Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман

Он читал, изредка до него доносились звуки двух голосов, но он не мог разобрать беседы, на кухне кипятился чайник, хлопали двери, а разговор, переходящий то в спор, то в воркование был словно из надвигающегося сна. Мерное дыхание стихов уже почти убаюкало его, он с трудом держал книгу перед глазами, и кажется, давно сам сочинял за поэта новые строчки, ничего из них не запоминая, но тут перед ним появился свет, маленький огонек, плывущий по воздуху. «Существо из комнаты под лестницей, в этом нет сомнений». Сейчас сомнений не было ни в чем, все сливалось в единое целое, и это было так сладко и спокойно.

– Это ты бормочешь во сне? Ты как себя чувствуешь? – девушка стояла возле его кровати с фонариком в руке.

– Как человек, которому не дают спать.

– Я тоже не могу заснуть.

– Я не снотворное.

– Знаешь, я на месте твоих одноклассниц влюбилась бы в тебя, а не в него.

– Со мной очень плохо.

– Я как-то не заметила. Почему ты так думаешь?

– Потому что я один. Я люблю быть один. Я не хочу ни с кем себя связывать. Не то что обещаниями, но даже и чувствами. Да, прошлой ночью твоя магия победила. И надо поблагодарить тебя за все. Но сейчас этого не происходит. Сейчас есть мои мысли, есть книга, есть мой дом, и это все сильнее тебя. Я вижу, что в тебе пустота, она заставляет тебя искать, страдать, метаться. Со мной все не так. Я не нуждаюсь в ком-либо. Этого почти никто не может понять, это всех оскорбляет. Поэтому я говорю тебе – со мной очень плохо.

– Твоя жена покончила с собой?

– Нет.

– Извини. Можно я посижу здесь, в кресле, я не хочу, чтобы Рене… Завтра я уеду, только одна. Я понимаю, ты думаешь, что мне не пристало привередничать.

– Нет. Ты просто запуталась и устала. Ты не должна делать того, чего не хочешь. Можешь остаться в моей комнате. Ложись. Я хочу спать. И ты сейчас согреешься и уснешь.

Она лежала тихо-тихо, так он старался лежать, когда был ребенком и обещал матери, что будет спать, это было очень трудно. Он обнял девушку, и в полусне вдыхая ее запах, чувствовал, что с ней в его жизнь входит что-то новое, печальное, но неизбежное. Противится неизбежному не было смысла.

__________

Утром Рене уехал в город, но собирался снова заехать в обед. Этель спала, не было никакой необходимости будить ее. Андре ушел в кабинет и взялся, наконец, за работу. Работал он медленно, спокойно и грустно. Слышал, как она встала, прошла на кухню, вскипятила чайник, подошла к двери кабинета, постояла, подглядывая в щелку, ушла, потом бесцельно бродила по его дому. Он почти забыл о ее существовании. Когда он вышел на кухню, Этель прибежала откуда-то и уселась за стол.

– Смотри, что я нашла, – в руках у нее был дневник его жены. – Записная книжка… какая-то женщина писала ее…

– Оставь! Пожалуйста, положи… – казалось , книжка просто рассыплется в прах под ее пальцами. – Это дневник моей жены. Она умерла. Я не хочу, чтобы ты…

– Ты что рехнулся? Это все писалось почти сто лет назад. Вот посмотри! – она варварски развернула дневник и провела ногтем черточку вверху страницы. Андре чуть не ударил ее по руке. Сжав губы, он уставился в пожелтевший лист.

«Ну, вот и перевалило за черту. Сегодня уже…» Он не поверил своим глазам. Тысячу раз он читал эту белую книжку, знал здесь каждое слово, знал, какой у нее был почерк, когда она размышляла о чем-то, когда грустила, помнил страницы с расплывшимися капельками слез. Как он мог не заметить на одной из станиц эти четыре цифры – год! Почти сто лет назад какая-то женщина писала эти строки, а он принял их за дневник своей жены. Жены?

– Побудь здесь, только ничего не трогай – не трогай книги!

Он запихнул дневник в карман, вышел из дому и зашагал по дороге, решив, что времени этой долгой пешей прогулки будет достаточно, чтобы унять волнение. Он шел быстро и легко. Даже если где-то закралась ошибка, то записи в церковной книге должны все прояснить. Как это произошло? Он не помнил. Он всегда считал, что это дневник его жены. Он отмахнулся от цветущих веток, протянувшихся к нему из-за ограды. Сейчас все разъяснится.

Войдя в собор, он сбавил шаг. Ему был неприятен стук каблуков по гулкому церковному полу. Внутри никого не было, только святой отец поправлял венок возле статуи Приснодевы.

– Добрый день, падре, – Андре вошел в луч света, падавший из-под свода.

– Добрый, действительно добрый, – неожиданно ласково откликнулся старик. – Я давно ждал вас, ведь вы пришли поговорить?

– Да… но как вы узнали?

– Иногда чувствуешь, что человек должен прийти к Богу, и великая радость ему в этом помочь!

– Я, кажется, не вполне понимаю вас… – растерялся Андре. – Вы ведь давно служите здесь?

– Почти тридцать лет, – улыбнулся священник, – подумать только! Да, в будущем году – тридцать…

– Не могли бы вы показать мне приходские книги?

– Зачем? Что вы, собственно, хотите узнать?

– Вы помните, как венчали нас с женой? Понимаю, всех невозможно запомнить, но ведь это записывается, я хотел бы посмотреть книги… вы же не могли не записать это.

– Помилуйте! Вас, молодой человек, я никогда не венчал и жены вашей не видел. Разве вы женаты?

– Моя жена умерла, ее отпевали здесь, – сказал Андре совсем тихо, но святой отец уже разгорячился не на шутку, видимо, решив, что его разыгрывают. Он произнес сурово:

– Вас здесь не венчали, в этом нет никаких сомнений! Здесь не отпевали вашу жену! Я вас и в церкви-то никогда не видел! Библиотека стала вашим храмом и монастырем!..

Да! С этих слов они и начали спорить о книгах, и он на время позабыл о цели своего прихода. Медленно сошел он со ступенек и пошел обратно. Устало бредя по разбитой дороге, вынул из кармана дневник. Это действительно было сто лет назад…

Отпечатки жизни

– Ну вот, – Артур раздвинул кусты, – пролезай, сейчас все увидишь.

Стена бересклета сомкнулась за их спинами, теперь Роланд разглядел за деревьями дом.

– Как тебе?

– Симпатичный мануар, скорее всего, очень старый, наверное, 13 или 14 века. Заброшенный? Как ты его нашел?

– Увидел с небес.

– Такие места по твоей части, мне-то что здесь делать?

– Не торопись. – Они прошли по едва заметной каменной дорожке.

– Для полноты впечатления, пойдем сначала сюда. – Артур показал брату на лестницу, ведущую от входа на второй этаж.

Двери всех комнат были открыты. Роланд медленно оглядывался, ощущение реальности покидало его – все было слишком прекрасно. Книги, старинные книги в каждой комнате, и здесь, в большой зале, наверное, и на других этажах тоже. В некоторых комнатах беспорядок, тома брошены на полу, в других – нетронутые строем стоят на полках. Старинная мебель, картины, оружие.

– Чей это дом?

– Не знаю. Можно выяснить.

– Представляешь, каково тут жить. – Роланд с нежностью провел кончиками пальцев по корешкам книг.

– Жить? Нет. Склеп какой-то! Разве здесь была жизнь, ты можешь представить здесь праздник или детей? Это ловушка для таких как ты.

– Ты меня сюда привел!

– И уведу обратно.

Роланд был до того взбудоражен этой находкой брата, что отказался от его предложения обойти сначала все здание.

– Я не могу такими порциями впечатления хапать. Иди пока один. Я здесь побуду.

Разглядывая названия томов, Роланд пытался проникнуть в систему. Вскоре ему стал ясен принцип устройства библиотеки – географический и охватывает определенный период, на первый взгляд, здесь нет книг позднее 14 века. Стоимость такого собрания даже трудно себе представить, но больше всего удивляет то, что библиотека не разграблена. Как такое может быть, если дом стоит заброшенным уже давно? Кое-где сильно осыпалась штукатурка, хрустит под ногами, где-то на полу скопились сухие листья, залетевшие в приоткрытое окно, но ни мусора, ни следов погрома нет. Здесь, скорее, кто-то очень поспешно что-то искал, или, может быть, обыск? Но какой-то выборочный.

Роланд уселся за стол, посмотрел на улицу сквозь окно, собранное из мелких квадратиков. Они немного различались по цвету – одни были чуть более темные, другие отдавали желтизной, самые старые слегка помутнели. Рубашка его была в пыли, на столешнице остались следы от его локтей и ладоней. Кто сидел за этим столом, что он делал, кем был?

Роланд отправился в те комнаты, в которых могли сохраниться отпечатки жизни. Спустился на первый этаж.

Кухня. Здесь ничего не трогали, не искали. Все очень лаконично, совсем мало утвари и посуды, тщательно выверенное самое необходимое, в основном все очень старое.

Ванная. Да, явно он жил один. Никаких следов пребывания женщины.

Спальня…

_____________

– Артур! – что могло стрястись, чтобы Роланд, всегда сдержанный, так кричал, Артур не мог представить. Он бросился на голос брата, путаясь в проходах и лестницах этого странного дома.

– Ты где? На каком этаже? – гул от его голоса разнеся по залам, которые все казались ему сейчас одинаковыми.

– Я внизу, – ответил Роланд уже более спокойно.

Артур прошел несколько комнат с книгами на первом этаже и наконец увидел брата, стоящего в проеме небольшой спальни.

– Что?

– Посмотри.

Артур шагнул внутрь – в животе у него словно оказался пузырь со льдом, какой в детстве прикладывали ему к ушибам и шишкам. Именно эту комнату он видел во сне. Вот зеркало, перед которым она стояла, вот…

– Это ее… – Роланд взял небольшую косметичку, в ней лежали помада, тушь, тени, расческа. – Она была здесь!

– Я ее здесь и видел. В этой самой комнате она мне приснилась, помнишь, я говорил тебе?

Артур рассматривал комнату, стараясь припомнить, какая она была во сне, что она хотела сказать, передав ему словно открытку издалека эти мгновения своей жизни. Что она хотела сказать или утаить, когда пропала вот так – средь бела дня, внезапно и бесследно. Просто не вернулась вечером. Артур с отцом отправились ее искать, ночью сообщили в полицию. Обзвонили больницы и морги здесь и в соседних городах. Полиция нашла таксиста, который вез ее. Он высадил ее в центре города – у парфюмерного магазина. О том, что она едет купить духи, она сказала и Артуру. Продавщица магазина опознала ее фотографию. Вспомнила, что мадам фон Цоллерн была в приподнятом настроении, долго выбирала аромат, потом купила и вышла. Больше никто ничего рассказать не мог. Бернара несколько раз вызывали на допрос. Он был в странном состоянии – абсолютное непонимание происходящего читалось на его лице. Он был уверен, что она жива, дергался на каждый звонок. Примчался Роланд, бросив свои дела в Дижоне. Все трое пытались в подробностях вспомнить последние дни, отыскать хоть какой-то намек на то, куда она могла отправиться, что могло произойти.

Ее вещи в этом заброшенном доме. Загадка не хуже той – с появлением ее тела на площади.

– Думаешь, он жила здесь эти два года?

– Вряд ли, – ответил Роланд. – Здесь не жили очень давно, но сюда иногда приходили. Некоторые вещи совсем не пыльные. Может быть, заходили такие как мы, а может… Давай в подвал спустимся.

– Я фонарик не взял, схожу сейчас.

Пока Артура не было, Роланд взял листок и написал несколько слов, сложил его и оставил на столе.

Они отыскали вход в подвал.

– Вдруг мы найдем подземный ход? – Артур разгорячился, голос его гремел под сводами оглушающе.

– Будешь так орать, начнется землетрясение!

Артур начал кашлять и никак не мог остановиться. Этот звук был еще хуже.

Они тщательно обшарили подвал, но никаких признаков потайного хода не обнаружили.

____________

За ужином оба пребывали в своих мыслях, а когда встречались взглядами, понимали, что пока не готовы сказать что-либо, всколыхнуть окружающий каждого слой воспоминаний и ощущений, в котором они искали ответы на вопросы. Наконец, Роланд вопросительно посмотрел на Артура, тот кивнул, мол, что скажешь?

– Что скажешь, малыш? – Роланд обычно первым задавал вопрос, желая дать собеседнику возможность выступить на поле, чтобы уловить его настроение и намерение и в соответствие с этим вести беседу.

– Надо узнать все, что возможно, про этот дом. Она же не случайно туда отправилась. Может быть, это связано с какими-то ее родственниками, о которых мы не знаем.

– Да, возможно… Там явно что-то происходит иногда – какое-то подспудное шевеление.

У меня было ощущение, будто мы там не одни.

– Да, но угрозы нет, дом настроен мирно.

– Похоже. Можно спросить и у наших стариков, надо только дать им передышку, не каждый же день их мурыжить беседами о всяких тайнах.

– Кто это их мурыжит?

– Естественно я! Ты же занят более важными делами! Когда вчера ты умчался, оставив меня в одиночестве, я собрал их за столом, слегка подкрепил их разговорчивость алкоголем и стал выведывать, что они знают о Городе. Хотел сравнить с теми обрывками сплетен, какие я слышал от разных людей.

– Я думал, если уж говорить, с каждым в отдельности.

– Группой эффективней. Иногда люди, выслушав чью-то точку зрения, начинают с ней спорить и именно в их спорах проявляются те крупицы истины, которые по отдельности они сумели бы скрыть, если хотели.

– И что – так и было?

– О, беседа была жаркой! Для начала я дал слово Жилю. Естественно, его воображение, подогреваемое постоянными возлияниями, рисовало самые смелые картины. То он принимался описывать какие-то ужасы, секту, кровавые обряды, то мечтать о беспутной райской жизни, в общем, ничего толкового не сказал, но зато расшевелил Патрика. Тот возразил, что ни сатанистов, ни вожделенного Жилем логова разврата и пьянства там нет, а, как он слышал, в Городе живут несчастные люди, которые вынуждены скрываться от преследования властей или от неких влиятельных людей, которые чужими руками хотят творить свои черные дела, что они не видят годами солнечного света, старятся и умирают в норах, как кроты, и что они вынуждены постоянно бороться за жизнь. Тут подключился и Марк. Он никаких личных чувств не высказал, а сказал только, что слышал от своего деда одну историю – история эта была новинкой в моей коллекции слухов и догадок. Были некогда два враждующих семейства, случались между ними стычки с летальными исходами, а также в этих семьях иногда происходили загадочные скоропостижные смерти. Однажды слуга одних господ был отправлен в дом их врагов для того, чтобы войти к ним в доверие, а затем отравить главу семейства. Шел он, понятно, с тяжелым сердцем. Но выбора у него не было – его шантажировали безопасностью его семьи. Он встретил на пути своего друга детства, слугу других господ, у которого – о совпадение! – было сходное поручение. Понемногу они разговорились, и, узнав каждый секрет другого, решили исчезнуть, вместо того, чтобы совершать преступления. Они укрылись в каком-то подземном убежище, кто говорит, что в катакомбах, кто – что в каком-то другом месте, и жили там тайно. Видимо, родственники как-то помогали им, информация просачивалась внутри определенного круга и вскоре в этом убежище появились новые люди. Постепенно оно разрослось и его стали называть Городом. Дед рассказывал Марку, что в Городе очень строгие порядки, и это позволяет живущим там соблюдать секретность. История, конечно, романтизированная, как там было на самом деле совершенно непонятно. Версия Патрика, а также и многих других, больше похожа на правду… Непонятно пока, зачем это все Мерлю Пеллерэну, почему им движет желание отомстить подземным жителям, наверное, они не так просты и несчастны, как кажутся многим.

– Наверное… думаешь, мама жила там?

– Может быть…

– Но, от кого ей прятаться?

– Не знаю, малыш, может, было от кого… Ладно, покажи лучше, что ты привез с моря.

Артур всегда привозил какой-нибудь новый камень, и его находка, как правило, говорила что-то о ближайшем будущем. Началось это с того дня, когда они уезжали, чтобы перебраться в этот город. Артур долго бродил по берегу, как казалось брату в отчаянии, и искал что-то. На вопрос Роланда он ответил, что ищет прощальный камень. Наконец, он поднял его с песка. Роланд очень удивился, увидев камень. На нем были полосы, напоминавшие руну. Дома он полез в словарь и определил, что это была за руна. На камне в точности как на бумаге красовалась «Уруз». Из множества значений Роланд запомнил, что это руна обновления, новых возможностей, роста и преодоления препятствий в испытаниях, руна самоутверждения и отстаивания своих прав на личное пространство. Предсказания камня во многом совпали с произошедшими в жизни Артура переменами, поэтому с тех пор к «прощальным» камням Роланд относился с интересом.

Артур принес из своей комнаты небольшой камень, с острыми углами и резкими гранями, темный с искорками слюды.

Книга открыта. Вложенные страницы. Медитация очищения

Сегодня я пыталась, руководствуясь его словами, войти в дверь, в которую тогда не пускали. Но медитация была очень смутная, одни блуждания. Правда, я увидела лица, одно сначала – ангела со светлым красивым лицом и крыльями. Потом после очередных блужданий я увидела себя, то есть поняла, что это я внутри светящегося кристалла или кокона, который два человека пытались освободить от какой-то пелены или коросты. Лицо одного я видела – курносый с курчавыми длинными волосами. Я просила провести меня в свет, но никаких слов в ответ я не услышала… Еще запомнились мужчина и женщина, которые обратились в мифических львов. Было некоторое количество удивительных мест, тоннелей, красивых городских пейзажей (как этого не хватает вживую!), несколько разных светлых дверей, но они либо не открывались, либо дверьми в итоге не оказывались. Очень интересными были физические ощущения: кроме ставшего уже привычным тепла в голове и шее сегодня ломило переносицу, и в какой-то момент у меня изо лба вырвался поток энергии наподобие лазерного луча и я им что-то жгла. Пришла в голову мысль, может быть, там проверяют мои способности? Ощущения в голове были очень сильными, и еще руки! Руки сильно онемели и вместе с тем, когда я закончила медитировать, они казались мне переполненными энергией, мне хотелось ее куда-то применить. Я положила руки себе на правую грудь, я давно чувствую там какое-то уплотнение. Было такое ощущение, что руки звучат, что в них напряжены струны и иногда вырываются звуки… Поблагодарила всех и подумала, может, мой путь – стать целителем?

Среди внешней тишины

Артур решил пока не видеться с Эммануэль, а разобраться с разными своими делами, отложенными в долгий ящик. Но вечер понедельника неожиданно выдался свободным. Они с Домиником приехали к дому довольно рано. Артур собрал с сиденья разложенные документы, которые читал в машине. Вышел, раздумывая, не отправится ли погулять.

– Эх, жаль, у тебя мотоцикла нет, – сказал Доминик. – А то погоняли бы!

– Мысли читаешь? Можно на велосипедах – сто лет не катался.

– Давай! – глаза мальчишки заблестели восторгом, как на тогда море, когда Артур доверил ему катер. – Сейчас накачаю, твой какой? – спросил он, заглядывая в гараж.

– Зеленый. – Артур понес портфель в дом.

Доминик показывал места, где обычно катался на мопеде, без мотора там иногда было тяжело проехать, они гнали, сколько хватало сил, потом останавливались, если что-то привлекало их внимание или место казалось подходящим, для того чтобы передохнуть и покурить. В бесшабашном катании, в разговорах о детских приключениях, Артур понял, что теперь простил Эмму, хотя он не позволял себе считать, что она обидела его, но это чувство постоянно просачивалось, как мыло в глаза, разъедая его спокойствие.

Они остановились посреди поля – небо было такое, что необходимость именно сейчас смотреть на него почувствовали оба. Доминик развалился на траве. Артур тоже улегся, положив руки под голову. Облака, подсвеченные розовым и оранжевым, оттененные серым и сиреневым, казались ему мертвыми гигантами, торжественно проплывавшими над землей на погребальных челнах. Одно облако было особенно похоже – вот голова в профиль, вот протянутая на грудь седая борода, плечи, вздыбленные ребра, сложенные на животе руки… Герои прошлого плыли в величии и покое, Артуру казалось, что он слышал хор голосов, певших о необходимости смерти, о жизни, велящей постоянно стремиться к чему-то недостижимому, о мире, переполненном красотой, отменяющей всякий смысл кроме самой себя.

– Я тебя люблю.

Эти слова, на которые Артур вдруг наткнулся среди внешней тишины, он прокрутил в голове несколько раз – какими были звук голоса, интонация, как медленно мальчишка это сказал, будто не хотел, чтобы это переставало звучать. Артур словно впервые услышал признание. Столько бездумного подчинения темным для разума законам и столько радости еще не вкладывал в эти слова ни один из тех, кто говорил их ему. И ничьи слова не пробивались в него так сильно. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он ответил.

– И я люблю тебя.

Доминик расхохотался. Казалось, волны расходятся от него по траве и сам он качается на этих волнах, они подкидывают и бросают его вниз. Артур сел и закурил, Доминик повернулся к нему, не в силах остановиться. Артур прижал его голову к земле.

– Все, – дал ему недокуренную сигарету, – не свихнись от счастья.

Когда он затянулся, Артур убрал руку с его щеки. Ладонь была мокрой.

– Вот это самое главное, – сказал Доминик, закрывая глаза.

– Что?

– То, что ты не боишься быть таким дураком!

Они закурили снова.

– Знаешь, раньше я считал, что мне не нужны дом, семья. Родителей у меня нет, как будто и не было вообще, я постоянно мотался в детстве с рук на руки, потом из постели в постель, судьба укачивала меня, чтобы я не чувствовал пустоту. Теперь я понял, какая черная дыра была вокруг, а сейчас ее нет. Есть какая-то безусловность. Все, что должно за человеком стоять – не то, что он заслужил, заработал, а то, что должно быть у него просто потому, что откуда-то он произошел… Ты… И все-таки я думал, что ты струсишь!

– Проводишь эксперименты?

– Всегда. Только представь, скольких людей можно напугать этими тремя словами. Их начинает так лихорадить, они судорожно соображают, чего ты от них хочешь. А если я ничего не хочу – они этого не понимают!

– Ты поосторожней, естествоиспытатель. Силы, с которыми ты играешь, далеко не безобидны, Доминик.

– А мне нравится бултыхаться в этом потоке, даже если он несет меня на скалу, где какой-то идиот написал слово «смерть».

– Это я уже понял.

– Хочешь, предскажу твою судьбу?

– Нет.

Артур поднялся.

– Поблажек не жди.

– Ты тоже, – ответил мальчишка, нагло улыбаясь.

– Поедем.

Обратно они тащились медленно, с удовольствием ощущая оседавшие на коже и одежде сумерки и едва различая дорогу.

Заметки неразборчивым почерком

Когда приходит время распутать очередную нить сюжета, я тяну ее, и ответ проявляется, решение приходит как бы само собой, как перед посторонним роману человеком мне раскрываются причины поступков моих героев, какие-то моменты их жизни, их судьбы обрушиваются на меня как неизбежность, и я уже не могу ей противостоять.

Роман как организм. Вот у него появляются и крепнут кости, а потом он наращивает плоть. И я наблюдаю за ним с удивлением и радостью, как за развивающимся эмбрионом или растением, которое знает свои, не всегда понятные для нас законы.

Информация просачивается

– Я часто вспоминал вас и нашу прошлую встречу. Мне очень понравился дом, и ваша семья, и наша беседа…

– А вот ваш брат, мне показалось, имеет на нас зуб, – усмехнулся Дориан.

– Это уже в прошлом. У них вышло какое-то недопонимание с Мерлем, а поскольку он, как ни старался, не мог поговорить с ним лично, это усилило его раздражение. А вообще, Артур не светский человек, с одной стороны с ним из-за этого очень легко, а с другой – далеко не все готовы это понять и принять. Он считает, что не стоит тратить время на политесы. Он увлечен делом, которым занимается…

– Да и не только им, я слышал о его благотворительных проектах. Снискать себе славу на ниве человеколюбия – прекрасный ход для бизнесмена.

– Артур не хочет снискать славы, он делает то, что считает нужным, в городе известно лишь о половине подобных его дел, он предпочитает не афишировать свою деятельность, но, естественно информация просачивается разными путями.

– Принимаете участие в ее распространении?

– Иногда, – улыбнулся Роланд.

– А можно поинтересоваться, этот молодой человек, который у него водителем работает – это тоже благотворительный проект?

– Это что-то не поддающееся анализу. У молодого человека очень сомнительная репутация, на мой взгляд, и, как вы понимаете, я был недоволен решением Артура, но брат сказал мне, что Доминик просто брошенный ребенок и что он покатится по наклонной, если не дать ему возможность вести нормальную жизнь. В вопросах человеколюбия Артур – мой эксперт, я ему доверяю больше, чем себе. Как часто добро кажется нам странным, правда? Мы начинаем искать в нем червоточину, так спокойней… Знать, что никто не лучше тебя.