Замок Франца Кафки – окончание романа

Ханс посмотрел на К. с робким осуждением, но не осмелившись сказать ему ничего против, приоткрыл немного дверь, и просунув внутрь комнаты голову, негромко обратился к жене: «Гардена, не волнуйся это я», – за что сразу же и поплатился. Его жена, очевидно, обозлённая грохотом ударов по двери, решила выместить на хозяине свои чувства и запустила в него каким-то предметом; правда, наученный годами тренировок, тот сумел пригнуться, успев при этом крикнуть: «Гардена, это не я!», – и К. увидел, как из дверного проёма вылетела цветастая кофейная чашка и вдребезги разбилась об стену прямо перед ним.

На несколько мгновений наступила тишина, но хозяин, стоя в дверном проёме, не спешил скрыться с линии огня, хоть и по-прежнему, стоял, несколько пригнувшись, из чего можно было сделать заключение, что у его жены был всего один снаряд. К. даже заинтересовало, как хозяин будет выпутываться из этих двух своих взаимоисключающих утверждений, дескать, что это он, но одновременно и не он, но тот просто жалостливо пролепетал: «Гардена, прошу тебя успокойся, я здесь не один».

Правда, это хозяйку не успокоило, и К. услышал её громкое восклицание из спальни: «Так ты и в третий раз пришёл мучить меня! Мало было сегодня у меня мучителей?». – «Но, Гардена, – смущенно пробормотал Ханс, – я же здесь только для твоей пользы, у меня и в мыслях не было тебя мучить». – «И кого ты притащил на этот раз? – продолжала упорствовать, пока невидимая для К. хозяйка, – кем ты хочешь теперь меня доконать?» – «Я пришёл вместе с господином К.», – сообщил хозяин, и вместо ответа на его слова в спальне воцарилась мёртвая тишина.

Хозяин высунул голову обратно из дверного проёма, повернулся и задумчиво посмотрел на К. «Всё в порядке, – тихо сказал он, – можете заходить, господин, она больше не будет бросаться посудой». К. посмотрел на него в ответ с сомнением, но Ханс, радуясь, что он сумел переложить свои проблемы на другого человека, снова просунул голову в спальню и ликующе сообщил, что он, пока сбегает на кухню, принесёт ей питье, а она, тем временем, сможет спокойно поболтать с господином К. И он услужливо распахнул дверь перед господином.

Глава 7 (32) Третий разговор с хозяйкой

После такого «приглашения» К. ничего другого не оставалось, как пройти в спальню к хозяйке. В комнате был полумрак разбавляемый лишь светом двух свечей в подсвечнике, в виде толстенького бронзового младенца – вполне вероятно, что его нарочно давным-давно принёс сюда Ханс, как символ своего желанного, но так и не народившегося потомства – стоявшего на табурете около изголовья кровати. Сама комната была небольшая и душная, окно было плотно затворено и занавешено, впрочем, на улице была темнота, и света бы не прибавилось, даже, если бы занавесь отсутствовала вовсе. Большая двуспальная кровать занимала почти всю комнату, оставляя лишь немного места для высокого похожего на башню комода, с которого, как с лампы маяка, отражался венчавшим комод зеркалом, свет обеих свечей. Рисунок обоев похожий на волны терялся в полутьме, а массивная фигура хозяйки в кровати казалась тёмным океанским валом угрожающе вздымающимся на этот маяк. К. присмотрелся – в этот раз хозяйка, принимая его, похоже накрылась одеялом с головой и пребывала в молчании, дабы целиком и полностью отгородится от одолевающих её неприятностей, в данном случае, в лице К. На самом деле, и ему самому не особо хотелось с ней теперь разговаривать, в этой египетской душной полутьме его уверенность и ясность стали быстро улетучиваться и исчезать; но вернуться обратно, даже не перебросившись ни единым словом со своим заклятым врагом, казалось ему ещё более бесславным поступком, принимая во внимание, напомнил он себе, что сейчас он находится в более выигрышном положении, чем лежащая перед ним хозяйка, благодаря содействию его неведомых союзников из Замка, и наверное, не стоит растрачивать их помощь впустую.

Поэтому К. оглядел молчаливую бесформенную массу, бугрившуюся перед ним на постели, пытаясь сообразить, с какой именно стороной кровати ему предстоит разговаривать; подумав, он сделал предположение, что скорее всего, голова хозяйки располагается рядом с подсвечником. Он подошел ближе, аккуратно переставил канделябр на комод, а сам уселся на освободивший таким образом табурет и в задумчивости поджал под себя ноги. Бесформенная масса рядом с ним зашевелилась, и он услышал прошедший сквозь одеяло глухой жалобный голос хозяйки: «Зачем вы пришли?»

«Меня привёл сюда Ханс, – невозмутимо ответил К., с потрохами выдавая хозяйке своего проводника, – он сказал, что у вас был очень беспокойный день и вы сильно расстроились». Ткань одеяла недалеко от него немного приподнялась и сжалась в горсть, будто хозяйка, услышав его, изо всех сил стиснула кулаки, что, очевидно, предвещало нелёгкое будущее для её мужа. «Беспокойный? – переспросила она снова сквозь одеяло, – да, это был самый ужасный день в моей жизни. И вам ещё хватает совести просто назвать его беспокойным, когда именно вы всему виной?». – «Но поэтому я и пришёл сюда, – солгал К. мягким голосом, – убрать это беспокойство, или как вы его называете «ужас», так что я надеюсь, что мы сможем просто мирно поговорить». – «Я уже достаточно наговорилась сегодня благодаря вам, – непреклонным голосом отрезала хозяйка, по-прежнему, скрываясь под защитой одеяла, – прошу вас, уходите немедленно, а до Ханса, – тут ему показалось, что он услышал, что-то похожее на глухой скрежет зубов, – я доберусь попозже».

К. только пожал плечами перед тем как встать; упрашивать хозяйку, снизойти до беседы с ним, как видно, уже не было смысла, похоже, что она была слишком обозлена на него, чтобы вести спокойный разговор, и хозяин, видимо, совершил большую ошибку, рассчитывая на помощь К. в этом предприятии. Пожалуй, наоборот, сейчас у него будет ещё больше хлопот со взбешённой женой, и разбитая недавно чашка покажется ему сущей мелочью. Будет неудивительно, если и он потом обвинит в своих бедах К., не сейчас, конечно, пока тот временно в силе, а в будущем, когда К. опять нечаянно споткнётся и совершит очередную ошибку.

Он поднялся с заскрипевшего табурета и протянул руку за канделябром, чтобы вернуть его на место. Между двух огоньков свечей, он увидел в зеркале свое усталое утомлённое лицо с прядью светлых волос упавшей на лоб, но эта прядь показалась ему в слабом свете свечей чёрной почти как уголь.

«Наверное, подарки Ханса ценятся здесь меньше, чем подачки Кламма? – с иронией сказал напоследок К., оглядывая подсвечник, и аккуратно поворачивая перед его собой так, чтобы с него не слетели свечи, перед тем как вернуть его обратно на табурет; ему не хотелось уходить, не сказав хозяйке, что-нибудь колкое на прощанье.

Он повернулся к кровати, даже не ожидая ответа, просто, чтобы поставить бронзового младенца обратно – и вздрогнул от неожиданности: оказалось, что хозяйка, по-прежнему, лежит на кровати, но уже высунулась из под одеяла и теперь не спускает с него тяжёлого неподвижного взгляда, застыв при этом, словно изваяние. В первую секунду она показалась К. даже неживой, тем более, что измятый чепец на её голове походил на часть савана, как будто она уже лежала в гробу; но затем ему пришла в голову мысль, что вряд ли покойники могут самостоятельно выбираться из под одеяла.

«Вы только поглядите, до чего вы меня довели, – обвиняющим тоном произнесла хозяйка, не отрывая своего обличающего взгляда от К., – а теперь вы ещё пятнаете своими словами мои воспоминания о Кламме?» Он почувствовал себя немного виноватым после этих слов, тем более, что при таком блёклом освещении Гардена действительно выглядела намного хуже, чем в последний раз, когда К., видел её в гостинице, где его тогда пытался допрашивать секретарь Кламма.

«Прошу прощения, – сказал он, – я думал, что вы не собираетесь больше говорить со мной, и ляпнул первое, что мне пришло в голову.» – «Вы постоянно так делаете, – ответила хозяйка обидчиво, – вы как ребенок, который нисколечко не думает перед тем, как что-то сказать. Поставьте подсвечник обратно, всё равно, вы ничего не смыслите в подарках, от кого бы они ни были». – «Отчего же? – возразил К., – я прекрасно понимаю смысл этого подарка, – и он осторожно поставил бронзового младенца на табурет, – Ханс намекал вам, видно, таким образом, что он не против обзавестись детьми».

Хозяйка обратила свой сумрачный взгляд в сторону канделябра, и её двойной подбородок тяжёлым шаром перекатился при повороте головы. «Вы несёте сами не знаете что, – проронила она, – можно подумать, я вам не говорила до этого, какой из Ханса хозяин постоялого двора. Да, если бы я сидела с детьми вместо того чтобы работать, мы бы разорились уже через год и пошли бы как нищие по миру. Не забывайте, что здесь всё держалось… то есть и сейчас держится, – поправилась хозяйка, – исключительно на мне. Да что там! Если я пробуду в этой комнате ещё день, причём, если это случится, то исключительно из-за вас, кстати, – ядовито добавила она, – то наш дом просто рухнет». – «Об этом, то есть о моей, так называемой вине, я слышу от вас сегодня уже не в первый раз, – спокойно возразил на это К., – может, хозяйка, вы всё-таки сделаете мне одолжение, и расскажете, но желательно обоснованно, чем же я перед вами так виноват, учитывая то, что я уже не живу здесь два или три дня и, вообще, не имею ни малейшего понятия, что творится сейчас на вашем постоялом дворе».

Гардена тяжело вздохнула. «Сядьте для начала куда-нибудь, – раздраженно сказала она, – а то мельтешите передо мной, сил никаких нет на это смотреть. Видно, вы сегодня собрались допечь меня окончательно». К. молча сел обратно на табурет, взяв предварительно подсвечник в руки, его лицо при этом немного осветилось пламенем свечей, и хозяйка неожиданно охнула: «Что с вашим лицом? Неужели, это я в вас попала?»

Она протянула дрожащую руку к шишке на лбу К.: «Умоляю, простите, я совершенно этого не хотела».

К. догадался, что хозяйка решила, что это, видно, она приложила свою руку к его голове в буквальном смысле, и что брошенная ею в гневе чашка, разбилась не об стену, а прямиком об его лоб. Значит, что-то человеческое и женское в ней ещё теплится, подумал он, раз она посчитала, что хоть Ханс, как её законный муж, вполне заслуживает наказания чашкой по лбу, но делать подобное с посторонним человеком, всё-таки предосудительно.

«Не переживайте так, – успокоил он хозяйку, осторожно прикоснувшись свободной рукой к больному месту на голове, – это дело не ваших рук. Просто я сегодня неудачно упал в церкви». Он поднялся, и поставив канделябр снова на комод, опять уселся на табурете, потирая колени, и искоса поглядывая на хозяйку.

Гардена облегчённо вздохнула, было видно, что увечье полученное К. как-то сразу смягчило её. Она даже попыталась его пожалеть. «Я скажу служанке принести льда, приложить вам к голове, господин землемер, – сказала она, пытаясь подняться с постели, но тут же со стоном откинулась снова на подушки, – нет, я слишком слаба для этого».

К. успокоил её, сказав, что льда уже не требуется, поскольку шишку он получил несколько часов назад. Какое-то время они молчали, лишь еле слышно потрескивали, оплывая свечи.

«Так о чём же вы хотели поговорить со мной? – спросила хозяйка уже более миролюбивым тоном, казалось, что ранение полученное К. каким-то странным образом уравняло их обоих в глазах хозяйки и сделало ближе к друг другу, – только прошу вас, не наседайте на меня слишком сильно, мое сердце может не выдержать такого беспощадного натиска, оно и так уже изношено до предела».

К. ненадолго задумался. По сути, просьбу хозяина он уже выполнил, правда, это произошло не зависящим от К. образом; не будь у него на голове шишки набежавшей от столкновения с Франкелем, и не швырни Гардена в хозяина в гневе чашкой, она бы так и лежала сейчас с головой под одеялом, яростно отражая попытки любого с ней контакта. Сейчас враждебность хозяйки, конечно, на первый взгляд поумерилась, но К. уже по предыдущему опыту знал, что не стоит слишком доверять её внешнему беспомощному виду, даже, если она теперь и походила на человека, который сдался перед неодолимыми обстоятельствами и прекратил попытки всякого им сопротивления.

«Хозяйка, я знаю, что к вам сегодня приезжали две женщины, – начал К., внимательно глядя на сразу поблёкшее при этих словах лицо Гардены, – я хотел бы знать, о чём они с вами говорили». – «Я же просила вас пощадить меня, господин землемер, – слабо простонала хозяйка, – а вы сразу решили меня убить». – «Хорошо, как скажете, – невозмутимо согласился К. после паузы, – если разговор про этих женщин убивает вас, мы можем тогда поговорить о Кламме. Насколько я помню, эта тема вам более близка».

Хозяйка, не поднимая головы с подушки, лишь повернулась лицом к нему и слабым замедленным движением положила правую руку себе на грудь.

«Боже мой, господин землемер, только не о нём, прошу вас, – жалобно произнесла она, – ведь, вы и в прошлый раз меня почти доконали, – тут она приподняла голову и озабоченно осведомилась, – вы всё-таки устроили какую-то глупость? Я же вас буквально на коленях молила в прошлый раз ничего не предпринимать самостоятельно!»

К. уже понемногу начал сердиться, хозяйка не только отбивала каждый его вопрос охами и стонами, но теперь ещё и сама перешла в наступление – и куда девался в этот момент её болезненный вид? – похоже, всё это было одно лишь сплошное притворство.

«Хозяйка! – предостерегающе сказал он, – или мы говорим сейчас серьёзно, или я действительно отправляюсь к Кламму и делаю там какую-нибудь глупость». – «Хорошо, хорошо, – тут же сдалась Гардена, – я не хочу вас сейчас раздражать или выводить из терпения, просто я действительно принимаю всё очень близко к сердцу, тем более, слова о Кламме».

К. нетерпеливо вздохнул.

«Я это знаю, – сказал он, – и не преследую цели вам навредить, как бы вы ни думали обратного. Просто к тем женщинам, которые приезжали к вам сегодня, я тоже имею в некотором роде отношение». – «Странно, – хмыкнула хозяйка, глядя в потолок, – и какое отношение вы можете иметь к Гертруде?» – «К Гертруде?» – недоуменно переспросил К. «Вот именно, я вижу, вы даже не знаете как её зовут, – победоносно сказала хозяйка, – но, тем не менее, хотите знать, о чём я с ней говорила». – «Вы говорите о фрау Герстекер?» – почти наугад спросил он. Хозяйка нахмурилась: «Конечно, я говорю о своей глупой Гертруде. Просидела пять лет сиднем дома, никогда не навещала своих родственников, а сегодня вдруг примчалась ко мне». – «Она вам родственница?» – «Ну, да, правда, дальняя, – равнодушно сказала хозяйка, – когда человек такой старый, он невольно успевает стать роднёй туче народа. За полсотни лет, так или иначе, кто-то из общих родственников успевает друг с другом попережениться, ведь у нас не такая уж большая Деревня. Но меня, собственно, удивил не её визит, а то, что она вдруг о вас заговорила, хотя она прекрасно видела, что эта тема мне неприятна».

«Ценю вашу откровенность, – иронически проронил К., – в моём положении она даже уместней, чем, если бы мне пришлось вылущивать правду из лести».

«Господин землемер здесь, господин землемер там, – хозяйка даже воздела насмешливо обе руки к пропадающему в полутьме потолку, – можно подумать, в Деревне других предметов для разговора и нет. Не говоря уже о том, чтобы беспокоить вами ещё и Замок. Нет, вы только подумайте, где вы и где Замок!»

К. подумал и сказал, что он, вообще-то, никогда и не претендовал на такое сравнение, а от Замка ему лишь нужно подтверждение его прав (ведь он приехал сюда по приглашению именно графской службы), которых его теперь лишает местная администрация в лице старосты и примкнувшего к нему школьного учителя.

«Если бы вы слушали меня, господин землемер, никто бы вас ничего не лишил, – сварливо ответила хозяйка, – я же говорила вам, что староста ничего не решает. Я предложила вам помощь его жены, а вы самонадеянно полезли решать вопрос сами, и понятное дело, только всё испортили».

К. признался, что тогда он, действительно, мог слишком поторопиться в своих действиях и вследствие этого совершить ошибку; но сейчас-то есть ещё возможность исправить ситуацию, если снова обратиться к Мицци?

«Не имею ни малейшего представления, – сухо произнесла хозяйка, – тогда вы были женихом Фриды, хоть, конечно, и крайне нежеланным для меня. Но Фрида мне как дочь, я всегда принимала участие в судьбе бедной девочки и помню была безумно счастлива, когда сам Кламм впервые вызвал её к себе. Но потом явились вы, разрушили всё до чего смогли дотянуться, и поэтому мне пришлось спасать жалкие остатки того, что осталось. Но, теперь-то, господин землемер, Фрида снова свободна, хотя и несчастна – никогда Кламм её больше к себе не позовёт, это понятно всем. Поэтому и вам помогать я больше не собираюсь. Вы мне сейчас даже хуже чем враг, вы приносите мне несчастья одним своим появлением».

«Тем не менее, – не сдался К., выслушав эту речь, – хоть я вам, как вы говорите, враг, и даже хуже, тем не менее, сейчас мы сидим рядом и мирно разговариваем. Согласитесь, что никто в трезвом уме не будет подпускать своего врага на расстояние вытянутой руки в своей спальне».

«Это правда, – подумав, согласилась хозяйка, – но здесь, конечно, в основном вина моего дурака мужа. Он меня никогда не слушает. То есть, он слышит, кивает, говорит «да, Гардена», но не слушает. Это ведь он привёл вас сюда».

«Ну, вряд ли бы я сам нашёл дорогу до вашей спальни, – попытался шуткой смягчить настроение хозяйки К., – но вы зря нападаете на Ханса, ваш муж лишь пытается вам помочь, только и всего. Вы же сами прекрасно знаете, что он бы здесь и дня не продержался без вас, зачем же ему, в таком случае, пытаться свести вас в могилу?»

Хозяйка лишь равнодушно махнула рукой: «Ему и дела нет до постоялого двора, а если со мной что-нибудь случится, поверьте, он и дня здесь лишнего не пробудет. Продаст всё за гроши и переедет к своей матери, только и всего. К этой мысли я уже давно привыкла. Другое дело, что Ханс сам по себе недалекий и наивный, он легко подпадает под чужое влияние и тут уже просто не знаешь, что от него ждать». – «Мне кажется вы к нему слишком строги, – сказал К., – ничего такого я нём не заметил. Но я вижу, что он добрый человек». – «Видите, – презрительно отозвалась хозяйка, – ну кто бы говорил. Вот так вы и дурачите людей: моего мужа, бедняжку Фриду и даже старую выжившую из ума Гертруду. Одна лишь я в состоянии вам до поры, до времени сопротивляться, ибо я вижу вас насквозь, да, молодой человек, я много в жизни чего повидала, меня так просто не проведёшь. Но вы и тут находите способ сделать по своему; зная, что перехитрить меня почти невозможно, вы просто с наглой беззастенчивостью забираете в свои союзники близких мне людей, таких как Фрида или Ханс, а потом бьёте меня по самому уязвимому месту, которое у меня осталось – по моему здоровью!»

«Ну, это совершенные глупости, – возмутился К., – мне даже их опровергать нет никакой охоты. Они вопиют сами за себя».

«Неужели? – едко произнесла хозяйка и даже приподнялась с подушек, – а кто за один, получается, вечер сбил с толку Гертруду и перевернул вверх дном всё в её и так слабой голове? Как вам это удалось? Можете не отвечать, я знаю, вы просто всегда выбираете беззащитные цели, тех, кто не может вам сопротивляться, а если и сопротивляется, вы тут же изыскиваете к ним новый подход и всё равно достигаете успеха».

«Вы сами себе противоречите, хозяйка, – спокойно ответил К., – если я бы всегда достигал успеха, то сейчас бы я работал в Деревне землемером и жил бы со своей женой Фридой у вас на постоялом дворе».

«Ну, может, так оно пока и есть, – с сомнением обронила хозяйка, – но, – вдруг оживилась она, – это только доказывает мою правоту. Вы потерпели поражение в одном, но не отступили, и теперь взялись за мою бедную родственницу. Выходит, я всё равно права».

К. только устало вздохнул в ответ; он лишь напрасно тратил свои силы здесь, преодолевая вязкое тягучее сопротивление каждого жителя Деревни, какой бы ни встретился у него на пути – только бесполезно тратил. И даже те, кто вроде бы старался ему помогать, хотя бы такие, как Варнава или Ольга, все равно своей помощью они только обездвиживали его, приклеивали к земле, не давая ему продвинуться, хотя бы на шаг вперёд. А такие люди как хозяйка, так те, даже, напротив, не стесняются и со всей своей мочи открыто тащат его назад.

«Мать Герстекера, – он почему-то никак не мог назвать её по имени, – сама пригласила меня вчерашним вечером к себе, – попытался объяснить хозяйке К., – и более того, её сын только с большим трудом смог меня на это уговорить. Я не хотел к ним идти, у меня были другие планы».

«Знаю я ваши планы, – тут же подхватила хозяйка, – наверное, снова собрались засесть у семейства Варнавы? Оттуда вас и калачом не выманить». – «Вы снова бьёте мимо, – сказал К., – я собирался пойти к совсем другим людям, но я не буду при вас распространяться к кому именно, вы снова всё представите в неверном свете». – «Да, уж конечно. Сильно мне это надо! Мало ли у нас в Деревне голытьбы. Ну, хорошо, допустим. То есть, вы прямо утверждаете, что Гертруда позвала вас к себе? Но это же абсурд! Она уже много лет не выходит из дома, где же вы, в таком случае, успели с ней познакомиться?»

«Через сына, – пожал плечами К., начиная уже уставать от этого беспредметного разговора; они проговорили, наверное, с час, даже свечи вон почти догорели, а он всё никак не мог получить от хозяйки нужных ему сведений, за которыми он сюда явился, они только без толку препирались. – Она весь вечер расспрашивала меня про моё прошлое, откуда я родом, где я работал и жил. Правда, у меня сложилось впечатление, – тут К. не стал врать, хотя и мог бы, – что она не поверила ни единому моему слову».

Хозяйка тут же ухватилась за его последние слова: «Вот, вы сейчас говорите мне в глаза совершенно лживые вещи и даже не краснеете. Или вы думаете, что сумеете и меня перехитрить? Нет, господин землемер, ваши хитрости настолько тонкие, что рвутся сами собой. Ведь всё произошло как раз, наоборот! Это вы закружили Гертруде голову своими россказнями, и теперь она, напротив, убеждена, что вы очень важная персона. Вы только послушайте, приезжий землемер, чужак – важная персона! Или может быть, вы вообще, сын графа?»

«Возможно, – слова хозяйки немного развеселили К., – теперь мне понятно, почему вы после разговора с ней слегли в постель. Отказать в сдаче комнаты такому знатному человеку как я, это серьёзный просчёт».

«Вот, вы смеетесь, господин землемер, а мне вовсе не смешно, – сказала хозяйка, – пусть Гертруда и выжила из ума, но она живёт здесь давным-давно и когда-то была служанкой у прежних господ в Замке. А, если кто-то из них вспомнит её по старой памяти? Эти кроты роют такие глубокие норы, что они не осыпаются десятилетиями». Она с упрёком посмотрела на К.: «А вы? Ну, что вы за странный человек, почему вам больше всех надо? У вас прекрасная должность школьного сторожа, есть где жить, вас бесплатно кормят у меня на постоялом дворе. И зачем вам тогда понадобилось отправлять вдобавок завербованных вами эмиссаров в Замок – и надо же, как вы точно выбрали, кого послать, чтобы подтвердить ваши пресловутые права. А теперь и обычные простые люди, такие как я, – она даже слегка всхлипнула, – могут пострадать из-за вашей самонадеянности и гордыни».

«Начнём с того, хозяйка, что я никого никуда не отправлял, – спокойно произнёс К., покачиваясь на табурете, – но, если есть люди, которые готовы принять во мне участие, от их помощи я отказываться не буду. К тому же, я не знаю, как долго они мне собираются помогать, к слову, ещё недавно и вы сами сидели у нашей с Фридой кровати здесь в доме и тоже обещали нам своё материнское содействие. Надо ли говорить, что в конце концов всё вышло совсем по-другому. Так же может случиться и здесь, поэтому я не придавал бы большого значения её поездке, во всяком случае, пока не будут видны какие-либо практические результаты».

Хозяйка поглядела на К., как на сумасшедшего.

«А то, что ко мне уже сегодня приехала некая дама из Замка и осведомилась, как вам здесь у меня живётся, это вам не результаты? – возмущенно спросила она, сбросив с себя весь свой болезненный вид, оказавшийся, как и думал К., по большей части притворством. – Да, у меня просто ноги сразу подкосились! Вас уже два дня как непонятно, где носит, а мне за вас отвечать? Хорошо вы придумали, господин землемер или кто вы там теперь. Что я ей должна о вас рассказывать, если я вас даже и знать не хочу?»

«Погодите, хозяйка, – прервал её речь заинтересовавшийся этими словами К., – ваше отношение ко мне мы уже неоднократно обсуждали. А дальше-то, что произошло?»

Хозяйка равнодушно пожала плечами: «Уехала она почти сразу, разве вы не знаете, что господа из Замка всегда торопятся и даже говорить предпочитают и то на ходу». – «Уехала? – разочарованно выдохнул К., – и даже ничего для меня не передала?»

Хозяйка в ответ нахмурилась и посмотрела в сторону от К.