Мажор. Сделаю тебя своей

– Что-то случилось? – зеваю демонстративно.

Ассоль присаживается на край дивана. Двигаюсь против своего желания, а Анварова молчит и разглядывает меня. Даже в темноте вижу ее редкий румянец на щеках.

– Почему у нас так, Стас?

Откидываю одеяло и сажусь рядом. Ладонями по лицу провожу и пальцами волосы несколько раз прочесываю.

В груди печет, словно угля кто-то подкидывает, как в печь.

– Ась, а ты думала, что будет по-другому? В договорном браке? – нервничаю. Тема неприятная.

– Мне казалось, у нас есть шанс. Я вроде бы нестрашная, при деньгах. Ты…молод, красив. Или это все из-за нее? – раздраженно кивает на татуировку на моей спине.

Анварова единственная, кто ее видел. И то случайно.

Лисица, почувствовав, что говорят о ней, начинает жечь. И сердце, как по команде, отплясывает пасодобль.

– Отец про внуков снова заговорил на прошлых выходных. Интересовался.

Поднимаюсь с дивана и расхаживаю вдоль окон. Третий этаж, вид на Неву, туристы, белые, блядь, ночи. Ненавижу этот город.

И разозлиться на Аську хочется, и понимаю, что не виновата ни в чем. Девчонка, что хочет любви от своего мужа. Ну, влюбилась, дурочка. Не знает меня совсем, а что-то там испытывает в своем сердечке.

Получается, злюсь на себя.

– Ась, скажу честно, – подбираю брюки, надеваю рубашку, заправляю ее. Все выходит резко, – я никогда не воспринимал этот брак как настоящий. Никаких детей не будет. Я тебя не люблю.

Ассоль меняется в лице. Вот-вот заплачет. Будь это кто-то другой, но не Анварова, увидел бы истерику и жгучие слезы. Но Ася держит себя в руках. Смотрит только угрожающе. Как змея перед нападением.

– Мы можем развестись, если вопрос с ребенком так важен, – предлагаю.

Во рту все пересыхает.

Ребенок… Перед глазами образ Арсения. Мальчишки четырех лет. Снова мерцает в сознании: мой – не мой?

– Нет, Аверин. Никакого развода никогда не будет. Я на это не пойду.

Равнодушно пожимаю плечами.

Что еще сказать? Мне и правда все равно. Для меня наш брак – лишь печать в паспорте. Я после свадьбы все равно жил своей жизнью, а после аварии с отцом мозг никто не вытаскивает прибором для разделки устриц.

– Ты когда-нибудь меня полюбишь, Стас. И семья у нас будет, и ребенок.

Полностью одетый, я подхожу к Анваровой очень близко и наклоняюсь. Вновь чувствую запах льда. Его не описать, но холод скачет по клеткам, и летний теплый вечер становится морозной полярной ночью.

– Любовь… Ничего не желаю иметь общего с этим чувством, – грубо выговариваю каждое слово, напрягая при этом челюсть до хруста.

Ночь провожу в гостинице. Не сплю. Если в Питере в это время года и можно встретить рассвет, то я именно это и делаю. Небо из светло-голубого становится светло-светло голубым.

А потом весь небесный купол застилается свинцовыми тучами, и льет дождь. Прекрасно, че!

Пока добираюсь до места встречи со Смирновым, промокаю до нитки, хотя я на машине.

Прохожу за угловой столик, присаживаюсь. Вчерашняя официантка, улыбнувшись кокетливо, принимает заказ – эспрессо без сахара.

Меня знобит и кидает в жар сотни раз за минуту. Глаза стер, выискивая Смирнова за окном.

Он опаздывает. А когда замечаю его фигуру на пешеходном переходе, сердце прекращает стучать, чтобы потом, как марафонец, бежать до финиша без передышек.

Следователь, не торопясь, проходит к столику. Кивает официантке, подмигивает. В общем, неприкрытый флирт, который сейчас стреляет по нервным клеткам.

– Извините, что припозднился, – нерасторопно отвечает и, наконец, садится.

Взгляд, как лазер, тут же впивается в мои красные глаза.

– Бывает, – сухо комментирую.

Про себя добавляю: «За такие деньги мог бы и поторопиться».– Перейдем тогда к нашему вопросу?

Оба замолкаем, когда на стол опускается заказ следователя.

– Мне нужно знать, что именно происходило в той квартире, где вы нашли Александру Белинскую и Рамиля Сабурова.

Смирнов сцепляет пальцы и чуть подается вперед. Его голос по-прежнему командный, но на тон ниже. Тише.

– Рамиль Сабуров находился в квартире своего брата пару часов. Это подтвердили записи с камер на соседних домах, и, – морщится, – бабушки у подъезда.

Да, бабушки – это сила.

– Когда мы с командой вошли, гражданин Сабуров находился на кухне и курил. Анализ крови мы не делали, – подавляет смешок, а я через силу сглатываю. Горло пережато волнением, – но вел он себя так, словно находился под запрещенными веществами. Александра нашлась в комнате. На диване. Колени были прижаты к груди. Она плакала, медленно моргала. Не исключаю шок.

Трясущимися руками беру чашку с кофе. Отпиваю и не чувствую жжения на языке. Внутри гораздо больнее. Там пожар. И потухать он не собирается.

– На ваш взгляд, между ними что-то было?

– Одежда на Белинской была нетронутой. Сабуров одет. Никаких видимых признаков насилия замечено не было. Если только по обоюдному согласию. Или в полном шоке.

– Вы сказали, Саша была именно в таком состоянии? В шоке.

Стискиваю руки в кулаки и укладываю их на стол. Слова следователя хуже кислоты, брызнутой на открытое сердце. Еще и без наркоза.

– Все верно. Но… я не врач, господин Аверин. Мое мнение – лишь результат опыта и наблюдения.

– И по вашему мнению, могло ли в этом состоянии… что-то произойти?

– Почему вы не хотите узнать это непосредственно у самой Белинской?

Грустно ухмыляюсь. Нервно даже. Я сам весь нервный и натянутый. Эта тема вернула меня в тот день, когда от неведения разрывало когтями, как жертву дикого животного.

– Спрошу. Но мне нужен и ваш ответ. В конце концов, он очень дорого мне обошелся.

Смирнов допивает кофе. Капучино заказал, еще сахара бухнул три ложки. Сидит довольный. В отличие от меня.

– Я думаю, что Александра бы отбивалась. Были бы видны следы либо на ее теле, либо на теле Сабурова. Ничего такого не было. Когда мои люди пытались ее вывести из квартиры, она не была такой уж и послушной. Не кричала, но так просто в руки не далась. Лисица прям.

Резко вскидываю взгляд.

Слово, как пуля, заходит меж бровей и просверливает свой путь навылет через все отделы мозга. В этот момент я не дышу и прогоняю все сказанное про себя еще раз, и еще, и еще. Пока тошнить не начинает… от правды.

Осталось спросить у самой Белинской. Но сомневаюсь, что она сможет продумать другую версию. Потому что в моей все пазлы сошлись.

– Алексей, я могу Вас нанять? Нужно найти одного человека.

– Сабурова?

– Именно. Он в розыске.

– Можете, – довольно отвечает.

Глава 12. Стас

Если бы Белинская хоть на один день скрыла моего сына, я бы ее уничтожил.

Стас.

В машину сажусь в разбитом состоянии.

Пф-ф…

Слова Смирнова оглушили. Слов нет.

Жалею,что не решил все пять лет назад. Я же тогда думал только о спасении лисицы.

Отцу с три короба пообещал, как послушная марионетка, исполнил все, причинив боль дорогому человеку. А меня обдурили. Лишили права быть отцом.

Нет в мире такого суда, который возвращал бы время вспять после оглашения приговора?

Еду на всех парах домой. Втопил газ в пол. Всего трясет. Не самое лучшее состояние,чтобы быть за рулем. Но у меня занятие. Младшая группа, в которой Арсений занимается.

Интересно, какой он был в год? А в два? Когда ползать начал? А ходить?

Его любимый мультик? Любимая песня? Еда? Игрушка…

Кэтбой.

Давлю что-то вроде улыбки. Кривой какой-то, немного чужеродной. А внутри хирург-любитель успел повозиться. К клубу подъезжаю, опоздав на несколько минут. Про себя чертыхаюсь.

С мелкими дисциплина нужна. Без нее в спорте делать нечего. А они сейчас зал наверняка разносят вместо разминки. По телу разряды летают, стоит представить, что там, в зале, Арсений. Я умею общаться с детьми, хорошо лажу, а вот сейчас конкретный затык. Все навыки растерял.

– Станислав Андреевич, папа Романа Рябцева хотел с Вами поговорить, – с порога нападает администратор.

Киваю,пропуская все мимо ушей. Пока не секу, кто такой этот Рябцев, когда своих учеников знаю поименно.

Чертовщина. Колдовство. Как порчу навели.

Всего шатает и мотает в стороны, как после хорошей студенческой вечеринки. Мурашки по телу пробегают, отчего волоски дыбом приподнимаются. Я дергаюсь, как под сквозняк попал.

Татуировка лисицы под лопаткой дает о себе знать: снова жжет, будто только вчера ее набил.

Оборачиваюсь на этот пробивающий кожу взгляд.

Белинская опирается о стенку. Теперь делает вид, что и не смотрела в мою сторону секунду назад.

Актриса, блин. На ней снова блядско-пуританская юбка, которая задницу, как вторая кожа, облегает. Но зато коленочки прикрыты. Какая прелесть! Сверху голубая блузка. Ну хоть лифчик не просвечивает.

Мне как бы нет до этого никакого дела, но она же мать! А вырядилась, как…

– Станислав Андреевич, у Вас ко мне какой-то вопрос? – спрашивает, а голос ее как буром в уши входит.

– И не представляете какой, – злобно шепчу, выдергивая ключи от моего кабинета из рук администратора.

– Так задавайте!

Саша нападает. С момента нашей встречи я постоянно чувствовал накопленный гнев, который Белинская порционно выплевывала. Я знал, с чем он связан, и не лез на рожон. Позволял, потому что принимал ее чувства. Но теперь моя очередь злиться.

Мы смотрим друг на друга. В крови каждого тяжелая агония. Это настоящее мучение.

Как цивилизованные и воспитанные люди, должны перешагнуть через прошлое и идти дальше. В конце концов, мне правда жаль, что так вышло. Я не хотел причинять ей боль.

А лиса… сделала и делает это сознательно.

– Все же привела… Арсения, – имя мальчика выделяю интонацией.

Реакцию Белинской изучаю.

Саша бледнеет. Ее румяна сильно контрастируют с цветом кожи. Шевелит пухлыми губами, отвечает, а я слышать ничего не хочу.

– Ему нравится здесь заниматься, – хрипота в голосе выдает страх.

Сканирую ее испуганный вид, который через одно моргание исчезает, и передо мной снова хитрая и опасная лисица, готовая вцепиться своими острыми зубами мне в сонную артерию.

В кабинете быстро переодеваюсь, прогоняя мысленно и наш бессмысленный диалог, и вечно крутящиеся вопросы. Кто-то сверху в моей голове раскручивает юлу. Тошнит от скорости вращения.

Не представляю, как вести занятие. Мне стаканчик бы пропустить, а не показывать «Тайкеку соно ичи» (Прим. автора: простейшее базовое ката стиля карате).

Стою спиной к двери и только слышу, как она приоткрылась, и чье-то навязчивое дыхание волнует барабанные перепонки.

– Что? – выкрикиваю довольно громко и круто поворачиваюсь.

Надеюсь увидеть администратора, там, другого тренера. В крайнем случае, Белинскую. Я даже приготовился к защите и забетонировал сонную артерию, чтобы зубы свои на хрен сломала.

А там Арсений. Растерянно уставился во все глаза. Они у него еще такие большие. Как у лисицы. Радужка только цвета жженой карамели.

– Мы все тебя потеряли, – голос мальчика полон нескрываемой обиды.

– Сейчас приду, – выходит грубее, чем хотелось бы.

В крови дикая смесь. Хуже, чем «Лонг-Айленд». Вставляет в мозг, и действия становятся неадекватными. Пьяными и безумными.

Арсений вылетает из кабинета, а мне удавиться хочется.

С утра все катится в трубу. Начиная с того гребаного дождя утром, заканчивая вот такой вот ссорой с парнишкой.

Даю себе пару вдохов, чтобы остыть, и выхожу из кабинета. До конца занятия полчаса.

Прекрасно…

В зале шум и гам. Никто, конечно же, не разминается. Занимается чем угодно, но не разминкой.

Как только ребятня замечает меня, выстраиваются в шеренгу. Все, кроме Арсения. Его нет.

Толстая ткань кимоно моментально намокает от пота. Протираю глаза, глупо надеясь, что я ошибся. По сторонам смотрю, в тренерскую забегаю. В голове шум заглушает голоса. Сердце от волнения готово разорваться.

Выхожу из зала, глазами с лисицей встречаюсь. Она на скамейке, как и многие родители. Сидит, молчит, мысы туфель изучает.

– Арсений где? – кричу через весь коридор.

Дыхание сбивается, а я на месте стою как бы.

– На занятии, Станислав Андреевич, – звонко звучит каблуками, пока направляется ко мне.

Уже вижу ее сомкнутые губы и взгляд дьяволицы.

– Его нет.

– Где мой сын? Я отвлеклась на звонок…

Пальцами глазные яблоки выдавить собираюсь. Руками по лицу прохожусь, смахиваю весь ужас, в волосы зарываюсь.

Надо думать, а у меня от переживаний весь живот скрутило.

– Он заходил ко мне, и… я прикрикнул на него, – сознаюсь, открыто посмотрев в глаза лисицы.

Каждая клетка в моем теле горит. Чувство вины затягивает в свою турбину и раскручивает на максимальных оборотах до потери сознания.

И стыд, как клубок ниток, разматывается по нервным волокнам.

– Это из-за тебя все…

Мысленно машу на Сашу рукой и сломя голову выбегаю на улицу. Застываю у входа в спортивный центр. Народу вокруг ходит немного. Не знаю, хорошо это или плохо. Никогда не был в такой ситуации. Кровь бежит по венам с отчаянной скоростью.

Дышать тяжело, будто легкие разъело.

– Все из-за тебя, Аверин. Всегда все из-за тебя! – Белинская в слезах выплевывает мне это в спину. А поняв, что не реагирую, обходит и повторяет в лицо.

Прищуриваюсь. В глаза ее лисьи всматриваюсь. Неужели она и в самом деле могла скрывать все это время сына?

Делаю шаг на нее. Саша сжимается вся. Серо-голубые глаза горят кислотной смесью. Она впитывается в меня, оставляя ожоги, как печати.

Могла.

– С дороги уйди, – грублю.

Возможно, преждевременно. Но от томящегося внутри гнева весь пышу черным въедливым дымом.

Обегаю здание своего центра несколько раз, по соседним дворам прохожу. Изо всех сил зову… сына.

Сын…

Наизнанку выворачивает без обезбола. Взрывает. Разносит в щепки вмиг.

Мне больно, чертовски больно, но вместе с тем горло дерет от каких-то сдавливающих чувств. Они в груди шорох наводят, клетки от злости продувают.

– Мальчик тут не пробегал? – спрашиваю каких-то бабулек у подъезда, – четыре года, темненький, в белой форме.

Они обеспокоенно качают головой.

Блядь.

– За домом. На площадке, где горка большая, новая. Сидит там один. Полицию уже вызывать хотела, – вдруг говорит прохожая. Кидаюсь в том направлении. Действительно сидит. Как залез-то туда без помощи?

– Привет,– все внутри от легких до мелких косточек жжет. Горло стянуто частым дыханием,которое пока не знаю, как выровнять.

Моя жизнь хлещет меня без жалости.

– Арсений, спускайся. Поговорим. Я был не прав.

Мальчишка вскидывает на меня свой обиженный взгляд.

Толчок в грудь сильный. Никто и никогда меня еще так не бил. А сын своим взглядом сделал. Уделал, я бы сказал. В глазах песок. Хочется прикрыть веки и тереть.И ближе его рассмотреть. Каждую черточку изучить, каждый волосок. Уже по-другому, никак на ученика с набором нужных качеств.

Белинская сдержала свое обещание. Она разбила мне сердце. Она отняла у меня сына.

Глава 13. Саша

Я ненавижу Аверина уже только за это. Одно появление – и все сгорает, как старая сухая тряпка. А она мне нравилась, тряпка эта.

Саша.

– Ты больше так не убегай, хорошо?

Арсений сидит на кухне напротив меня и пьет теплое молоко. После него сын крепче спит.

Я внимательно слежу за каждым его движением, впитываю в себя, любуюсь. Дурно становится, если только на секунду представить, что с ним могло что-то случиться.

– А что именно тебе сказал Стас? – вкрадчиво интересуюсь, проводя рукой по непослушным темно-русым волосам. Подстричь бы надо, а сын не дается.

Внутреннюю сторону ладоней покалывает, стоит вспомнить взгляд, которым встретил меня Аверин. Его глаза – стальная тонкая леска, что стягивается на моем горле.

– Ничего, – болтает ногами и улыбается.

Арсений вернулся в клуб за руку со Стасом. Они о чем-то шептались, и сын не выглядел напуганным или растерянным. А я – да. Уверена, что мое состояние еще долго будет преследовать меня.

– А о чем говорили, когда он тебя нашел?

Сын вскидывает на меня глаза, я сильней сжимаю ладони.

Что-то происходит…

Я почувствовала это, когда Аверин ворвался в клуб, убедилась, когда начал грубить, окончательно поняла сейчас. Внутренний голос твердит, что Стас как-то все узнал, а разум наивно отказывается верить.

– Стас попросил прощения. Еще сказал, что я могу всегда приходить к нему в кабинет. Просто сегодня у него не было настроения. Один человек его обманул, и он очень и очень злился. Обманывать же нехорошо, да, мам?

– Нехорошо, – шепотом произношу и встаю с места. Хочется укутаться в плед от резкой прохлады, непонятно откуда появившейся.

Голос дрожит, и это никак не скрыть.

Плохая была идея вести сына в клуб.

Мои мысли снова вращаются вокруг Аверина. Как и пять лет назад. Как кольца вокруг Сатурна.

Даже когда укладываю спать сына, ополаскиваюсь под душем, надеваю ночную сорочку и завожу будильник на завтра – все, что тревожит меня – явные изменения в поведении Стаса.

Еще на днях он был мил, провожал нас до такси, а сейчас грубит и срывается, словно я в чем-то виновата перед ним.

А когда раздается короткий дверной звонок, все мои внутренности покрываются корочкой льда. Она становится толще с каждым моим шагом.

Взгляд бегает, губы искусаны. Сердце бьется в груди частыми и мощными ударами, будто проверяет меня на выносливость.

Смотрю в глазок.

Аверин опирается одной рукой о дверную коробку, другой подпирает бок. Выглядит злым. Чертовски злым, как голодный и свирепый волк в зимнюю стужу.

И мне бы не надо ему открывать. Но Стас может быть упрямее и настырнее меня. Аверин начинает громко тарабанить в дверь.

Разговора не избежать.

Мне не нужно было идти на поводу у матери и вести сегодня Арсения в клуб, а еще – лучше не приводить сына туда вообще. В тот день, когда мы переступили порог клуба, все и изменилось.

Щелкаю замком и открываю дверь.

Внутрь не впускаю. Встала в проеме и скрестила руки на груди. Взгляд готов метать молнии по первому требованию.

Аверин смотрит презрительно и свысока. Ничего общего с тем парнем, кого я знала пять лет назад, и уж тем более с тем молодым мужчиной, который передавал мне забытого Кэтбоя.

Стас нависает тучей. Тяжелой и опасной. Нагоняет жути. Смотреть долго на него, такого становится невозможно на физическом уровне. Он подавляет своей энергией как Пожиратель смерти. А потом высасывает душу, скрюченную от страха, как Дементор.

Ломает одним своим присутствием.

– Арсений – мой сын? – холодный тон его голоса проходит сквозь меня.

Опускаю взгляд. Врать нет смысла. Аверин уже все знает. Сейчас неважно, откуда.

Меня застилает пелена ужаса.

Я не нашла в себе силы ответить, и Стас будет воспринимать это как предательство.

Но я не предавала, я пыталась жить без него – настоящего предателя.

– Только не забирай его, Стас, – не поднимая глаз, прошу. Выворачивает, что приходится унижаться уже на второй реплике нашего диалога.

Стас сейчас опасен. В его руках много власти, денег, а в сердце задетое самолюбие. Настоящий Аверин.

Глаза мужчины пышут гневом.

– Представляешь, что начнется, если мой отец узнает о твоих планах? – спрашиваю с глупой надеждой.

– Я уничтожу любого, кто встанет у меня на пути, Белинская. И тебя в том числе.

Страшно от такого мажора. Хотя какой он уже мажор?

– Уничтожишь мать своего сына? – дрожащим тоном спрашиваю. Он же… не посмеет?

Молчит. Соглашается.

– Значит, война? – облизываю иссушенные нервотрепкой губы и врезаюсь в его ртутного цвета глаза.

Там боль, ярость, брезгливость. Находясь рядом с ним, я не могу дышать. Он забирает весь воздух и не дает сделать и крошечного вдоха. Намеренно.

– Война, лисица. Я заберу у тебя своего сына.

Мы смотрим друг на друга еще несколько секунд. А потом Аверин разворачивается и спускается с лестницы, не обернувшись.

Время – половина первого ночи. Наступил новый день. С этой минуты наши с Арсением жизни меняются, и мне страшно. Боюсь не выдержать, какой бы силой ни обладала.

Я видела глаза Стаса. Он стал другим. И он пойдет до конца.

Закрываю тихо дверь и медленно спускаюсь по стенке.

На душе сгущающийся мрак, а на душе тревога. Хочется плакать, но слез еще нет. Просто у меня шок, и прожитые года кажутся мне подарком, за который настала пора расплачиваться. Проценты еще набежали…

Все тело горит, хоть кожу сдирай. Волосы стягивают затылок до тупой стреляющей боли, которая провоцирует тошнотворные спазмы. Желудок бунтует и напрягается до состояния булыжника.

– Пап, Аверин все знает, – несмотря на время, звоню отцу и рассказываю о случившемся.

Слышу звук выключателя на кухне, льющуюся в стакан воду, тяжелый выдох.

Температура в квартире кажется приближенной к нулю, потому что я трясусь как никогда. А ребра в огне полыхают. Внутри пожарище. Тушить его некому.

– Завтра пришлю к тебе адвоката. С Авериным не встречайся, не говори, даже не здоровайся. Арсения в сад не води, приеду за ним сам и отвезу бабушке. Будем использовать любую возможность, чтобы Аверин и на сантиметр не приблизился к… сыну.

Значит, война…

Глава 14. Саша

Я видела глаза Стаса. Он стал другим. И он пойдет до конца.

Саша.

Весь день проходит как на иголках. Я каждую минуту жду от Аверина чего-то: звонка, сообщения, внезапной встречи с толпой хищных адвокатов… Это в стиле их семейки.

Дергаюсь от любого мало-мальски незаметного движения.

– Мустафин просил тебя сегодня завести документы, – голос Ларисы скрипит с издевкой.

Не реагирую. Я погружена в свои мысли. Работать сложно, когда только об Арсении и нашем будущем думаешь.

Лариса под «цык» Кристины встает из-за своего стола, огибает и останавливается у моего. Я все чувствую, все замечаю, а глазами прожигаю дыру на каком-то договоре.– Ты меня слышишь, Белинская?

Прикрываю веки. Под ними щиплет, как тонны песка и грязи сбросили. Так сказывается бессонная ночь.

Все валится из рук, и раздражение на сложившуюся ситуацию выбивает пробки.

– А то раз думаешь, что это место досталось тебе по блату, так можно и просьбы начальства не выполнять? И опаздывать каждый день? Уходить на час раньше, потому что тебе сына из сада забирать? Ни у кого здесь семьи же больше нет, – заводится, словно игрушка на новых батарейках.

Каждое ее слово – как ледяной душ. Отрезвляет и делает злой.

Смыкаю губы. Кости хрустят от напряжения в теле. Благо не ломает.

Мы сцеплялись несколько раз. Но все ограничивалось резкими высказываниями в пределах корпоративной этики. А сейчас, как шоры с глаз убрали, и я готова броситься вскачь.

– Что тебе от меня надо, а? Да, опоздала, да, иногда телефон у меня звонит громко. И да, мой папа помог мне с устройством сюда. Даже со связями в хорошие компании не хотят брать женщину с ребенком. Есть еще вопрос?

Стараюсь отдышаться после своей незаготовленной речи. Мое эмоциональное состояние чертовски нестабильное. Как американские горки, только амплитуда шире и выше. Опаснее.

Я быстро собираю вещи со стола, кидаю их в сумку и, невнятно попрощавшись с Крис, выхожу из офиса.

Пусть Лариса эти дурацкие документы везет.

На улице душная дымка. Ткань блузки намокает от пота, а идти в облегающей юбке невозможно.

Быстрым шагом дохожу до своей машины и вскользь пробегаюсь по месту нашего столкновения с Авериным. Красная краска была стерта. Теперь и жизнь моя стирается под действием этого необъятного черного танка под именем “прошлое”.

Отключаю сигналку, кладу руку на ручку двери…

Духота сумасшедшая.

– Александра Валерьевна Белинская?

Все внутренности съеживаются, перед глазами расплывчатые пятна, которые потихоньку бледнеют, пока не становятся совсем белыми.

Пульс долбит в висках, в горле, за ребрами – везде. Я не слышу ничего, кроме этих частых глухих ударов. Они говорят о том, что я жива, хотя кажется, что умерла.

Папа просил ни с кем не говорить, никому не отвечать. С адвокатом мы встречаемся вечером у меня дома, а сейчас еще рабочий день. Солнце вон шпарит, как в Эмиратах в пик сезона.

Незнакомец в дорогущем костюме и с кейсом в правой руке. По левую идет Аверин. Тоже в брюках и белоснежной рубашке. Из-за нее все и мерцает перед глазами.

Взгляд смертельно режущий, движения уверенные. Они вдвоем стоят в метре от меня, а будто наседают целой толпой.

– Александра Валерьевна, мы можем где-то поговорить? Меня зовут Анатолий Троц. Я адвокат Аверина Станислава Андреевича.

Я смотрю ровно на Аверина, а не на этого Троца. Стас молча наблюдает за мной. Адвокат говорит о каком-то суде и порядке общения моего ребенка с отцом, еще о каком-то немыслимом штрафе из-за сокрытия Арсения.