bannerbanner
Прикосновение. Книга первая. Я хочу тебе сказать…
Прикосновение. Книга первая. Я хочу тебе сказать…

Полная версия

Прикосновение. Книга первая. Я хочу тебе сказать…

Язык: Русский
Год издания: 2024
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 4

Просыпаясь очень рано, с удовольствием наблюдала, как просыпается от утренней прохлады еще сонная трава, как сверкают капли росы, висевшие на нежных лепесточках цветов, и переливаются на солнышке, словно драгоценные камни.

Как чудно просыпается к новому дню сама жизнь.

До сих пор прихожу в восторг от прикосновения теплых солнечных лучиков. О, это незабываемое ощущение тепла на своей щеке! Удивительное блаженство!!!

Так хотелось верить, что этот мир всегда будет со мной.

Нам частенько приходилось проживать в этом стареньком бабушкином доме, сплошь окруженном огромным огородом и палисадником. Мама уходила на работу, а я почти все свое дневное время проводила с бабушкой и Валей.

Но зато росла крепким и здоровым ребенком. После Киргизии ни разу не болела, врачи оказались правы: все дело было в климате. Воздух Алтая был родным, а сам Алтай —родиной.

Вскоре, после нашего возвращения, умер Валин отец.

Ах, как мы обрадовались сундучку этого угрюмого старика, теперь ставшему нашим достоянием, при этом не понимая слез взрослых. В сундучке находилось так много конфет, и чего он их не ел?! Затем в обиходе появилось загадочное слово свадьба. Все только о ней и говорили.

А мамин брат Виктор, которого мы с Валей очень любили, ходил какой-то радостно-возбужденный, и все называли его женихом, а его смуглую черноглазую Манечку – невестой.

Тут наше внимание отвлек новый постоялец.

Кстати, о постояльцах придется немного поподробнее.

Из-за вечных финансовых трудностей бабушка сдавала комнату. Семья большая, время после войны. Благо, желающих было полно.

Бабушка даже отдельный вход сделала в эту комнату.

Мы с Валей частенько наведывались туда, где всегда было шумно и весело. Парни все молодые, после трудовой смены в шахте были не прочь погулять, разрядиться. Нас они встречали радостными возгласами, да еще гостинцы давали.

Нам особенно приглянулись двое.

Один такой ласковый, с желтоватой кожей и комичным разговором, мама называла его «кореец», а мы возмущались:

– Нет! Его Ким звать! Он сам нам сказал.

Но мама только смеялась над нами, а мы сердились на нее.

Ким был такой добрый. Мне подарил свое крохотное домино. Храню до сих пор этакие маленькие черные прямоугольнички с белыми точечками в красивом деревянном футляре.

Другой был настоящий красавец.

Вся одежда у него была военная, особенно прельщала шапка с голубым мехом. Все называли его «Мороз». Мама нам объяснила, что у него фамилия Морозов, но все зовут «Мороз», потому что так короче. Я не хотела мириться с этим сокращением и называла его Морозов, при этом хорошо выговаривая все буквы, вообще, с речью у меня проблем не было. Морозов за это подбрасывал высоко к потолку и, смеясь, чмокал в щечку. Внутри от восторга замирал мой птенчик.

Вот так мы с Валей попеременно отдавали предпочтение то Киму, то Морозову, пока не заговорили о непонятной для нас свадьбе.

Но тут появился человек, который полностью завладел нашим вниманием.

Гриша, так звали нового постояльца, оказался веселым, плутоватым парнем. Своими проказами он напоминал Ваньку, но на него мы не сердились. Совсем не было обидно от его шуток. Наоборот, его мы просто обожали за все.

Гришина пышная шевелюра густых слегка вьющихся волос полностью была в нашем распоряжении. Ах, как мы любили возиться с ней.

Его густой красивый голос с таким же говором, как у бабушки Нюры (сразу было слышно, что он украинец), звучал в наших ушах, как прекрасная мелодия.

Мама говорила:

– Не связывайтесь, девчонки, с ним, он еще тот хохол, аж с самой Украины приехал, глядишь, «бандеровцем» окажется.

– Бандеровец?! А это кто? – в ужасе спрашивали мы.

– Да тот же бандит, – смеялась мама.

Запись третья

Не прошло и недели, как этот «бандеровец» -бандит втерся не только в наше, но и мамино доверие. Он успевал оказывать знаки внимания нам с Валей, не забывая при этом и мою маму. Стремился во всем ей помочь, но особенно охотно ходил с ней по воду.

Возвращались они почему-то веселые, радостные такие, что мне совсем не нравилось, даже поделилась своей тревогой с Валей:

– Почему ему так интересно с мамой?

– Не знаю. Но вот няня Дуся зачем с ним связывается? Сама нас пугала, говорила бандит, а теперь смотри – хохочет, ну прям как маленькая! – по-взрослому возмущалась Валя.

И решили мы с Гришей больше не дружить, а маме сказать, чтоб держалась от него подальше. Гордые и довольные своей такой серьезной затеей, пошли спать.

Но, неожиданно для меня, в нашей с мамой комнате сидел Гриша и пил чай, болтая с мамой.

Я так обрадовалась этому, тут же позабыв об уговоре.

Гриша, заметив мою тетрадку, где я пыталась нарисовать домик, предложил помощь. Быстро и ровно нарисовал дом с окном, дверью и даже крыльцом. Но на этом его талант не иссяк, рядом с домиком возникли дерево, забор и даже человек.

Полюбовавшись рисунком, восторженно кинулась целовать, но, увидев, что он раздевается и, более того, хочет спать на маминой кровати, с возмущением вернула рисунок, заявив:

– Это моя мама, только моя. И спать с мамой буду я.

Гриша попытался уговорить, но тщетно, я непреклонно стояла на своем.

Тогда он сказал, что любит мою маму и хочет жениться на ней.

Я упрямо стояла на своем и, буквально вцепившись в мать, воскликнула:

– Женись, но спать мама все равно будет со мной.

Грише пришлось сдаться и уйти ни с чем.

Гордая и счастливая своей победой, прижалась к маме:

– Мамулечка, ты не бойся, я тебя никому не отдам, я всегда буду с тобой.

Но вот наконец-то настала долгожданная и непонятная свадьба. Виктор и Манечка, такие важные и даже чужие какие-то, но красивые и нарядные. Он в костюме, она в белом платье, а на голове фата (еще новое слово), сели в центре праздничного стола.

Вокруг народу, и все почти незнакомые для нас лица.

Все громко разговаривали между собой, не обращая на нас никакого внимания. Огорченно удалились на кухню, где, наевшись нашего любимого фруктового киселя, решили сыграть в картишки. Вдруг раздался крик, а потом шум, грохот. В испуге прижались друг к другу.

А брань уже перешла в дикие вопли. Наконец, все стихло, и, преодолевая испуг, подчиняясь любопытству, выглянули в коридор.

На полу лежал полуголый, связанный веревкой человек. Всезнающая Валя заявила:

– Это Манечкин брат, который только что из тюрьмы вышел. Мамка так сказала.

– А что такое тюрьма? – спросила шепотом, в ужасе не отрывая глаз от Маниного брата.

– Сама не знаю, – тоже шепотом ответила Валя.

Тут связанный человек зашевелился, задергался, пытаясь разорвать веревки. От бессилия начал дико ругаться бранными словами.

В ужасе, мы снова прижались друг к дружке. Опять набежали люди. Неожиданно кто-то подхватил меня на руки – оказался Гриша. В испуге прильнула к нему. Он, успокаивая, отнес меня в нашу комнату и долго еще держал на своих больших теплых руках, пока я не уснула.

А когда проснулась, он все еще был рядом, но уже с мамой. Увидев, что я проснулась, он нагнулся ко мне и шепотом, словно по секрету, сказал:

– Алечка, все боялся тебе сообщить, думал, вдруг не поверишь, я ведь твой папа.

– Папка! Да ну?! Правда? – удивилась я.

– Правда-правда! – подтвердила мама, присоединяясь к нашему разговору.

– А почему ты с нами не жил?

– Да сердился на маму, обижался.

– А теперь?

– Теперь простил, люблю вас обеих! – и обнял нас, прижав к себе.

Счастливая, я тоже обняла его большую голову и, глядя в глаза, заявила:

– Ну, теперь ты от нас ни за что не уйдешь? Я не отпущу! И маме не позволю тебя обижать, договорились?

– Договорились!

Вот так в моей жизни появился отец.

Запись четвертая

Итак, в моей жизни появился отец, которому я очень и очень благодарна. Папка баловал меня, осыпал подарками и вниманием.

Так что чувствовала себя родной и нужной ему.

Иногда он качал меня, как маленького ребенка, на своих больших и теплых руках. И было так удивительно хорошо, что боялась дышать, чтобы случайно не спугнуть этот чудесный миг, когда согревалась и таяла моя душа, когда весь мир казался преогромным и необычайно добрым.

Вскоре мы уехали на Украину, родину отца.

Ощущения восторга и счастья переполняют при воспоминании себя, сидящей у него на плечах. Я даже самого Хрущева увидела, когда отец так высоко поднял меня на свои плечи.

Так получилось, что, когда были проездом в Харькове, Никита Сергеевич тоже был там с визитом. Хотя запомнились только серая шляпа, серый костюм и возбуждение толпы.

Украина! Название какое-то интересное, созвучно слову окраина, а ведь, действительно, за ней заканчивается граница Советского Союза!

Оказалось, папка родился недалеко от Киева, на маленьком хуторе, который состоял всего из одной улицы. Зато сколько на ней было пыли! И я вместе с местной детворой с удовольствием носилась по ней босиком. До сих пор мои подошвы ощущают ее теплоту и мягкость.

Хотя мама, моя меня вечерами в деревянном корыте, почему-то не разделяла моих восторгов, и ночью слышно было, как она выговаривала отцу:

– Ну зачем мы сюда приехали? Боже, какая это дыра! Люди живут, как в древности, словно сто лет назад. Твоя сестра, извини, Гриш, даже не знает, что такое трусы. Куда я попала, мы нищие, но, по сравнению с этим, нет слов.

Папка только смеялся и обнимал мать. Она же продолжала сердито ворчать.

Я, разумеется, склонялась на сторону отца, не понимая маминого недовольства.

А его сестра Галя, этакая огромная красавица, подкидывая меня на своих больших руках, с восторгом восклицала:

– Яка гарна дивчина. Настоящая краля, куколка, да и только, – и целовала куда попало.

Визжа, вырывалась. Но самой очень нравилось чмокать ее мягкую смуглую щеку.

Папин брат Николай, голубоглазый и светловолосый кучерявый паренек, был того же возраста, что и Ванька-рыжий. Но совсем не вредный, а наоборот, выполнял все мои желания. Даже перестарался, накормив зелеными яблоками, которые росли высоко на дереве.

Но мне непременно хотелось их попробовать, и он достал. А потом у меня разболелся живот от них, и тетка Меланья, папина мать, несмотря на пожилой возраст, очень красивая женщина (мама сказала, что она мачеха папе и тете Гале), побила Колю палкой. Но я заплакала и просила не бить его.

Удивительно, но она послушалась и даже чмокнула в щечку:

– Яко разумно дитятко.

Тогда меня любили, вернее, обращали внимание на мое присутствие.

Папка, напившись, почему-то поругался со своим отцом, дедом Макаром, обвиняя его в смерти своей матери.

Мама попыталась успокоить его, но он, накричав, ушел. Она долго плакала от обиды, а потом тоже ушла. Было так жутко и страшно остаться одной. Стала придумывать всякие истории, чтоб побыстрее уснуть.

Наконец, пришли успокоившиеся родители, и я тут же моментально заснула.

На следующий день они оба куда-то уехали, а когда вернулись, объявили, что уезжаем жить в другую деревню, уже и квартиру сняли. Когда легли спать, и, уютненько устроившись между ними, почувствовав себя в полной безопасности, поведала им происшествие дня.

– Представляете, тетя Меланья побила большую Галю большой железной поварешкой! – и сердце зашлось от жалости к Гале, я заплакала.

Папа, обняв, сказал:

– Видишь, Дусь, какая она злая, жестокая женщина. Это она сделала Галку дурочкой, хорошо, я успел удрать еще пацаном из дома. Мачеха есть мачеха.

Мне стало страшно за папку, и я буквально возненавидела тетку Меланью, несмотря на то, что она всегда жарила мне мою любимую картошку. Она умела это делать, как никто другой. Вкус картошки не сравнить ни с чем, нигде больше не ела такой.

Через несколько дней мы уехали.

Это село было намного больше, чем папин хутор.

Помню, там, среди деревьев, стоял памятник какому-то мальчику в галстуке.

Мама объяснила:

– Это памятник герою-пионеру Вале Котику.

– Ой, такая ласковая фамилия Котик. Мам, а где он сейчас?

– Убили фашисты.

– Фашисты?! А кто это такие?

– Немцы. Еще во время войны. Тогда здесь все оккупировали немцы.

– А что такое оккупировали?

– Вырастешь – узнаешь. Твой дедушка Андрей тоже сгинул на этой страшной войне. Как пришло последнее письмо из госпиталя в 1942 году – и все. Потом пришло извещение – пропал без вести. Ах, бедный отец, даже не знаем, где лежат его останки.

Сколько новых слов и понятий. Их все надо запомнить.

Мама, посмотрев на меня, обняла:

– Не бойся, доченька, надеюсь, тебя минует эта страшная доля. Не приведи Господи к еще такой войне, не дай испытать моей дочери голод и холод. Давай, Алиночка, спать, скоро папка с работы придет, а мы болтаем.

Я доверчиво прижалась к маме, люблю, когда она так ласково со мной говорит.

Но вскоре мы покинули и это село.

Оно запомнилось еще тем, что мы с большой Галей заблудились. Родители куда-то отлучились, а Галя была у нас в гостях. Сидели мы с ней, сидели и решили пойти на улицу. Гале захотелось домой, на хутор, мне тоже, Кольку повидать да и друзей. Взявшись за руки, мы тронулись в путь.

Вначале долго плутали по селу, затем вышли в поле и пошли по дороге. Благодать. Пшеница выше меня, стрекочут кузнечики. Захотелось пить, и мы зашли в первую попавшую на пути белую хатку.

Красивая тетенька в расшитой белой рубашке и красной юбке вынесла нам попить молока в глиняной крынке и отломила по большому ломтю хлеба:

– Тож смакуйте на здоровье!

Мы и смаковали за обе щеки. Вкуснотища такая!

Потом Галя куда-то пропала, а я осталась совсем одна.


Затем какой-то незнакомый дядька проехал на мотоцикле мимо, но тут же развернулся и спросил, как меня звать. Сказав, что меня уже везде ищут родители, велел садится в люльку мотоцикла и отвез обратно домой.

Когда мама, плача, обнимала меня, говоря:

– Слава богу, нашлась заблудшая!

С возмущением вырвалась:

– Вовсе не заблудшие! Мы шли на хутор, а меня вернули. Я знаю дорогу. Галя тоже знает, – и начала подробно объяснять, куда и как мы шли: – Прямо-прямо по дороге, где в конце (по моему детскому разумению) непременно должен быть папин хутор.

Папа с мамой засмеялись и сказали:

– Умница ты наша!

Довольная собой, успокоилась.

Запись пятая

Очень сильно запомнилась ночь, когда мы приехали в город Свердловск, расположенный недалеко от Краснодона.

Встретил нас папин двоюродный брат, которого тоже звали, как и папку, только на украинский манер – Грицько.

Долго-долго шли по ночному городу. Кругом огни фонарей, и асфальт блестит от них, словно мокрый. Наконец, добрались до самой окраины, где в темноте возникло множество силуэтов каких-то сарайчиков, и вдруг совсем неожиданно очутились в большой комнате, наполненной ослепительным светом.

А в ней, словно в сказке, малюсенькая девочка, хлопающая спросонья длинными и светлыми ресничками, пытаясь понять, кто мы такие.

Темноволосая женщина с огромным животом воркотала что-то, мешая русские слова с украинскими.

Но уже не было сил понять ее. Разомлев от тепла, я мгновенно заснула. Маме пришлось раздеть меня, словно куклу. Ночью сквозь дремоту сна слышала громкий разговор, хлопанье дверей и шум отъезжающей машины. Но вырваться из чар сна не могла. Утром выяснилось – жену Грицка, тетю Таю, увезли в больницу рожать.

Я сразу подумала: «Так вот почему у нее такой большой живот. Там, оказывается, был ребенок».

Позавтракав, поехали на автобусе в больницу, где узнали, что родился мальчик. Дядько Грицко на радостях сплясал гопака под окнами огромного многоэтажного здания. Затем, с трудом оторвав плясуна от больницы, поехали с этой радостной новостью к родителям жены Грицка, которые проживали на другом конце города. Там, конечно же, началось радостное застолье. Взрослые так громко и возбужденно говорили, перебивая друг друга, при этом умудрялись и есть, и пить. Хотя мама запрещает разговаривать во время еды, твердя:

– Когда я ем – я глух и нем.

Ничего себе – немые!

Тут я заметила ночную принцессу – девочку, у которой родился братик. Она тихо и мирно сидела в уголочке, забытая всеми.

Подошла к ней:

– Привет! Меня Алька звать. А тебя?

– Таня, —тихо ответила малышка.

– Пошли играть.

Таня, схватив меня за руку, радостно воскликнула:

– В бабушкин сад!

Девочка доверчиво взяла меня за руку, я сразу же ощутила себя этакой важной, как взрослая! Кто-то доверился и мне.

Выйдя в открытую дверь, очутились в чудесном саду, где все деревья были усыпаны бело-розовыми цветочками. Охватил непонятный восторг от красоты этих удивительных белых цветов. А тонкий восхитительный аромат благоухал по всему саду. Задрав головы вверх, мы безмолвно любовались деревьями, окутанными дивным туманом из чудных цветочков. Ощущения сказки, не хватало только дивной феи.

Неожиданно в сад вышла мама и с восторгом воскликнула:

– Ой, как красиво! Яблони в цвету!

– Мама, это яблони?! Они так красиво цветут?!

– Ну да, это и есть яблони. Потом, доча, из этих красивых нежных цветочков появятся твои любимые вкусные яблоки.

Тут в сад буквально вывалились остальные гости и заполнили его пьяным шумом и смехом.

Но в моей голове поселилась мечта, мечта о саде. Белых яблонь дым очаровал и пленил мою душу.

Взрослые еще долго заседали за столом, и пришлось заночевать у хлебосольных родителей тети Таи. Вернулись мы к дядьке Грицко только на следующий день, оставив маленькую Таню у дедушки с бабушкой.

По дороге обратно заехали на базар, который поразил своей необъятностью.

Маме особенно приглянулась толкучка, и она долго ходила среди всего этого барахла, держа меня за руку. Так долго, что я устала и еле волочилась за ней.

Папка с братом свалили куда-то, а вернулись уже навеселе. И, так ничего не купив, поехали домой к дядьке Грицко.

Потом мы неоднократно наведывались на этот базар, где мама увлеченно торговалась с крикливыми торговками, а я со страхом сжималась, глядя на этот шумный торг.

Прожили у папиного брата совсем немного, но в памяти осталось этакое множество сарайчиков и возле каждого – печка, а около них громко галдящие, перекрикивающиеся между собой женщины.

А детвора, в том числе и я, носимся вокруг, играя в свои игры.

По вечерам я выскальзывала из комнаты и, спрятавшись за какой-нибудь сарайчик (благо они были пусты), предавалась брани, произнося вслух все ругательные слова, услышанные днем от женщин. Чувство опасности, что совершаю этакое запретное, прям распирало меня.

Рядом с сарайчиками стоял длинный кирпичный дом, обнесенный высоким забором, в котором мы находили дырку и частенько туда наведывались. До сих пор не знаю, что это было – школа или детсад? Но с завистью смотрела на детей, входивших туда через калитку.

Рядом целое множество бараков, мы поселились в самой середине этого барачного поселка. Нам досталась малюсенькая комнатка, там стоял только стул с железными ножками. Мама была недовольна этой комнатой и все время ходила разговаривать с каким-то комендантом.

В результате этих переговоров нам дали другую комнату в самом конце этого длиннющего коридора. Она оказалась побольше, и папа разделил ее на две половины. В одной мы спали, а из другой он сделал еще две, здесь получилась кухня и малюсенький коридорчик с умывальником. Мама все завешала шторами из цветного ситца, и я с удовольствием бродила по нашим комнаткам.

Но в этих чудных комнатках стали происходить довольно странные для меня вещи.

Папка почему-то начал куда-то по вечерам исчезать.

Однажды он так сильно рвался на улицу, что они с мамой чуть не подрались. Мне пришлось спрятать его туфли. Мы с мамой долго уговаривали его остаться дома, но он разозлился и заявил, что уйдет босиком, в одних носках. Мама загородила собой дорогу к двери, а он замахнулся на нее.

Я, разумеется, закричала от страха. Ну папка, тут же передумав, сказал:

– Ладно-ладно, остаюсь, но можно хоть в туалет сходить?

И ушел совсем раздетый на улицу. Мы так и легли спать без него.

А ночью проснулась от крика. Мама с папой громко и бурно выясняли отношения. Я расплакалась, и они замолчали. Затем легли спать порознь. Мама – ко мне, а папка – на их койке.

Хотя продолжили выяснять отношения шепотом, сквозь полудрему слышала, как мама обвиняла папку в измене с какой-то неизвестной Райкой.

Папка был совсем не похож на самого себя и грубо с наглостью отвечал:

– Вранье! Не веришь, так дуй обратно в свою Сибирь. Ты уже достала меня.

– На какие шиши я поеду, тем более с ребенком на руках? Кто сорвал меня с места, уговорил поехать на свою долбанную Украину, а теперь шашни тут разводишь!

– Подумаешь, поглядел. Да и не было у меня с нею ничего!

– Ах нет, говоришь?! Тогда где ты всю ночь шлялся?

Папка начал говорить маме о какой-то непонятной мне свободе и обвинять в том, что она слишком на него давит. Ну и много чего в подобном виде и тоне. Такие скандалы возникали всякий раз, когда папка приходил домой пьяный. А пить он стал все чаще и чаще.

Вот так, после очередного скандала мама не спала всю ночь. А днем ей стало плохо, папка был на работе. У меня закатилась под кровать игрушка, и, чтобы ее достать, маме пришлось приподнять кровать, отчего она неожиданно побледнела и упала. Тотчас возле нее появилась кровь, целая лужа крови!

В ужасе выскочила в коридор к соседям, которые вызвали скорую помощь, и маму увезли в больницу, а я осталась совсем одна, забытая всем миром.

Птенец моей души вновь так сильно затрепыхался, готовясь выпрыгнуть наружу. От непонятного ужаса заплакала. Плакала долго, пока не уснула.

Пришел с работы отец уже пьяненький с каким-то здоровенным мужиком, и разбудили меня. Они сели за стол, достали бутылку с водкой и продолжили пьянку.

Тут пришла соседка и забрала меня к себе, рассказав отцу о маме. Но сделала она все так быстро, что я даже не успела правильно одеться. Соседка дала мне свою старую кофточку, в которой я была похожа на беспризорницу, как утверждает мама.

Дальше все произошло так быстро, что вообще ничего не поняла.

Я играла с соседской девочкой в нашем длиннющем общем коридоре, как вдруг мимо пролетела моя мама. Обрадованная, кинулась за ней следом. Она буквально ворвалась в нашу комнату и, увидев сидящих за столом мужчин, крикнула своим зычным голосом:

– А ну пошли вон, чтоб духа вашего здесь не было! Вон!!!

Пьяные мужики, поначалу оторопев от неожиданности, были миролюбиво настроены, но затем здоровенный дядька не выдержал:

– Грицко! Ты шо, подкаблучник, что ли? Неужто позволишь бабе командовать?

Папка тут же бросился к маме с кулаками, мужик поспешил ему на помощь.

У меня со страху пропал голос, но худенькая мама, долго не думая, со всего маха как пнула дядьку между ног и тут же, быстро развернувшись лицом к отцу, успела рвануть на его груди рубаху и с придыхом, словно из последних сил, выдавила:

– Гриша, очнись! Ведь я тебе еще буду нужна, а друзья нет!

Он, словно протрезвев от этих слов, откачнулся от нее.

Тут мамин взгляд обнаружил меня, съежившуюся от страха возле дверей, и у нее открылось второе дыхание. Она снова закричала, чтоб убирались вон из комнаты, что те и сделали.

Бедная мама, бросившись ко мне, упала на колени и принялась целовать и обнимать, говоря, что так любит меня и боялась оставить свою девочку совсем одну.

Затем, обнявшись, мы долго плакали.

А когда на следующий день домой вернулся, хмурый и весь какой-то помятый, отец, мама тихо, но твердо заявила:

– Уходи. У меня нет сил с тобой ругаться. Я ушла из больницы сама, мне одежду даже не хотели дать, боялись за мою жизнь, но я сказала, уйду голая, потому что там ребенок остался совсем один. Я одной ногой в могиле побывала и поняла, Гриш, на тебя надежды нет. Так что ругаться не будем, просто забирай вещи и уходи. А я ответственна перед дочерью, и вот ей я действительно нужна. Уходи.

Но, как ни странно, отец, все время куда-то рвавшийся уйти, вдруг передумал и начал умолять маму простить его.

Мне стало жалко его, и я начала просить маму простить его.

Мама не выдержала и уступила, напоследок бросив отцу последнее обвинение:

– Даже Алька просит за тебя. А ты бросил девчонку на произвол судьбы.

Папка виновато обнял, крепко прижав к себе.

После этого скандала у нас в доме наступил мир и покой. Вот так мы освоились с новой комнатой, которая, конечно же, запомнилась мне не только этими скандалами.

Здесь у меня появилась верная подружка Женька. Мы с ней очень дружно играли, помню, даже придумали новый язык, который понимали только мы с ней. Во дворе к нам все время приставала соседская девочка Валя, но мы убегали от нее. Нам так было интересно, что мы с неохотой расставались на ночь. А утром вновь бежали друг к другу, затем на улицу, где нас встречали ласковые теплые лучики летнего солнышка. Ах, какое оно было чудесное.

На страницу:
2 из 4