Третья планета от солнца

– Доброслав, бери щит, а Бажен с Клёном для начала тупыми стрелами по нему стреляйте. Тишка-а! Да не ты, монах, и не ты, псина, а холоп дворовый. Князем будешь. Брось метлу-то, чего вцепился, – наповал сразил, без меча и стрелы, холопа таким повышением.

– И город мне в управление дашь? – облизнулся тот, плотоядно глядя на терем.

– Попозже как-нибудь, – чуть не пал от смеха князь. – Ежели живым останешься, ибо после тупых, боевые стрелы в тебя метать станут, а щитоносец только учится князя прикрывать.

– Княже! – бухнулся на колени холоп. – Может, я лучше двор мести буду…

Святослав захлебнулся от хохота, тут же осудив себя: «Что это я развеселился, как перепивший пива отрок безусый, – нахмурив лоб, принял серьёзный вид. – Такова княжеская доля – и улыбнуться лишний раз нельзя, а то баяны-гусляры вездесущие такого насочиняют, мёда на пиру вдосталь отведав, что киевляне за пентюха считать станут и другого князя захотят».

А в горнице Тихомира присутствующим было не до смеха – княжата грызли уже не мёд, а гранит науки.

– Новгородцы, да простит меня Господь, как и положено словенам – бузотёры, и больше любят волюшку и раздор, чем порядок и сильную власть, потому и князей выбирают лишь когда жареный петух в одно место клюнет…

– В ручку? – поинтересовался Владимир.

– Да, именно туда, княжата, – улыбнулись наставники.

– В восемьсот пятьдесят девятом году от рождества Христова новгородцы прогнали варягов, перестав их содержать, и тут же начались междоусобицы, распри и нестроение. Дело дошло до того, что полгорода спалили, буйствуя, и с упоением дубинками друг друга колошматя.

– Монах, ты повежливее о новгородцах. Я – новгородский волхв, и все эти события по рассказам своих предшественников назубок знаю. И запомни, монах – Русь началась с Ладоги и Новгорода. Затем присоединили Смоленск и Полоцк, захватили Киев. Русью, куда вошло княжество Куявское, правит русская династия Рюриковичей. А прогнали новгородцы местных варягов, что расселились по берегам мутной речушки Варяжки, и слава про них ходила нехорошая, за глаза люди называли их разбойниками. К этим варягам присоединились вятские, древлянские и других племён молодые парни, что пахать-сеять не хотели, а только любили дань собирать. Княжичи, вы пока не особо в наши споры вникайте, а ты, Владимир, перестань в носу ковырять – взрослый уже, – осудил княжича волхв. – Раздрай у новгородцев три года длился, местные племена: кривичи, чудь, словене, начали биться друг с другом, и, в конце концов, когда ещё часть города сожгли, собрали вече в восемьсот шестьдесят втором году и, как водится, стали спорить до мордобития, но вовремя вспомнили, что старый посадник их, Гостомысл, два года назад, перед смертью придя на вече, сказал: «Надо нам князя призвать, чтобы порядок в Новом граде учинил. Есть у дальних варягов-русичей князь по имени Рюрик, нашего славянского корня и языка, надо его призвать, ибо стар я стал и не в силах вас от раздоров сдерживать. Один убыток от этой свары». – Любили новгородцы Гостомысла, – сурово глянул на Ярополка волхв. – В древнем роду его было девять колен. Слышал я о князе Бравлине Новгородском. Был он дедом князя Буревоя, а тот – отцом Гостомысла. У Гостомысла три сына пали в битвах за Новгород, а дочерей он отдал замуж на сторону. И средняя его дочь Умила родила сына от князя вагров-рарогов, что правил на острове Руген, и назвали мальчика Рюрик или Рорук – сокол, значит. И приходится он внуком Гостомыслу. Ругов часто в то время называли руссами. Вече выбрало послов, и отправили их за море, на далёкий остров, князя призвать. Ещё тем пришёлся по душе новгородцам, что не представлял ни одно из союзных племён, то есть не стал бы княжить для выгоды определённого племени. Прибыв, сначала княжил в Ладоге, ибо от Новгорода после веча одни головёшки остались, и Новый город «срубили» чуть дальше по берегу Волхва. И братьев у Рюрика не было, как один монах сочинил, – глянул на Тихомира. – «Трувор» – это верная дружина, а «синеус» – свой род, означает. Приняв княжение, а это уже внимательно слушайте, – обратился к молоди волхв, – первым делом позаботился прикрыть границы. Один из отрядов направил к кривичам в Изборск, приказав взять под наблюдение водный путь через Чудское озеро и реку Великую. Другой отряд расположил в Белоозере. Взял под защиту племя Весь, не побоявшись сцепиться с хазарским каганатом, которому те платили дань, и на который теперь нацелился ваш отец, а его внук, князь Святослав.

Из Белоозера варяги и новгородцы двинулись на Верхнюю Волгу и взяли на меч Ростов. Большое племя Меря, населяющее междуречье Верхней Волги и Оки, сбросило иго хазар и перешло под руку Рюрика.

– Но хазары умеют воевать ещё и златом, – вставил монах.

– Согласен. Как и твои ромеи.

– С чего это они – мои?

– Как с чего? Веру их принял и в церкви, когда службу ведёшь, прельщаешь народ речами сладкими, призывая христиан уговаривать родственников и соседей отеческую веру на ромейскую променять.

– Не отрицаю. Вы – язычники, а значит, у вас нет души, – бесстрашно вступил в спор о вере Тихомир, поднаторевший в церковных диспутах ещё в Царьграде. – Из дерева вы пивной жбан делаете и идола Бога строгаете… Вот и получается, что молитесь пивным жбанам…

– Ясен пень, насобачился у ромеев в церковных препирательствах…Или, как вы их там называете? Диспутах. Говорил мне об этом волхв Трислав, что второй век живёт в мире Яви и всё на свете знает. Наши Боги сильнее. Сварог и Род одаряют людей душой, а Перун не позволил бы распять себя. Нечестивы речи твои, монах, – в гневе поднялся с лавки необученный в Царьграде вести диспуты волхв и, перегнувшись через стол, со словами: «Ух, лиходей», к вящей радости княжат, со всей языческой дури, по мысли Тихомира, заехал прекословщику, оппоненту, ежели по-ромейски, в глаз.

Занятия на этом, ко второй радости учеников, прекратились.

Через пару дней волхв попал на глаза княгине Ольге.

– Ах ты, пёс бесхвостый, – попеняла ему княгиня.

«Тоже ромейским политесам особо не обучена», – мысленно хмыкнул кудесник.

– … Ты почто Тихомиру глаз подбил? Мало того, своей шкурой весь терем псиной провонял…

– Это волчья, – сумел вставить в гневную речь «оппонентки» Богомил.

– … так ещё руки распускаешь, пёс зловонный, – негодовала княгиня, не обратив внимания на поправку ведуна. – Как Тихомир с подбитым глазом службу церковную вести станет, о кротости рассказывая и любви к ближнему, паству призывая? Что о нём верующие подумают?

– Могут подумать, что забулдыга, и в кабаке с язычником подрался, – вновь вклинился в речь княгини чем-то довольный волхв, сделав при этом кающийся вид. – Дело в том, что холопу Тишке тоже тупой стрелой отрок Бажен глаз подбил, и ничего…

– Что ничего? – заинтересовалась княгиня.

– Князь Святослав не ругает юного воя, вояку, то есть. А у вас, христиан, матушка княгиня, присказка есть: «Бог терпел, и нам велел». Вот пусть и потерпит Тихомир. Тишка-то терпит и не ропщет, хотя и не христианин, и, в результате, прытче опытного дружинника от стрел увёртываться навострился, на щитоносца, боле, не надеясь.

– То-то, гляжу, весь двор лошадями зас… загажен. Пройти нельзя. Совсем с вами, язычниками, культурно выражаться разучишься. Лучше бы своим делом занимался, а не от стрел уворачивался. А тебя, коли ещё раз станешь кулаками махать, велю в колодки забить, не погляжу, что жрец бога Перуна. Будешь в них княжичей гиштории обучать и наставлять на ум праведный, в чём очень сомневаюсь.

– Ты зла на меня не держи, Тихомир, – повинился при встрече с монахом Богомил.

– Я и не держу. Чего с дикого язычника требовать? – на всякий случай отступил подальше от бешеного волхва.

– А вот ежели я другой глаз тебе подобью? – добродушно пророкотал Богомил. – Дюже станешь на филина обличьем смахивать, – весело заухав, почесал на груди волчью шкуру ведун.

– Не пыли, – раскрыл дверь в свою горницу Тихомир, где уже ожидали их княжичи.

Обняв за плечи, Богомил устроился рядом с Владимиром, а монах сел на лавку с другой стороны стола.

– О Новгороде я начну, – убрал руку с плеча Владимира Богомил. – Хазарский каган – исчадие рода человеческого, понимал тогда и понимает сейчас, что войны ведутся не только мечом, но и серебром-златом. В Новом городе ещё до призвания Рюрика проживало множество купцов хазарских, да и сейчас их, как собак нерезаных… Спасибо, волхва Семаргла рядом нет, – покрутил по сторонам головой. – Что в Новом городе, что здесь, в Киеве. Все они соглядатаи правителя Хазарии. И стали богачеством подкупать мужей новгородских, чтоб те подбивали людинов против ненавистного им и иудейской Хазарии князя. Зачем кагану сильная Северная Русь, которая начала покушаться на его владения? По преданиям и записям волхвов, созвав Совет, Рюрик обвёл взглядом первых мужей города, и, ударив в сердцах кулаком о ладонь, молвил: «Как пришёл я княжить, лодьи новгородские свободно по рекам Мете и Шелони ходят, товары безбоязненно возят и прибыль казне новгородской и купцам приносят, а некоторые из вас, главных мужей Новгорода, народ баламутят, супротив меня подбивая. Грамоту разумея, чертят на буковых дощечках всякую напраслину и злой оговор, что много на дружину беру, и пора, дескать, от князя избавляться. Называют меня и верных бояр «тёмными людьми». Я такой же русич, как вы, словене. На острове Рюген, где рос, племя Русью зовётся. А по земле новгородской река Русь протекает. Давно так пращуры назвали её. Значит руссы – потомки Даждьбога, с давних времён жили здесь, и, уйдя в Сваргу Синюю, завещали славу отцов нам нести, а не грызть друг друга, за власть сражаясь. А ещё волхвы резами записали, что поднялся тогда дальний родственник князя и говорит: – Рюрик, надумал я с людьми своими и частью дружины поискать счастья в других землях, ежели здесь не нашлось для меня града, чтоб там правил. – Осколъ,14брат, ты как скала для меня, нам которую я опираюсь. Мы завоюем ещё города и веси, где ты станешь моей правой рукой и воеводою. – Рюрик, я сам возьму на меч города и веси, став там не правой твоей рукой, а полновластным правителем. И не перечь мне, князь. Ты же знаешь, что меня нельзя злить, потому как я берсерк. И воины прозвали – Бир, что значит медведь, – поднялся и покинул Совет, и пошли на лодьях он и его люди искать счастья по Днепру, мимо Смоленска, града кривичей и Любеча, города северян, дойдя до красивого града на крутом берегу Днепра, узнав, что град сей Куйаба, по-хазарски, зовётся и платит им дань. Полюбилась цветущая местность и град Осколу, и стал он княжить здесь, избавив город от дани хазарам. Горожане прозвали князя – Оскольд, по прозвищу Дир.

– А через год, – откашлявшись, и видя, что жрец устал, продолжил повествование Тихомир, – хазарские иудеи добились своей цели, и в восемьсот шестьдесят четвёртом году, когда Рюрик с дружиной находился в верховьях Волги, вспыхнул бунт, который возглавил посадник Вадим, получивший за это от своих сторонников и хазарских купцов прозвище «Храбрый». Но кривичи и многие словене не поддержали бунтовщиков, лишь богатая верхушка со своими людьми пошла против Рюрика.

– Буковые дощечки, что дошли до нашего времени, сообщили «Того же лета 6372 года Рюрик уби Вадима Храброго и иных многи изби новгородцев, советников его, – соучастников, значит, на память продолжил Богомил: –… Уцелевшие заговорщики бежали». – А бежали сюда, в Киев, к Аскольду, после того, как кривичи в Смоленске прогнали их. В буковых дощечках волхвы нацарапали: «Того же лета избежаща от Рюрика из Новгорода в Киев много новгородских мужей». – То есть – знать, не простонародье. Не людины. И хазары из Новгорода бежали вместе с бунтовщиками. Теперь, морды иудейские, здесь прижились, и по привычке воду мутят, уже супротив Святослава люд подбивая. Для того, чтоб бунт предотвратить, я в Киеве и нахожусь, – поднялся с лавки волхв. – Хватит, пожалуй, ныне гиштории.

Целую седмицу учителя-наставники занятия не проводили – другие дела нашлись, но в дождливый октябрьский день вновь собрались в горнице Тихомира.

Позанимавшись с княжатами счётом и письмом, перешли к началу княжения предка их, Рюрика и отбившегося от рода-племени своего, Оскола.

– Вот и стал он осколком, а не скалой, – сурово глядел на учеников волхв. – С приходом в Куявию хазарских иудеев, злато-серебро рекой потекло в княжество полянское, и стали купцы-лазутчики лезть с беседами прельстительными к горожанам, боярам киевским и самому князю Аскольду, возмущая умы их супротив Рюрика, и, как написано на дощечках: «В 6374году от сотворения мира, Аскольд с ополчением и Трувором, дружиной своей, вторгся в пределы Северной Руси, захватив град кривичей, Смоленск».

– А в летописи сказано: «В году 866 от рождества Христова», – ввернул свои словеса Тихомир, и, видя, что волхв молчит, продолжил: – Но полянскому ополчению война быстро приелась – ненароком могут убить, и сало закончилось…

– К тому же – отхватили от новгородцев по загривку, – в свою очередь внёс лепту в рассказ монаха волхв.

– Сбил меня с мысли, – рассердился Тихомир. – Ага! Так вот. Развить успех Аскольд не сумел…

– Но зловредные жиды хазарские цели достигли, – вновь нагло влез в повествование монаха со своим пояснением Богомил. – Ну, продолжай, святоша, – сжалился он над рассказчиком.

– Ещё раз перебьёшь, сам будешь события излагать, а я уйду, – пригрозил монах.

– Испугал бабу пи… – заткнул себе рот ладонью, весьма заинтересовав детей, даже самого младшего, предметом испуга.

– Так, всё! На сегодня обучение прекращаем, – разнервничался Тихомир.

Повинно склонив лохматую голову, волхв на этот раз не стал перечить монаху.

Следующим утром, после трапезы, продолжили учение.

Управление процессом образования княжичей полностью взял в свои руки Тихон.

– Помните, о чём мы вчера говорили? – вопросил он у княжат.

– Об испуганных бабах, – блеснул памятью младший из братьев.

Ведун жизнерадостно гыгыкнул, а монах покраснел и уставился на него, как святой Пётр на стремящегося попасть в рай нечистого.

– Нет, дети, остановились мы на том, что цели иудейской Хазарии были достигнуты. Не сумев свергнуть Рюрика, они стравили Новгород и Киев. Но Рюрик не стал продолжать войну с Аскольдом, заключив с ним мир, и занялся внутренним обустройством Северной Руси, для которой наступило тихое спокойное время. Варяжские дружины, разбавленные норегами15, данами16, свеями17 и прочими нурманами18 не нападали на Русь, воюя англов, франков, разоряя германские города по Эльбе, Рейну, Мозелю. Брали на меч: Нант, Бордо, Севилью, Лиссабон… А на Руси, помимо воинского дела, некоторые варяги заделалась лихими купцами и удачливо торговали, проторив путь «из варяг в греки». Казна обогащалась. Князь ставил города, крепости, содержал дружину, а знатные люди, горожане-ремесленники и селяне-пахари, сбывали варяжским купцам: зерно, мёд, пиво, которое все очень любили; мясо, рыбу и ремесленные изделия, покупая у них восточные и ромейские товары. С острова бриттов привозили в Новоград различное оружие, олово, продавая или меняя на янтарь и жемчуг, что добывали на побережье Белого моря и реках…

– Крепкие мечи научились и бодричи ковать, называя их «болотными», – потянувшись и хрустнув суставами, надумал внести свою лепту в образование княжичей волхв.

«Про мечи – это лучше, чем про другие предметы», – с облегчением подумал Тихомир, внимательно слушая славянского жреца.

–… Тайна ковалей заключалась в том, что выкованный меч долго держали в болотной ряске. Ржавчина уничтожала слабые места, после чего ковали доводили его до ума, как мы княжичей, – хмыкнул волхв.

«Ну вот, опять ведуна понесло», – недовольно воззрился на Богомила монах, но тот, не обратив внимания на гневный взгляд, продолжил:

– Дорабатывали оружие до необычайной прочности. Сейчас такие мечи называют «булатными».

– А я видел, как жемчуг в реке добывают, – заинтересованно произнёс Ярополк.

– Как? – воззрился на него Олег.

– Плывут на плоту с дырой посредине, и через неё дно просматривают, а узрев скопление раковин, тащат их на свет божий специальными захватами из дерева, наподобие щипцов, коими ковали раскалённый меч удерживают.

«Смышлёный отрок. Умница будет, ежели не избалуют и не зазнается», – подумал о княжиче Тихомир.

–… На мелководье жемчужину нащупывают ногам. Даже дети селян этим занимаются: «В самый раз для робичича промысел», – хихикнул старший брат, насмешливо покосившись на самого младшего. – Мне преподнёс «скатную» жемчужину селянин, но я её выбросил.

– Что значит – скатная? Катается по земле, что ли? – хотел обидеться на смех, но передумал княжич Владимир, задав старшему брату вопрос, и тот, к его удивлению, и удивлению Тихона, ответил, хотя и с пренебрежительными интонациями:

– Значит – крупная и ровная. Если положить на блюдо, кататься по нему станет.

– А чего выбросил-то, пентюх? Лучше бы мне отдал, – осудил Ярополка Олег.

– Выбросил, потому что её «замаривали» – на какое-то время в рот засовывали, а потом ещё держали на груди в мокрой тряпице, считая, что так жемчужина укрепляется. Мне как сказали, что её замаривали, я и выбросил. А вот тебе «лещ» за обзывательство, – поднявшись с деревянного стула, выдал брату знатный подзатыльник.

Тихомир кинулся разнимать княжат, а Богомил рассудил, что от «леща» голова укрепится, как жемчужина, и от подзатыльника с плеч не скатится.

Отучившись, Ярополк обычно шёл в трапезную, Олег, вооружившись луком и тупыми стрелами, воинственно скакал на палочке биться с курами, а Владимир, ковыряя в носу, любил разглядывать бои отроков, которые сначала, с перенятыми у скоморохов ядрёными прибаутками, сражались по всем правилам воинского искусства, а потом, разозлившись за отбитый палец или удар, слава Перуну, деревянным мечом по голове, злились, плевали в противника к огромному удовольствию Владимира, затем начинали не на шутку мутузить один другого по всем частям молодой тушки до тех пор, пока сотник Велерад, дав некоторое время княжичу насладиться боевой кутерьмой, зычным голосом, тоже используя слова из лексикона пьяных скоморохов, разводил бойцов по разные стороны двора зализывать ушибы и раны.

Дворовой холоп и трое друзей в этих славных поединках участия не принимали, им, сотником Велерадом была поставлена другая задача: Клёну и Бажену метать охотничьи стрелы из лёгких луков, а Доброславу принимать их на щит, чтоб Тишка, блестяще исполняющий роль князя, не был похож на пляшущего ежа.

Холоп, неожиданно для себя и Велерада, развил такую ловкость, прыгая и уворачиваясь от пропущенных щитоносцем стрел, что даже заслужил похвалу князя Святослава, наблюдающего иногда за отроками.

У пса Тишки тоже проявились недюжинные способности – насобачился приносить лучникам стрелы за кус хлеба или вкусную косточку.

Словом, каждый наловчился заниматься своим делом.

Волхв Богомил по утрам, тоже добавляя в речь солёные словечки скоморохов и кабацких выпивох, грозил княжичам превратить их в птиц либо зверей, постепенно перебрав всё наличие животного мира киевского княжества, ежели они сию минуту не пойдут к Тихону – монах который, заниматься науками.

Шли как миленькие – кому охота стать филином или сусликом.

Посчитав до ста, поприбавляв к трём гусям четыре утки и позубрив буквицы кириллицы, слушали о жизни и деяниях своих дедов-прадедов, и борзости их злокозненных врагов.

– Аскольд, правитель киевский, после перемирия с Рюриком, неожиданно воспылал жаждой боевых действий, и в том же восемьсот шестьдесят шестом году, наслушавшись ушлых иудейских купцов о дивных богачествах Царьграда, собрав удальцов из многих племён, совершил первый поход Руси на стольный град ромеев, застав их врасплох. Император тогдашний, Михаил, воевал в Азии, у восточных пределов империи. В ужасе, заперев ворота и выставив стражу, народ ромейский ринулся в церкви молить Бога о спасении, – победно глянул на волхва, – и тут поднялась буря, разметавшая лодьи руссов.

– Ты этому рад, несчастный монах? – грозно поднялся со своего места Богомил.

Помня предыдущие неприятности с оком, Тихомир пролепетал:

– Я просто пересказываю, что читал в фолиантах о том событии. Патриарх Фотий вышел к растерявшимся руссам и держал перед ними проповедь, после которой Аскольд и некоторые его воины приняли крещение. И был наречён Аскольд в крещении – Николаем.

– А я в это не верю. Врут твои книги, монах.

– Фома неверующий.

– Кто-о?

–Остынь, Богомил, – выставил перед собой руки Тихон. – Наша матушка-княгиня тоже приняла крещение и была наречена Еленой. Правда, в ромейских источниках её называли Эльгой, королевой ругов. Не будем ругаться и продолжим. В восемьсот семьдесят третьем году по рождеству Христову, – вещал священнослужитель, единственный, кто не использовал скоморошьи словеса, – князь Рюрик вместе с дружиной посетил дальние страны. Пока гостил в Европах, варяги не нападали на них.

– Ну да. Кругом царила тишь-гладь, да божья благодать, – хмыкнул волхв. – Всё-всё, продолжай, – миролюбиво потряс перед грудью ладонями, выставив их в сторону Тихона.

– Там встречался с императором Людовиком Немецким, королём франков Карлом Лысым…

– Как сотник Велерад…

– То не я, то Владимир сказал, – на всякий случай отмёл подозрения монаха в попустительстве наукам. Богомил, с трудом сдержав так и рвущийся наружу смех: «Не следовало вчера брагу жбанами пить, а то весёлый с утра, будто скоморох».

–… И ещё встретился с королём Лотарингии Карлом Смелым. Людовик Немецкий враждовал с ромейской империей…

– То есть жили как кошка с собакой, – позавидовав Владимиру, вставил своё слово в речь наставника и захихикал княжич Олег, но тут же замолчал, с трепетом подумав, как бы похмельный ведун для развлечения и снятия головной боли, не превратил его в какую-нибудь хвостатую живность.

Но волхв благосклонно взирал на княжича, чем успокоил его детскую душу.

Вздохнув, Тихомир продолжил:

– Князь Рюрик, будучи умным, целеустремлённым и дальновидным политиком, исподволь готовился к борьбе за Куявию, которую вдруг стали поддерживать ромеи и Хазария.

– Купили Аскольда за злато. Видно, точно окрестили Скалу, и стала она холмиком, – поднялся с лавки Богомил. – И вскоре этот холмик стал могильным. На обратном пути Рюрик посетил единственный город свеев Бирке, где проживала большая община славян, создавших семьи с местными жителями и правившие ими. Так уж повелось в те времена, простой варяг вагр или ободрит, взяв на меч фьорд, а в жёны дочь ярла, сам становился ярлом. Рюрик полюбил и взял в жёны дочь ярла-вагра по имени Ефанда, подружившись с её братом Олегом. В восемьсот семьдесят четвёртом году у Рюрика родился сын Игорь, а в восемьсот семьдесят девятом году, простудившись в походе, Рюрик умирает, передав власть пятилетнему сыну и определив к нему наставником и опекуном его дядьку – ярла Олега. В восемьсот восемьдесят втором году тот взял под свою руку главный город кривичей Смоленск, и следом, с варягами, словенами, кривичами, далее по Днепру, спустился к Киеву. Применив свойственную не варягам, а ромеям хитрость и спрятав в лодьях гридей, направил к Аскольду доверенного переговорщика со словами, что плывущий в Царьград купец-варяг имеет тайное послание от Олега и княжича Игоря, и просит переговорить с глазу на глаз в лодье, не желая, чтоб его видели любопытные киевляне, среди коих могут быть хазарские соглядатаи.

Когда в сопровождении только юного своего наперсника Ольма тот взошёл на лодью, Олег, со словами: «Ты не князь, а вот он – князь, – указал на Игоря, – и посмел воевать с Рюриком, – приказал дружинникам убить Аскольда, Ольма же велел оставить в живых.

Друг и сподвижник киевского правителя, по христианскому обычаю, предал земле тело своего покровителя на горе, возле Киева, поставив со временем на могиле церковь святого Николы.

Олег, совершив династический переворот, в чём опять взял пример с ромеев, стал княжить в Киеве, объединив Северную и Южную Русь в одно княжество-государство: «Над Ильмень-озером небо всегда хмурое, а здесь, в Киеве, солнечное и ясное. Новгород на окраине княжества стоит, а Киев – в центре. Тут и быть стольному граду земли русской», – решил Олег. Следом подчинил племена древлян, северян и радимичей. В девятьсот седьмом году Олег выступил в поход на Царьград, что стало традицией, и, обладая нечеловеческой хитростью, подойдя по морю к городу, велел дружинникам приделать к лодьям колёса и при попутном ветре с поднятыми парусами корабли посуху подошли к городу. Поражённый столь изощрённым коварством, которое даже им, ромеям, не снилось, император предложил архонту ругов мир, и заключил договор, согласно которому выплатит дань на русские города, и по двенадцать гривен за каждую уключину.

– Удачливый и хитрый полководец, – принял эстафету наставничества и вразумления неразумных чад, монах. – Осенью девятьсот двенадцатого года, согласно легенде, Олег умирает от укуса змеи, но на самом деле, на пиру, ему поднёс чашу с ядом ставший богатым купцом Ольм, отомстив за убийство покровителя и благодетеля Аскольда. Словом – сплошные ромейские интриги. Первым киевским князем династии Рюриковичей считается не Олег или Аскольд, а Игорь, сын Рюрика, муж княгини Ольги и ваш дед. Он традиционно пошёл походом на Царьград в девятьсот сорок первом году. Поход оказался неудачен – в морском бою ромеи сожгли корабли русичей так называемым греческим огнём. Погибло множество воев. В девятьсот сорок четвёртом, собрав рать, вновь двинулся на Царьград. Узнав об этом, император ромеев выслал навстречу послов с дарами. Приняв дары, Игорь повернул назад. Осенью следующего года он поручил воеводе Свенельду, варягу из ободритов, идти на полюдье, это, княжичи – сбор дани означает. Вырастите, сами станете ходить. Варяги Свенельда обрадовались, а гриди Игоря возмутились. Выслушав дружинников, князь, вместе со Свенельдом пошёл на землю древлян собирать дань. На обратном пути в Киев они решили, что взяли недостаточно, и вернулись. Обозлённые такой наглостью древляне во главе с князем Малом, перебили отряд, убив самого князя. Его жена, ваша бабка, жестоко отомстила за гибель мужа, а как именно, узнайте у неё, боярина Свенельда или его сына – Люта.