затеяли путешествие за быком, за особенным быком, как было сказано, и девочка знала, что Каро под силу создать что-то этакое. Литта никак не могла признаться матери, что ей не нужен трон, не нужен Приам и длинное утомительное путешествие тоже. Ей хотелось свободы, приключений, но не тех, что вели к смерти и свержению короля. Она с некоторой досадой и завистью смотрела на рыбаков, бывающих на разных островах Нового и Старого мира, пробующих незнакомую еду и слушающих рассказы жителей столиц. Литта вновь посмотрела на мать и была готова погрузиться в себя еще глубже, но ей на плечо легла тяжелая рука. Калеаб смотрел на девочку сверху вниз, весь мокрый от пота, и протягивал широкую ладонь, на которой лежали два инжира и половинка яблока. Литта молча взяла угощение, принялась вяло жевать фрукт. Старик плюхнулся рядом с ней на песок и вытер рукой лоб, который тут же заблестел вновь.

– И как вы жили в этой жаре? – спросил он. В нос Литты ударил едкий запах пота, кислый и резкий, отбивший весь аппетит.

– Ко всему можно привыкнуть, – сказала она и отложила инжир.

– Город хорош. – пропел Калеаб и потянул воздух широкими ноздрями. – Я видел быков у порта. Вернее, их туши.

Мужчина глянул на Литту, но она лишь повела плечом.

– Самос хитер, – Калеаб одобрительно усмехнулся. – Даже после того, как все жители Приама похоронили вас, он продолжает истреблять животных.

Литта повернулась к нему, и он стал разглядывать ее глаза. Желтая ткань шали красиво подчеркивала загорелую кожу, а сами зрачки стали глубже, будто он глядел в глаза Каро. Калеаб опустился на спину, а затем перевернулся на бок.

– Можно было бы просто схватить Самоса и вывезти к островам Старого мира. Спокойно перерезать горло и все. – Калеаб усмехнулся. Он прошелся взглядом по тощей фигуре девочке, пока она задумчиво смотрела вдаль.

– Кара Тавота настигнет везде. – ответила Литта. – Неужели ты этого не знаешь?

Не настигнет, если ты достаточно умен, подумал Калеаб, но не сказал этого девочке.

– Каро готова понести кару, – ответил старик. – Даже если Митши убьет твоего дядю, вина ляжет на плечи твоей матери.

Литта промолчала. Старик вновь усмехнулся и повернул голову к Каро, сидящей чуть дальше. Сумасшедшая, подумал Калеаб, глядя, как женщина перебирала пальцами песок.

Элла помогла сестре надеть золотое платье. Все ремешки, что шли под грудью и на бедрах, подчеркивали загорелую тонкую фигуру девушки. Когда Ювэр повернулась к сестре, та улыбнулась самой искренней улыбкой. Элла добавила к наряду обруч, с которого по бокам свисали тонкие нити с нанизанными на них розовыми бусинами. Ювэр подошла к зеркалу, чтобы полюбоваться собой, а Элла села на постель сестры. Легкая штора, подхваченная ветром из открытого окна, прошлась по коже девушки, и вслед за этим по плечу пробежали мурашки. Она поежилась и пересела на другой край – ей и так было волнительно отпускать сестру.

Приам затих. Король Мали спал в гостевой комнате, привыкший рано ложиться, он уже храпел на своей постели, и ему было невдомек, что жизнь в доме правителей края пустынь продолжалась. Когда стены дома остыли, для Самоса и его жены наступило время уединения – король перебирал документы в кабинете и расчесывал язвы, Ясмин думала о грядущем дне, слуги лениво зевали и мечтали уже, наконец, отправится спать. Со стороны тихий дом, в окнах которого иногда мелькал свет свечей, по-настоящему еще не спал. Девочки в темноте делились секретами и рассказывали друг другу о впечатлениях дня, пока под их окнами стража Мали отдыхала под открытым небом.

Элла видела, как Ювэр довольна подарками короля, но молчала, держа мнение о беловолосом человеке при себе, чтобы не расстраивать сестру. И тем не менее, будущей королеве Приама было горько осознавать, что ее любимая сестра за один день прониклась симпатией к незнакомому человеку.

Глядя, как Ювэр гладила ткань платья, расправляя невидимые складки, Элла легла на постель сестры и уставилась в потолок. Нарисованные звезды смотрели на девушку, переливаясь от света свечей, расставленных по всей комнате, и будто насмехались.

Нити прошлого.

Самос устал. Его спина чесалась от струек гноя, стекающих по коже, его голова гудела от постоянной боли и жары, стопы ныли от долгой ходьбы. Он сидел в кабинете с закрытыми окнами, не допуская ни солнечный, ни лунный свет, от которого в последнее время начали слезиться глаза.

Король Приама понимал, что конец его близок. И ему, как ни странно, было не страшно умирать. Он даже ждал этого – избавления от постоянной боли и пустой болтовни жены.

В доме было тихо. Самос знал, что внизу Ясмин собирала в дорогу еду, а дальше по коридору Ювэр укладывала вещи в сундуки.

Ювэр, его маленькая доченька – будущая королева долины Тхамар.

Кто бы мог представить, пронеслось у него в голове. Самос усмехнулся и подумал о том, что его внуки будут самыми богатыми правителями во всем Новом мире, а возможно и на всей планете.

Самос потянулся к стакану, стоявшему на самом краю стола и сделал глоток воды. Перед ним лежало письмо брата, которое он сохранил на память. Король Приама потер бороду и взял лист со строками уже выученными наизусть. Это письмо было написано давно, однако дорогая бумага не потеряла свой вид за столько лет. Самос берег именно это послание, единственное из сотни оно почетно хранилось в шкатулке. Когда хоть тень сомнения закрадывалась в его сердце, король доставал напоминание о том, каким на самом деле был его брат, и вчитывался в строки. Воридер много путешествовал, даже когда его жена родила дочь, его не было дома. Он вместе с отцом пребывал на Ухое. Самос первым взял на руки маленькую Литту и перерезал ей пуповину.

В письме говорилось о том, что, несмотря на то, что Самоса готовили к власти с детства, Воридер должен был стать новым королем Приама. Они с отцом договорились об этом незадолго до путешествия. Снова читая буквы, написанные почерком брата, Самос сжал в руке плотную бумагу. Он вспомнил эмоции, что пережил тогда, вспомнил, как отец и брат прятали от него взгляды по прибытии домой. И вспомнил коронацию Воридера и то, как помогал ему первое время разобраться в тонкостях управления островом.

Самос с презрением откинул лист, постучал пальцами по столу. Он прислушался к тишине дома и почувствовал зуд в области шеи. Плотная ткань ворота натерла папулы, отчего несколько лопнули, и гной с примесью крови потек вниз по спине. Самос слегка отогнул плотную ткань и попытался успокоить раздраженную кожу, размахивая рукой, словно веером.

– Наследник! – он произнес слово в слух, будто пробуя его на вкус.

Самос открыл ящик стола и бросил туда письмо. В последнее время он часто вспоминал прошлое, те дни, когда в их доме появилась Каро, и думал, когда же он перестал улыбаться. Он сразу влюбился в девчонку, пропал безвозвратно…

Каро стояла на пороге с босыми грязными ногами. Никто даже не удосужился переодеть девочку. Алай был занят новой стражей, а Воридер еще не появился. Он тайком проник на корабль отца, хоть это и было очень опасно, а его младший брат прикрывал его, как всегда.

Самос побежал в личную спальню и принес для девочки туфли и свою тунику. Служанка, наконец, увидев чужестранку, увела ее, чтобы отмыть в бане вместе с остальными женщинами, привезенными из Цве. Самос остался покорно ждать в главной зале. На мальчика никто не обращал внимание – в доме всегда было шумно после путешествий отца.

Ожидая девочку, Самос разложил на столике фрукты и налил в стакан воды. Ему не терпелось вновь ее увидеть, нарезая круги по залу, мальчик нервно теребил рукава рубашки. Когда служанки привели Каро к нему, девочка выглядела по-другому. Самос улыбнулся, приглашая ее сесть с ним. Они провели несколько часов за едой и разговорами. Девочка расслабилась, улыбалась, а потом…

Воридер, ворвавшись в дом, с веселым смехом тянул отца за собой. Они вместе вошли в залу, и Самос поднялся на ноги, отвел взгляд, нервно поджал верхнюю губу, будто его застукали за чем-то постыдным. Воридер без стеснения подошёл к Каро и, схватив ее за локоть, поднял на ноги.

– Вот эту! Я хочу себе вот эту!

Алай, король Приама, кивнул. Ему было наплевать на жизнь прислуги, а желания любимого старшего сына исполнялись словно по волшебству.

– Забирай, – Алай повернулся к младшему сыну. – Пусть берет ее. Пошли, покажу тебе чудного зверя.

Самос не сдвинулся с места. Он на мгновение растерялся от того, как быстро в их с Каро покой ворвалась рыжеволосая буря.

– Мне не нужны звери, отец. Пусть Воридер оставит девочку в покое. Она добрая и…

Воридер свободной рукой хлестнул брата по щеке. Каро вскрикнула от неожиданности и, вырвавшись, подошла к Самосу.

– Грязный, рыжий варвар! – она погладила Самоса по щеке и плюнула в лицо Воридеру. – Мой Бог покарает тебя! Слышишь?

На улице и правда раздались крики, послышался топот, задрожала земля…

Самос и сам не мог понять, как Тавот навел в Приаме порядок. Тот год был сумбурным, устанавливался Новый мир, новые законы… Но больше всего он не мог понять, как Каро и Воридер полюбили друг друга…

Самос открыл глаза, почувствовав на себе взгляд – перед ним в дверях стояла Ясмин.

– Девочки внизу. Никак не могут расстаться друг с другом.

Она замолчала, видя, что на лице ее мужа не дрогнул ни один мускул. Ясмин стушевалась под пристальным взглядом и тихо вышла, прикрыв дверь. В последнее время она чувствовала себя гадко: дочь уезжала, муж с каждым днем был ближе к смерти, вторая дочь вечно пропадала в библиотеке, а горожане, когда она проходила по городу, смотрели на нее с ненавистью. Оставив Самоса одного, Ясмин подумала о собственном одиночестве в большом доме.

Самос почувствовал боль в груди – на сердце легла тень. Он усмехнулся и откинулся на спинку стула.

Проклятье! Что значило это слово? Какой посыл оно несло для людей с разными взглядами? Король Приама знал. Это было нечто за гранью привычного понимания боли. Проклятье Тавота было больше, чем кара за злобное деяние – это была мука и ожидание смерти, в объятия которой так хотелось упасть.

Элла поднялась на крышу, чтобы проводить взглядом корабль, уплывающий в Тхамар. Она готова была кричать от боли и ненависти, раздираемой изнутри. Ее любимая сестра отправилась с чужаком в страну, которую никогда не видела, легко оставив прежнюю жизнь. Элла вновь вспомнила, как Ювэр смотрела на короля долины, и ее дыхание сбилось от отчаяния.

От гавани отошел еще один корабль, плывущий чуть в стороне. Эти два судна разошлись, как и судьбы Эллы и Ювэр. Наследница Приама села на край крыши, ощутив жар поверхности, за день нагретой солнцем.

Первая слеза потекла по ее щеке осторожно, будто кошка, что не решалась покинуть дом. Девочка нервно вытерла ее, думая, что исправила ситуацию. Но следом потекла еще одна и за ней еще, пока тонкие струйки слез не превратились в водопад. Эллу настигло такое чувство одиночества, что хотелось крушить все вокруг, кричать, кусаться, как дикому зверю, загнанному в клетку, но она лишь сжимала и разжимала кулаки от бессилия.

Элла ненавидела Мали – человека, забравшего ее родного и самого любимого человека. Ей хотелось перерезать его горло и увидеть, как теплая кровь хлынет из артерии.

Она ненавидела отца, забравшего жизнь дедушки, дяди и любимой тети.

Ненавидела мать за бездействие и трусость.

И ненавидела себя за отсутствие решимости.

Корабль в Виту шел медленнее, чем обычно, ветер, как назло, затих, будто специально, чтобы заставить Каро злиться. Вонючие, уставшие рыбаки медленно сновали по палубе, шаркая тяжелыми ботинками. Литта старалась не высовываться из каюты лишний раз, играя с Калеабом в карты, Каро же, наоборот, пропадала днями наверху, всматриваясь в горизонт, будто это могло ускорить приближение суши.

В Виту они прибыли уже на закате. Первое, что бросилось девочке в глаза – грязные покосившиеся домишки, где-то выструганные из тонкой древесины, но в основном из глины с соломенной крышей. Причал походил на умирающего птенца, выброшенного из гнезда: весь всклокоченный, с торчащими в беспорядке палками, налетом мокрого песка и ила. Нависшие скрюченные деревья практически лежали на вытянутых в два этажа строениях. Тяжелое темно-синее небо пестрело разрывающими его молниями, предвещая ночной ливень, в воздухе пахло грязью и еловым лесом, примыкающим к порту.

Проходя по длинной, прямой и широкой улице главного города, натыкаясь на ужасного вида прохожих, Литта была разочарована. После белых домов Аму и ярких красок Приама Виту сильно отличался от дружественных островов.

Литта, сняв поношенные туфли, чтобы хоть как-то их сберечь и увеличить срок службы, медленно брела за матерью, утопая в противной жиже, звавшейся дорогой. Каро уверенно шла за полной женщиной, согласившейся приютить их в своем доме на окраине острова. Путники прошли сквозь центральную площадь городка, где крепкие мужчины отгоняли несколько коров, отбившихся от стада, и пересекли небольшое поле с кукурузой. Дойдя до деревни, Литта брезгливо прижала к груди туфли, глядя на еще более мрачную обстановку. К тому моменту начался дождь, дороги размыло до такой степени, что невозможно было разобрать, куда ступать, чтобы не утонуть в грязи.

Они шли по узким улочкам, где под ноги бросались тощие коты, а женщины выливали помои у порога. Некоторые из них внимательно разглядывали путников, забыв на мгновение о своих делах. У одного из домов Литта увидела маленьких детей, бегающих голышом под раскаты грома. Чумазые, они плескались в лужах, пока их отец курил трубку, сидя на кривой лавочке.

Женщина подвела их к расшатанной калитке, пройдя сквозь которую, Литта увидела дом с открытой настежь дверью. Внутри не было никакой мебели, кроме нескольких кроватей и огарка свечи на полу у входа. Взяв из рук Каро монету, хозяйка удалилась.

Калеаб сплюнул прямо на пол, от чего Литта брезгливо поджала губы. Не обращая ни на кого внимания, Каро выбрала самую дальнюю постель и улеглась лицом к стене.

Литта не решилась лечь на матрац, от которого воняло потом и мочой, странные пятна бурого цвета почему-то сделали ткань хрупкой, с разъехавшимися нитями. Она вышла из дома и села на бревно, оставленное здесь, видимо, для рубки дров. Девочка погрузилась в свои мысли – в последнее время она была задумчивой и тихой больше обычного. Тихий скрип покосившейся двери и тяжелые шаги, по которым сразу можно было узнать Калеаба, заставили Литту обернуться. Она увидела на пороге его силуэт. Калеаб взглянул на девушку и достал из-за пазухи поношенной куртки трубку. Маленький огонек на несколько мгновений вспыхнул в ночи, а затем Литта почувствовала сладковатый запах табака.

– Трудно представить, что этот остров принадлежит Новому миру. – задумчиво сказала Литта.

Она и Калеаб осмотрели все, что позволила им темнота ночи.

– Хм, люди не везде живут так прекрасно, как в Тхамаре. – произнес Калеаб.

Старик выкурил трубку, прежде чем продолжить разговор. Он стоял на пороге и был чуть выше девочки, сидящей на бревне. Где-то вдалеке слышалась мелодия, горели факелы, но в их районе было тихо. Старые домишки стояли, погруженные в сон.

Калеаб рассматривал спину Литты, пока она, задрав голову к небу, любовалась мерцающими звездами.

– Возле порта была таверна. – Калеаб указал пальцем в сторону огоньков. Литта повернула голову в указанном направлении. – Можем проверить открыта ли она – пройтись перед сном бывает полезно!

– А как же мама?! – спросила Литта. Ей не хотелось уходить далеко от женщины.

Калеаб махнул рукой, выбил из трубки остатки табака, постучав ею по стене дома.

– Каро спит крепко. Мы ненадолго, только посмотрим, как веселятся местные, и вернемся сразу же, как только ты захочешь.

Литта осторожно кивнула. Ей и правда хотелось посмотреть на местных, понять, почему же им тут нравится, возможно, увидеть то, что упустила, пока брела за матерью. Должно же быть в Виту что-то прекрасное?

Таверна действительно работала, мало того, в ней было полно народа, так еще и пахло неприлично вкусно. Огарки свечей были расставлены в длинные стеклянные колбы, чтобы воск не растекался, позволяя им дольше гореть. Все тот же народ, грязный и вонючий, сидел за кривыми столиками, сделанными наспех из неструганных досок. Кто-то сидел прямо на полу и подтягивал ближе ноги, когда прохожие пробирались к дальним столам. Несмотря на всю грязь, было тихо и уютно, пахло жареной рыбой, что приятно удивило гостей. Калеаб протиснулся к стене, где хозяин омывал кружки, и попросил у него две порции вина.

Они уселись в углу и распивали напиток, наблюдая за местными и слушая их истории. Дети рассказывали друг другу страшные байки, попутно пытаясь украсть у взрослых что-нибудь с тарелок, а с берега доносились песни. Глядя на все это убожество, Литта не могла поверить, что эти люди по-настоящему счастливы.

Спустя несколько часов она захмелела, и они с Калеабом решили выйти на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. На берегу плясали девушки, размахивая грязными подолами, и Литте отчаянно захотелось к ним присоединиться. Она раньше никогда не танцевала и делала это с детской неуклюжестью, но никто не смеялся над ней. Юноши и девушки приняли ее к себе, и Литта растворилась в этой ночи, в этом острове, наполненном грязью, тощими кошками и запахом гнилой капусты.

Калеаб стоял, прислонившись к дереву, курил трубку, и улыбался. Он осмотрел стройные ноги девочки, на то, как она кружилась, смеялась, запрокинув голову, и говорил себе, что нужно подождать. С каждым днем старику все больше хотелось перерезать глотку Каро – надменной хитрой дряни, и забрать Литту себе.

Каждую ночь она гуляла по замку, пока ее муж спал в своей постели. Огромной высоты потолки и длинные коридоры вызывали ужас, девочке казалось, что в них легко заблудиться. Белый обтесанный камень выстилал как стены, так и пол, длинные окна пропускали много солнечного света, а пейзаж, что открывался, был великолепен. Мали приставил к ней служанок, но вскоре Ювэр отказалась от них. Привыкшая одевать себя сама, она стеснялась чужих людей, пусть даже и женщин. Для Ювэр этот город был красив и непривычен одновременно. Она всюду ходила с охраной – молчаливым Баро, который сопровождал ее за пределами замка. Он оставался в стороне, когда она расспрашивала местных жителей, помогала рыбакам на пристани, играла с детьми внизу долины и каждый вечер перед сном посещала сады Аму.

Она явно скучала по родителям, что так быстро отбыли в Приам, и по сестре. Ювэр теперь одевалась в белое, как подобало королеве, и стойко выносила заседания совета, длившееся с восхода солнца до полудня. Мали был с ней нежен, берег ее, как жемчужину. После заседания они отправлялись гулять, после прогулок каждый был предоставлен сам себе. Король Тхамара пропадал в подвалах замка, где у него была лаборатория – его страстью была алхимия, Ювэр же, не изменяя себе, предпочитала живых людей.

Тот день запомнился Ювэр потому что в долину пришел дождь. Над Тхамаром собрались тяжелые душные облака, и утром, наконец, они разродились ливнем. В коридорах стало прохладно, многочисленные слуги спешили закрыть все створки, чтобы сквозняки, вольготно гуляющие у дверей комнат, стихли. Председатели совета спешили в королевский зал, попутно набрасывая на плечи накидки и обгоняя бредущую королеву, приостанавливались, чтобы поклониться, выказывая почтение.